Однажды мир прогнётся под нас

За два дня, которые Петя и Вадик пробыли у Хорька, тот едва сказал им несколько фраз. Но Петю все устраивало. Вадик болтал за троих сразу и вообще очень радовался жизни. Глядя на него и самому становилось спокойнее. В первый день Вадик не дал ему толком отдохнуть с дороги. — Гулять пошли, — заявил он, пока Петя переодевался из «городской» одежды в ту, которую не жалко. Вадик шел целенаправленно, будто точно знал, куда хочет попасть. Петя тихо следовал за ним, думая о чём-то абстрактном. Подсохшая грязь под ногами иногда всё-таки скользила, и кеды уже ничем было не спасти. Но оно того стоило. Ещё как стоило. Грело солнце, было достаточно тепло для начала апреля, природа оживала после зимы. А комары и мошки ещё не ожили, что не могло не радовать. Кое-где летали бабочки. Пели птицы. Вадик по сторонам не глядел, но Петя знал, что он тоже по-своему наслаждается. Иначе давно бы уже нарушил молчание и заговорил с ним. Время от времени Вадик останавливался, дёргал Петю за рукав и шептал: — Слушай. — Какая это птица? — спрашивал Петя, который по пению мог различить ровно два вида птиц: ворона и не ворона. Вадик пожимал плечами и отвечал: — Понятия не имею, но красиво. И шёл дальше. Вадик остановился. Справа от них было поле с жухлой травой. У дороги трава была примята — там начиналась тропинка. — Пойдём? — спросил Вадик. Петя пожал плечами. Он думал, что они пересекут поле, но Вадик снова замер и подал Пете знак остановиться. — Вот тут. Мы ровно посередине. Дорогу, по которой они шли, отсюда не было видно. С другой стороны виднелась тоненькая полоса деревьев. — Сомневаюсь. — Ой, помолчи. Думаешь, раз отличник, то самый умный? — проворчал Вадик, но он не злился по-настоящему. Солнце было в зените. Было даже жарко. Вадик скинул куртку, бросил её на траву и расселся, как король. Петя поколебался. Испачкает куртку — получит пиздюлей. — Падай, — позвал Вадик. — Э… Постою. — Да кто, бля, за город ездит в хороших вещах? — вздохнул Вадик. Он поёрзал на своей куртке и подвинулся, освобождая немного места Пете. Сидеть так было странно, они соприкасались плечами и коленями. Петя вытянул руку и упёрся в землю позади Вадика, чуть отклонившись назад. Так полегчало на какое-то время, а потом рука затекла. Они сели, прислонившись спиной к спине. — Знаешь, — сказал наконец Петя, — зимой, у Каракатицы на даче, я не совсем понимал, почему ты хочешь остаться в лесу навсегда. Сейчас понял. Вадик ничего не говорил какое-то время. — А я всё ещё хочу. — Я тоже. Петя немного сполз, сильнее облокачиваясь на Вадика. — У них в следующие выходные опять пьянка, — сказал тот. — Хочешь пойти? — Ага. Петя поворошил землю под ногой. — Почему ты на все их пьянки ходишь, если считаешь их всех придурками? Это был сложный вопрос. Петя спиной чувствовал, как напряглись мышцы Вадика. — Ну… Не всех. Петя вздохнул. Хотелось бросить неудобную тему, но когда ещё он сможет задать этот вопрос и получить на него ответ? — Я не об этом спросил, — заметил Петя. Вадик склонил голову на бок, пытаясь посмотреть на него. — Иногда мне не нравится быть одному, — признался он наконец. — Да почти всегда. — В каком смысле — одному? Мы почти не расстаёмся. Мама шутит, что мне пора к тебе переезжать, а моё кресло она будет сдавать кому-нибудь. Вадик тяжело вздохнул, как вздыхал всегда, когда его не понимали. — Мы с тобой вдвоём — одни, — выдал он и тут же фыркнул — самому не понравилось, как прозвучало. — Я не знаю, как это объяснить. Он накрыл руку Пети своей ладонью. — Ты такой, как я, а не как другие. А два исключения — это два исключения, а не правило. — И тебе хочется тусоваться с «правилами»? — уточнил Петя. — Типа того. Я