Однажды мир прогнётся под нас

В поезде было тоскливо. Жрать Петя не мог — сразу начинало тошнить. Благо, ехать было не так далеко, иначе запахи курицы и пирожков, употребляемых остальными пассажирами, свели бы его с ума. Толком спать он тоже не мог: было душно, да и ноги не помещались на полке и свисали в пустоту. Руки, кстати, тоже. У себя на кресле или на диване с Вадиком Петя всегда знал, куда их деть. А тут как-то стрёмно — куда ни положи, везде мешаются. Вот он ехал и думал об этом, а больше делать было и нечего. Книжку, которую он с собой брал, он дочитал за четыре часа. С соседями по вагону он не разговаривал, хотя пару раз его звали выпить за чьё-то здоровье. Рисковать он не стал, хер знает, что на уме у этих пьяных рож. А у одного под лямками пожелтевшей майки он увидел воровские звезды и решил держаться от весёлой компании подальше. Самое близкое к общению у него сложилось с молчаливой девочкой с соседней полки. Она была некрасивая и хмурая, смотрела исподлобья и явно тоже была очень недовольна, что жизнь завела её в плацкарт поезда, следующего из Самары в Саратов. Петя почувствовал родственную душу. Они вместе ходили курить в тамбур, по очереди наливать чай и разговаривали только по делу: — Туалет свободен? — Да. — Дай зажигалку. Спасибо. И так далее. Когда в дальнем углу вагона кто-то завёл «Ой мороз, мороз», Петя поймал себя на том, что девочка одновременно с ним закатила глаза. По-хорошему им надо было сойти с поезда, пожениться и прожить всю жизнь, перебрасываясь лишь фразами типа «купи хлеб» или «я помою посуду». Но, к величайшему Петиному разочарованию, девочка сошла за пару часов до Саратова, лишь кивнув ему напоследок. Именами они не обменялись, а телефонами — тем более. Правда, она оставила ему свои сигареты: его закончились уже очень давно. Петя думал о ней, пока их курил. Думал о том, как забавно жизнь порой сталкивает людей, только чтобы их разлучить. А когда сигареты закончились, Петя о ней забыл. Он начал было перечитывать книжку, но это ему быстро наскучило. В сумке было еще несколько — весили дохрена, но без них в деревне он бы совсем загнулся. Но доставать их сейчас было лень. В конце концов, Петя забрался к себе на верхнюю полку, свернулся калачиком, закрыл глаза и стал думать о приятном. Когда все засуетились, Петя засуетился вместе со всеми. Он едва ли не первый выскочил из поезда, размял затекшие конечности. Хотелось есть и курить, но курить сильнее. Он стрельнул сигаретку у бомбил, сгрудившихся у входа на вокзал. Ему ещё предстояла поездка на автобусе. Автовокзал был недалеко, но Петя туда не пошёл. Вместо этого он покружил по Привокзальной площади, побродил по рынку. Раздобыл себе сигарет и хлеба — пожевать. Запил кефиром. Садиться в автобус и трястись до деревни до слёз не хотелось. Но деваться было некуда. Тут, в Саратове, была какая-никакая цивилизация. Там его ждало уныние и смерть под бабушкино бурчание. — Прощай, асфальт, — пробормотал Петя себе под нос, стряхивая пепел с сигареты. — Прощай, водопровод. Прощайте, дорожная пыль и выхлопы. Прощайте, бомжи, спящие на лавочках. Он, конечно, сильно драматизировал и сам это понимал. Но от этого было не легче. Наконец, когда оттягивать дальше смысла больше не было, Петя зашёл в автобус и плюхнулся на свободное двойное сидение к окну, задёрнутому плотной шторкой. *** Бабушкин дом он нашёл сразу, хоть и не был тут уже несколько лет. Калитка, как всегда, была нараспашку. Дверь в дом тоже. Здесь все были свои, а брать было нечего. Помнил Петя время, когда дома в деревне закрывались на все замки, а участковый лично приходил к ним в дом и приделывал щеколду. Но вспоминать об этом было тяжело. Петя ещё мало что понимал, но знал, что произошло что-то очень страшное. И боялся вместе со всеми. Но вскоре все стерлось из памяти, и двери снова начали оставаться открытыми. Петя заглянул в дом и крикнул: — Баб? Ему не ответили. Тогда он швырнул сумку в сени и пошлёпал за дом, в огород. Конечно, бабушка была там, по локоть в земле. — Ба, я приехал, — сообщил Петя, переминаясь с ноги на ногу. — Ой! Ой, Господи! Бабушка подскочила и резко выпрямилась, едва не потеряв равновесие. — Оой, всё утро тебя ждала! А ты всё не едешь и не едешь, вышла, думаю, сорняки подёргаю, может, вечером приедешь, а ты вон… Ой… Петя поддержал её за локоть. — Пошли в дом скорее! Я тебя не обнимаю, не целую, я в земле вся. Сейчас, умоюсь… Ох, ну чего стоишь? Пошли, пошли! Петя закидывал в себя суп с капустой под пристальным бабушкиным взглядом. — Худой-то какой, — причитала она. — Мать тебя совсем не кормит, что ли? Да о чём это я, все деньги пробухивает, чай. — Ну, баб! — попытался возмутиться Петя с коркой хлеба в зубах. — Кормит, конечно. Просто у меня обмен веществ быстрый. — Ты мне-то не рассказывай, — вспыхивает бабушка. — Ты у меня когда жил, не такой был. Хоть за щёки подержаться можно было. А сейчас чего? Кожа да кости одни. Говорила я ей, ну куда ты ребёнка тащишь, чего в этом