***
— Что с ней, доктор? — взволнованный голос матери взбудоражил меня. Она сидела напротив рабочего стола, заваленного бумагами, карточками и прочим мусором. Я находилась рядышком: на кушетке. На мне была привычная удобная одежда, правда, кисти рук показались чуть бледноватыми, будто забыла принять таблетку. Так. Теперь я в больнице. Прекрасно. Надеюсь, не психиатрической. — Пока не могу сказать ничего конкретного, — холодным тоном ответили ей. Я подняла глаза: мужчина в белом халате переводил полный безразличия взгляд с матери на меня. Блеклая седина, огромные квадратные очки на носу... Наверняка работает медиком очень долго. Перегорел, бедняга. Овеществил пациентов, чтобы не корить себя за ошибки, чтобы не переживать о смертях его подопечных. Я сжала губы, ощущая искреннее сочувствие. — Мы здесь весь день проторчали, а вы не знаете?! — мать буквально вскочила с места, а я аж отдернулась. Обратив внимание на резкий жест, она тут же переменилась и бросилась ко мне с тихим причитанием: — Бедная моя, бедная девочка... — Вот именно, — продолжал доктор почти автоматически, будто ежедневно оправдывается перед нетерпеливыми или слишком заботливыми родственниками. — Вашу бедную девочку я впервые увидел несколько часов назад. И ладно бы вы пришли ко мне с подозрением на простуду. На самом деле я не сильно расстроюсь, если вскоре парочка крепких санитаров утащит меня из кабинета, после чего привяжет к отдельной койке, как душевнобольную. Все лучше, чем то, что происходило со мной «там». — Не передергивайте! — вскрикнула мать. — Жалобу напишу! Как денег лишат, так сразу начнете работать! Испытав испанский стыд, я хотела ей возразить, но не смогла. Молча, как-то даже затравленно я наблюдала за диалогом, будто передо мной — люди с другой планеты. — Пишите, — бросил врач, — только положение дел это не изменит. Я терапевт, а не невролог, — он посмотрел на меня пристально. — И даже не психиатр. Не в моей компетенции ставить ей диагноз. — То есть мы потратили время зря?! — истерично буркнула мама. — Так и знала, что надо сразу идти к знахарке! Господи, ну нет! Ну нет, мам. Пожалуйста, только не в беспомощной ситуации. Если я действительно больна, что очевидно, то бегать по странным бабкам точно не хочу. Они ж за твои деньги найдут и вылечат что угодно, даже рак простаты у женщины, блять! — Дело ваше, — пожал плечами доктор и откинулся на кресло. — Вам номерок сейчас дать? — Какой, простите, номерок? — Похоронного бюро, — наклонил голову мужчина, а мать вмиг побледнела. Схватив меня за руку, она резким движением потянула меня к выходу. Я же молчала, будто бы не понимала происходящего. Но как я могу не понимать, если понимаю?! — Ну знаете!.. — только и смогла она вымолвить. Дверь открыла чуть ли не ногой. — Невролог будет через два часа. Не тяните, — кинул врач вдогонку, будто бы его на самом деле беспокоила судьба очередного пациента. Мать лишь презрительно фыркнула и стукнула дверью, словно он ее оскорбил. — Хамло тупорылое, — пробурчала она сквозь зубы, но полушепотом, будто боялась, что кто-нибудь услышит. Беглым взглядом она окинула других посетителей, после — глянула на коридор, ведущий к выходу. Будто на что-то решалась. Я бы предположила, что она обдумывает варианты решения проблемы. Если у меня действительно проблемы с психикой, то... Черт, мам, неужели ты позволишь какой-нибудь мошеннице шаманить надо мной? Перестав глазеть по сторонам, она, не по годам резвая и тонкая, уселась на свободную скамейку вместе со мной. Женщина с растрепанными светлыми волосами, находившаяся ближе всего, громко чихнула. Мать неприязненно глянула на нее и, переставив сумочку в другую сторону, отсела подальше, заставив меня подвинуться. — Придем домой — запишу тебя на прием к знахарке. Как раз вчера в «Одноклассниках» тетя Оля посоветовала