Взрослые люди

— Что у тебя с Гермионой? — В каком смысле, Минерва? — В том самом, что она рассказала, как ты её использовал в своё удовольствие, а потом выбросил за ненадобностью. Ни один мускул на лице не выдал шок, испытанный Снейпом. Он закинул ногу на ногу, повёл плечами, ощущая каждой клеткой тела взгляд МакГонагалл, и хмыкнул: — Рассказала? Минерва поджала губы, неверяще качая головой. — Признаться, я до последнего сомневалась в том, что ты способен на подобное. — И что же уверило тебя в моём коварстве по отношению к миссис Грейнджер? — он покачивал бокалом из стороны в сторону, сосредоточенно наблюдая за игрой света на гранях. — Твоя реакция, конечно! — Да ничего же не было! — Вот именно, что не было, Северус. Ты так старался выглядеть незаинтересованным, что забыл одну маленькую деталь. — Твои фантазии смехотворны! — зло выплюнул Снейп. — Я не представляю, о чём ты говоришь. — О том, что ты вообще не отреагировал на мои слова. Я слишком хорошо тебя знаю, Северус. Не будь у тебя отношений с Гермионой, ты бы уже сыпал проклятиями в её и мой адрес, и, держу пари, заставил бы её присоединиться к нашей душевной беседе, чтобы в уничижительной форме высмеять эту наглую ложь. Снейп не мог поверить в то, что так банально прокололся! Либо старая кошка и вправду слишком хорошо его знает, либо он настолько раскис, что не сумел расслышать подвох в словах МакГонагалл. — Я не стану напоминать тебе, Минерва, что отношения двух взрослых людей не касаются третьего. Мы ни в коей мере не нарушали устав школы, соблюдали правила приличия и держали всё в тайне. По крайней мере до тех пор, пока миссис Грейнджер держала язык за зубами. В свете последних событий, я предпочту оставить за собой право не отвечать на твои вопросы. Собственно говоря, я вообще не имею ни малейшего желания обсуждать это недоразумение. МакГонагалл с возмущением смотрела на Снейпа, развернувшись к нему всем корпусом, и на одну короткую долю секунды ему показалось, что она перекинется в кошку и вцепится в лицо. — Северус Снейп! Я не могу поверить, что ты был так жесток к девочке! — К девочке? — он со стуком поставил бокал на столик и сузил глаза, смотря на Минерву злым взором. — А ты не забыла, моя дорогая, что эта девочка много лет назад достигла возраста согласия и вольна самостоятельно принимать решение о том, с кем, кхм, взаимодействовать? Не запамятовала ли ты, Минерва, что мы живем в современном мире, где секс не обязывает ни к чему, являясь лишь способом сбросить напряжение и получить удовольствие? И, наконец… — Ни у кого нет права разбивать сердце другого человека, Северус. Он уставился на МакГонагалл широко раскрытыми глазами, лишь краем сознания понимая, что каменная маска невозмутимости и безразличия рассыпается пеплом, обнажая, выставляя напоказ его уязвимость и ошеломление. — Все происходило по обоюдному согласию и ни в коей мере не затрагивало чувства, — зарычал он. — Это так по-гриффиндорски — давать определение ситуации, не разобравшись в ней, Минерва! Ни о каком разбитом сердце не может и речи идти! — Откуда тебе знать, ты, черствый сухарь! После всего, что ей пришлось пережить, она впервые что-то почувствовала. Что-то настоящее, живое. И это, чёрт возьми, не мои слова! А ты просто взял и растоптал это, уничтожил в её душе последнюю надежду на искренность, на взаимность. — Что «это»? — голос его не слушался, выдавая какие-то хрипящие звуки. — Это, Северус, любовь, но разве для такого бесчувственного человека, как ты, это что-нибудь значит? Как это по-слизерински — влюбить в себя бедную девочку, а потом вышвырнуть её из своей жизни! Снейп стиснул зубы что было сил, ощущая себя так, будто его раздавила огромная бетонная плита. Он не мог поверить