всё ещё хреново объясняю. — А второе исключение тут тогда зачем? Вадик заворочался и повернулся. Его рука скользнула вдоль корпуса, и Вадик прижал Петю к себе. — Ты мне очень нужен, мне всегда с тобой хорошо. Но это ведь не «либо я, либо они». Не злись. Петя потёр переносицу. — Не злюсь. Просто я иначе всё это вижу. — Да? И как же? Петя задумался на несколько долгих мгновений. Потом сказал: — Я ищу таких, как я. Сумасшедших и смешных. У Вадика вырвался смешок. — Сумасшедших и больных. — А когда я их найду, мы уйдём отсюда прочь. Мы уйдём отсюда в ночь… Последнюю строчку они пропели вместе: — Мы уйдём из зоопарка! Петя улыбался, как дурак. Вадик сжал его сильнее. — Давай-ка пересядем, — предложил Петя. Они оказались лицом друг к другу. Вадик развёл ноги, и Петя умостился между ними, свои ноги перекинул Вадику через бёдра. Почти сидел на коленях, но всё-таки не совсем. В таком положении они оказались совсем близко. — Очень сексуально, — промурлыкал Вадик, и его руки оказались у Пети на пояснице. — Угу… Тот густо покраснел, но прятаться было некуда. Да и не нужно. — Так ты, значит, считаешь всех остальных зоопарком? — спросил Вадик. Говорить на такие темы, когда руки Вадика почти у него на заднице, было очень сложно. Но интересно. — Не обязательно зоопарком, уж больно хорошо песня пришлась к слову, — сказал Петя. — Но я в них не нуждаюсь. В тех, кто не похож на нас. С ними бывает приятно, интересно и так далее. Но нормальные люди скучные. Ладонь Вадика как-то оказалась под курткой. — Их большинство. Хочешь, не хочешь, а считаться с ними придётся. — Ну, нет… Петя провёл ладонями по плечам Вадика. — Лучше уж восстать. — Это бессмысленно. Затопчут и не заметят. — И что же ты предлагаешь? Для таких, как мы, оказавшихся в зоопарке? — Затаиться, чтобы не нарваться на острые зубы. И остаться собой. Петя уткнулся носом в шею Вадика. Поцеловал. — Мы не лучше них, — сказал Вадик. — Это они не лучше нас, — возразил Петя. — Они глупые и ничего их не интересует. Не хотят думать. — А им и не надо. Им не надо каждую секунду думать, что же с ними не так. Почему их сторонятся все остальные, почему их «друзья» шепчутся у них за спиной. Почему нормальные девчонки к ним не подойдут на пушечный выстрел. Почему учителя в школе скрипят зубами, только их завидев. Почему собственные родители их ненавидят… Им не надо, Петь, понимаешь? И кто тогда лучше? Пальцы сжались на бицепсах Вадика. И объятия, начинавшиеся как сексуальные, стали вдруг отчаянной попыткой утешить. — Я люблю тебя, — сказал Петя. — Но ты думаешь, это только из-за того, что мы похожи? Вадик кивнул, опуская голову. — Нас с тобой сломали, — сказал он. — После некоторых вещей ты навсегда остаёшься белой вороной. Может быть, ты не так остро это чувствуешь. Ты милый, к тебе не так сильно цепляются. Петя закатил глаза. — Я эгоист, который больше всего на свете мечтает, чтобы его оставили в покое, — сказал он. — Все мои близкие постоянно меня пилят за то, что я уделяю им мало внимания. А я… А я просто не хочу. — Я первый в очереди, чтобы тебя обозвать, — сказал Вадик, скрывая улыбку. — Но уж эгоистом тебя назвать даже у меня язык не повернется. Петя обхватил его лицо ладонями. Большой палец задел шрам. — Две белых вороны это уже не одна белая ворона, — сказал Петя. — Даже если мы одни такие в целом мире… Петя поцеловал его. — А я ещё слышал что-то вроде «два дебила — это сила». Петя рассмеялся: — Говори за себя. Я мечу на высшее образование! — Правда? Широкая ладонь прошлась по спине, Петя выдохнул со стоном. — И кем ты хочешь стать? Петя закусил губу. Он ещё не думал об этом. — Кем-нибудь полезным, — сказал он наконец. — Я… Если честно, я не совсем