Любовь и в самом деле, как ничто другое, способна время от времени переворачивать всю жизнь человека. Но вдогонку за любовью идет и кое-что еще, тоже заставляющее человека вступать на стезю, о которой никогда прежде и не помышлял. Это кое-что зовется «отчаяние». И если любовь меняет человека быстро, то отчаяние — еще быстрей.
Пауло Коэльо
Дилан О’Брайен всегда умел держать эмоции под контролем — таково неотъемлемое требование профессии. Вопреки стереотипам, практически все актёры безупречно контролируют свои чувства за пределами съёмочной площадки, пропуская каждое из них через призму реальности. В противном случае, очень легко сойти с ума от переизбытка вспышек в подсознании. Но что-то давно пошло не так, и самообладание парня дало трещину где-то ровно посередине, потому что больше Дилан не чувствует себя хозяином собственных эмоций. Каждый новый глоток, каждая новая открытая бутылка виски всегда выжигали из него всю боль: физическую — после перенесенной травмы и многомесячной реабилитации, душевную — после расставания с Бриттани. Так было заведено, так было привычно, но любое, любое лекарство рано или поздно перестает действовать при чрезмерном употреблении. Родители всегда говорили маленькому Дилану, что любовь нельзя спланировать, нельзя предугадать. Любовь неожиданно подкрадывается со спины и впивается длинными пальцами в позвоночник, пуская корни по всему телу. «Однажды, сынок, ты влюбишься, и влюбишься по-настоящему». — Как это — по-настоящему, пап? — спрашивал одиннадцатилетний кареглазый паренек, запивая шоколадное мороженое горячим чаем. — Ты узнаешь, когда придет время. Настоящее чувство не оставит тебе шанса быть обманутым. Действительно: не оставит. Пустая бутылка выпадает из руки, и в голове мелькают образы, вызывая тупую боль в затылке. Вот он помогает ей умыться, аккуратно, отчасти трепетно прикасаясь влажными пальцами к горячей коже. Она мило сопит во сне, то и дело закусывая нижнюю губу и ежась от прохлады ночного Лос-Анджелеса. Стараясь её не разбудить, аккуратно накрывает одеялом, в которое та сразу же заворачивается, как маленький котёнок. Щелчок подсознания переносит на восемь часов вперед, и вот она затыкает его поцелуем, впиваясь губами в разгоряченную плоть, и в этом порыве столько немого отчаяния и попытки излечить свою больную душу, что он не может сопротивляться своим демонам. Еще секунда — и он подчиняется им окончательно, резко входит, и теперь она стонет с ним в унисон, разбивая его на осколки, стонет под ним, вцепившись в сильную ладонь и раздирая ноготками спину, желая получить его всего, прямо сейчас, без остатка и компромиссов. Вот она в слезах умоляет его прервать мучительно сладкую пытку, выкрикивая в полуоткрытые губы его имя снова и снова. Укутывается в него, как в то самое одеяло, и, поджав пухлые губки, ни за что не хочет его отпускать, как что-то эфемерное. «Вот оно, настоящее, пап» — в темноту комнаты шепчет кареглазый парень, сжимая в руке уголок подушки и подавляя в себе непреодолимое желание завопить от безысходности.***
Часто случается, что собственные мысли травмируют людей сильнее, чем они того заслуживают: так устроено наше подсознание. Человек продолжает прокручивать в голове ненавистную картинку снова и снова в надежде излечиться, но тем самым лишь причиняет себе невыносимую боль. Родной и такой чужой одновременно образ плотно отпечатался на внутренней стороне его век, поэтому Дилан больше не закрывает глаза надолго, чтобы не окунаться в изумрудный омут вновь.Что я сделал не так?