услышанному. Гермиона в него влюбилась? В человека, который не имел на это никакого права, который ничем не заслужил такое чудо, который никогда бы не смог стать достойным её. — Нет, это не может быть правдой! — Снейп тяжело дышал, бессмысленным взором скользя по стенам кабинета, мебели, портрету Дамблдора, который с сочувствием смотрел на него. — Скажи, что это шутка! Она не может! Не такая, как она! Да и никто вообще не может полюбить меня! Снейп был в агонии. Внутри смешался такой коктейль чувств и эмоций, что он едва мог дышать. Что-то холодное коснулось его губ. — Это вода, Северус, пей! Он с трудом сфокусировался на стакане, что прижимался к его губам, и позволил себе сделать глоток. Прохладная вода прокатилась по пищеводу и ухнула в желудок, вызывая спазм. Снейп закашлялся и откинул голову на спинку кресла. — Я в порядке. По-матерински ласковая ладонь прошлась по его макушке, чуть сжала плечо и замерла на щеке. — Каждый достоин быть любимым, дорогой. Ладонь исчезла, и Северус, все ещё ощущая давно забытую материнскую опеку, открыл глаза. Минерва смотрела на него с грустной улыбкой. — Каждый, — эхом отозвался Снейп, — но не я. Не после того, что сделал… Он тяжело поднялся, опираясь на подлокотники, и направился к двери. В походке не было ни грамма той привычной уверенности, что всегда была его визиткой. Сейчас он выглядел древним стариком, раздавленным и опустошенным. Северус уже открыл дверь, чтобы уйти из кабинета Минервы, когда услышал тихое: — Мы все совершаем ошибки, Северус. Иногда нужно просто поговорить. Снейп медленно обернулся и посмотрел на МакГонагалл. — Разве я имею на это право? И что я ей скажу, Минерва? — едва слышно произнес он. — Пускай за тебя говорят твои чувства. — Но как? — Глядя в глаза, по-гриффиндорски.

***

— Миссис Грейнджер, зайдите ко мне сразу после обеда. Снейп практически пролетел мимо Гермионы, чуть притормозив, но не останавливаясь. — Куда? — Немного обескураженная, Гермиона застыла посреди коридора, пялясь в спину директора. Тот остановился, резко повернулся, и мантия, будто живая, взвилась вокруг ног и плавно опустилась до пола. — В кабинет, конечно. Хорошего дня, миссис Грейнджер. Он стремительно удалялся, а Гермиона недоуменно буравила его спину, пока не очнулась от изумления и не выкрикнула: — Зачем? — В два пополудни в кабинете, — донеслось из конца коридора, и темный силуэт скрылся из вида. — Черт бы тебя побрал! — В сердцах воскликнула Гермиона и прислонилась лбом к прохладной стене. За последнее время она сто раз поменяла своё отношение к директору. Впервые посетив Хогвартс после десятилетнего перерыва, Гермиона была настроена сражаться за право быть рядом с дочерью. Она помнила хмурого, вечно недовольного учителя, язвительного и мстительного. И хотя она уже давно не была той девочкой, на которую он нагонял ужас, липкий страх не отпускал её до самой последней секунды. Честно говоря, она и не надеялась на положительный исход беседы. В тот самый миг, когда Грейнджер уже была готова упасть на колени и умолять, Снейп проявил чудеса снисходительности, завершив диалог обещанием обдумать их ситуацию. А потом она получила сову с уведомлением о принятии в штат в качестве помощницы мадам Пинс. И вот тогда, впервые за многие годы, она испытала прилив сумасшедшей благодарности. И это было одно из первых ошеломляющих чувств по отношению к этому строгому, нелюдимому мужчине. Но, как оказалось впоследствии, далеко не последнее… Их такие странные отношения развивались стремительно. Гермиона долго не признавалась себе, что смотрит на него вовсе не как на работодателя, а как на мужчину. Особенно чётко Гермиона помнила тот самый миг в коридоре школы, когда она, расстроенная безуспешным