Однажды мир прогнётся под нас

Что Пете нравилось больше всего, так это то, что с Вадиком не соскучишься. Казалось бы, они виделись почти каждый день и должны были бы друг другу приесться. Но такого не случалось. И ежедневные походы к Вадику в гости никогда не становились рутиной. Всегда происходило что-нибудь занятное. Например, однажды, когда стояла жуткая жара, Вадик открыл ему дверь в одних трусах. И, едва Петя разулся и прошёл в зал, эти самые трусы снял и отшвырнул куда-то. — Я тебе советую сделать то же самое, — сказал он в ответ на внимательный взгляд Пети, — если не хочешь расплавиться и сдохнуть. — Обойдусь, — бросил Петя. Но, посидев в жаркой комнате пятнадцать минут, всё-таки не выдержал. Стесняться-то было некого. Из-за жары не хотелось ничего делать и никуда ходить. Они лежали на полу — как можно дальше друг от друга, чтобы не нагреваться от другого, и почти не разговаривали. Шевелить губами тоже было лень. Так и лежали, изредка вставая, чтобы попить или отлить, пока не стало смеркаться и холодать. Свет не включали, смотреть было не на что, да и мошкара бы налетела. Петя подвинулся в темноте и задел рукой голое бедро Вадика. Подумал немного. И провёл по бедру уже не случайно. Вадик выразительно вздохнул, и Петя продолжил. Никто в тот вечер не сказал ни слова, но все друг друга поняли. Иногда у Вадика были гости. Однажды он открыл дверь сильно растрепанным и помятым, как будто только проснулся. Потёр шею, глянул в сторону зала и пропустил Петю внутрь. Тот сразу всё понял. И готов был к чему угодно, но не к тому, что увидит Дашу, прыгающую на одной ноге, и пытающуюся влезть в шорты. Петя скрестил руки на груди и издевательски изогнул бровь. — Не тебе меня осуждать, — сказала Даша, наставив на него палец, и пошла расчёсываться. Потом они все вместе пили чай, и на минуточку, всего на минуточку Пете показалось, что всё может стать как раньше. Но когда он спросил у Вадика, тот молча покачал головой. Однажды, зайдя к Вадику, Петя увидел того, кого больше не ожидал увидеть. За кухонным столом сидел Боб собственной персоной и прижимал к себе худенькую девчонку. — А, Паук! — обрадовался он и подскочил, чтобы Петю обнять. — Сто лет не виделись! Знакомься, это Оля. Моя невеста. Оля была худой и какой-то болезненной. Тоже, наверное, из этих. А вот Боб, в свою очередь, выглядел замечательно — он приятно прибавил в весе, посвежел, зарумянился. С наркотой явно было покончено, о чём Боб и сам сказал чуть позже. Он и девчонке своей слезть помог, и теперь вот, они начинали новую жизнь вместе. Вадику Боб был так благодарен, что не мог передать словами. И попросил его быть свидетелем на свадьбе. Это был приятный вечер, хотя Петя никогда бы не подумал, что будет так радоваться за человека, который не особо ему раньше нравился. А Вадик после этого ходил довольный и улыбчивый ещё пару дней. *** Но иногда всё было не так радужно. Как, например, сегодня. Как только двери лифта разъехались на нужном этаже, Петя едва с кем-то не столкнулся. Он поднял голову и встретился взглядом со странной женщиной. Она была того жёлто-коричневого цвета, которого бывают очень пьющие люди, редкие грязные волосы, бывшие когда-то светлыми, спадали по плечам. Она была ещё молодой, но лицо её испещрили морщины. На губе — корка крови. Таких по улице шаталось немеряно, и Петя не обратил бы на неё никакого внимания, если бы не два «но». Первое: дверь в квартиру Вадика была приоткрыта. Второе: глаза у женщины были знакомого голубого цвета. Она одарила его равнодушным взглядом и забилась в лифт, крепко прижимая к себе сумку. Петя замер перед дверью Вадика. Глубоко вздохнул, справляясь с волнением. И зашёл, закрывая за собой дверь. — Вадик? Он сразу понял, что тот на кухне. Но не пошёл туда — остановился на полпути, сжимая кулаки. Сейчас он зайдёт, а там снова — сигаретный дым, бутылка водки и шипящее радио, крутящее новую песню Пугачёвой. Руки задрожали. Петя поднял их и несколько мгновений смотрел на то, как подрагивали пальцы. А потом собрался