городе делать? Нет, говорит, хочу нормальное образование ему дать. Как будто тут ненормальное! Восемь классов в школе! — Я десять закончил, — сказал Петя. — А сейчас, говорят, все будут одиннадцать учиться. — Одиннадцать! Бабушка покачала головой и придвинула к Пете тарелку с ломтями хлеба. — Было бы что учить одиннадцать лет. Ну да Бог с ним… Может, правда профессором каким станешь. Или на завод тебя кто пристроит. Есть что на примете? — Ой, не знаю, баб… Спасибо, очень вкусно. Петя отодвинул от себя пустую тарелку и бессильно откинулся на спинку стула. — А что мне на заводе-то делать? — Дурак, что ли, совсем? — воскликнула бабушка и перекрестила его. Она убрала со стола пустую тарелку и сразу положила её в таз. В её руках вдруг появилась ещё одна кастрюля, а перед Петей — тарелка с пюре и двумя тефтелями. — На заводе — это стабильность. Платят много, а пенсия какая… Вон у Зины муж работал. Так они каждый год в санаторий отдыхать ездили! Всей семьёй. Нет, ты это брось. Петя безысходно вздохнул и разворошил ложкой тефтелю. — А ты в городе давно была? Каждый день заводы закрываются. Зарплаты не выдают. А люди на улице остаются. — Ты ерунду-то не говори, — осадила его бабушка. — Как это так — закрываются? Спорить Петя не стал. Бесполезно это было, да и бабушку расстраивать не хотелось. Он собрал последние силы и доел второе, даже сумел чаю попить. А потом рухнул на свою кровать. Сам не заметил, как задремал. Проснулся он через пару часов. Полежал, глядя в потолок, ещё немного, а потом встал и отправился на поиски бабушки. Та отдыхала перед телевизором. Петя подсел к ней на диван. — Что хорошего показывают? — Да ничего, — бабушка раздраженно переключила канал с рекламой. — Как спалось? — Хорошо спалось, — признался Петя, и ему тут же стало стыдно. Приехал и сразу же нажрался и спать лёг. — Ба, тебе, может, чем помочь? — спросил он. — Ты, когда у нас была, вроде говорила, что в крыльце доска прогнила… Бабушка улыбнулась, глядя на него. — Где раньше-то был, помощничек? Женя уже всё починил давным давно. Если б не он, я бы давно ногу там сломала. Петя покраснел и опустил взгляд. — Сколько там времени-то? — вдруг засуетилась бабушка. — Он скоро придёт! — Так, стоп. А какой Женя? — спросил Петя настороженно. — Ну, Томов. Что ты, не помнишь их, что ли? Ты с его сестрой всегда дружил. Петя замер. Он почувствовал, как холодеет изнутри. Пальцы до боли сжали колени. Во рту пересохло. — Ж-женя, который меня за шкирку хватал и по деревне носил? — уточнил Петя. — Из-за которого я дома прятался целыми днями? Который меня чуть на своём Иже не переехал? Этот Женя? Бабушка, к его удивлению, только рассмеялась. — Молодой, дурак был, — пояснила она. — Он уж давно поумнел и не балуется. Да и мотоцикл продал, «жигули» купил. Ох, такой парень хороший… Он мне во всём помогает. Придет с утра, говорит: «Баб Лид, чего сделать надо?» Бабушка расчувствовалась. А Петю не отпускало. Главный страх его детства, гроза всей деревни. Взрослый лоботряс, который ему, маленькому, не давал прохода. И сейчас он придёт сюда. Сюда! Более того, среди бабушкиного бубнежа, он разобрал, что приходил он сюда почти каждый день! Петя раздумывал, что бы такое изобрести, чтобы вернуться домой. Желательно, прямо сейчас, пока не стало поздно. Пока Женя не увидел его и в душе не всколыхнулась ностальгия по старым добрым денькам. Он не успел. На улице звякнул велосипедный колокольчик. Бабушка тяжело поднялась с дивана. — Пошли гостей встречать, — сказала она. Заметив побледневшую Петину физиономию, она закатила глаза: — Ой, тру-ус. Пошли уже. «Ты держался перед Жирным, — напомнил себе Петя. — Ты держался перед его ручными зэками. Ты разнимал пьяных придурков. Чего тебе бояться?» Но всё это меркло перед паническим детским страхом, который он так и не перерос, только спрятал где-то и забыл по ненадобности. На едва гнущихся ногах он спустился с крыльца… И выдохнул. Жени нигде не было. А к забору со внутренней стороны пристраивала свой велосипед девчонка-подросток. В мозгу сложилось два и два, но Петя всё равно спросил у бабушки шепотом: — А это… кто? Девчонка нагнулась почесать за ухом подбежавшего к ней кота, а потом выпрямилась и широко улыбнулась. — Здрасьте, баб Лид! Она перевела взгляд на Петю и её улыбка стала ещё шире. — Ну что ты, Галчонка забыл? — вздохнула бабушка. — Она как узнала, что ты приедешь, чуть ли не каждый день о тебе спрашивала. Галчонок звонко рассмеялась и заправила за ухо короткую светлую прядь. — Привет, Петя. Ну ты и вымахал! Петя мягко ей улыбнулся. — Кто бы говорил! — наконец ответил он. — Я, блин, думал ты всё под стол пешком ходишь, а ты вон… Не узнать! В красавице, шедшей рядом с ним по уложенной кирпичом дорожке и впрямь тяжело было узнать девчонку-сорванца, которая таскалась за ним в детстве. Петя смотрел на неё, и в голове была приятная пустота. И ещё, пожалуй, душу грела нотка ностальгии. Словно он услышал песню, которую слышал когда-то давно. Словно