лечением Элис, ревела, сидя на корточках у стены. А он просто прижал её к себе, окутал истинно мужской силой, оплел сильными руками — и она растаяла, растворилась в этих ощущениях. Но страх, панический, жуткий, вцепился в неё своими огромными щупальцами и пробрал до костей. Оттолкнула его и испугалась, но и тут Снейп повел себя не так, как она себе представляла. Объяснил свой порыв, извинился и ушёл, не подозревая, что одним простым движением перевернул её мир с ног на голову, изменил сознание, разбудил доселе неизвестные чувства и желания… Она сходила с ума. Стоило ей увидеть Северуса, как внутри все переворачивалось. От прожигающего взгляда кровь начинала бурлить в венах, вмиг вспоминались жесткие прикосновения, безжалостные губы, заставляющие позорно скулить от удовольствия, и яркость первого в жизни оргазма, совершенно неожиданно обрушившегося на неё. Гермиона сама себе казалась мухой в меду, которая всё глубже и глубже увязает в сладкой массе, не в состоянии выбраться из этой сладости. Она искренне надеялась, что влечение пройдет со временем. Но с каждым разом сердце колотилось всё сильнее, лицо горело огнём, а тело требовало разрядки. Она поняла, что окончательно пропала, в те несколько недель, когда Снейп вдруг резко отдалился, намеренно игнорировал и общался исключительно в рамках работы. Будь Гермиона чуть более сведуща в отношениях с мужчинами, она бы задумалась о таком явном пренебрежении с его стороны, но она отмахнулась от нехорошего предчувствия и предпочла реальности медовую сладость. Радость и предвкушение — вот что Грейнджер испытала, получив приглашение в кабинет директора. В тот вечер, ожидая Патронус Северуса, Грейнджер впервые позволила себе откровенную вольность в одежде. Ей хотелось удивить его, заставить с первого взгляда забыть обо всём на свете, услышать восхищенный комплимент и вновь отдаться его умелым рукам. Войдя в кабинет, Гермиона замерла в дверях, с тайным восхищением смотря на Снейпа, занятого своими делами. И вдруг осознала: он был всем тем, чего ей всегда недоставало в жизни. Тем сильным мужским плечом, на которое можно опереться в сложную минуту. Он бы заботился и оберегал вопреки всему… Влюбилась! Она в него влюбилась! Гермиона едва не убежала из кабинета, чувствуя, как паника охватывает её с ног до головы. Она всё смотрела и смотрела на Снейпа, пытаясь понять, как такое с ней могло произойти. Паника сменилась сумасшедшей радостью, теплота разлилась в душе, захотелось подойти и обвить его шею руками, прислониться щекой к макушке и замереть во времени и пространстве. А потом её мир вновь перевернулся. После несправедливых слов горечь и обида затопила всё её существо. Первым порывом было вскочить и рассказать ему всё от а до я. О злосчастном бале в честь победы, о Роне, о баре и тех ублюдках в подворотне. И о жизни внутри себя, которую она всеми силами пыталась уничтожить. Разве теперь Гермиона могла сказать Снейпу, что впервые в жизни почувствовала ту самую страсть, которую так красочно описывают в романах? Разве признается, что совершенно не способна рационально мыслить, стоит ему появиться в поле её зрения? Разве сможет когда-нибудь рассказать, как два долгих часа провела у его двери, борясь со стыдом? Вот так запросто прийти к мужчине и предложить себя! Гермиона чувствовала, как её самооценка, поднявшая было голову впервые за долгую жизнь, слетела в самый низ, под плинтус. Сама по себе она никому не нужна. Всего лишь плоть, которую использовали и выбросили, когда та перестала быть интересной. А она, как последняя дура, влюбилась, хотя и годна разве что для быстрого траха в пыльных подсобках да укромных уголках! Ах да, ещё в гребаной совятне!!! Разум вопил о неправильности