с духом и прошёл дальше. — Вадик, — выдохнул Петя, останавливаясь в проёме. — А? — Тот поднял на него рассеянный взгляд. — Прости, задумался. Ты как зашёл? Сигарет не было, водки тоже. Вместо неё перед Вадиком стояла чашка с чаем. Вторая стояла чуть дальше, выпитая наполовину. — Твоя… она дверь оставила открытой. — А, — сказал Вадик, прикусив губу. — Чаю хочешь? — Не хочу. Петя сел рядышком и опёрся локтями о стол. Что говорить, он не знал. Ему почему-то казалось, что после визита матери Вадик будет разбит. А он вон — ничего, только задумчивый какой-то. Вадик громко хлюпнул чаем и протянул: — Нда… — Что? — спросил Петя тут же. — Почти два года её не видел. Она на похоронах бабушки не была. Даже не позвонила. — А она знала? Вадик пожал плечами. — Я не говорил. Я тогда очень на неё злой был, даже разговаривать с ней не хотел. — А сейчас? Вадик ухмыльнулся. Провёл языком по зубам. — Говорит, что скучала. Петя вздохнул. — Она много чего ещё говорила. В гости звала. Говорила, что многое за это время осознала и поменяла. Не пьёт уже почти. — А отчим? — Хуётчим. Не делся никуда, гнида. Но вроде как работу нашёл. Петя посмотрел в окно. Как-то это было странно. Судя по внешнему виду, пила его мать всё так же регулярно. И с чего она вдруг вспомнила о его существовании? Озвучивать он это не стал. — Как ты? — спросил он вместо этого. — Очень странно, — признался Вадик. — Этого я никак не ожидал. Больше он к этой теме не возвращался, но весь день был сам не свой. Через несколько дней Петя снова услышал о матери Вадика. Он как раз сдал последний экзамен и названивал Вадику, чтобы поделиться впечатлениями. Трубку никто не поднял. Петя перезвонил ещё раз — через полчаса. Может, в магазин отходил. Но снова не смог дозвониться. Повезло, как в сказке, на третий. Вадик поднял трубку и сразу спросил: — Петь, ты? — Нет, принцесса Диана, — ответил он недовольно. — Кто ж ещё. — Как дела? — Да нормально. Где тебя носило-то? Было уже часов шесть или вроде того. — Приходи, расскажу, — пообещал Вадик. — А если чего к чаю принесёшь — по гроб жизни любить буду. — Ты и так меня по гроб жизни любить будешь, — усмехнулся Петя. — У тебя выбора нет. Вадик вздохнул и сообщил: — Печенья охота… И как вот тут не купить ему печенья? Вадик молча и загадочно пил свой чай. Заговорил он только когда они вышли на лоджию. Помучил колёсико зажигалки, но не исторг из неё ничего, кроме нескольких искр. Тогда он склонился к Пете и, не вынимая сигарету изо рта, прикурил от его сигареты. При этом он оказался так близко, что Петя даже дыхание задержал. — Не поверишь, где я был, — сообщил наконец Вадик. — Ты меня весь день интриговать будешь или всё-таки скажешь? — спросил Петя недовольно. Вадик улыбнулся и ткнул его пальцем в бок. — Я к матери в гости ходил, — сказал он наконец. — Этот мудень правда на работе был. Петя его энтузиазма не разделил. — И? — спросил он. — Что «и»? В гостях, блин, был, представляешь? И ты не поверишь, там даже было не так плохо. Бутылки не валялись, окурки там. Он покачал головой. — Она мне суп сварила! Охуеть. Знаешь, когда она мне в последний раз что-то готовила? Лет десять назад. Вадик задумался на мгновение. — Суп, правда, водянистый и несолёный получился. Но мне тогда так не показалось, понимаешь? Петя не понимал. Какие бы отношения ни связывали их с матерью, голодным он никогда не оставался. Да и готовила мама вкусно. С Вадиком все было не так. Он рассказывал, как, когда был маленький, дома просто нечего было есть. Он повадился было ходить обедать к бабушке, но та за всю свою жизнь почти никогда не работала, и на свою пенсию едва могла прожить одна. Тогда Вадик начал подворовывать, а когда стал чуть постарше — брал у бабушки гитару и шёл играть в переходах. Поэтому невкусный суп оказался для него чем-то навроде восьмого чуда света. — Вадик, ты бы… «Не расслаблялся», — хотел сказать Петя, но сразу же подумал: а что, если он не прав? Вдруг мама Вадика совершенно искренне пытается всё исправить, а Петя ждёт от неё плохого только