Что на дне ящика Пандоры?

      — Мейген... она... — Францеска будто не могла найти сил, чтобы продолжить фразу. Довольно странное поведение. Интересно, ее напрягло то, что Мейген спала не в своей комнате? Или её внешний вид после произошедшего? Ну, если второе, то даже как-то жалко. Жалко, что я не могу ей сейчас вмазать.       — Что? — начала я с претензией. Не хотелось мне слышать осуждение в сторону Мейген, очень не хотелось. — Спит? Рыдает? Глаза от слёз распухли?       — Ме... ртва.       Я посмотрела на нее, потом — обратила взор на лорда Бейлиша, который внимательно наблюдал за нашим диалогом. Выражение его лица ничуть не изменилось, когда он услышал это страшное слово "мертва". Быть может, и мне послышалось? Быть может, она и вовсе не это сказала? Я опешила, не желая принимать на веру такие ужасные заявления.       — Что, прости? — с глупой улыбкой на лице переспросила я, искренне надеясь, что слух подвел меня, что из-за свалившегося стресса я слышу то, чего не говорили.       — Мертва. Она... — Францеска вновь сжала губы, будто бы ей было трудно, слишком трудно внятно сказать о произошедшем.       — Где? — спросила я и, на всех парах вылетев из помещения, краем уха услышала, что находилась она в своей комнате. Так, быстро... вспомнить, где ее комната. Левый коридор... правый... Ощутив, как к ушам вновь приливает кровь, а голова снова желает начать адово раскалываться, я треснула себя по щеке с такой силой, что, клянусь, на ней остался красный след. Однако это помогло мне прийти в себя. По крайней мере, до того момента, когда я влетела в комнату Мейген и обмерла.       Она сидела возле пустой колыбельки, прислонившись к стене. Голова опущена, глаза приоткрыты, стеклянный взор уперся в одну точку. Руки свисали, как две тонкие ветки; предплечье изрезано вдоль тремя протяжными линиями на левой руке и двумя — на правой. На полу образовалась небольшая лужица крови, всё ещё наполняющаяся из открытых ран. Я тут же бросилась к ней, ужаснувшись даже не виду крови и не от осознания того, что она попыталась покончить с собой, а от того, что... черт, сколько же сил нужно... как же надо хотеть умереть, чтобы так яро изрезать свои руки?       Когда я села на колени рядом с ней, мне показалось, что опасения Францески напрасны. Просто невозможно так умереть за то время, что я отсутствовала. Сколько прошло? Минут пять? Десять? Тело еще теплое, дыхание слабое, но оно есть — и это главное. Сейчас нужно как можно скорее оказать первую помощь... насколько это возможно в этом мире.       За спиной я услышала шаги и ни минуты не сомневалась, что на мои действия пришли поглазеть недавние собеседники.       — Почему ты сама ей не помогла? — спросила я, не глядя на собеседника и пытаясь нащупать пульс на шее Мейген. Он был, но очень слабый. — Тварь ты тупая, ты понимаешь, что надо было бежать за бинтами, а не за нами?       — Она уже... была такая, когда я ее увидела... — начала оправдываться Францеска.       — Ты к ней подходила? Быть может, пытаясь проверить, дышит ли она? — начала выспрашивать я, постепенно повышая тон. — Или, быть может, обмочилась и в страхе побежала искать того, кто решит за тебя эту проблему? Ты, тварь, понимаешь, что потеряла жизненно важное для нее время?!       Не дожидаясь ответа, я встала и начала лихорадочно осматриваться в поисках хоть какой-нибудь чистой тряпки, чтобы как-то остановить кровотечение.       — Но... как... она же... уже...       Поняв, что вряд ли в ее комнате может быть что-то нужное, я выбежала из нее и тут же наткнулась на Армеку, которая (как удачно!) подслушивала наш разговор. Даже и мысли упрекнуть ее не возникло: плевать на эти сраные подковерные игры, на этих тупых шлюх, неспособных даже попытаться помочь, на всё это дерьмо, что мне уже порядком осточертело — на все плевать, лишь бы Армека как можно быстрее принесла мне чистую воду и тряпки. На что-нибудь обеззараживающее в борделе я даже не рассчитывала, хотя и попросила поискать. Да и вообще — существует ли оно в этом мире? Какая-нибудь... я не знаю, настойка календулы?       