одну женщину... Просто, блин, не могу поверить. — Это не больно? — вдруг спросила я, хотя совершенно этого не хотела и даже не думала. — Не больно, — теплая ладонь легла на мои холодные пальцы. — Не позволю кому-нибудь сделать тебе больно. Обещаю. Ничего на самом деле не чувствуя, я ощутила, как слеза побежала по моей щеке. Прижавшись к ней, как маленький ребенок расплакалась, вцепившись в одежду взрослого. Ничего не понимаю. Очень люблю ее, но чувства, которые я показываю, не мои. Тело мое. Одежда моя. Реальность моя. Эмоции, действия, поступки — не мои. — Спа...***
Я проснулась от того, что кто-то упорно потряхивал меня за предплечье. С трудом разлепив глаза, увидела Францеску, усевшуюся рядом. "Что за?.. Почему я опять тут? Где доктор, где мама?" Блондинка медленно склонилась к моему уху и прошептала: — Уже утро, Рос. Пора вставать. Ох. Это странное имя кажется уже привычным. Я бы подумала об этом подольше, если бы не болела голова. Наверное, поспала всего ничего. — Уже? — сонно пробурчала я. На самом деле вопрос был странным, потому как убранство комнаты освещалось ярким утренним солнцем. — Да, уже. Присев на кровати, я заметила мирно спящую Армеку на противоположной. Пробурчав нечто нечленораздельное, она накинула одеяло на голову, оголив тонкие ноги. Кожа на пятках была заметно светлее. Следы от старых мозолей были видны невооруженным взглядом. Я перевела заспанный взгляд на Францеску, но подумала про Армеку: что же ей пришлось перенести до борделя? Даже у меня после долгой работы на ногах подобной красоты не было. — Что мне надеть? Что брать с собой? — шепотом спросила я, наклонившись к ее уху. — Это, — она протянула мне серый потрепанный сверток, который все это время держала в руках, а я и не заметила. Да что там: спроси меня кто об интерьерах помещений, в которых я находилась в последние дни, — не ответила бы. Надо взять себя в руки. Я развернула сверток и уставилась на блондинку, как овца на прогнившую калитку. У меня в руках был бесформенный кусок ткани грязно-серого цвета. — Что это? — Твоя одежда, — ответила она настороженно. — Больше похоже на половую тряпку, — в моем голосе не было и нотки возмущения, только недоумение. По правде говоря, готова ходить в этом до конца жизни, если это избавит меня от торговли телом. — А в чем ты хотела на улицу выйти? — ухмыльнулась она. — Мы же сегодня без сопровождения. Так. Назрело два вопроса: почему нам нужно сопровождение и почему мне начинает казаться, что ничего хорошего от «прогулки» ждать не стоит? — Прости, — виновато улыбнулась я, — я бы хотела помнить, но увы... — Тогда прогулка тебя очень уди... — Да хватит пиздеть! — сопящее под тонким одеялом тело подало признаки жизни. — Или делайте это потише! Мы синхронно усмехнулись. Выждав с десяток секунд, Францеска по-ребячески бросила в возмущающуюся сторону подушкой. Попала прям по телу, но та даже и не дрогнула. Видимо, действительно устала, а мы тут расшумелись. Блондинка, кажется, придерживалась аналогичного мнения, а потому бесшумно слезла с моей кровати. — Одевайся. Подожду тебя у умывальника, — прошептала она перед тем, как покинуть комнату. В ответ я коротко кивнула. Умывальник, как подсказывала мне логика, был в комнате с бадьей. Той самой, которая располагалась через три... или четыре двери налево? Ох, будто в забытье здесь бродила. Стены знакомые. Высокое окно скоро в кошмарах сниться будет. Темные бордовые интерьеры — напоминать блевоту, смешанную с кровью. Да уж, очаровательные ассоциации... Повертев широкую тряпку в руках, попыталась найти отверстия для головы и для рук и, в конце концов, поняла, что три дыры одинакового размера — они и есть. Так... и куда тут голову? Я оделась, самой себе больше напоминая девственника, который со второго раза наконец разобрался, куда тут, собственно, совать. Без