THE SUN THE SUN THE SUN

На уроках, вместо того чтобы записывать слова учителя, Стэн пишет стихи. Часть из них — более нормальные — потом окажутся в шкафчике Твика. Часть из них он оставит при себе, те самые, где любовь намертво сплетается с кровью, те, которые будет читать и перечитывать, представляя, как сбываются его мечты о солнце, похищенном с небес. Он читал в детстве легенду, кажется скандинавскую, о гигантском волке, который гнался за солнцем всю жизнь, пока наконец-то не настиг его в день конца света. Тогда он не знал, что это история о любви, но теперь чувствует, понимает. На перемене он набирается смелости и подходит к Твику. Он нервничает, не до тошноты, как в детстве, но всё равно довольно сильно. Настолько, что ему приходится набраться смелости, чтобы просто поздороваться: — Привет, — он должен продолжить. Так просто сказать: «Твик, пойдём со мной в кино, я знаю, что ты хотел на этот фильм, я слышал, как ты упомянул его в разговоре с Венди, совершенно случайно, правда, я не подслушивал, и я знаю, что в четверг в восемь вечера ты свободен, потому что наизусть помню твоё расписание». Но слова застревают в глотке, царапаются, однако при этом не могут вырваться. — Привет, — Твик улыбается ему, и в чёрно-белом монохромном мире появляются запах, вкус, аромат и цвет. Двухмерность сменяется на трёхмерность, — если тебе нужен Кенни, то пока его не будет. Стэну насрать на Кенни. На этого сукина сына, бросившего Кайла умирать. На этого сумасшедшего, пытавшегося ему втолковать, что Кайл бы хотел не этого. Если Кайл чего-то там и хотел, то ему не следовало оставлять его одного в этом аду на земле… Но если он всё сделает правильно, то больше не будет один. Никогда. — Я… Он не успевает договорить. К Твику со спины подходит Крейг Такер собственной персоной, человек-липучка. Обволакивает его любовь своими руками, а тот лишь смеётся мягко-мягко. Стэн бы отдал всё что угодно, чтобы быть для него источником этого смеха. Но пока он лишь представляет, как медленно и со вкусом отпиливает Крейгу его гигантские, загребущие лапищи. Как тот орёт от боли, растеряв всю свою хвалёную невозмутимость. Как Твик стоит рядом, его собственная безумная Харли Квинн, и заливается хохотом. Он представляет… — Ты что-то хотел, Марш? — его солнцу не к лицу объятия этого варвара. Стэн хотел позвать своё солнце в кино. Ещё он хотел бы, чтобы Крейг Такер сдох, исчез с лица земли или отправился в открытый космос, в общем съебал куда подальше, не отравляя ему жизнь. Ещё он хотел бы, чтобы Твик был его, чтобы смотрел точно так же с этой слепой всепоглощающей любовью. Он хотел бы запереть его у себя дома или, ещё лучше, в хижине в лесу — там, где его точно больше никто не найдёт, — держать при себе, пока Твик не поймёт, не распахнёт свои прекрасные глаза и не осознает, что они созданы друг для друга. Рано или поздно это должно случиться. Некоторые вещи неизбежны. Словно Рагнарёк. — Я… в общем, тут фильм… про Марго Робби, то есть с Марго Робби про фигурное катание, — Твик смотрит на него непонимающе, Такер — насмешливо, а Стэну хочется провалиться сквозь землю, — ты вроде хотел. В четверг. Вот. Твик нерешительно дёргает себя за волосы. Затем, будто бы немного подумав, разочарованно вдыхает: — Мне очень жаль, Стэн, но у меня с Крейгом уже планы. Такер наверняка не оставляет ему много свободного времени, но тут Стэн не может его винить. Он бы и сам держал Твика на привязи, чтобы никто не украл, не увёл, но злость и ревность всё равно сдавливают ему горло. — И какие же у нас планы, детка? Я же уезжаю на конференцию на следующей неделе, — голос Такера как всегда монотонен. — Совместные? — Нерешительно отвечает Твик. Крейг Такер уезжает. Это лучшее, что он слышал за последнюю неделю. Да что там — за последний месяц. Это означает, что Твик, пусть и не надолго, всё же будет его. Так, надо срочно выяснить, на сколько уезжает Такер, сколько драгоценных дней свободы от его давящего монументального присутствия есть в запасе у Стэна. Скорее всего, их слишком мало. — А сколько тебя не будет? — Он ненавидит обращаться к нему прямо, но ничего не поделать. — Две недели. Научная конференция, мы с Токеном делали проект о… — Стэну совершенно не интересно слушать задротские речи Такера о роботах. Наверняка друг сделал за него всю работу, а этот ленивый ублюдок сидел себе и поплёвывал в потолок. Вместо этого он смотрит на Твика, на его длинные пышные ресницы, считает веснушки на бледном лице, следит за каждым движением, запоминает каждый вздох. Стэну нравится видеть его счастливым, но иногда он вспоминает всю ту безумную палитру эмоций, который тот мог выдавать в детстве. Страх, от которого от трясся, словно котёнок, ярость, когда он выкрикивал со злыми слезами на глазах имя Картмана, стыд, когда учителя в очередной раз требовали его сосредоточиться на теме урока, паранойю по мельчайшим поводам… И Стэну хочется быть причиной для каждой из них. Вернуть на законное место. Прочувствовать их вместе с ним, потому что сам по себе он больше не способен испытывать ничего. Пройтись по его коже ножом, облизать шею, попробовать её на вкус, стереть с его тела любые напоминания о Крейге Такере, вдалбливаться с силой в это грешное, блядское тело, заставить его стонать, как последнюю суку, забыв о гордости, извратить все мысли и обернуть чёрное белым, пока Твик не станет полностью и навсегда его. Сумасшедшим, как и было задумано. Прекрасно, восхитительно безумным. Стэн руками сдерёт с него это показное, мерзкое мещанство, эту тихую сытость, отвратительное довольство собственной жизнью, пока не останется одна лишь больная, извращённая душа… Ведь нет никого лучше безумцев, правда?