вернулся в то место, которое однажды было ему домом. Галчонок перехватила его взгляд уже на крыльце, когда они скидывали с ног пластиковые шлёпки. И улыбнулась ему так тепло и искренне, что мир вокруг замер. Пете захотелось остановиться и насмотреться вдоволь. Он себе в этом не отказал. — Ну, как ты? — спросил он неуклюже, когда бабушка отправила их накрывать на стол. Галчонок пожала худыми плечами. — Всё так же. Ничего не изменилось с того раза, когда ты был здесь. Белая маечка не по размеру съехала с плеча, оголяя лямку, и Галчонок поправила ворот лёгким движением руки. — Многое изменилось, — пробормотал Петя. Не ей, а себе. Когда он уезжал, Галчонок была маленькая и глупенькая. А теперь она наравне с ним. Даже ростом почти догнала. — Здесь ничего не меняется, Петь, — сказала она очень серьёзно. — Вечное детство. Чувствуешь? Она сняла крышку с кастрюли и замерла на мгновение. — Тебе сколько лет? — Тринадцать. — А мне почти семнадцать. Галчонок улыбнулась ему уголками губ и отвернулась. Петя хотел сказать ей, что вот. Ничего не меняется, но они-то изменились. Но не успел — услышал, как машина подъехала к дому. — Женя приехал, — отозвалась Галчонок. Но теперь Петя его не боялся. Он слушал, как Женя паркуется. А потом — шорох шагов. Скрип крыльца. Тяжёлый вздох. Наконец он возник на кухне. — Ё-моё, какие люди! Приехал, таки! Петя повернулся. — Я уж предлагал баб Лиде, давай, говорю, я его заберу с города! Заблудился, небось! Здоровенный детина заслонил собой дверной проём. Пете вдруг стало ужасно неудобно в своей шкуре. Он вымученно улыбнулся. — Да я… По Саратову гулял. — Ну, я так и подумал! Детина прошёл в дом и вдруг сгрёб его за шею в медвежьи объятия. — Охуеть, как ты вымахал! — пробубнил он Пете в ухо. — Я тебя помню, ты от одного моего вида ссался! А теперь, небось, сам мне ебало набьёшь. Петя увидел через Женино плечо, как Галчонок закатила глаза. — Ну, ты до битья ебала не доводи, — посоветовал вдруг Петя, внезапно осмелев. Женя отпрянул от него и вдруг расхохотался. — Грозно, — выдавил он сквозь смех. — Договорились, связываться не буду! Он потрепал Галчонка по голове. — Всё, теперь счастлива? — спросил он. Та скинула руку брата и отпихнула его подальше. И от них двоих так повеяло домом и семьёй, что что-то внутри сжалось. Бабушка вернулась на кухню. — Теперь все в сборе! — обрадовалась она. — Ну, проголодались? Живо руки мыть! Женя и Галчонок так были заняты едой, что почти не разговаривали. Бабушка смотрела на всех троих с любовью и тоже молчала. Петя же ещё не успел отойти после обеда, поэтому тяжело раздумывал, как бы съесть поменьше, но так, чтобы не обидеть бабушку. После ужина он, чувствуя себя бесполезным нахлебником, вызвался вымыть посуду. На улице уже стемнело. Стрекотали насекомые. В воздухе вились раздражающие стайки мошкары. Где-то вдалеке лаяла собака. Петя замер на мгновение, вдохнул прохладный чистый воздух и прикрыл глаза. Ещё утром он ненавидел саму мысль о том, что едет в деревню. Но сейчас ему было не так уж и плохо. Настолько, что он позволил себе расслабиться и даже не заметил, что кто-то вышел из дома. — Поехали завтра на озеро? Петя вздрогнул и обернулся через плечо. Галчонок присела на крыльцо и тискала бабушкиного кота. — Далеко, — сказал Петя. И тут же, чтобы не показалось, что он отказывается, добавил: — Я не знаю, что там с моим велосипедом. Галчонок пожала плечами. — Да ладно. Если что, Женя починит. — Неудобно как-то… Петя отвернулся и вернул своё внимание к посуде. — Да ладно тебе. Ему не сложно. Он давно помогает, а мы вот так: то на обед, то на ужин… То я тут ночую, когда Женя работает. Петя подумал, что спит она, наверное, в его комнате. Галчонок будто поняла, о чём он думает. — Я все твои книжки уже прочитала. Не по разу, — похвасталась она. — И что больше всего понравилось? — спросил он. Галчонок задумалась. — Жюль Верн. Стругацкие. — А я ещё привез. Если хочешь. — Хочу… Её голос послышался уже за спиной. Петя развернулся с мокрой тарелкой в руках. Галчонок посмотрела ему в глаза и вдруг опустила взгляд. — Помочь? — спросила она наконец и протянула руку за тарелкой. — Помоги. Их пальцы на мгновение встретились. И Петя не понял, что произошло, но увидел, как вспыхнуло лицо Галчонка. Она взяла сухое полотенце и принялась вытирать тарелку. — Я, знаешь, о чём думаю? Вот, Женька… — Она мотнула головой в сторону дома. — Просыпается. Едет в город работать. Едет домой потом. Иногда вечерами во дворе пиво пьёт. Иногда к нему Ленка приезжает, а иногда он к ней. И он у меня, конечно, такой хороший, лучший старший брат на свете! Но где-то ещё… — Галчонок запнулась и облизнула губы. — Но где-то ещё подводные лодки. И воздушные шары. И дирижабли. И инопланетяне прилетают и устраивают пикник на обочине. Где-то там, — она махнула рукой в небо, — другие миры. Где всё как у нас, но не совсем. И вывернутые наизнанку, и такие, где всё живое погибает. А я куриц кормлю, пока Женька с ночи отсыпается. Понимаешь