пояса одежда напоминала большой бесформенный мешок. Осталось только надеть пакет на голову. Перед уходом решила глянуть на шкатулку еще разок. Мало ли найду еще что-нибудь. В прошлый же раз новую надпись заметила. Мои шаги к сундуку, кажется, Армеку не встревожили. В отличие от скрипа крышки, который слышен был, наверное, даже на улице. Я встревоженно обернулась к спящей, предчувствуя еще немного ругани в свою сторону, но ее не последовало. Девушка накинула подушку на голову и еще сильнее оголила ноги. «И как она может так беззаботно спать здесь? — подумалось мне. — Учитывая то, что происходит по ночам...» Боже, и когда это я стала поборницей морали? А что, если происходящий кошмар есть «меньшее зло»? Я замерла, будто на мгновение позабыв, зачем открывала сундук. «Да нет, это не может быть реальным. Происходи оно по-настоящему, меня бы давно списали в утиль или хотя бы мозги вправили». Перевела взгляд на шкатулку: она показалась мне такой же, как и была раньше. Стоит ли открывать? Бросив пренебрежительный взгляд на нее, я решила, что ничего и в этот раз не выйдет. Только время потянула. А меня ведь ждут. Как смогла осторожно захлопнула крышку и тихой поступью покинула комнату. В первое мгновение даже обомлела. Интерьеры без пелены животного страха и непонимания выглядели... по-другому. Это первое определение, что пришло мне в голову, когда глядела на роскошный бордовый, которым отделаны стены. Невозможно было миновать обилие самых разных картин эротического... Хотя, пожалуй, скорее эстетического характера. Человеческое тело без прикрас, женская фигура, отличающаяся от модного в реальности кузнечика, завораживала. Изгибы, линии, формы... Мимо меня прошла светловолосая девушка, которую я раньше не встречала. Она так же, как и большинство, не обратила на нее внимания. Зато я заметила в ее движениях плавность, свойственную профессиональным танцовщицам. «Блин, Францеска меня убьет!» — подумала я и побежала по коридору, стараясь вспомнить путь прям на ходу. Хоть бы только не забрести куда-нибудь не туда. Францеска, к счастью, вышла из комнаты сама. Наверное, устала ждать, и сейчас мне словесно прилетит... Остановилась напротив, внутренне готовая ко всему. Она осмотрела меня с ног до головы: постепенно взгляд с прищуром сменился на снисходительный. — Боги, ты похожа на мешок, — попыталась она подавить смешок. На ней висели аналогичные тряпки: одна бесформенная, правда, опоясанная длинным замызганным фартуком. — А сама-то! — То-то еще будет, — игриво сказала она и, взяв меня за руку, потащила в комнату. — Сейчас волосы спрячем, лица попроще — и можно на улицу. — Зачем прятать волосы? — насторожилась я. — Наша задача — привлекать к себе как можно меньше внимания. — Знаешь, меня это пугает, — призналась я, когда она подвела меня к небольшой металлической емкости с водой. Видимо, именно это и называется умывальником. Черт, а ведь я несколько дней кряду забыла про гигиену. Как тут зубы чистят? И чистят ли вообще? Францеска выглядела чистой, но сейчас от нее, что удивительно, ничем ароматным не пахло. Даже непривычно: кажется, за пару дней я умудрилась привыкнуть к дурману, витавшему вокруг нее. — А меня пугает твоя честность, — ответила она, — и еще твои познания о мире. Даже на бытовом уровне. — Именно поэтому я согласилась на прогулку, — отчасти соврала я. Не только поэтому. Она в ответ лишь смущенно улыбнулась. Собеседница взяла еще один кусок тряпки меньше размером с полки неподалеку и подошла ко мне. — Мне жаль, что это с тобой случилось. Перед тем как обвязать мои волосы, она глянула на рану на голове, о которой я почти позабыла. — Ты же говорила, что не виновата. — И не врала, — тут же вставила она. — Почему тогда тебе жаль? — Ну, тебе же было больно... — Ни мне, ни тебе не может быть больно, — холодным