Однажды мир прогнётся под нас

— Ну? — Ну? — переспросил Петя. Он стоял у окна, лицо было скрыто в полумраке, и мать не увидела настороженного выражения. — Дальше-то что? Петя посмотрел через окно во двор. Там за столом, обклеенным дешёвой клеёнкой, играли в домино местные дедки. — А что дальше? — спросил Петя, включая тупого. Мать вздохнула. — Ты учиться дальше собираешься? Или работать пойдёшь? Петя об этом не думал. Он хотел раньше учиться, и работать тоже хотел, а сейчас, когда надо было решать, он ничего не знал, и хотел только быть с Вадиком: засыпать под неровное дыхание, жрать на тесной кухне сосиски с яичницей, смотреть на его небритую рожу по утрам, курить на лоджии и общаться при помощи музыки. И с утра и до поздней ночи просто быть свободным. — А если я уеду? — спросил он вдруг. — Справишься? Мать фыркнула. Петя оглянулся. Кошка тёрлась у её ног и недоверчиво поглядывала на Петю — попробуй обидь. Неблагодарное создание. Говно за ней убирали, конечно, по принципу кто первый увидит, а вот всё остальное легло на Петю: корми её, пои, покупай средства от блох. — Куда ты уедешь? — спросила мать таким голосом, будто стоило ему выйти за порог, как он сразу потеряется. — Поступать. В другой город. — В Казань? Петя пожал плечами. — Можно и в Казань. — Мелкий ещё, — сказала мать. — Я спросил, справишься ли ты, а не справлюсь ли я, — напомнил Петя. Он повернулся обратно к окну. И вовремя — Машина макушка мелькнула и скрылась под козырьком подъезда. — В кого только упрямый такой? Отец таким не был. Мать подхватила кошку на руки и привычно с ней заворковала, жалуясь ей на Петю. Ушла, оставив его без ответа. Но бесполезно этот разговор не прошёл. Она права была — надо было что-то решать, а для этого — посоветоваться с Вадиком. В дверь позвонили. Вадик мог и подождать. Маша прошла в коридор, тепло ему улыбнувшись. Она разулась, поправила волосы и проследовала за Петей в зал. Петя наблюдал за ней, прищурившись. Что-то неуловимо было не так, но по-хорошему не так, он только не мог понять что и почему. — Поверить не могу, — сказала Маша шёпотом. — Поверить не могу, что мы больше не школьники. — А я могу, — признался Петя. — Как будто это самая естественная вещь на свете. Больше они об этом поговорить не успели, пошли пить чай с пирогами. Сегодня были поминки. Правда, о покойном почти не говорили. Тема была болезненная, и Петина мама при гостях никогда не позволяла себе расстраиваться, а тем более плакать. Вместо этого она заговорила с Машей о какой-то девчачьей херне вроде туфель. А Петя уминал пироги, которые с утра пораньше искал по всему городу, потому что оказалось, что рецепт мать потеряла и сама готовить не будет. В беседу он вмешался только раз, когда Маша пересказывала его матери серию Санта-Барбары, которую та пропустила из-за работы. — Господи, — фыркнул Петя. — Это правда интересно? — Отстань. Там про любовь, — отмахнулась от него мать. — Да какая ж это любовь, когда все со всеми и против всех? Эти любят тех, но спят с другими, а потом детей заводят с третьими, а с четвертыми… Если блин любишь, то любишь. А это вот всё… — У Иден и Круза — настоящая любовь! — поддержала Маша. — Настоящая любовь это у Маргариты к Мастеру. У Сонечки к Раскольникову. Настоящая любовь — это когда и в огонь, и в воду, и умереть готов, и убить. Вот что это такое. Мать усмехнулась и перебросилась с Машей многозначительными взглядами. — Смотри, у нас тут эксперт в любви нарисовался. А то я уже волноваться начала… Петя закатил глаза и вздохнул. И кто его за язык тянул. — Как зовут-то настоящую любовь? — продолжила мать. — Никак, — буркнул Петя и заткнул рот пирогом. *** И только позже, когда Петя