из-за того, какие у него отношения с собственной матерью. — Я бы что? — спросил Вадик, когда он замолчал. Петя вымучил улыбку и сказал: — Печенье доел. А то я зря, что ли, за ним на остановку ходил? Обычно Вадика так легко не обманешь и с темы не собьёшь, но в этот раз он решил не докапываться. *** Вскоре жизнь снова пошла своим чередом. Днём Вадик убегал гулять с девчонками. С одной или разными — Петя не знал, да и не интересовался. Всё равно было, если честно. Ему было чем заняться. Например, узнав, что компьютер Deep Blue обыграл Каспарова в шахматы, Петя решил, что это первый тревожный звоночек к восстанию машин, достал из шкафа давно забытую шахматную доску и попытался вспомнить, как играть. Ведь папа в детстве его учил. Позже, не без маминого вмешательства, выяснилось, что папа и сам никогда не умел играть в шахматы, а его учил в шашки, и те — алкогольные. Только наливал ему в рюмки сок. Это объясняло, почему во всём доме Петя не нашёл ни одной шахматной фигуры. Какие-то дни он проводил за чтением фантастических рассказов, вспомнив давно забытое увлечение. Он отмечал для себя те, где человечеству пришла хана от разумных машин. Иногда он просто лежал кверху пузом на диване и пересматривал Терминатора. Однажды решил заняться спортом. Запыхался после десяти приседаний. В общем, он готовился к войне с компьютерами полным ходом. И без компании Вадика он почти не скучал. Только нервничал иногда, сам не знал почему. Наверное, это просто привычка. Когда почти год изо дня в день проводишь с кем-то каждую свободную минуту, это накладывает свой отпечаток. *** Сначала ему показалось, что звонок в дверь ему приснился. Петя с трудом разлепил глаза и тупо уставился на испуганную кошку, вертящуюся возле его кресла. — Это ты орала? — спросил Петя со стоном. Перевернулся на другой бок и укрылся одеялом с головой. Если мать забыла покормить наглое животное, прежде чем ушла на работу, это проблемы матери и животного. Но звонок повторился. Да и Муся настойчиво мяукнула, намекая, что надо бы открыть. Петя и сам понял, что надо бы. Он сполз с постели, глянул на часы и вздохнул. Если это квартирой ошиблись или пришли что-то продавать — он за себя не отвечает. Кошка последовала за ним по пятам, держась на достаточном расстоянии, чтобы не попасться под горячую руку. Петя распахнул дверь, не глядя в глазок. Всё равно перед глазами плыло, и он ничего бы не разглядел. На пороге стоял Вадик. На нем лица не было. Сонливость как ветром сдуло. Петя отступил от двери, пропуская друга внутрь. — Привет. Прости, что без приглашения и так рано… Он замер на тряпке, расстеленной у порога. — А это откуда? — спросил он, кивая на кошку. Склонился и протянул к ней руку. Наглое животное приблизилось и протянутую руку понюхало. — Мама притащила. Сказала, будет ухаживать. Петя пожал плечами. Пока за кошкой ухаживал только он. Вадик уже вовсю начёсывал Мусю за ухом и трепал по голове. Вот же ж… Попробуй Петя так сделать — остался бы со следами когтей во всю харю. — Ты пришёл кошку потискать? — Н-нет, прости… Вадик выпрямился. Разулся, наступая на пятки кроссовок. Прошёл за Петей на кухню. — Я у мамы опять был. Она хочет, чтобы я домой вернулся, — выговорил Вадик на одном дыхании. Он сел за стол. Кошка, не желая оставлять его в покое, запрыгнула Вадику на колени. Петя почесал затылок. Поставил чайник. — А ты что? — А я не знаю, — сознался Вадик. — Я вчера там ночевал. Говнотчим в ночную смену был. — А он-то хочет, чтобы ты вернулся? Вадик пожал плечами. — Я не спрашивал. И с ним не разговаривал. Он хоть алкаш и ублюдок, но зла мне никогда не желал. А пиздил за дело. — За какое «за дело»? — Ну, бабки я у него таскал. — Это когда тебе жрать было нечего, потому что они всё пробухивали? — уточнил Петя. Вадик промолчал. Опустил голову. Петя налил ему чаю. Поделил пополам оставленный мамой омлет, всё равно ему одному было слишком много. Они молча поели. — Покурить можно? — спросил Вадик. — Или мама твоя узнает? — Да можно, пошли. Одеваться Петя не стал, вышел