меня? — Понимаю, — честно признался Петя. Он и сам этим переболел. Может быть, даже болеет до сих пор. — И отважный капитан Блад рассекает моря на «Арабелле». Галчонок печально усмехнулась. — Мы с тобой играли в пиратов. И в динозавров. И в космонавтов… — И в Индиану Джонса. — И в Индиану Джонса. А теперь оказывается, что это всё только игры? Петя прикусил губу. Передал Галчонку ещё одну тарелку. — Ну, динозавром ты, конечно, не станешь… — протянул он. — Но Терешкова в космос летала. А тоже ведь в деревне родилась. На заводе работала. Галчонок посмотрела на него так, будто он повесил на небо солнце. Петя даже смутился. Она ничего не смогла сказать. Только тихонько пискнула, не в силах сдержать эмоции. И вдруг обвила его тоненькими ручонками и прижалась крепко-крепко. Петя застыл от неожиданности. Мокрая кружка едва не выскользнула у него из рук. Наверное, нужно было что-то сказать. Или обнять в ответ… Но руки были заняты, да ещё и по локоть в мыльной пене. И, прежде чем ему в голову пришло, что можно убрать кружку и сполоснуть руки в тазу, Галчонок отскочила от него, широко улыбаясь. — Прикатывай завтра велик к нам, как проснёшься. Поглядим, что можно сделать, — сказала она. Петя глупо кивнул, облизывая пересохшие губы. Галчонок, не заходя в дом, отодвинула тюль, прикрывавший дверной проём, и крикнула: — Баб Лид, Жень, я домой! — Темно уже, — сказал Петя, прокашлявшись. — Давай я тебя хоть провожу. Галчонок смерила его скептическим взглядом. — Да ты ни за что по темноте обратно не дойдёшь. Городской, — ляпнула она почти презрительно. Вывела велик за калитку и скрылась. Петя ещё долго смотрел в темноту, наслаждаясь тем, как прохладный ветерок остужает пылающие щёки. Мыльная пена падала с рук ему прямо в тапки, но он едва ли обращал на это внимание. Петя выспался днём и теперь не мог заснуть. Он привык к городскому шуму, привык к тому, как с этажа на этаж всю ночь ездит лифт. Привык к пьяным компашкам под окном и к отдалённому грохоту трамваев ранним утром. В деревне ночи тоже не были абсолютно тихими, но это были совсем другие звуки. Стоило закрыть глаза, как Петя переставал понимать, где он находится. С ковра на стене на него смотрели два оленя, Петя время от времени протягивал руку и касался всё ещё мягкого плюша. Это возвращало его ко всем тем ночам, когда он лежал здесь ребёнком и не мог уснуть из-за мыслей в голове. Из его окна был виден кусок деревянного забора и тёмные очертания соседнего дома. Иногда он представлял себе, что это вовсе не дом, а огромный корабль, причаливший к его берегам. И этот корабль увезёт его далеко-далеко. Туда, где всегда лето. Может быть, подумал Петя, может быть это и есть то место, которое они искали с Вадиком. От мыслей о Вадике стало тепло. Он будто оказался рядом, чтобы разделить с ним этот момент безмятежности. Петя не заметил, как заснул. *** Утро встретило его приятным чувством волнения. Впереди его ждал интересный день. Придя в себя, Петя полежал пару мгновений, раскладывая по полочкам все мысли, которые он вчера надумал. А потом встал и пошёл на запах гренок. После завтрака до отвала он прилёг ещё ненадолго, чтобы еда переварилась. Ходить было тяжело. Дышать тоже. Мысль о том, чтобы пойти на поиски велосипеда, а потом ещё волочить его через несколько улиц, откровенно пугали. Но прошло буквально полчаса, и он почувствовал в себе силы идти навстречу приключениям. Женя забрал у него велосипед, не успел Петя и рта открыть. — Так, ну сразу — цепь смазать, — пробурчал он себе под нос. — Сделаем всё, как новенький будет, — пообещал он. Петя выдавил из себя улыбку. — Спасибо. — А… Женя махнул на него рукой и потащил велик во двор. — ГАЛЬ, ПИВА ВЫНЕСИ, — рявкнул он, проходя мимо открытого окна. — И ПЕТЕ ТОЖЕ. Галчонок мигом высунулась на улицу, отодвинув шторку. — А не рановато пиво пить? — спросила она, усаживаясь на подоконнике и прижимая к себе острые коленки. — Чё те надо? — Женя потянулся, чтобы дать ей по лбу, но Галчонок увернулась. — Выходной у меня, когда хочу пить пиво — тогда и пью. Принеси, что ли. — Так нету, — она развела руками. — Ты в прошлый выходной всё выпил. Женя вздохнул. — В магазин метнись. И мороженое себе купишь. Он вытащил из кармана широких шорт мятые деньги и, не глядя, сунул сестре. — Давай, одна нога тут, другая там. Галчонок расправила деньги и сощурилась, видимо прикидывая, сколько сдачи она сможет себе прикарманить. Наконец она спустила худую длинную ногу с подоконника, упёрлась ладонями и соскользнула на землю. — Пойдёшь со мной? — спросила она Петю, засовывая ноги в шлёпки. Петя пожал плечами, но за него уже всё решили: — Он в гости пришёл, а не за тобой таскаться, — крикнул Женя из-за угла дома. Галчонок скорчила рожу и потрясла кулаком в сторону брата. Так как увидеть он этого не мог, Петя подумал, что это скорее было, чтобы отвести душу. — А ты иди сюда, чё как не родной-то. Петя засунул руки в карманы и пошёл за дом. Женя уже разбирал его велик. Ну, как