и Маша пошли гулять, разговор снова возвратился к школе. — А тебе не страшно? — спросила Маша. — А чего бояться? Она отвернулась на секунду, разглядывая проезжающие мимо машины. — Не знаю… Раньше всё понятно было, а сейчас — ничего не знаю. Петя пожал плечами, засунул руки в карманы. Он знал только, что всё с ними будет в порядке. — А что там этот твой, пришибленный? Теперь и гулять с тобой не будет, пока экзамены не сдаст? Маша тяжело вздохнула. — Он из дома сбегает. То тайком, то какие-нибудь предлоги придумывает. Отец его убьёт, если узнает. — Сильно ж ты ему нравишься, — улыбнулся Петя. — Да дурак. Поступил бы нормально, я-то никуда не денусь. — Он взрослый мальчик, Маш. Значит, у вас всё хорошо? Маша пожала плечами. — Насколько всё вообще может быть хорошо. Они дошли до парка и приблизились к озеру, в центре которого блестел на солнце фонтан с лебедями. — А у тебя-то как? — спросила Маша. — Я вообще в шоке, что ты хоть на пятнадцать минут от своего Вадика отцепился. Петя смущённо рассмеялся и отмахнулся от неё. — Как будто я виноват. Это он меня не отпускает. У него никаких дел нет, вот меня и достаёт. Маша посмотрела на него с большим сомнением. — А на что же он живёт, если не работает? Петя неловко ей улыбнулся и пожал плечами. Он не знал, как объяснить ей. Не говорить же, что Вадик бандит? Тогда придётся признать, что и он тоже бандит. И Веном, и все они. Но ведь это не так. А как? А шут его знает. — Да подрабатывает то тут, то там, — сказал он наконец. — Я хрен знает, если честно. — Да не верю. Ты про него всё знаешь. — А вот и не всё, — попытался оправдаться Петя. — Какого цвета у него глаза? — Голубые. — У него домашние животные были? — Была овчарка, Полкан. Умерла, когда он маленький был. — Как его маму зовут? — Елена. — А первую девушку? — Настя. Такая стерва… Петя усмехнулся про себя. Ладно, они с Вадиком знали друг о друге всё. — А день рождения у него когда? Петя замер. Даже остановился от неожиданности. Схватился за перила. Он не знал, когда у Вадика день рождения. Никогда не спрашивал, а тот никогда не говорил. И Даша ему не говорила, и… А что, если сегодня? А Петя его отшил с самого утра, сказал, что сегодня договорился погулять с Машей! А Вадик сидит там один, и… — Ты только не плачь, — сказала Маша, похлопав его по руке. Они с Вадиком дружат почти год. Петин день рождения только грядёт, но шансы на то, что он не просрал день рождения Вадика, очень малы… Примерно… Он начал подсчитывать вероятность в уме, но Маша дёрнула его за руку и заставила идти дальше. — Да успокойся ты, бестолочь. Спросишь потом. — Ты помнишь, здесь таксофон есть или только до почты идти? Маша вздохнула. — Петя. Мы гуляем. Вот и пошли гулять. Она пошла вдоль озера, оставляя ему выбор — идти за ней или бежать к почте, звонить Вадику и выяснять… Петя остановился и глубоко вздохнул. А потом пошёл за Машей. Она улыбнулась ему, заправив волосы за ухо. — Сильно ж тебя… — Меня что? — уточнил Петя, складывая руки на груди. — Даже я так по нему с ума не сходила. А я влюблена в него была. Пете не хотелось объяснять. Да и она, наверное, не поняла бы. Никто не понимал. Может быть, Даша, и та — не до конца. — А потом что делать будешь? — спросила Маша. — Когда потом? — Когда вырастешь, женишься. И Вадик женится. — Ой, господи, — Петя поморщился. — Да кому мы нужны. Маша хмыкнула и не ответила. — Я по тебе очень скучать буду, — сказала она через какое-то время. Из кафешек вокруг озера звучала музыка. Из всех — разная. Песни накладывались друг на друга, поэтому разобрать из них хоть что-то было практически нереально. Озеро рассекали облезлые лодочки и катамараны. — А чего скучать? Я в соседнем доме