происходящего, а женщина внутри неё изнемогала от необходимости быть желанной, любимой. Гермиона помотала головой и закрыла лицо руками. Когда, во имя всего святого, её жизнь успела превратиться в такой фарс? Ей пора прекратить думать о всяких глупостях и сосредоточить всё внимание на Элис. Та последнее время была угрюмой и несговорчивой, запиралась в спальне и не разговаривала с ней. Возможно, отсутствие результатов очередной терапии убило в ней всякую надежду когда-нибудь встать с инвалидного кресла, а может быть, новая обстановка угнетала. Да ещё и эти придирки мальчишки-слизеринца! Гермиона дождалась окончания урока трансфигурации и с улыбкой встретила дочь, что выехала на своей коляске ей навстречу. Она была в компании лохматого мальчишки — Гарольда Апндэйла, который что-то оживлённо ей рассказывал. — Элис, привет, дорогая. Девочка перестала улыбаться, нахмурилась и сжалась. — Я догоню тебя, Гарри. До встречи. Мальчишка пожал плечами и скрылся из виду. Гермиона попыталась взяться за поручни коляски, но та резко свернула в сторону. — Что ты здесь делаешь? — прошипела девочка. — Решила встретить тебя после уроков и предложить погулять, — обескураженная такой злостью, произнесла Гермиона. — Не надо меня караулить, прекрати меня опекать. Зачем ты вообще приехала сюда? Мало, что я ненормальная, так тебе надо постоянно это демонстрировать своим идиотским присутствием? — Юная леди, попридержите язык, — раздалось совсем рядом. Директор, нереально высокий в своей черной мантии, со скрещёнными на груди руками, выглядел устрашающе, замерев подле Гермионы. — А то что? — со слезами на глазах воскликнула Элис. — Снимете баллы, накажете отработкой, выгоните из школы? Не выйдет! Я инвалид, и даже в магическом мире есть закон о защите таких уродов, как я! Вам не под силу от меня избавиться, директор. Гермиона потеряла дар речи. — Вы совершенно правы, мисс Грейнджер. Закон о защите прав инвалидов детства гласит, что любое государственное учреждение обязано предоставить условия льготного пребывания, обучения или труда, но нигде в данном законе не упоминается, что вышеупомянутые личности имеют право использовать оскорбительный тон в отношении кого бы то ни было. Полагаю, данный пункт вполне даёт мне право на снятие десяти баллов с Рейвенкло за грубость представителю педагогического состава. — Как ты посмела привести сюда ЕГО? Я ненавижу тебя, слышишь? Лучше бы я утонула тогда, чем жить так, как сейчас! Элис кричала, слезы ручьем лились из глаз. Гермиона бросилась к девочке, упала на колени и прижала её к груди. — Никогда не говори так! Если бы не было тебя, я не знаю, зачем мне ещё нужно было бы жить. Я люблю тебя, моя девочка! — Ты лгунья! — выкрикнула Элис. — Ты говоришь это специально, чтобы все подумали, что тебе на меня не наплевать. Чтобы ОН подумал, какая ты отличная мать! Ты меня ненавидишь, ты хочешь от меня избавиться! — Достаточно! Грозный, пугающий баритон прорезал воздух коридора, и Гермиона с девочкой замерли. Снейп, хмурый и злой, смотрел то на одну, то на другую и, кажется, о чём-то размышлял. — Моей матери давно нет на этом свете, но если бы мне довелось еще раз увидеть и услышать её, я стоял бы на коленях, я бы уверял её в своей любви, я бы всё отдал за то, чтобы посмотреть в её глаза еще раз и услышать, как сильно она меня любит! Вы разбиваете вашей матери сердце снова и снова своими жестокими словами. Вам пора вырасти, юная леди, и подумать о ком-то, кроме себя. Возможно, это поможет вам преодолеть недуг. То, как ваша мать любит вас, не может сравниться ни с чем иным. Вы не имеете права сомневаться в этом, Элис. Он ушел, а мать и дочь еще долгое время смотрели в пустоту коридора, ошеломленные и потерянные.