его… Велосипед покупали ещё его маме по молодости. После того, как мама вышла замуж, они с Петиным отцом ездили на нём по очереди. Потом пытались и сына научить, но то ли он был слишком маленьким для взрослого велика, то ли недостаточно старался, то ли учителя у него были не лучшие, из этого так ничего тогда и не вышло. Научила его Машка гораздо позже, на своём велосипеде. Петя тогда подумывал перевезти велик из деревни в город, но когда сел на него — не проехал и пары метров, да и забил на это. А ведь всего-то и надо было… — Да садись, чё над душой маячишь. — Женя кивнул на лавочку, стоявшую под яблоней. — Ух, ну ты и вымахал, блин, конечно. Я-то тебя помню от горшка два вершка. Школу-то уже закончил? Экзамены сдал? — Ну, типа того, — сказал Петя. — Если куда дальше учиться пойду, надо будет ещё вступительные сдавать. — А ты пойдёшь? И с чего только такой интерес к его жизни. — Да хер знает… Я думаю ещё. Лучше, может, работать пойду, маме помогать буду. Женя утёр пот со лба. — Если можешь учиться — иди учись, потерпит мама. А ты, глядишь, человеком станешь, — сказал он. Петя что-то согласно промычал. Женя, который кидал в него бычки и наливал водки в стакан с водой, смущал гораздо меньше. От него хотя бы понятно было чего ждать. Петя улучил момент, когда внимание Жени было занято, и внимательно на него поглядел. Лет ему было около тридцати, а в выгоревших волосах уже сильно пробивалась седина. Да и по коричневому от загара обветренному лицу сложно было сказать, молодой он или уже в возрасте. Под кожей перекатывались мышцы, как у человека, знакомого с работой не понаслышке. Простой деревенский парень, а вовсе не мировое зло, каким он раньше казался Пете. Впрочем, на то были свои причины. — А ты тут как? — спросил Петя, чтобы перевести разговор с себя. — Да потихоньку. Водилой работаю в городе. Может, жить туда переберёмся. Галчонок вот только школу закончит… — М-м… В город — это хорошо, — пробубнил Петя. — Да где там эта пигалица с пивом? — проворчал Женя. — А, это… Тут книжка в корзине лежала, я на скамейку переложил. А то испачкается. Петя оглянулся и взял книгу в руки. — А… Это я Галчонку принёс. Обещал дать почитать. — О, это всегда хорошо. А то заебала уже: привези мне книжку из Саратова. А у меня, блять, время есть по библиотекам ходить. Да и очереди там на книжки всегда… Женя ворчал, но Петя заметил, как по его лицу расплывается улыбка. — И баб Лиду задрала. Уже всё, что ты оставлял, по сто раз прочитала. Меня пыталась читать заставить, а то ей не с кем впечатлениями поделиться. Ей баб Лида, значит, говорит: «вот приедет Петя, и всё с ним обсудишь». Ну она и ждала. А ты всё не приезжал и не приезжал. — Теперь приехал, — отозвался Петя глухо. Теперь ему было стыдно не только перед бабушкой, но и перед Галчонком. — Ну, — прокряхтел Женька и поднял голову, встречаясь с ним взглядом. — Теперь готовься, это чудовище от тебя не отстанет! Петя криво улыбнулся. Хлопнула калитка. Галчонок с мученическим выражением лица подошла к ним и поставила перед Женей двухлитровую бутылку без этикетки. — Ещё холодное, — похвасталась она. — Стаканы неси давай. Сдача осталась? — Ты же сказал мороженое купить. — Я его чё-то не вижу. Галчонок закатила глаза и дала брату щелбан. — Я его по дороге съела! Тебе солнышко макушку напекло? Женя махнул в её сторону лапищей и прорычал угрожающе: — Ты щас договоришься, малявка! — И будешь ты сам себе за пивом бегать. И, довольная тем, что она вышла победителем из ситуации, Галчонок удалилась в дом за стаканами. — «Затерянный мир», — прочитала Галчонок. — Артур Конан Дойл. Это который Шерлока Холмса написал? — Ага. Тут про динозавров. Больше ничего рассказывать не буду — сама прочитаешь. Галчонок уже едва слушала, она открыла книгу, глаза её забегали по строчкам. — Так, тут кто-то на озеро хотел, — напомнил ей брат, вытирая руки. Одним глотком он допил оставшееся в стакане пиво. — А? — Галчонок вскинула голову. — Да, да. Погнали? — спросила она, поворачиваясь к Пете. Ехать и болтать одновременно было напряжно. По крайней мере для Пети. Галчонок трещала как заведённая, пересказывая ему сюжет «Хоббита», будто он его не читал. — Нам даже в школе задавали читать, представляешь? И знаешь, кто из класса прочитал, кроме меня? Никто! Петь, никто! Им читать, видите ли, скучно. Спрашиваю: а что весело? Сидеть пиво пить. Да что они в этом пиве-то нашли? Пробовала я его, Женя давал допить, там в бутылке чуть-чуть оставалось, гадость такая! Петя улыбнулся. Даже если бы ему дали вставить слово, он не смог бы ничего возразить. Ему немного довелось поучиться в местной школе. Он был очень рад, что его родители приняли решение переехать в город, когда Петя родился. — А ты бы вот так смог — бросить дом и комфорт и пойти за драконьим золотом? — Даже не знаю. Они ехали по колее, оставленной колёсами машин. Дорога была плохая — то тут, то там попадались кочки и овраги. Галчонок знала эту дорогу вдоль и поперёк, поэтому, казалось, была