тоном отрезала я. — Мы не люди. Мы вещи. Неважно, кто из нас и как здесь оказался. Никого не волнует, хотела ты этого или нет. А вдруг у меня не было выбора? А вдруг варианты, доставшиеся мне, похожи на выбор, как деревяшка на кусок ткани? — Я сглотнула ком, подошедший к горлу. — Даже не верю, что такое может происходить между людьми. — Слушаю тебя и вспоминаю самое начало, — с ноткой грусти улыбнулась она. Собеседница закончила с моими волосами и протянула мне подобие косынки, чтобы я помогла ей с тем же. На ощупь ее волосы были мягкими, будто шелк. — Наплакалась я тогда — на всю оставшуюся жизнь хватит. Думала, мол, за что тот мальчишка на пути моем попался... Теперь мне, опозоренной, быть или шлюхой, или Молчаливой Сестрой. Я выбрала первое. Сестер и просто так снасильничать могут — сколько таких случаев слышала. А тут хоть берут за деньги. И иногда даже приятные мужчины попадаются. — Не могу с этим смириться, — продолжила я, понимая, что чем невиннее буду выглядеть в ее глазах, тем меньше от меня будут ожидать угрозы. — Со временем, Рос. Один умный мужчина мне сказал, что оно лечит. «Этот мужчина — врун», — подумала я. Время не лечит, лишь приглушает боль старых ран. А они никогда не заживают. Каждый раз, стоит только вспомнить, как вновь накатывает с той же силой. — Глубоко сказано, — сыронизировала я, но собеседница моего тона явно не уловила. — Вроде нормально завязала. Можем выходить? — Опусти взгляд и сделай глупое лицо... Еще более глупое. Я игриво прищурилась, а она по-детски хохотнула, будто всего пару мгновений назад мы говорили о каких-то пустяках. После — состроила обиженную мину, что еще больше развеселило собеседницу. — Так лучше. Ох, нет! Еще кое-что! Она стрелой вылетела из комнаты, чтобы вернутся через пару мгновений с кружкой в руках. — Пей, — сказала девушка и вручила мне напиток. Он источал запах пряных трав, но на мгновение я замешкалась. — Это для самочувствия. Ну, раз для самочувствия... В принципе, чего уж мне терять. Это ей есть что: наверняка если она тут главная, то ответственна за каждую из нас. Сделав несколько глотков, я отставила питьё. По взгляду Францески было видно, что мои действия ее удовлетворили. Она взяла в руки плетеную корзинку, мне протянула аналогичную. Я не интересовалась, зачем все эти приготовления: догадывалась, что полуголый вид доставил бы нам лишних проблем. Да и увидеть, прочувствовать то, что едва видела через открытое окно... Ощущала себя так, будто выхожу на волю после многих лет заточения. Мы торопливо направились к главному выходу. Массивные деревянные двери тяжело отворялись: мне показалось, что Францеска с ними самостоятельно не справится, а потому решила помочь. Едва я протянула руку, как дверь поддалась, и моя спутница вышла на улицу, придерживая её для меня. Даже немного настороженно я ступила через порог, будто за этим неосторожным действием последует суровая кара. После темного помещения утреннее солнце казалось лампой, что направили на моё лицо во время сурового допроса, а потому я инстинктивно прищурилась. Вообще, вот что странно: мне сказали, что сейчас утро, а солнце было в зените. Францеска взяла меня под руку, будто мы старые подружки, и стала покорно ждать, пока я приду в себя. Подняв взгляд, сквозь белые блики я разглядывала людей, что мелькали мимо нас; среди них были и одетые так же, как и мы, и люди в одежде, примерно как у моего первого клиента, и люди в доспехах. Боже, я будто на массовой сходке реконструкторов. Францеска вывела меня на дорогу. Я ощутила себя ребенком, который любопытно осматривает окружение, пока мать ведет его по делам. Сквозь более-менее трезвый взгляд город выглядел по-другому: вместо блевотно-серой массы домов я видела подобие старого городка со странной, но очаровательной архитектурой. Высокие белые дома с