Сама я вернулась в комнату, чтобы для начала переложить Мейген с грязного пола на чистую кровать. Помогать мне с переносом тела, конечно, никто не вызвался. Францеска так и стояла, как вкопанная, и хватала ртом воздух, будто впервые видит кровь или человека при смерти. Меня это ужасно взбесило, и, когда с переносом сорока килограммового тела было покончено, я сосредоточила всю свою ярость на Францеске.       — Ты... — прошипела я. Она в страхе приоткрыла рот и отшагнула назад. — Ты... Ей было легче, когда она была со мной. Она мирно спала... а потом... Францеска, не помогла ли ты ей помочь с этим? Не твой ли нож?       — Рос... мне... незачем её убивать, Рос... из-за нее меня... ждет наказание... и я даже представить не могу, какое...       — Можешь, — улыбнулся Мизинец, зашедший после двух девушек, вбежавших в комнату со всем, что я просила. Он, очевидно, почувствовав, что я сейчас наброшусь на эту суку и разорву, решил не доводить ситуацию до точки кипения. — Ты или не ты — меня не беспокоит. При тебе — вот это важно, моя милая. А значит, нам стоит очень откровенно поговорить о твоей судьбе. Наедине.       Он поманил её пальцем, и она, как покорная овечка, пошла за ним. Итак, я и две служанки остались с полуживой Мейген, и, судя по всему, никого, кроме меня, не волнует, будет она жить или нет. Это как, блядь, вообще? Это нормально? Два трупа за день — а они еще и бордель вечером откроют, я уже и не сомневалась. Это...       Глубоко вздохнув, я не могла подобрать слов, чтобы выразить отношение к этой ситуации. В общем и целом, пиздец. Полный пиздец. Накатило такое сильное отчаяние, что захотелось рухнуть на пол и рыдать, но нельзя. Быть может, Мейген еще выживет. И мои слезы восстановиться ей не помогут. Даже наоборот — если я продолжу медлить и рефлексировать, будет только хуже. Так произошло и не в моей власти изменить прошлое. Просто прими это. Плакать будешь после. Сейчас надо подумать о будущем.       Проглотив ком, я попыталась наложить жгут выше раны и промыть их. На самом деле я не знала, как действовать в подобной ситуации. Как обрабатывают подобные раны — тоже. И что в таком случае делать? Позвонить в вестеросскую скорую? Или в службу спасения? "Алло, пришлите еще несколько парней в золотых плащах, у нас тут живые остались, надо это срочно исправить"?       Когда кровь прекратила течь, я перевязала ее руки и отпустила бедную прислугу. Вот честно, раньше всерьез думала, что хорошей идеей будет попросить на выход несколько из них, потому что убираться я и сама могу, но... как оказалось, если они уйдут, то помогать мне решать подобные проблемы будет некому. Дамы с низкой социальной ответственностью разбежались по норам, как полевые мыши, и лежала бы Мейген на грязном полу, пока не стала гнить и мешать им наслаждаться жизнью. Тьфу, блядь, еще никогда я не была так зла. Но гнев и ярость смягчались, стоило мне обратить взор на Мейген. Да, она тоже одна из них. И я помню, что, проснувшись здесь впервые, увидела именно её. Забавно, да? Когда-то на этой же кровати лежала я с разбитой головой, а она обо мне заботилась. Сев рядом с девушкой, я вдруг поняла, что мне необходимо с ней поговорить.       — Знаешь, Мейген, — начала я, положив руку на ее плечо, — ты просила меня пообещать о том, что показалось мне невозможным. Теперь я понимаю, Мейген. Понимаю, почему мне нельзя никому полностью доверять. И я обещаю. Обещаю не доверять никому, в том числе и самой себе. Потому что хочу домой больше всего на свете. И мой самый главный враг не они все, нет. А я.       Я заметила, как мелко трясутся ее ресницы, а выражение лица при этом оставалось умиротворенным. Несмотря на состояние, она показалась мне счастливой. Вот будто радовалась за меня, хотя кто, черт подери, я для нее? Да никто. Не родственница, не подруга. Да и как вообще человек в бессознательном состоянии может радоваться за кого-то?       Пожалуй, мне стоило бы оставить её, иначе так и с ума сойти можно. Ей, я уверена, нужно хорошо выспаться, чтобы раны хоть немного зажили. Она долго проспит, а потом проснется, придет в сознание и будет очень долго раскаиваться в содеянном. Потому что тем, что она с собой сотворила, ничего и никому не докажешь. Я надеюсь, что смогу вдолбить ей, насколько глупый поступок она совершила и как меня испугала, но это будет позже. Главное, чтобы поправилась.