готова к любой неровности. А вот Петя пару раз едва не прикусил себе язык. — А я бы смогла, если бы у меня Жени не было. А так… Он за мной приглядывает, конечно, но за ним приходится приглядывать не меньше. Я просто боюсь, что если его одного оставлю, то он не справится. Понимаешь? — Понимаю, — ответил Петя. — И у меня есть такой Женя. В жизни его не брошу, а он — меня. — Это хорошо, — пробормотала Галчонок и отчего-то совсем затихла. В молчании они доехали до места. Бросили велики на траву и поспешили по крутому склону вниз, к самой воде. У берега вода была чистая и видно было ил. По нему метались тени головастиков. По линии берега были рассыпаны тёмные раковины улиток. Галчонок разулась и потрогала стопой воду. — Как парное молоко, — поделилась она счастливо и зашла в воду по щиколотку. Петя нахмурился, взвешивая за и против. А потом последовал её примеру. Ноги сразу утонули в иле, вздымая муть. Петя зашёл глубже, чувствуя, как ил продавливается между пальцами. Ощущение показалось ему неприятным, но потом он вспомнил, как любил это в детстве. И стояли они лет пять назад на этом же самом месте, только ему вода была по пояс, а Галчонку — почти по грудь. — Женя меня тоже оставить не может, — сказала вдруг она, не глядя на Петю. — Может, и хотел бы. Может, у него тоже планы, мечты. А я мешаю. Голос у неё дрогнул. Петя неуверенно коснулся её плеча. — Да ты чего… — сказал он мягко. — Ну, как ты ему мешать можешь? Вряд ли он собирается стать космонавтом. Или пиратом. Галчонок глянула на него из-под опущенных ресниц и улыбнулась. — Да я ж не знаю. Он мне одно говорит, а думать может совершенно другое. Петя попытался улыбнуться ей в ответ, но вышло неискренне. — Он тебя слишком любит, чтобы врать. Галчонок прыснула и склонила голову, прижимаясь щекой к его ладони. — Ой, Петя, Петя… Ты книжек, что ли, не читал совсем? И врут-то, в основном, из-за того, что любят. С этим он, наверное, поспорил бы. Только сам ведь до сих пор Вадику не рассказал, на каких условиях они с Жирным сделку заключали. Знал, потому что, как тот отреагирует. И не видел другого выхода. И сразу же на ум пришло, что Вадик, наверное, тоже ему в чём-то врал. Только в чём и почему — вот загадка, которая теперь его не отпустит. — А тогда есть ли разница, что он думает? — спросил Петя. Он поглаживал шею Галчонка и сам этого не замечал — привык к такому с Вадиком. — Если он мечтает о чём-то там, а выбрал в деревне сидеть и говорит, что хочет в деревне сидеть, — есть ли разница, что он думает? Он ведь сам всё решил. — Да всё правда, — вздохнула Галчонок. Она, в отличие от Вадика, от незамысловатой ласки напряглась. Петя, заметив это, смущённо убрал руку. — Просто решил-не решил, а обузой быть не хочется. — Да ты ж маленькая ещё, — вырвалось у Пети. — Какая ты обуза? Тут он покривил душой. Это ощущение было ему знакомо, даже слишком хорошо. Вот и Галчонок зыркнула на него сурово. — В том и дело, что маленькая. Обеспечивать себя не могу. Готовить вообще не умею — пыталась научиться сколько раз, а всё через пень-колоду. Толку от меня — подметаю да с хозяйством помогаю. — Ну, это больше, чем делаю я, — ответил Петя. — Ты с мамой живёшь. Она тебя под свою ответственность заводила. А Женя… Он же не виноват, что маму с папой наших… Она запнулась и продолжать не стала. Петя прикусил губу, почувствовав чужую боль. Пытался не пропускать её через себя, но она уже проросла и вызвала отклик его собственной, упрятанной глубоко внутри тоски. — Ты тоже не виновата, — напомнил Петя. Они помолчали минуту. А потом Галчонок встряхнула головой и жизнерадостно заявила: — Надо окунуться. И поспешила к берегу, на ходу стягивая с себя майку. Оказавшись на берегу, вылезла из шорт и поспешила обратно. Петя только и успел заметить, как на мгновение мелькнули её красные плавки, прежде чем Галчонок полностью ушла под воду. Вынырнула она в паре метров. — Поплывём наперегонки, как раньше? — предложила она. — Или слишком старый стал? Такую наглость Петя просто не мог стерпеть. Поэтому разделся до трусов, сетуя, что не додумался привезти из города плавки, и очень быстро нагнал нахалку. Правда, она всё равно победила. Они обсохли на траве, и Галчонок заставила его отчитаться обо всех прочитанных им за последнее время книжках и рассказах. Тут оказалось, что и рассказывать особо нечего — последний год у Пети вышел настолько насыщенным, что даже некогда было. Галчонка это, впрочем, не расстроило. Она могла рассказывать и за двоих. Она говорила, пока они ехали обратно. И ещё договаривала у самой калитки, повиснув на ней без сил. Петя и сам был уставший и тяжело опирался на свой велик, но внимательно слушал. И, когда всё-таки пора было расходиться, поймал испуг в голубых глазах. — За ужином увидимся, — напомнил он. И испуг сразу же пропал. Галчонок улыбнулась, кивнула ему и пошла в дом. *** Придя домой, Петя вздремнул, разморённый солнцем и водой, а когда проснулся — с кухни уже пахло едой и бабушка с кем-то