на лоджию в одних трусах и с наслаждением потянулся. — А ты что думаешь? — спросил наконец Вадик. Петя пожал плечами. Ничего хорошего он не думал, дурно это всё было. Но он мог и ошибаться. — Я не могу со стороны судить о ваших отношениях. Я твою маму не знаю. — Но хотя бы какие-то мысли у тебя есть? Что мне делать? Что бы ты на моём месте сделал? Во рту держалась горечь от сигареты. Петя вздохнул. Стряхнул пепел в мамину пепельницу. — Вспомнил бы, почему ушёл изначально. Надеялся бы на лучшее, а готовился к худшему. — К чему? — спросил Вадик. Он был разбит, жалко было смотреть. Петя коснулся его плеча. — Я не знаю… У меня просто нехорошее предчувствие, но я могу и ошибаться. — Думаешь, она врёт, что исправилась? И что хочет, чтобы я вернулся? — Да. — Но зачем? Петя покусал губы. — Обещай, что не будешь поспешных выводов делать. Потому что это только предположение, оно может быть ошибочным, и получится, что я зря твою маму очерняю… — Да говори уже, — нетерпеливо рявкнул Вадик. Петя помялся. — Бабушка твоя оставила завещание? — Ну… — Квартира на тебя оформлена? Вадик выругался. — И правда. Как я раньше не догадался! — Вадик… Он закрыл глаза ладонью. — Да, да… Может, она и правда искренне. Суп, блин, вон варила. И убиралась к моему приходу. Да и водкой от неё уже не пахнет. Может, она поняла, что я её единственный ребенок, последнее родное существо на земле, может… Слёзы застыли в его глазах, но так и не скатились вниз по щекам. Вадик вздохнул. Когда он собрался уходить, он спросил Петю: — Останешься завтра со мной? Она придёт. Я хочу, чтобы ты был рядом, если вдруг ты окажешься прав… — Конечно останусь. Вечером того же дня пиздец подкрался оттуда, откуда никто не ожидал. — Бабушка звонила, — бросила мама за ужином как бы между прочим. — М? Как у неё дела? Мать закатила глаза. — А как у неё могут быть дела? Всё плохо, всё болит, все про неё забыли. Петя вздохнул и виновато потупил взгляд. К бабушке он не ездил уже лет пять. Она приезжала к ним несколько раз с тех пор, и это были самые адские недели в их доме. В конце концов, однажды бабушка сказала, что слишком стара, чтобы разъезжать по гостям. — Я тебе билеты на поезд купила, — продолжила мать, не глядя на него. — Поживёшь немножко в деревне. — А меня спросить сначала, не?! — рявкнул Петя. — Голос на меня не повышай, — прикрикнула мать в ответ. — Разорался тут. Меня не сегодня, так завтра на работе сократить могут, денег нет нихрена! К экзаменам ты не готовишься, слоняешься целыми днями непонятно где. В деревне поживёшь, там воздух свежий, полезно будет. — У меня деньги есть. Скажи сколько, я дам. — Откуда у тебя деньги? — мать отмахнулась. — Петь, тебе не стыдно? Бабушку уже сколько не видел? А она скучает, между прочим! Ты её единственный внук. Знала она, куда давить. Пете правда было стыдно. Он понимал, правда, что мать говорит это всё специально, чтобы от него избавиться. Но удар был меткий, и поделать он ничего не мог. — И надолго ты меня ссылаешь? — спросил он, уже прикидывая, сколько с собой брать книжек и журналов. — До конца июня. — ИЮНЯ?! *** Петя не помнил, когда в последний раз молчание Вадика так на него давило. Это было плохое молчание. Задумчивое. Такое, которое явно не привело бы к полезным мыслям. Но нарушить это молчание Петя не решался. Не знал как. Да и боялся сделать хуже. Он смотрел, как дрожат пальцы Вадика, барабаня по столу. Мать Вадика сидела тут же и ни на кого не смотрела. За весь вечер она ни разу не взглянула в сторону сына. Может быть, просто стеснялась Петю. А, может, совесть её была нечиста. — Знаешь, — сказал наконец Вадик, перекатывая пальцем кубик сахара в коробочке, — я рад, что ты позвала меня обратно. Его мать равнодушно кивнула, глядя на его руки, а не на него самого. — Просто жить мне на самом деле негде, — он пожал плечами. — В любой момент может появиться тётя Тоня и сказать мне отсюда выметаться. Я же тут даже не прописан… Петя напряжённо замер, стараясь ничем не испортить игру Вадика. Но волновался он зря — не