***

      Плеск волн о берег будто пробудил меня ото сна. Я открыла глаза и часто заморгала. Осень, холодный пляж, а я... моё тело сидит на песке, укрытом бежевым покрывалом. На плечи накинут теплый плед, края которого развеваются на пробирающем ветру. Солоноватый воздух чувствуется даже мне, присутствующей здесь незаметно для всех остальных. Я ощущаю теплую руку матери, которая обнимает меня за плечи.       Мне всегда нравилось море. Жалко, что наши поездки прекратились со смертью отца, и их заменили частые походы за так необходимыми нам скрепами. Сколько мне тогда было? Одиннадцать? Ох, так давно, что могу вспоминать об этом без тяжести на сердце и принимать действительность такой, какая она есть. И то, как бабушка ругалась на тебя, мам, потому что в его последние дни с ним рядом были только мы с ней. И то, что за его могилой ухаживала пятиклассница с восьмидесятилетней женщиной. Ты даже не пришла ни разу. Тебе было все равно. Ведь "настоящая цель в жизни женщины — найти своего мужчину". Мертвый мужчина уже целью не считается, надо искать нового живого. Ты бы прекрасно вписалась в мир, в который попала я.       — Ах, Ниночка, ты не представляешь, как я страдала, видя тебя одну, незамужнюю...       Удивительно, что еще у моей пизды напрямую не спрашивала, как там биологические часики — тикают ли. Надеюсь, больше не проснусь в ее обществе. Не хочу. Давайте как-нибудь потом. Сейчас моя нервная система способна генерировать только маты, проклятья и рефлексию. А для того, чтобы слушать ее проповеди, мне нужны стальные ментальные яйца.       — Я так переживала, что мы с твоим отцом не завели второго малыша.       — Почему? — поинтересовалась настоящая Рос.       — Ну, знаешь... время такое было. Денег совсем не было. Помнишь, наверное, как ты ревела белугой, когда видела перед собой жареную картошку с капустой? На другое денег и не было. Раз в месяц — курица, кабачки, кулек конфет... ну и всё. Сейчас-то другое время. Сейчас бы на аборты я не пошла.       Да, вот именно поэтому я тебя и ненавижу. Именно поэтому я ненавижу всех адептов традиционных ценностей в твоем лице. Ты — воплощение лжи, лицемерия и двойных стандартов. Я не понимаю, как можно было кричать мне про Б-га, который накажет, когда мне было пятнадцать, я была в десятом классе и к рождению ребенка была не готова. Я не понимаю, как можно забыть об отце, когда он умирает. Я не понимаю и не хочу понимать, как можно было внезапно меня полюбить, стоило мне только вновь заползти под твое заботливое крыло.       — Для начала надо найти мужа. А мне точно можно?       — В смысле "можно"? — усмехнулась мать и прижала меня сильнее. — Даже нужно!       Еще повесь на меня табличку "ищу спермобак, чтобы запузяриться, комплектация не важна, главное, чтоб женился" и выведи так на площадь. Сука, как же горит.       В ответ новая "я" издала игривый смешок и, сказав, что желает постоять у берега, оставила мать в одиночестве. Спасибо, что хотя бы беседу прервала. Оставалось только понять — увидела она, что я написала на бумажке, или нет?       Она... вернее, я... или она? Черт, пусть будет уже она! Буду называть ее так, как называют меня в ее мире — Рос. Рос прошлась по берегу и, радостно хихикая, нашла почерневшую мокрую палку, отчистила её от песка и принялась чертить буквы на мокром берегу, куда волны доставали изредка.       "Я останусь здесь".       Очевидно, это и было ответом мне. Блин, а что еще я могла ожидать? Ощутив, как в груди неприятно сжалось, я поняла, что даже возмутиться не могу. Не то чтобы как-то предъявить права на моё родное тело. Прекрасно. Супер. Охуеть не встать. Десять из десяти на кончиках пальцев.       В очередной раз остается только принять, что жизнь закатывает меня в асфальт? В очередной раз... Ой, к чертям это всё. Чтоб вы все передохли. Похуй мне, хочешь ты или нет, но я вернусь, чего бы мне это ни стоило. И разберусь с этой ебаной коробкой, из-за которой всё и началось.