живу. Маша поджала губы. — Сколько раз мы с тобой гулять ходили за последние полгода? Мы в школе каждый день виделись, а теперь не будем. И мне просто… Она вздохнула. Сжала ладони в кулаки. — Я нервничаю. Очень-очень сильно. Что дальше будет? С тобой, со мной, с нами. Мы уже отдалились из-за того, что у меня Гарри, а у тебя Даша с Вадиком. А теперь не будет школы, чтобы разговаривать обо всём на свете, и… Она шмыгнула носом и замолчала. — Маш, мы дружим полжизни. Осознанную её часть — это точно. Всё будет в порядке. — Я просто… Я не знаю, дура я, наверное. — Да нет, не дура, — вздохнул Петя. Он коснулся Машиного локтя и увёл в сторонку, усадил на освободившуюся скамейку. — Я понимаю, — сказал он. — Я боюсь того, что будет дальше. Раньше всё было понятно. Не скажу, чтобы особо хорошо, но я, по крайней мере, знала, чего ожидать. — Всё будет хорошо, — пообещал Петя. И это не были пустые слова, чтобы её успокоить. Он правда считал, что у Маши все будет хорошо. — Ты ведь невероятная, — сказал он тихо. — Всё у тебя будет хорошо, потому что ты — это ты. Такая умная, такая смелая и сильная. Ты добьёшься всего, чего только захочешь. Я правда так считаю. Работать будешь там, где захочешь. И семью ты создашь замечательную. Потому что в тебе так много любви, что нет ни единого шанса, что ты или люди рядом с тобой будут несчастны. Понимаешь, Маш? Перемены — это страшно. Но в результате станет лучше. Она посмотрела на него слезящимися глазами. Петя скромно улыбнулся и обнял её за плечи одной рукой. Маша крепко сжала его свободную ладонь в своей. — Господи, Петь, я тебя так люблю, — призналась она на выдохе. — Спасибо. У тебя тоже всё будет хорошо. Ты… Ты… Она запнулась. — Ты так много делаешь для своих друзей. И так их любишь. Хотя бы немножко из этого направь на себя. Петя прикусил губу. Он сомневался, что это поможет. И не знал, что его самого ждёт впереди. С Машей всё было понятно: она знала, чего хочет. И даже если боялась, даже если её заносило на поворотах, она всё равно двигалась вперёд. А он? У него не было ни малейшего ориентира в жизни. Ни планов и целей. Ни даже смутного представления о том, чего он хочет в будущем — близком или отдалённом. Он смутно надеялся, что это будет связано с Вадиком. Но не знал, чего хотеть для себя. Всё тонуло в серости. И единственное, что он мог сейчас, это не дать утонуть в такой серости Маше. Поэтому он согласился со всеми её словами и обнимал её. И только когда Петя проводил её до подъезда, он понял, что было не так. Исчезли куда-то Машины резкие движения и поникшие плечи. Спина выпрямилась. На губах держалась расслабленная улыбка. Маша очень сильно поменялась за последние полгода. Появилась в ней какая-то уверенность в себе. И, хотя она всё ещё была той Машкой, с которой они лазили по заборам и плевали с крыш, он её почти не узнавал. Но ему это нравилось. Маша выросла. *** Домой он вернулся, когда уже смеркалось. Зашёл в квартиру, устало разулся. Он зверски хотел есть, а ещё — немного полежать, чтобы дать ногам отдохнуть. Свет горел только на кухне. Там же работало радио. И оттуда же несло сигаретами. Петя прошёл туда, мягко ступая по полу. Остановился в дверном проёме. Мать курила прямо за столом. Перед ней стояла рюмка водки. Тут же на столе — ещё одна рюмка рядом с фотографией отца в рамке. — Мам… — выдохнул Петя. — Мам, ты что, плачешь? Мама всхлипнула. Петя подошёл и обнял её за плечи, но она скинула его руку. — Не лезь, — попросила она. Петя отступил. Хотел сесть рядышком, но все свободные табуретки были с другой стороны стола. И достать их, не потревожив мать, не получилось бы. — Я тоже по нему скучаю, — признался он. Ему стало так паршиво