уверен, чего я хочу. — У тебя ещё полно времени. — Угу… Петя вздрогнул. Поглядел по сторонам. Солнце скрылось за тучами, становилось прохладно. — Вернёмся? — спросил Вадик. — Пластмассовый мир победил, — напел Вадик, когда они подходили к дому. — Макет оказался сильней… Хмурый Хорёк молча вышел из-за угла. Оттуда пахло костром. — Последний кораблик остыл, последний фонарик устал… А в горле сопят комья воспоминаний… — Шашлыки? — спросил Хорёк. — Дрова почти догорели. Петя последовал за ним и даже не обернулся, когда за спиной грянуло громогласно: — О-о, МОЯ ОБОРОНА, СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК стеклянного глаза… Мясо они мариновали сами, денег на него ушло — страшно подумать. Петя помог насаживать куски на шампуры, пока Вадик пугал всех птиц в округе своим пением. Хорёк притащил откуда-то три пенька, чтобы сидеть возле костра. Петя сам не заметил, как в руках оказалась жестяная кружка с самогоном. Вадик ворошил палкой угли. От запаха мяса уже текли слюнки. — Почти готово, — сообщил он. Ногой передвинул свой пенек поближе к Пете и уселся, прижимаясь плечом. — Хорошо? — спросил он. Петя хлебнул самогона и ткнулся лбом Вадику в плечо. — Хорошо. Он старался не забывать про существование Хорька и не позволять себе особо много. Но это было довольно трудно. Хорёк всё так же молчал и смотрел на костёр. А Вадик был так дразняще близко. Колени соприкасались. И Петя время от времени поднимал пятку, потираясь о ногу Вадика. Тот сразу начинал улыбаться и прятал улыбку за кружкой. Самогон шёл легко, Петя даже не заметил, что опьянел. Да и опьянел ли? Просто ему было тепло и уютно. — Подлить тебе? — спросил Вадик. Петя согласился. Вадик накрыл его руку, держащую кружку, ладонью, чтобы не дрожала. И плеснул ещё самогона из бутылки. Петя надеялся, что его красные щёки спишут на жар костра. А не на пьяное возбуждение, которое вызывал в нём Вадик своими прикосновениями. Хорёк встал и ушёл в дом, бросив одно слово: — Тарелки. Не успел он скрыться на пороге, как рука Вадика оказалась у Пети на колене. — Опять решил меня подразнить, Паучок? — Губы почти прижимались к уху. — А по-моему, это ты меня дразнишь, — выдохнул тот. Ладонь двинулась выше и скользнула на внутреннюю сторону бедра. Петя едва успел взять себя в руки и нацепить на лицо бесстрастную маску, когда послышался скрип крыльца и Хорёк вернулся с тарелками. Ладонь Вадика тут же исчезла. Когда они отвлеклись на еду, возбуждение немного поутихло. Петя и не подозревал, как зверски он был голоден, пока не уничтожил несколько жирных кусков мяса, заедая печёной картошкой. Вадик у него под ухом тоже едва не рычал, поглощая пищу. Когда все было подъедено, Петя устало привалился к Вадику. Сил говорить не было. Даже думать было сложно. Хорёк снова разжёг костёр. Петя смотрел на огонь и чувствовал, как клюёт носом. Рука Вадика, обвившая его талию, только этому способствовала. — Я в раю, — сказал Петя тихо. — Если б это был рай, где-нибудь тут ходили бы полуголые девчонки, — тихо сказал Вадик у него над ухом. — Я бы даже не смог разлепить веки, чтобы посмотреть на них, — признался Петя. Он зевнул и поёрзал, устраиваясь поудобнее. — Спасибо, — сказал он. Петя, видимо, и правда заснул. Потому что пришёл в себя он посреди разговора. Разговора? Прислушался, пытаясь понять, о чём речь. Оказалось, что о нём. Грех было «просыпаться» сейчас. Петя развесил уши. — Сам прибился, — сказал Вадик, видимо, в ответ на вопрос Хорька. — Его один из ребят Жирного припряг. А пацан нормальный оказался. Выёбистый только… Пришлось стиснуть зубы, чтобы себя не выдать. — И ты его себе оставил? — Ну не отдавать же остальным на растерзание. Да и Дашка вся извелась. Петя