***

Гермиона всегда считала себя смелой, храброй. Но даже верхом на драконе, вспарывающем своей рогатой башкой башни Гринготтса, ей не было настолько страшно, как сейчас, перед дверями кабинета директора. Казалось, будто внутри ворочается скользкий ком червей, то подкатывая к горлу, то вновь падая в низ живота. Хотелось сложиться пополам и забиться в самый темный угол вселенной, чтобы не видеть и не слышать, а главное — не чувствовать дикую смесь эмоций, что разрывают её изнутри. Сердце отстукивало бешеный ритм, в висках пульсировало. Молодая женщина сделала глубокий вдох, прикрыла глаза и медленно выдохнула. Что бы с ней ни происходило, Снейп не должен ничего заподозрить. Она поймала себя на мысли, что практически ненавидит его за то, как он умело разбудил в ней женщину. Разбудил и бросил! И что делать со всем этим теперь, Гермиона не представляла. После того, что сотворили те подонки, Грейнджер не искала отношений. Лишь где-то в глубине души желала опереться на сильное плечо, положить голову и отдаться в крепкие мужские руки. Хоть немного снять груз ответственности, почувствовать себя женщиной... В то жуткое время она все чаще ловила себя на мысли, что хочет вечно быть той лохматой девчонкой, которая опиралась на два мальчишеских плеча, делясь бедами и радостями и безоговорочно доверяясь. Её мальчишки... В какой момент отношения детей перерастают во взрослые игры? Если бы она была чуть прозорливее, чуть умнее и дальновидней, то сумела бы распознать первые звоночки надвигающейся катастрофы. Она по сей день не могла вспомнить, как оказалась зажатой между ледяной стеной одного из коридоров Министерства и уже совершенно не детским телом Рональда. Запах крепкого алкоголя вызывал рвотные позывы, шершавые ладони, тискающие её под юбкой, причиняли боль. Он что-то бормотал на ухо, слюнявил мочку, кусал шею, а она стояла, ошарашенная и напуганная его касаниями, и едва не теряла сознание. Момент просветления наступил, когда Гермиона испытала жуткую боль от проникновения грубых пальцев. Тут будто обухом по голове стукнуло, и она принялась с неистовством львицы царапаться и кусаться, лягаться, пытаясь попасть между ног насильнику. Это был не тот Рон, которого она знала много лет, это был совершенно незнакомый дикарь, которым владели лишь инстинкты. Она расцарапала его лицо, умудрилась заехать по яйцам и сумела вырваться. Гермиона слышала ругательства в свой адрес, но не останавливалась, хотя силы были на исходе. Она вылетела на улицу и перевела дыхание. Слезы потоком полились из глаз, тело предательски задрожало, требуя отдыха, успокоения. Слова Рональда бились в мозгу. «Даже Хорьку дала, а мне нет?» Гермиона забилась в какую-то телефонную будку и закричала. Горько, надрывно. Истерика всё не прекращалась. Её так сильно трясло, что она осела на пол, съёжилась, обхватив себя руками и принимаясь качаться из стороны в сторону. «Тебя же и Гарри трахал тогда в палатке!» Гермиона стиснула ноги, фантомно ощущая грубые пальцы внутри себя и чувствуя боль от проникновения. «И Крам, и МакМиллан! Всем, блядь, можно, кроме меня!» Слезы закончились, пришло опустошение, навалилось безразличие. Она просто аппарировала в Лондон, даже не помышляя о том, чтобы вернуться к празднованию победы. Для неё на сегодня всё закончено. Как же она оказалась неправа… Выплыв из омута воспоминаний, Гермиона открыла глаза и уставилась на дверь директорского кабинета. Сколько она тут простояла? Она давно не вспоминала те события, благодаря помощи психотерапевта, к которому ей пришлось прибегнуть после осознания, что самостоятельно она не справится со всем этим. Все это она прожила, пережила и отпустила. Взглянув на наручные часы, Гермиона поняла, что прошло всего лишь несколько минут с момента, как она очутилась у горгульи и поднялась по ступеням вверх. А казалось, пролетела целая жизнь… Гермиона расправила плечи, приложив ладони к пылающим щекам. Взяв себя в руки, молодая женщина поправила мантию, сделала несколько пассов волшебной палочкой, приведя лицо в порядок, и постучалась. — Входите, Гермиона.