из-за того, что она плакала. — Ты его едва помнишь, — сказала мать. — Мне девять лет уже было… — Восемь. Девять тебе только в августе исполнилось. Она всхлипнула. Подняла рюмку. Чокнулась с отцовской и выпила залпом. Хрустнула солёным огурцом. — Я всё надеялась, что ты хоть немного на него будешь похож. Может, когда вырастешь… Она потушила окурок и полезла в пачку за новой сигаретой. Но там было пусто. — Но ты только на бабку свою похож, — продолжила она, отшвырнув пустую пачку. — И внешностью, и характером. — Это ж не я виноват, — попытался оправдаться он. — А кто тебя винит? — спросила мать. Высморкалась в туалетную бумагу, вытерла с щёк слёзы. — Только защищаешься бесконечно. С тобой и не поговоришь нормально, огрызаться начинаешь. — Мам… — Он предпринял ещё одну попытку к ней приблизиться. — Мам, давай поговорим! У меня сердце разрывается на тебя смотреть. Она покачала головой. — Я хочу побыть одна. Ты можешь сегодня переночевать у Вадика? Петя отступил. На языке стало горько. — Конечно, — сказал он холодно. — Только позвоню ему. Он вышел в коридор и услышал, как мать прибавила радио. Снова от меня ветер злых перемен Тебя уносит, Не оставив мне даже тени взамен, И он не спросит, Может быть хочу улететь я с тобой, Желтой осенней листвой, Птицей за синей мечтой. Петя тяжело сглотнул. Пальцы дрожали, пока он набирал номер. На глазах выступили слёзы. То ли от густого сигаретного дыма, стоявшего в воздухе. То ли от жгучей обиды, растущей в груди. Вадик снял трубку после четвёртого гудка. Позови меня с собой, Я приду сквозь злые ночи. — Привет, это я… — Привет. Ты как? Я отправлюсь за тобой, Что бы путь мне ни пророчил. — Не очень. Можно я до завтра у тебя побуду? — Конечно. Ты дома? Тебя встретить? Я приду туда, где ты Нарисуешь в небе солнце… — Да. Он всхлипнул. Две слезинки стекли по щеке. Петя утёрся рукавом. — Минут через десять буду. Где разбитые мечты Обретают снова силу высоты. — Петя! — услышал он мать, перекрикивающую радио. — Повиси секундочку, — попросил он в трубку и пошёл на кухню. В животе защекотало. В груди зародилась нелепая надежда. — Да? — Дай сигарет. Мои кончились. Он замер на мгновение, глядя на неё расширившимися глазами. Всё это время он думал, мама не знает, что он курит. А она знала. И ей, кажется, было всё равно. Он достал из кармана мягкую пачку. Проверил. Сигарет там оставалось много. Протянул матери. Она молча взяла пачку в руки. Вытащила сигарету. Подожгла. — «Бонд». А отец твой «Магну» курил, красную. Петя прикусил губу. — Спасибо, — сказала мать. И отвернулась от него, давая понять, что больше ей ничего не нужно. Петя вернулся к телефону. Ещё более подавленный, чем был раньше. — Я тут, — сказал он тихо. — Я тебя жду тогда. — Я уже оделся. Сейчас приду. — Вадик… А можешь мне сигарет купить по пути? Он оглянулся в сторону кухни и прикрыл трубку и губы ладонью. — «Магну» красную. *** — Расскажешь, что случилось? — спросил Вадик, протягивая ему «Магну». Петя пожал плечами. Сколько я искала тебя сквозь года, В толпе прохожих. — Сегодня восемь лет, как отца нет, — сказал Петя. — О… Вадик сжал его плечо. — Сочувствую, — сказал он. Думала, ты будешь со мной навсегда, Но ты уходишь. — Спасибо. — Он шаркнул ногой. — Мать думает, я его не помню. Думает, я по нему не скучаю. Он закашлялся. Отвык от крепкого курева. — Это неправда. — Знаю, — ответил Вадик. Ты теперь в толпе не узнаешь меня, Только, как прежде любя, я отпускаю тебя. Петя упрямо курил сквозь слёзы. Вадик разглядывал его лицо в неярком свете фонаря. — Давишься ведь, — мягко заметил он. Петя мотнул головой. — Она думает, во мне ничего нет от него. Как будто я не его сын. И не её тоже. Как