то, Петя сё. Завела себе щеночка, бля. Ты попробуй что-нибудь нехорошее про Дашу при нём сказать — палец оттяпает. Ну, это была правда. Потому что нехрен. — Я смотрю, не она одна, — сказал Хорёк. — Боб на тебе так не валялся. — Боб скотина, а для хороших мальчиков не жалко. Он же… Он же, как я. Недолюбленный. — И ты его долюбить решил? — спросил Хорёк, в голосе явно слышался сарказм. — Чем могу, — сказал Вадик. — Только давай не здесь. Я ночью спать собираюсь. Вадик издал раздраженный вздох. — Ща за базар пояснишь, бля. В нос ударил запах самогона, Вадик отпил из кружки. Через несколько мгновений Петя почувствовал, как его целуют в макушку. — Хорёк пошёл отлить. Можешь больше не притворяться спящим. Петя фыркнул и сразу же себя выдал. — Что, так заметно было? — Ты сопеть перестал. Вадик размял затёкшее плечо, на котором лежал Петя. — Помою посуду, — решил тот. Чтобы хоть чем-то быть полезным. Вадик ничего не сказал, но Петя чувствовал на себе его взгляд, пока собирал грязные вилки и тарелки. — И, кстати, — сказал Петя, прежде чем уйти. — Сам ты выёбистый. Он зашёл в дом и успел опустить тарелки на стол на ощупь. Хотел включить свет, но вдруг дверной проём загородила крупная фигура. Вадик шагнул внутрь, и его руки оказались у Пети на бёдрах. — Зашёл взять гитару, — прошептал он почти в самые губы. — Заодно выяснить, кто из нас выёбистее… Петя ничего не сказал. Потянулся, чтобы поцеловать. Легко коснулся губ и тут же отстранился. — Конечно же ты. Весь из себя крутой парень с гитарой. А на деле — пушистый котёнок. Вадик поцокал языком. — Котята, между прочим, царапаются, — заметил он. — И шипят. — Даже это они делают мило. — Н-не правда! — воскликнул Вадик, руша всю созданную атмосферу. — Ты чего? — спросил Петя. — Только не говори, что… смутился. — Да пошёл ты. Он попытался уйти, но Петя успел поймать его руки. — Не шипи, — попросил он. — Никто, кроме меня, не знает, какой ты душка. «И какой ты уязвимый», — подумал Петя. — Ты ща в глаз получишь, — завёл Вадик угрожающе. Петя честно не собирался его больше дразнить. Честно. Но поднял руку и почесал Вадика под подбородком. Руку ему тут же заломили за спину. — И что дальше? — спросил Петя, тяжело вздохнув. — Хватит надо мной издеваться. Это не круто. Ответить ему Вадик не дал. Выпустил из захвата и ушёл за гитарой. А потом вернулся на улицу. Петя включил свет, засучил рукава и принялся за посуду. Когда он вышел, Вадик уже что-то играл. Петя песню не узнал, но не позволил себе расстроиться. Свой пенёк Вадик перетащил поближе к костру. Надулся. Петя закатил глаза. Даже месяц назад он бы испереживался из-за этого. Но теперь понимал, что то, что у них с Вадиком есть, такой хуйнёй не покоробишь. Он просто наслаждался запахом костра, свежестью воздуха и свободой. Хорёк ушёл спать. Вадик больше не играл, гитара лежала у него на коленях. На Петю он не смотрел. — Хватит обижаться, — сказал Петя, поджигая сигарету. — Мне бы и в голову не пришло над тобой издеваться. Вадик фыркнул. — Ну как же. Петя поджал губы. Вот баран… — Вадик, ты мне очень, очень нравишься. И я не сказал о тебе ничего плохого. — Я не «душка», я мудак, — сказал Вадик. — Мудак, который рушит всё, к чему прикасается. Я даже всех друзей растерял. Хорёк меня терпит, потому что я ему из города всякие детали для компа вожу. С Дашей всё ужасно. И вот это, — Вадик указал пальцем сначала на Петю, потом на себя, — я тоже проебу. Особенно, если ты будешь меня считать кем-то, кем я не являюсь. — И кем ты не являешься? — спросил Петя. — Хорошим человеком. — Вадик… — Да хватит уже пиздеть. Только пиздишь, пиздишь и пиздишь. Вы все пиздите. Он подхватил гитару и тоже ушел в дом. *** Петя