разговаривала. Петя полежал немного. Шторы на окне были задёрнуты, и в комнате царил полумрак. На пол из открытой двери падал прямоугольник света, в котором, свернувшись калачиком, лежал кот. Вставать не хотелось, Петя всё никак не мог стряхнуть с себя остатки сна. Он ехал сюда, как на каторгу. А прямо сейчас ни за что на свете не хотел бы оказаться где-то ещё. Он лежал и слушал голоса. И думал о том, что никогда ещё не чувствовал себя так хорошо спросонья. Дверной проём перегородила тёмная фигура. Кот заинтересованно поднял голову, но, поняв, что ему ничего не угрожает, снова опустил. Галчонок прошла мимо него и опустилась на краешек Петиной кровати, сетка слегка прогнулась под её весом. — Петь, — позвала Галчонок шёпотом. — Просыпайся, ужинать будем. Она легко потрепала его по плечу. — Угу, — промычал Петя. — Я уже не сплю, сейчас встану. — Снилось что-нибудь? Петя напряг память, пытаясь воскресить яркие картинки из сна. Но они уже начали от него ускользать. — Даша, — сказал он. И тут же спохватился, Галчонок ведь понятия не имеет, о ком он говорит. — Это моя хорошая подруга. Там, в городе, у нас большая компания. — И что тебе снилось про Дашу? Он помнил только ощущение — тепла и дома. Помнил, что Даша обнимала его… Или это он обнимал её? И Вадик… Вадик тоже там был! И, кажется, Маша тоже. Они все были рядом с ним. — Семья. Она моя семья. Она — и другие друзья. — Наверное, это здорово, — вздохнула Галчонок. — Пойдём скорее, мы уже накрыли на стол. Петя снова вызвался мыть посуду. Галчонок молча последовала за ним. Они шутили и смеялись, и подкалывали друг друга. И Петя всё думал о том, что будь у них поменьше разница в возрасте, он, может быть, и не психовал бы так из-за поездок в деревню, когда был младше. Петя упустил момент, когда Женя вышел из дома и подошёл к ним. — Ну чё, может пивка? — предложил он, закидывая тяжелые руки им обоим на плечи. Петя едва не подскочил от неожиданности. — А? — Пива попьём, баньку затопим. Как тебе такое, а? Петя подумал мгновение, а потом сказал: — А давай. — Ну всё, — обрадовался Женька. — У бабули я тебя отпросил. Как с посудой закончите, приходите, я пока баней займусь. Петя убрал со лба мокрые волосы и прислонился спиной к стене. — Хорошо, — пробормотал Женька, уже весь красный, как помидор. — А то, блин, даже посидеть в выходной не с кем. Галчонок первая сходила в баню, а потом села на крыльцо с книжкой и оказалась недоступна для внешнего мира. — А друганы твои где? — спросил Петя, хмурясь. Раньше у Женьки всегда было с кем набухаться. Петя их всех тоже побаивался, но Женя явно был в той компании лидером, поэтому его он боялся сильнее. — Да какие друганы, — Женя поморщился и отмахнулся от него. — Володя и Васёк сидят: парня на дискотеке порезали. А адекватные все давно в Саратов работать уехали. С теми, кто тут остался, я уже и водиться не хочу: они не сегодня, так завтра тоже в дом казённый переедут. — Пиздец, — сказал Петя. — Да и не говори. Сука, как вышло-то так? Вроде вот были: молодые, весёлые. А тут на тебе… Он поднялся, пошатываясь. — Всё, напарился. Сполоснуться надо. Он зачерпнул ковшом воду из ведра и вылил на голову. — С-сука, хорошо… Я тебе вот чё скажу, Пётр, если б я поумнее тогда был, я бы с этими имбецилами сразу порвал, понимаешь? Я один раз у бати табельное оружие стибрил. Ну и поехали с ребятами по банкам стрелять. А Володька мне, значит, говорит тогда: «по банкам неинтересно, вот у соседей сука ощенилась, всё равно топить будут, давайте по кутятам постреляем». И Серый с Васьком ему поддакивают. Я, блять, чуть по ним самим тогда не пострелял. Женя стоял к нему вполоборота и говорил, пока намыливался. — Гонял по всему селу. А на следующий день пиво пили как ни в чём не бывало. А что ещё было делать? Мы ж все с первого класса друзьями были. Он тяжело вздыхал, смывая с себя мыло. Видно было, что эта история мучает его до сих пор. — Надо было нахер их ещё тогда послать. Хуёво, конечно, что мамку с батей пришили, но если б не это, я бы, может, так с этими придурками дружить и остался. И сидел бы сейчас с ними же. — Да не сидел бы, — сказал Петя. И сам удивился, что искренне так считает. По тому Жене, которого он помнил, плакала тюрьма. Но тот Женя, который стоял перед ним сейчас, был, в целом, неплохим парнем. Конечно, он сильно изменился. Жизнь вынудила. Но на Петиной памяти конченые мрази никогда не становились нормальными людьми, в каких бы жизненных обстоятельствах они ни оказались. — У тебя голова своя на плечах есть. И тогда была. Ты бы рано или поздно всё равно повзрослел, а они — нет. Тогда бы пути и разошлись. Петя поднялся и тоже подошёл к ведру. Оно было уже почти пустое, и Женя принёс ещё одно. — Умный ты пацан, — вздохнул он. — В батю своего пошёл. Он тоже умный был. Вся детвора к нему бегала велики чинить да рогатки мастерить. А уж как он радовался, что у него сын родился, ты бы видел. Петя почувствовал, как к глазам подступают слёзы, и вылил на себя ковш