***

      Я проснулась на диване в рабочем кабинете Францески. Кажется, происходящее выматывает меня так сильно, что умудряюсь засыпать где угодно, лишь бы отдохнуть. Да, отдохнуть... с такими-то снами. Ну, хотя бы истязания лошади или смех старухи не снятся.       Так, а что было после того, как я покинула Мейген? Металась от рабочего стола до ее кровати?.. Вечером только отвлеклась на посетителей, потому что Францеска куда-то пропала. А потом?.. Ох, надо же так умотаться, чтобы уснуть в обнимку с бумагами. Хорошо хоть утром двери борделя открыты только для очень важных посетителей, которых, к счастью, не очень много. Днем здесь гораздо больше мужчин, что желают "деловую встречу" с лордом Бейлишем, нежели какую-нибудь из девушек.       На выходе из комнаты меня перехватила одна из служанок, имя которой, к своему стыду, я до сих пор не узнала. Она донесла о просьбе Мизинца подняться к нему как можно скорее. Видеть его сейчас я хотела меньше всего. Настроение — паршивее некуда. Хочется рвать, метать, ругаться. В общем, никакого рационализма, одни эмоции. Ему это точно не понравится. Но очень сомневаюсь, что просьба не носит добровольно-принудительный характер. Конечно, мне нужно подняться к нему сейчас, чтобы именно он выел остатки моего мозга чайной ложечкой. Все для вас, лорд Бейлиш, как говорится! Надеюсь, ненадолго. Мне еще надо проведать Мейген. Быть может, она пришла в себя.       Вечная полутьма борделя теперь давила, и я старалась уловить в каждом приоткрытом окне хоть капельку света, будто он был мне необходим для жизни. И бордовые стены, украшенные экстравагантными произведениями искусства, мне претили. И огромное количество цветов делало окружающую обстановку похожей на похоронную, напоминая огромный, обитый бархатом гроб. И эта широкая деревянная лестница начинала меня раздражать. Мизинец будто специально выбрал момент, жопой чуя, что еще чуть-чуть — и я взорвусь. А я и так слишком много косячила, чтобы еще и неуравновешенной себя показать. Если проколюсь — не простит.       Так, возьми себя в руки. Я выдохнула и постучала в дверь. Он откликнулся — разрешил войти сразу.       Я молча вошла, стараясь не встречаться взглядом с Мизинцем. Вообще, только зашла, а уже захотелось выйти. Из дверей или окна — не важно. Главное, не находиться здесь. Я так и оставалась недалеко от входа, пока лорд Бейлиш не спросил:       — Что с тобой, моя дорогая?       Да, действительно, ничего же необычного не произошло. Все окей. Гуд. Просто охуительно. Одиннадцать типичных дней из десяти. Не могу, ну что за тупорылый вопрос? Фух, нет, выдохни. Чувствую себя ебаным чайником, который в последнее время слишком часто закипает. Благо хоть не свистит на всю округу.       — Меня давно мучает один вопрос, если позволите.       Наклонив голову, он кивнул. Я подняла взор и увидела, что лорд Бейлиш держит в руке перо и пристально смотрит на меня, будто желает просверлить взглядом. Словно всё ещё чего-то во мне не понимает. Полно строить из себя дурака. Я уже поняла, что с ним шутки плохи. Так что лучше вообще без них обойтись. Или...       — Милорд, почему вы занимаетесь именно борделями? Неужели в этом мире не существует более надежного вложения денег?       — Бордель куда более надежное вложение, чем, скажем, корабли. Шлюхи тонут редко, а когда их берут на абордаж пираты, то, как и все прочие, они платят за это доброй монетой.       Нет, кажется, без шуток здесь не обойтись.       — И пираты не возмущаются, что после ваших услуг на корабле становится слишком много дыр? — и недвусмысленно указала на промежность, чтобы не рассказывать целиком этот старый советский анекдот. Мизинец широко улыбнулся и, зажмурившись на мгновение, будто подавил в себе желание рассмеяться. Вместо этого он встал, чтобы как обычно сделать вид, что ради меня готов бросить все дела, и подошел ближе сам.       — Нет. Их обычно быстро затыкают.       Я демонстративно закатила глаза и вздохнула. Ну и зачем надо было так пошлить? Опять. Хотя... ну, ладно, тут я сама начала.       — Зачем вы просили меня зайти? — спросила я, не желая больше тратить время на пустые разговоры.       — Хотел тебя порадовать, моя дорогая, — он подошел вплотную и взял меня за руки. Это действовало не менее магически, чем его голос, постепенно смягчающийся, переходящий на жаркий шепот по мере приближения ко мне. — Францески больше нет с нами.       Интересный повод для радости. Настолько впечатляющий, что я смогла улыбнуться лишь одними губами. Вышло наверняка так фальшиво, что мою неискренность распознал бы даже ребенок. Я не хотела знать, что он имеет в виду, когда говорит, что ее больше нет. Просто не хотела. Не сейчас. Пожалуй, мне вполне страшно и так. Мне вполне достаточно просто находиться здесь, чтобы испытывать ужас.       — Смерть Барры не ее вина. И Мейген осталась жива.       — Может быть, но она нас покинула не из-за этого. Скажи мне, Рос, тебе когда-нибудь предлагали деньги за различного рода информацию обо мне? — Я покачала головой. Судя по всему, он мне поверил. Или искусно сделал вид. — Хорошо. Не хотелось бы и тебя, краса моя, потерять из-за глупой женской алчности. К слову, при мне ты можешь не притворяться, будто тебя беспокоит происходящее вокруг.       — Вы считаете, притворяюсь? — удивилась я.       — Я вижу, Рос. Ты умная девочка, моя милая, а потому тебя на самом деле не интересует ничего, кроме собственного благополучия.       — А как же вы?       — Возможно, я и есть твоё благополучие. — Это было весьма наглое и чересчур самонадеянное заявление, но я стерпела. И даже больше — попыталась подыграть.       — Может быть и так, — продолжала я смотреть на него стеклянным взглядом. — Могу я узнать, что случилось с Францеской?       — Можешь. Но хочешь ли?       Я шумно сглотнула, не в силах больше сдерживать нервное напряжение.       — Не хочу.       — Вот и замечательно. Пойдем, расскажешь мне, как дела у Мейген, а я взамен познакомлю тебя с твоим новым помощником.       Мы вместе вышли из кабинета и спустились в общий зал, в котором в дневной час было пусто. Девушки отдыхали в своих комнатах или выходили в город к клиентам, а служанки, в это время занимавшиеся уборкой, сновали из угла в угол, будто боялись получить нагоняй за медленный темп работы.       