будто я чужой, подкидыш какой-нибудь. Вадик не выдержал и отобрал у него сигарету. Сунул в руку пачку «Бонда». — Смотреть на тебя больно. От того, что ты его сигареты будешь курить, ты им не станешь. Да и не надо оно тебе. — Да? — спросил Петя резко. — А что мне надо? — Простить его, — сказал Вадик. Было темно, холодно и неприятно. Петя переступил с ноги на ногу. — За что простить? Я на него обиду не держу. — Держишь. Думаешь, он тебя бросил. Петя скривился. Обнял себя руками. — Даже его любимую песню слушать не можешь до сих пор. Он тебя любил, Петь. Судя по всему, что ты рассказываешь, он тебя любил. И ни за что бы тебя не оставил по своей воле. — Может быть, — ответил Петя. Пошёл вперед. Вадик тенью проследовал за ним. — А может, и оставил бы. Мать-то оставила. Не просто же так… — Петя… Петь. Вадик удержал его за запястье. — Каждый раз, как только спускается ночь на спящий город… — спел Петя тихо. — Я бегу из дома бессонного прочь, в тоску и холод. Я ищу среди снов безликих тебя, но в двери нового дня, я вновь иду без тебя. — Я с тобой, — сказал Вадик. Утешение. Признание. Обещание. Они побрели домой. — Что со мной не так? — спросил Петя, когда они оказались на ярко освещенной кухне. Закипал чайник. — Почему она так ко мне относится? Почему я ей не нужен? — Я не знаю, — сказал Вадик, держа его за руки. — Но я точно знаю, что это её упущение. Петя собрал силы и поднял голову, чтобы встретиться с ним взглядом. На лице Вадика читалось столько эмоций сразу, что стало тяжело дышать. — Она меня ненавидит, — сказал Петя. — Однажды она сказала, что ей бы проще было жить без меня, чем без него. Она сказала это не мне, я вообще не должен был слышать. И она была сильно пьяная. Я долго пытался не думать об этом, почти забыл… Что же это такое, когда твоя собственная семья тебя не любит? Вадик обнял его. Петя не осознавал, что плачет, пока плечо Вадика не стало мокрым от слёз. Петя прижался крепче. Опустил руки Вадику на спину. Пальцы комкали его майку. — Я тебя люблю, — сказал Вадик. — И Даша тебя любит. Не говори только ей, что я её выдал. И Маша тебя очень-очень любит, просто словами не передать. Мы с ней когда танцевали, только о тебе разговоров и было. И ребята все тебя любят, правда. Ты, может, не замечаешь, но ты так быстро влился в их компанию. Тебя зовут везде, ждут, когда ты придёшь. Это сразу видно, как на тебя смотрят, что о тебе говорят. А помнишь, ты мне про своих дядю и тётю рассказывал? — Вадик поглаживал его по затылку. — Помнишь, что ты сказал тогда? Они о тебе заботились «как мама и папа». Вот твоя семья, Петь. Мы — твоя семья. И нам ты очень-очень нужен. И я не знаю, в чём проблема твоей мамы. Но если она не видит, не понимает, какой ты замечательный, то и ну её нафиг. Петя никогда не чувствовал себя настолько открытым и уязвимым. Но ещё он никогда не чувствовал себя настолько защищённым. Никто не мог навредить ему здесь и сейчас, в кольце рук его самого близкого друга, его родственной души, его семьи. *** Позже, когда всплеск чувств уже был позади, и Петя с Вадиком валялись на диване перед теликом, прижавшись друг к другу, Петя перебил Терминатора и спросил: — Когда у тебя день рождения? — В феврале, — ответил Вадик неохотно. — А почему не сказал? — Ну, ты не спрашивал, — пожал плечами Вадик. — Да и не праздную я его никогда. Не люблю. — Все равно надо было сказать, — пробормотал Петя. Поковырял ногтем дырку на штанах Вадика. — Ну ладно. Я тебе всё равно что-нибудь подарю. — Лучший мой подарочек — это ты, — сообщил Вадик, ущипнув его за щёку. — Да не надо ничего. Но Петя уже придумал подарок и силой вернул своё внимание к экрану. Алла Пугачёва - Позови меня с собой