воды, чтобы их не было видно. — Я тогда к вам ходил поздравлять. Только из роддома позвонили, а батя твой отмечал уже вовсю. Он и мне налил. Ох мы и нажрались за твоё здоровье. Чего-нибудь отметить папа всегда был первый в очереди. Петя усмехнулся. — Жалко его, конечно. Чудо мужик был. — И твоих жалко, — сказал Петя. Он быстро вымылся, вытерся полотенцем и повязал его вокруг пояса. Вышел в предбанник вслед за Женей. Тут их ждало пиво и фисташки. Прохладное пиво пошло на ура. В голову ударило почти сразу. Они выпили по пол-литра, почти не отвлекаясь на разговоры. А потом Женя вдруг спросил: — А ты как, смог его смерть пережить? Петя едва не поперхнулся пеной. Он вытер рот ладонью и посмотрел на Женю. Тот виновато потупил взгляд. — Прости, если не в своё дело лезу. — Да всё в порядке, — поспешил сказать Петя. — Ну… Смог, наверное. Хотя, как такое переживёшь? Всё равно я по нему скучаю и всегда буду. Но в подушку не плачу. — Галя плачет, — просто ответил Женя. И в его голосе было столько невыносимой грусти, что всё внутри сжалось. — Уже реже, конечно. Но у меня-то уже получается не думать об этом, а у неё нет. Один раз она нашла шкатулку с материными побрякушками. Клипсы там всякие, бусы, браслеты. На себя нацепила и перед зеркалом крутится. «Жень, я красивая?» — говорит. А я смотрю на неё… И так она на маму похожа в тот момент была… Ну я возьми да скажи: «красивая, как мама». Галчонок в слёзы сразу. Весь вечер успокаивал. А потом сам всю ночь ревел — в первый и последний раз по ним плакал, но, это самое… Выплакал всё сразу. — Потом легче станет, — сказал Петя и разгрыз фисташку. — Я тоже поначалу… Он вздохнул и пожал плечами, положил скорлупки в быстро растущую горку. — Хорошо, что ты её успокаиваешь. У нас мне пришлось маму успокаивать, — признался Петя. Он никому, кроме Вадика, этого не рассказывал. Но Женя перед ним здорово открывался, да и с той стороны, о наличии которой Петя и подумать когда-то не мог. Хотелось поддержать его. И Петя делал это, как умел. — Молодец, что заботишься о ней. Растишь её. — Ещё б я знал, что делаю. Женька покачал головой. — Как спросит меня что-нибудь, а я и не знаю, что ей ответить даже. А чем старше становится — тем вопросы умнее. Таким придурком себя чувствую. — Я думаю, все родители через это проходят, — усмехнулся Петя. Он как-то пытался объяснить маме, за что присудили Нобелевскую премию по химии в прошлом году, но она так и не поняла, что такое фуллерены и что в них такого чудесного. — Со мной не проходили, — усмехнулся Женька. — Может, твои мозги просто достались Галчонку, — пошутил Петя. За такое можно было и огрести. Но Женька беззлобно посмеялся. И последние обиды, которые Петя на него таил, растаяли, будто их и не было. — Девчонка-то у тебя есть в городе? — спросил Женя, когда пиво уже было выпито, а фисташки сгрызены. — Неа. — А чего так? — Да вот как-то… Петя пожал плечами. Он ощущал небывалую лёгкость в голове и во всём теле. — Ну, ничего. Галчонок вон скоро подрастёт, будет тебе невеста. Петя беззвучно рассмеялся, сползая на лавке. — Чего ржёшь? — Женька возбуждённо взмахнул руками. — Ты себе в городе такую не найдёшь. Городские, они вон все… Фифы. Им понты да деньги. А деревенские знаешь, как любить умеют? — А твоя-то из Саратова? — спросил Петя, пытаясь переключить разговор на Женю. — Ленка тут родилась. Это уж как замуж вышла, в Саратов переехали. А после развода там и осталась, сына из детского сада забирать не стала. Так что я-то знаю, что говорю. К тому же, не знаю, заметил ты или нет, но девчонка в тебя уже по уши втрескалась. — Заметил, — сказал Петя, закрывая лицо ладонью. Трезвым он бы этот разговор не выдержал. — Это ты ещё не видел, что тут перед твоим приездом творилось. Она как будто все темы другие забыла. Петя то, Петя сё, а вот Петя приедет… А сегодня, значит, я у неё спрашиваю, как погуляли-то. А она — молчок! — Женя развёл руками. — Улыбается, глазами хлопает и говорит: «нормально». И всё! Моя-то балаболка, Галчонок! — Да ну, мы просто поплавали да домой поехали, — пробормотал Петя. Женька закинул руку ему на плечо и прижал к себе. — Да ты мальчишка приличный, за тебя я спокоен, — сказал он и потрепал Петю по голове. — Это деревенских от неё придётся отгонять с лопатой. Хотя она сама… В дверь постучали. — …кого хочешь отгонит. — Жень, вы там живы? — крикнула Галчонок из-за двери. — Да живы, живы. Заходи, мы в полотенцах сидим. Галчонок зашла, впуская в предбанник свежий ночной воздух. Петя вздрогнул. По коже побежали мурашки. Петя с Женей покурили у калитки и разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи. Петя был пьян и счастлив. Он брёл по темной дороге, каким-то чудом не спотыкаясь, и напевал себе под нос. А над головой светили звёзды, и вокруг стрекотали сверчки. Когда он вернулся, бабушка уже спала. Петя притворил дверь в свою комнату, включил настольную лампу, достал из ящика стола свои старые письменные принадлежности и сел писать письмо Вадику.