Лорд Бейлиш так и не сказал ни единого слова, пока мы шли, что, в общем-то, было на него не похоже. Мне казалось, что он из тех людей, кто за словом в карман не полезет. Хотя, быть может, сейчас ему просто не о чем было со мной говорить. О Францеске я услышала. Предупреждение не брать деньги за информацию о нем — тоже. И сейчас он хочет меня с кем-то познакомить...       А тут и знакомить не надо. Вот удача! На диване в полутьме недавно вычищенного зала сидел Оливер. На его миловидном лице я заметила сдержанную улыбку и сияющие голубые глаза. По правде говоря, глаза и рот — единственные части лица, что мне запоминаются очень хорошо. Форма носа, лоб, щеки? Ох, даже у Мизинца не припомню. А всё почему? Глаза — зеркало души. А губы — отражение маски, что надевает человек, когда хочет скрыть истинную сущность. Губы можно легко контролировать. Глаза — нет. Уже давно известно, что единственный из существующих инстинкт заключается в том, что на шестую долю секунды приподнимаются брови, когда видишь приятного человека, и скрыть это нельзя. И если бы это работало в обе стороны, то мои брови упали бы на глаза (а может и на губы) при виде Оливера.       — Оливер будет помогать тебе первое время, — огласил приговор лорд Бейлиш.       — А можно как-нибудь без него? — натянула я улыбку.       — Боишься, что я тебя заменю? — еще более искусственно улыбнулся Оливер в ответ.       — Нет.       — Смущает мой профиль?       — Тоже нет, — ответила я и, дабы прервать бессмысленный поток гадания, пояснила сама: — Боюсь, что будешь совершать ошибки, за которые придётся отвечать мне.       — Ах, ты так говоришь, словно такие мелочи должны меня беспокоить...       — Мы подружимся, — саркастичным тоном сказала я Мизинцу. — Однозначно.       — Вот и прекрасно, — ответил он и, шлепнув меня по заднице, добавил: — Тогда за работу. Кстати, Рос, хочу тебя обрадовать. Вскоре тебя ожидает незабываемая встреча с маленьким человеком, с которым ты уже знакома. Когда он заглянет — будь хорошей девочкой, выполни всё, о чем тебя попросят.       Не дождавшись ответа, лорд Бейлиш оставил нас наедине. Впрочем, когда общаешься добровольно-принудительным тоном, то никакого ответа и не надо. Очевидно, что мы все должны сами возжелать выполнять его приказы. И возжелать выполнять всё, что попросят те, кому "разрешил просить" лорд Бейлиш. Тьфу. Еще и сказал загадками, будто я не проститутка, а ебаный Шерлок Холмс.       Оливер встал и, поправив светлую рубашку, обратил всё внимание на одну меня. Ох, жопой чувствую, отомстит он мне за невинную шутку. Прям не знаю. Слишком он милый для того, чтобы не уметь пакостить.       — Так и будем стоять? — прервал он нависшую тишину.       — Можешь еще посидеть, если хочешь, — процедила я.       — Предпочту пройти на рабочее место и заняться делом.       "А гвоздей жареных не хочешь?" — подумала я, но, к счастью, не огласила свои мысли. Хрен тебе, а не обучение на мою замену. Но надо сбавить обороты, дабы хоть немного расположить его к себе. Пусть хвостиком ходит за мной. Просто буду использовать его для оправдания косяков. Или вообще все беды на него скидывать. Да, отличный план. Но к расчетам лучше его вообще не допускать, насколько смогу, конечно.       — Правда хочешь заняться делом? — подозрительно переспросила я.       Он смягчился — настороженное выражение лица исчезло — и кивнул.       — Знаешь, в целом, мне бы действительно пригодилась вторая пара рук... — начала я издалека. — Помнишь девушку, что жила здесь с младенцем? Наверняка уже знаешь, что здесь произошло совсем недавно...       — Угу, — подтвердил он и сложил руки на груди. — Слава Богам, не за мной пришли.       Услышав это, я улыбнулась — широко и светло, в надежде, что удастся скрыть желание ему врезать. Нет, я нормально отношусь к эгоистам, да и вообще считаю, что высшее благо для человека — заботиться в первую очередь о себе любимом, но! Черт, вокруг тебя же тоже люди, с которыми порой происходят ужасные вещи, которым, быть может, и не нужно сочувствие, но обесценивать их беду — как минимум аморально. Ох, да, давай, Нина, подумаем о морали в борделе.       — Так вот, ты умеешь менять повязки?       — Приходилось, — ответил он.       — Прекрасно! Тогда вперед кипятить воду и искать чистые тряпки.       Честно, я рассчитывала на то, что придется на него прикрикнуть, ибо какой резон ему помогать мне с тем, что к обязанностям не относится? Но... он молча согласился и, спросив, куда потом нести, действительно выполнил поручение быстро и хорошо. Ох, не нравится он мне. Исполнительный, молчаливый, да еще и красивый.       — Это как она? — спросил он, когда увидел руки Мейген.       — Это она так порадовалась, что не за тобой пришли, — съязвила я. По-моему, получилось даже слишком ядовито, а потому я ощутила стыд. Ой, да плевать на Оливера.       Мейген, к моему неудовольствию, температурила. Хуже того — её добивал озноб. Блядь, и никак не собьешь температуру. Если тут существуют анальгетики, то я святая девственница.       — Что делали перед перевязкой? — поинтересовался он, проглотив мою скабрезность.       — Промыла водой.       — Не сшивали?       — Н-нет, — обернулась я к нему, будто он только что огласил какое-то откровение. — Мне даже в голову не пришло...       — Надо стянуть, а то не заживет нормально.       Меня отчего-то прям дрожью пробрало. Нет, я вроде бы и нормально переношу вид крови, могу, как оказалось, перевязать раны... но не сшивать же куски плоти! Нет, нет и еще раз нет. У меня руки будут трястись, как у припадочной... и наверняка упаду в обморок.       — Ты... умеешь? — полушепотом спросила я.       — К своему несчастью и ее удаче — да, — коротко ответил он, будто хотел, чтобы я поинтересовалась его прошлым, но в то же время вряд ли бы ответил. — Но даже после этого шансов у нее мало.       — Надо попытаться, — отрезала я. — Что тебе нужно?       — Иголку с ниткой прокипятить. И найти мне тонкий ножик. Думаю, плоды твоей помощи придётся вскрывать и вычищать.       От одного понимания того, что случилось с ее руками, меня чуть не вывернуло. Пожалуй, хуже этого есть только один способ: выпить уксуса. Как говорила моя учительница по химии, "если вам жить надоело, ну не пейте вы уксус, выберите что-нибудь другое. Вы с большой вероятностью выживете и станете овощем, из-за сожженного пищевода будете питаться через трубочку. Не усложняйте жизнь вашим родным, прошу вас!" Вот так и тут. Вроде бы и не хочется винить человека за то, что она с собой сделала, но сколько же проблем из-за ее выбора. Лучше жить. Всегда лучше жить. Ну, почти. Все-таки терпеть мучения на терминальной стадии неизлечимой болезни и врагу не пожелаешь.       Так я и размышляла, бегая то за иголкой с ниткой, то за ножом, то пытаясь нормально прокипятить инструментарий. Вот только сейчас я поняла, насколько важна для человечества дезинфицирующая жидкость. Здесь же, наверное, даже если рана не смертельная, можно откинуть копыта от заражения крови. Пиздец. Куда я попала? Как мне вернуться обратно?