до него было. — А-а… Где ты прописан? — спросила его мать хрипловатым голосом. — Да у кореша одного в Зубчаге. У Пети едва не вырвался истеричный смешок. Сказал бы хоть, в Смышляевке. С другой стороны, Пете что-то подсказывало, что у Вадика правда мог быть кореш в Зубчаге, а то и не один. Может, он и правда у него прописан. В каком-нибудь дворце вдоль дороги на Кинель. — А ква-артира? Вадик вздохнул. — Говорю ж, всё на бабушкину сестру оформлено. Она завещание не успела переписать. Так что я, по сути, бомжую… Но если ты правда хочешь, чтобы я домой вернулся… А чё это ты расстроилась? — Я-а не ра-асстроилась, — выдала его мать. Она как-то странно растягивала гласные, будто заикалась, но согласные ей давались без труда. Петя внимательно наблюдал за лицом женщины. И узнал всё, что ему нужно было знать. Вадик и без него прекрасно справлялся. — Ну, хорошо. Так когда можно будет вещи перевезти? — Мне надо бу-удет спросить у Лёши. Она встала из-за стола и явно намылилась уходить. — Я тебе потом ска-ажу, — пообещала она. — Ну мам, — Вадик фальшиво вздохнул. — Даже чай не допила. Посиди. Разве за столько лет ты по мне не соскучилась? Она рухнула обратно будто подкошенная и шёпотом сказала: — Лёша руга-аться будет. — Что ты чай со мной пьёшь? Или что бабушкину квартиру не сможете пропить? — Я-а не… — Что ты «не»?! — рявкнул Вадик так, что Петя дёрнулся и пролил чай на скатерть. — Не пьёшь? Как же! Пожелтела уже вся, не пьёт она. Он вскочил, отшвыривая от себя табуретку. — Я от тебя хорошего никогда не ждал, чёрт тебя побери! Да мне не нужно от тебя было ничего, лишь бы ты меня не трогала! Но такое… Это даже от кого-то вроде тебя подло. Мать называется. — Ва-адик, это не я! Это о-он меня заставил! Ты… Ты знаешь, ка-акой он, знаешь, как он зли-ится, если я не делаю как он говорит, он бы-ы меня убил!.. Вадик стиснул зубы и закрыл глаза. Он долго молчал. Его мать тихо плакала за столом. Пете хотелось сквозь землю провалиться. Он здесь был посторонним. Он думал уйти, но едва только поднялся на ноги, Вадик твёрдо сказал: — Сядь. Петя вспомнил, как Вадик сказал ему раньше «Смотри, чтобы я не перегнул». И послушно опустился обратно на табуретку. — Так значит, это твой муж-объелся-груш тебя ко мне прийти заставил, — обманчиво тихо завёл Вадик. — Чё ревёшь? Как будто не сама за него замуж выходила. — А ку-уда мне было де-еваться с ребенком?! — Да куда угодно, блин! Нормально мы и без него жили. Он ни копейки в семью не принёс, только кровь из всех сосал, как клещ. — Я не знала, что та-ак выйдет! Я хо-отела как лучше! Хотела, чтобы у тебя о-отец был, чтобы ты не вырос… Она замолчала и спрятала лицо в ладони. — Кем не вырос? Ну, договаривай. — Ба-андитом. Ты-ы неуправляемый был с самого детства. Губы Вадика скривились. — Ты бы хоть посмотрела, кого в семью пускаешь, — сказал он. — Не прикрывайся теперь заботой обо мне. Если бы ты обо мне заботилась, ты бы от него ушла, когда он тебя избивать начал. Когда меня избивать начал. Но ты и сама терпела, и за меня ни разу в жизни даже словом не заступилась. — А куда мне бы-ыло и-идти? — Да хоть бы сюда, к бабушке вернулась! Думаешь, она не приняла бы? Мать Вадика покачала головой. — Ты не-е знаешь ничего, — сказала она. — Бабушка твоя-а меня всю жизнь ненавидела! Я с со-обой бы по-окончила, если бы с о-отцом твоим из дома не сбежала в мо-олодости. Вадик тяжело опустился за стол. Прикусил костяшки на кулаке. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и заговорил уже спокойно и бесцветно. — Бабушки больше нет, правда? Его мать отняла руки от покрасневшего лица. И впервые подняла взгляд на Вадика. — Давай оставим прошлое в прошлом. Ты от него не ушла, потому что некуда было идти, а к бабушке возвращаться ты не хотела. Но бабушка умерла. Ты можешь вернуться. Он протянул руку через стол и накрыл ладонь матери своей. — Переезжай ко мне, мам. Пошёл твой Лёша к чёрту. Это было таким простым и хорошим выходом, что Петя удивился — как ничего подобного раньше не пришло ему в голову? Отчим Вадика много лет травил семью своим ядом. Пользовался тем, что они были от него зависимы. Но Вадик вырос, теперь он сам мог позаботиться о своей семье. А старый алкаш, избивавший жену и ребёнка, должен был оказаться на свалке жизни. Это был лучший выход! Только почему мать Вадика выглядела так, будто на неё наставили пистолет? — Ты что та-акое говоришь? — вдруг воскликнула она. — Да он меня убьёт! Он и-из-под зе-емли достанет! Вадик закатил глаза. — Не тронет он тебя, я тебе даю слово. Тебе даже видеть его больше не придётся. Пойдём с тобой, когда он будет на работе, заберём твои вещи. Деньги у меня есть, я смогу нас обоих обеспечить. И смогу тебя от него защитить. — Не-е сможешь! Ты его не зна-аешь, Вадик! Он не че-еловек, он чудо-овище! Он нас обоих убьёт! Вадик прыснул. — Видал я чудовищ, мам. Они сидят за дорогущими письменными столами, курят кубинские сигары и раздают приказы направо и налево. Убить, избить, запугать. А этот утырок — всего лишь старый больной ханыга с мерзким характером. Его мать упрямо качала головой, почти его не слыша. Она раскачивалась на стуле. Вадик подскочил и удержал её за плечи. — Мам, да послушай! Не тронет он тебя, я тебе клянусь. У меня друзья есть — они с ним поговорят. Надо будет — пальцем погрозят. — Что ему тво-ои друзья! — А ты не поняла, кто я? — усмехнулся Вадик. — За что боролись, — хохотнул он. — Знаешь, если что, от него и насовсем избавиться можно будет… — Да что ты такое несёшь?! — воскликнула она зло, скидывая его руки. Петя удивлённо посмотрел на неё. — Он тебя воспитывал, уму разуму пытался научить столько лет! — Куда только делись запинания и страх. — Как своего тебя любил и жалел, хотя не обязан был! Мать Вадика покачала головой. — И так ты ему отплатить собираешься. Дружков-бандюг подговорить его убить… Такая резкая смена тактики от защиты к нападению сбила Петю с толку. Вадика, видимо, тоже. Выражение лица у него стало растерянным и даже виноватым. Он придвинул табуретку и рухнул на неё. — Мам, я не… — попытался выговорить он, но она перебила. — Неблагодарный ты мелкий уголовник. Всю жизнь и мне, и ему испоганил. Ты думаешь, ты мне тогда нужен был, когда родился? Сколько раз проклинала себя, что аборт не сделала, Бога испугалась! И папаша твой сразу смотался, едва ты на свет появился! Думаешь, без тебя тогда проблем не было? А Лёша нас подобрал, с жильём помог, любил и заботился всегда, как умел! Да, он иногда несдержанный, но такой уж он человек. Он и запил-то из-за тебя. Видел, как ты по наклонной скатываешься, а сделать не мог ничего, ты его не слушался — никогда никого не слушался. И вот, пожалуйста. Она покачала головой. Вадик сжался, пытаясь занять как можно меньше места. И мелко дрожал. Он боялся своей матери. И боялся тех слов, что она говорила. — Ничего хорошего из тебя не получилось и не получится никогда. Вадик дёрнулся. Слова ударили, как пощёчина. Пети не было рядом с ним, когда он рос. Упрямый, непослушный, бешеный ребёнок с огнём в глазах и единственным желанием, единственной целью — выжить в аду, в котором он оказался. Пети не было рядом, когда он страдал. Когда плакал ночами в подушку, когда вымещал злобу в школе на тех, кто был слабее. Когда резал себе лицо, когда загибался с голоду, когда три дня срал кровью после побоев от отчима. — Вы совсем не знаете Вадика? Но теперь Петя рядом. И если он сумел вступиться за своего лучшего друга перед Жирным, который мог его в порошок стереть, сумеет и сейчас. — Вы его никогда и не знали, — продолжил он спокойно. Мать Вадика рассеянно на него посмотрела, будто и забыла, что он тут сидит. — Он не заслуживает того, как вы с ним всю жизнь обращались. Не его вина, что он родился, не он виноват, что его отец ушёл, и что связались вы непонятно с кем — это тоже не его вина. — Петя тяжело сглотнул и выговорил чётко, глядя прямо в желтоватые глаза: — Несмотря на все усилия — ваши и вашего мужа — Вадик вырос хорошим человеком. Добрым, заботливым, мужественным. Он не спился, не сторчался, не обрюхатил никого