проснулся среди ночи из-за того, что ему стало холодно. Вадик, который полночи грел его со спины, куда-то делся. Мочевой пузырь тут же о себе напомнил, и Петя осторожно встал и пошел на улицу. Вадик курил на крыльце. Петя прошёл мимо него, сделал свои дела, а потом вернулся и сел рядом. — Не бойся, я не буду пиздеть, — сказал он, доставая сигареты из кармана. Вадик хмыкнул. — Какой ты упрямый. — В семь лет я почти убедил маму разрешить мне не ходить в школу. Папа вмешался. Вадик рассмеялся. — Я даже не сомневался, — сказал он. Пихнул Петю плечом. — Прости, что вспылил. — Прости, что сравнил тебя с котёнком, когда ежу понятно, что ты взрослый жирный котяра. Вадик снова рассмеялся. — Драный, — добавил он. — Угу. Под хвост. — Какого хрена я всё ещё с тобой общаюсь? — вздохнул Вадик. Петя пожал плечами. — Я же лучший человек в твоей жизни. Забыл? Они помолчали немного. Петя потушил окурок в жестяной банке. — Ты вот уже в семь лет был умником. А я — тупым, как пробка, — проговорил Вадик, задумчиво глядя вдаль. Петя не ответил. Молча ждал продолжения. — У меня родимое пятно на щеке было. Мама шутила, что это Дьявол меня пометил. Говорила, что из-за этого я хулиган. Вадик грустно усмехнулся и поскрёб пальцем дырку на колене. — Я правда на месте не мог усидеть. Бегал, прыгал, дрался, всё ломал. Мама говорила, таких в рай не пускают. Что Бог ненавидит тех, на ком метки Дьявола. А я — придурок малолетний, так испугался, что меня Бог ненавидит. Долго ревел, а потом нож наточил и попытался родимое пятно срезать. Губы Вадика странно дёрнулись, лицо на мгновение исказилось болью. Будто он заново во всех красках переживал это воспоминание. — Старательный был, но боли не выдержал. Да и слёзы попадали, щипало сильно. И я затею бросил и побежал к маме. Она поржала, залила мне всё зелёнкой и повезла в больницу. Вадик усмехнулся и спрятал лицо в ладонях. Прошло какое-то время, прежде чем он взял себя в руки. В темноте было плохо видно, но Пете казалось, что щёки у Вадика алые. Будто ему было стыдно. —  Я потом хрен знает сколько с зелёным лицом ходил, а как зелёнка сошла, вот с этой красотой, — Вадик ткнул в шрам. — Раньше ещё хуже было. Так что, всё не так инте… Ай, ты чего? Петя прижался к нему и впечатал губы в щёку. Глаза защипало слезами. — Она не должна была так с тобой поступать, — пробормотал Петя. — Она не должна была говорить тебе такие ужасные вещи. — Да она же шутила… — сказал Вадик, но голос его звучал неуверено. — Я уже потом, в больнице, подумал — ведь есть куча детей с родимыми пятнами. Не может же Бог всех их ненавидеть? Не может же? Петя в бога не верил с тех пор, как спросил об этом у папы. Но сейчас он об этом Вадику говорить не стал. — Если он такой добрый, как все говорят, то он никого не ненавидит, тем более маленьких детей. Какими бы хулиганами они ни были, — сказал Петя, поглаживая Вадика по голове. — Нельзя так шутить с детьми. Нельзя говорить такие вещи. Это её вина целиком и полностью. Это не ты был малолетним придурком, это она была плохой и жестокой матерью и довела тебя до такого. Вадик шмыгнул. Он осторожно обнял Петю. Будто боялся, что тот его оттолкнёт. Но Петя только крепче прижал его к себе и коснулся губами шрама. Ему было больно за того семилетнего Вадика. Настолько запуганного, что единственный выход, который он нашёл — это навредить себе. — Ты не плохой человек и никогда таким не был. Тебе не давали того, что должен получать каждый ребёнок в детстве. Поэтому ты так себя и вёл. Но ты вырос, теперь ты сам можешь решать, кем тебе быть. Ты не хулиган, не мудак и не придурок. Ты мой самый родной человек. Петя покрывал его лицо поцелуями, пока плечи Вадика не перестали дрожать.