оранжевой черепицей, узкие улочки, резная узорчатая отделка... Все бы ничего, если бы не запах. Честно скажу, я не понимала источник, но улицы воняли. Я бы не сказала, что невероятно сильно, но ощутимо, из-за чего к горлу подкатывал ком, и мне пришлось несколько раз откашляться. Если бы кто-то попросил меня емко описать первое впечатление, я бы сказала "роза, которая источает аромат мочи". Боже, хоть бы не вырвало. — Куда мы сначала? — вдруг поинтересовалась я. — Ну, думаю, надо немного развлечься. Не знаю почему, но это меня очень насторожило. — А конкретнее? — Сама увидишь. Тебе понравится. Я ощутила, что побледнела. Мои пальцы похолодели, несмотря на жару, а потому пришлось сжать их в кулаки. В напряженном молчании мы прошли по широким улочкам, хотя, как мне показалось, могли бы срезать между домами. Любопытно, но, осторожно поглядывая по сторонам, я замечала странные для меня вещи: лавки и крики торговок; женщины, что расхаживали туда-сюда, одну из которых увели за угол на моих глазах; грязные хилые дети, что крутились вокруг людей и просили монеты. К нам тоже попытался привязаться ребенок, но Францеска прогнала его, как вшивого кота, пояснив мне, что "они только и могут, что воровать, мышата городские". Я молчала, будто бы одно лишнее слово или движение для меня смертельно. Кажется, одежда действительно сработала, если помимо ребенка на нас никто внимания не обратил. По крайней мере, я так подумала, когда она привела меня на огромную площадь, до краёв наполненную людьми, будто фужер с вином. Они столпились около величественного здания, назначение которого мне было неведомо. Не без любопытства поднявшись на носочки, за высокой статуей я смогла разглядеть пустой помост, около которого толпа и скопилась. Ох, не нравится мне это... — Зачем мы тут? — шепнула я блондинке, которая все еще не отпускала меня. — Ты правда не помнишь? — улыбнулась она, а я кивнула. — Тогда тебе точно понравится. Первый суд над предателем — он как первый раз с мужчиной. Такой же страх, мурашки по коже, а потом бах! — я вздрогнула, а она продолжила: — И нет головы. — Ты се... — Тш-ш, — она приложила палец к губам и кивнула в сторону помоста. Признаюсь честно, тут мне очень пригодился бинокль. Я ничего конкретно не видела, потому как мы находились на самом краю. Разве что несколько разноцветных фигур, разместившихся на помосте, которые что-то говорили, но... — Ты что-нибудь слышишь? — спросила я, несмотря на ее просьбу помолчать. — Неа, — махнула рукой моя спутница, будто сама позабыв о том, что заткнула меня пару минут назад. — Да там все равно ничего интересного. Много умных слов, которые я не понимаю. Главное, не проглядеть момент, когда голова отвалится. — Отсюда же ничего нормально не видно, — продолжала я, пытаясь все-таки хоть как-то разглядеть происходящее, но на постамент статуи забрался ребенок, из-за этого стало видно еще "лучше". — Мы не можем подойти ближе, — отрезала блондинка. — Ненавижу быть в толпе. — Понимаю, — ответила я и схватилась за живот, ощущая, что меня начинает подташнивать, несмотря на то, что не ела уже хрен знает сколько. Запахи — они были "великолепны". Францеска даже внимания не обратила, что мне стало немного дурно. Она сама встала на носочки, пытаясь, подобно страусу, рассмотреть происходящее, а меня что-то скрутило. Отпустив её руку, я приблизилась к ближайшему зданию, чтобы схватиться за что-нибудь твердое. Раздался короткий стук, толпа громко ликовала; никому до меня не было дела. И хорошо, потому как, ощутив, что сил сдерживаться больше нет, я опорожнила желудок. Придя в себя и вытерев рот, огляделась: блондинка все еще пыталась разглядеть что-нибудь, а я лишь надеялась, что никто из тех, кто заметил мою слабость (как говаривал персонаж одной замечательной книги), не расценит этот акт как политический.