по-пьяни, школу закончил, нашёл друзей, готовых за него жизнь отдать. Если думаете, что этого мало, взгляните на себя. — Ты кто вообще такой? Не лезь не в своё дело. Петя посмотрел на друга. Тихо позвал его по имени. Вадик тяжело задышал. — Я тот, кому на него не плевать, — сказал Петя. — И это моё дело. Вадик наконец сумел посмотреть на него. Они встретились взглядами. И на мгновение промелькнуло всё то, что произошло с ними за последний год. И ссоры, и смех, и слёзы, и драки — в шутку и не очень. И разговоры на кухне до утра, и последние сигареты в пачке, выкуренные пополам, и поцелуи. Целомудренные и жаркие, жадные и лёгкие. Всякие. Петя не бывал счастлив до того, как его встретил. Только потом он узнал, что это такое. Только потом он сумел почувствовать то, чего был лишён очень рано. Чего у Вадика не было никогда. — Он — семья, — сказал Вадик тихо и твёрдо. — А тебе лучше уйти. А то Лёша рассердится. Выдержки Вадика хватило ровно до того момента, как дверь за матерью закрылась. Не обошлось, конечно, без выкрикнутых ему напоследок оскорблений. Вадик уткнулся лбом в дверь и простонал. — Какая-то часть меня всегда будет думать, что я ничего не стою, — пробормотал он. Петя подошёл ближе и прижался щекой к его плечу. — Я буду напоминать тебе, что это не так, - пообещал он. Тяжело вздохнул и добавил: — Ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать: Руки прочь, прочь от меня! Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть? Они простояли так какое-то время. Потом сходили покурить. — Ненавижу себя за то, что поверил ей, — признался Вадик. — Ничему-то меня жизнь не учит. А если бы не ты… — Не кори себя за это, — сказал Петя. — Моей матери достаточно искренне попросить у меня прощения, и это перечеркнёт все многолетние обиды. — Почему? — спросил Вадик. Петя пожал плечами. — Я думаю, мы всегда будем хотеть, чтобы они нас любили. Это самая естественная вещь на свете. И в этом нет нашей вины. — Может быть, — согласился Вадик. — Но однажды придется признаться себе в том, что этого никогда не будет. И что мы ничего не сможем с этим сделать. Потом они устроились на диване: голова Вадика покоилась у Пети на коленях. Полежали так в молчании, думая каждый о своём. — Я новую песню учу, — сказал наконец Вадик, нарушив тишину. — С того альбома, что ты подарил. Свой запоздалый подарок на день рождения Петя всё же вручил. — Да? И как успехи? — Да я только припев выучил. Ща. Вадик резво скатился на пол и пошёл за гитарой. Долго сидел и пыхтел над ней, припоминая последовательность аккордов, затем, счастливо улыбаясь, начал. «Потеряли свое я два военных корабля, Позабыли свой фарватер и не помнят, где их цель, И осталась в их мозгах только сила и тоска, Непонятная свобода обручем сдавила грудь, И неясно, что им делать: или плыть, или тонуть, Корабли без капитанов, капитан без корабля, Надо заново придумать некий смысл бытия… На фига?..» — Круто, — честно сказал Петя. Вадик просиял, а потом отмахнулся. — Херня. Круче будет, когда сами напишем. Он крепко задумался. Убрал гитару. Вернулся к Пете на диван. — Знаешь, — сказал он тихо, — времена так быстро меняются. Люди умирают. Цой, вон, Меркьюри, Кобейн… А музыка их живёт. И ещё долго жить будет, и я просто… Он вздохнул и виновато посмотрел на Петю, будто извиняясь за свою сентиментальность. Но, не увидев осуждения, продолжил. — Ты думал о том, что будет дальше? — Конечно… Мне мать плешь проела на этот счёт. — Да я не про университет, не про работу, — Вадик отмахнулся. — Я про дальше… Ну вот, пройдёт десять лет… — Это если в двухтысячном не случится конец света. Вадик скорчил ему рожу. Несильно щёлкнул по носу. — Где мы будем? — Понятия не имею, — честно ответил Петя. — Вот и я. И кем мы будем, я не знаю. Может, мы и вместе уже не будем. Может, я облысею. Не знаю, я своего отца вообще не помню, вдруг он был лысым? Может, ты как возьмёшь, как растолстеешь, — он усмехнулся и прикрыл глаза. — И страна будет другая. Через десять лет уже будет новый президент, который, может быть, и водку-то не будет хлестать через край. И я не знаю, хуже будет или лучше, но по-другому, понимаешь? — Понимаю. — И молодняк другой. Сейчас вон всем электро подавай, а потом кто знает, что модно будет? А те, кто ныне молод и популярен, они ведь тоже изменятся. Рок-звезды закатятся. Все эти панки вытащат свои пирсинги из ушей, нарядятся в нормальные шмотки, найдут работу, женятся… Курить бросят, выпивать — только по выходным. Нарожают детей, отрастят пузо, и только иногда будут вспоминать, как лютовали в молодости. А музыка останется. И останутся те, кто будет её любить. Родится молодёжь, которая возьмёт и вспомнит то, что забыли их родители. И если бы нам с тобой удалось стать хотя бы маленькой частью всего этого… Это будет нашим бессмертием. Петя улыбался и слушал его. И внутри происходило что-то невообразимое. Он уже чувствовал себя бессмертным. К вечеру, когда уже было пора расходиться, Петя вдруг вспомнил неприятное известие и резко помрачнел. — Меня отправляют в ссылку к бабушке до конца июня, — проговорил он зло. — Под Саратов, бля. — А-а, «в деревню, в глушь, в Саратов»? Как в «Горе от ума». — А ты «Горе от ума» читал? Вадик пожал плечами. — Не читал. На урок попал, где разбирали. И на следующий, где монолог Чацкого рассказывали. До сих пор наизусть помню. «А судьи кто? За древностию лет…» Петя приподнял бровь. — Ты и монолог Чацкого наизусть учил? Вадик высунул язык. — Да делать мне нехер. Пока другие отвечали, я запомнил. Потом сам рассказал. Ты бы видел, как Жанна зубами скрипела, когда мне пятёрку ставила, я же рассказал ещё красиво! Он мечтательно улыбнулся. — Вадик… Насколько у тебя хорошая память? — Да, ну… Не задумывался никогда, — сказал он. — Но если стихи какие или что-нибудь в рифму пару раз услышу, то запомню. Жанка, правда, после Чацкого просекла эту тему и начала спрашивать не по желанию, а по журналу, а я первый в списке был. Ну да ладно… Петя вздохнул. — Ты мне хоть письма пиши, я адрес оставлю. — Ой, писатель из меня, конечно… Петя улыбнулся. — Как угодно пиши, хоть с ошибками, хоть белиберду. По межгороду звонить дорого, а три недели я без тебя не выдержу. — Ладно, — сдался Вадик. — Когда ты едешь? Хоть на поезд провожу. *** Вадик помог ему занести вещи, закинул его сумку на верхнюю полку, поглядел из окошка поезда на рельсы и печально вздохнул. — Никогда на поездах не ездил. Только провожал всех. — Ненавижу ездить на поездах, — проворчал Петя. — Особенно до Саратова. И Саратов тоже ненавижу. — Злой ты, — сообщил Вадик. — Да я как вспомню, как я в этой деревне торчал, пока тут отца хоронили, а мать бухала… Он тяжело вздохнул. — Перед бабушкой только стыдно. А то хрен бы я куда поехал. Они вышли на платформу, Петя поджёг сигарету. — А ты чем без меня заниматься будешь? — спросил он. Вадик загадочно улыбнулся. — Найду, чем заняться. За меня не переживай. — А мне вот в деревне нехрен делать будет. Друзей у меня там не было, только девчонка соседская за мной хвостом ходила. — Ух ты какой, везде за тобой девчонки хвостами ходят, — подъебал Вадик. Петя рассмеялся. — Да она маленькая была совсем. Ей сейчас лет десять, наверное. Там детей мало, молодёжь вся в город уехала работать. Он уже предвкушал три недели, полные ровным счётом ничем. И именно сейчас, когда у него жизнь только начала налаживаться… Посадка на поезд заканчивалась. Петя и Вадик крепко обнялись. Хотелось что-то сказать, а на ум ничего не шло. — Не забывай про меня, — попросил Вадик, прислонившись лбом к его лбу. — Даже если б захотел, не получилось бы, — ответил Петя. Они разошлись. Петя запрыгнул в вагон и поспешил к своему месту. Нижняя боковушка была свободна, и Петя сел на неё и помахал Вадику. Тот помахал в ответ. Когда поезд тронулся и поехал, увозя его вдаль от Вадика, Петя почувствовал, что на глазах выступили слёзы. Он утёр их тыльной стороной ладони. Мимо него люди с кружками пошли наливать чай. Петя вздохнул, уперся локтями в столик, спрятал лицо в ладони и приготовился к долгой утомительной поездке.