***
Напоминание на телефоне с ярлыком «вечеринка» будит его в четыре часа после полудня. Чертовы вечеринки. Шелли не смогла приехать на официальный показ и посчитала это огромным упущением, поэтому ей в голову пришла гениальная, как считали она и Тайлер, мысль устроить свой собственный «вечер прощания» в узком кругу. Через двадцать минут раздаётся звонок, и Дилан, услышав бодрый голос Поузи, фыркает в трубку. — Ну наконец-то! Приятель, какого черта, я до тебя неделю дозвониться не мог! Надеюсь, ты помнишь про вечер? В девять у Шелли. Собственно говоря, глупо не воспользоваться возможностью вытравить из головы идиотские мысли хотя бы на несколько часов. — И давно ты заделался личным секретарем Шелли? Самым безобидным тоном поинтересовался О’Брайен и подавил в себе смешок. Недоконспираторы. Тайлер на другом конце провода засопел и, кинув что-то вроде: «Вечером разберусь с тобой», бросил трубку.***
Побритый, в неизменном свитере и светлых брюках, Дилан распахнул дверь и замер в нерешительности. Первый глоток свежего воздуха за последние десять дней живительной прохладой наполнил легкие, и от яркого солнечного света парню пришлось зажмуриться. Вечеринка через несколько часов. Пора привести мысли в порядок. Пора учиться жить заново.***
Дом Шелли Хенниг
— Нас будет трое? Парень в недоумении смотрит на друзей, потому что вечеринка из трех человек даже в его понимании вечеринкой называться не может. Теплый свет трех светильников заливает просторную гостиную, играя бликами на бежевых поверхностях. Тайлер и Шелли стоят перед ним простые, одетые по-домашнему, а в глубине комнаты играет тихая музыка, находя в подсознании необъяснимый отголосок. Хенниг неопределенно пожимает плечами. — Было бы четверо, если бы Холл вернулась, но она даже на звонки не отвечает. Где-то в районе ребер болезненно сжимается: то ли от знакомых четырех букв, то ли от наигранно беззаботной интонации. Дилану приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы внешне оставаться невозмутимым — он дал себе слово. Мелодичный звонок в дверь разливается по квартире, разряжая обстановку, и Шелли уходит в холл. — Так мы все-таки ждем кого-то? Дилан пытливо смотрит на друга, но Поузи проявляет нездоровый интерес к стоящим на столе четырем бокалам и пропускает вопрос мимо ушей. Дверь распахивается, и Дилан, боковым зрением увидев человека рядом с Шелли, мысленно ставит жирный крест на своих хлипких надеждах провести вечер спокойно. Светлые волосы, кожаная куртка, знакомые ботинки — совпадения быть не может. Разумеется, она ведь близкая подруга Шелли, неужели он и правда рассчитывал, что её здесь не будет? — Не дай бог я узнаю, что вы решили примерить на себя роль матери Терезы и нас помирить, — шипит парень, хватая друга за локоть и оттаскивая его в дальний угол кухни: так, чтобы из гостиной их видно не было. — Эй, дружище, выдохни, — Поузи поднимает вверх руки в примирительном жесте, — Шелли переживает за нее, а я переживаю за тебя, только и всего. Почему бы вам просто не поговорить? — Твою мать, — кулак впечатывается в стену где-то недалеко от головы Тайлера, и тот от неожиданности вздрагивает, — почему в этом мире никто не спрашивает, что нужно мне? В животе что-то обрывается, и с ног до головы накрывает безудержная ярость с горькими отголосками отчаяния. — Ты знаешь, почему мы расстались? Ты знаешь, почему я переживаю? Спокойный, до боли в ушах спокойный тон не выдает ровным счетом никаких эмоций. — Ты ни черта не знаешь, Тайлер. Дилан тихо отчеканивает каждое слово, молясь, чтобы хотя бы одна десятая часть вложенного в него смысла достигла ушей возомнившего себя вершителем судеб Поузи. Не желая ловить на себе виноватый взгляд щенячьих глазок, он поворачивается и выходит в гостиную. За окном окончательно стемнело, и от этого кажется, что свет в помещении стал ярче. Бриттани, увидев его, опускает глаза в пол и принимается тщательно рассматривать каблук ботинка. Такой привычный ему запах электричества повисает в воздухе, и парень нервно смеется, запустив пальцы в волосы. Он чувствует себя героем плохо прописанного сценария второсортной комедии — такими нелепыми являются действия окружающих, таким искуственным кажется все вокруг. — Здравствуй, Бриттани, — галантно протягивает руку и делает такой четкий акцент на последнем слове, что девушка подпрыгивает. Вот теперь вечеринка обещает быть незабываемой.***
— Я пыталась дозвониться до тебя. Бриттани прерывает неловкое молчание. Девушка сидит напротив на барном стуле и нервно теребит в руках край туники. — Что-то срочное? — Дилан спокоен настолько, насколько позволяют его состояние и рой мыслей в голове. Шелли и Тайлер ушли в комнату и оставили их вдвоем на кухне. О’Брайен устал злиться: его эмоции попросту иссякли. Так перегорает последняя спичка. Он согласен играть в эту игру, но на этот раз играть они будут по его правилам. — Я не могу без тебя. Парень вскидывает брови: первый ход сделан. Он до боли впивается ногтями в подушечки пальцев, пытаясь унять дрожь в теле. — Какой реакции ты ждешь от меня? Делает ответный удар, и противника откидывает на два поля назад. — Дилан, почему ты ушел? Почему ты так говоришь? Ведь ты по-прежнему меня любишь, я знаю. Он нервно смеется и утыкается лицом в ладони. Неужели ты так ничего и не поняла, бедная малышка Бриттани? — Ну же, Дил, не молчи, — та поднимает на него свой кристально чистый взгляд, и на мгновение отголоски прежней, родной Бриттани Робертсон пробиваются сквозь истерзанную оболочку. Не дождавшись ответа, девушка поправляет спутанные волосы и приподнимается. — Что ж, тогда скажи, что действительно хочешь этого, и я навсегда уйду из твоей жизни. И она уверена, что он не скажет. Я хочу этого. — Я действительно этого хочу. Я хочу, чтобы ты ушла. Он закусывает губу и ставит шах и мат, прерывая игру и выходя из нее непобежденным. Бритт как-то неестественно спокойно улыбается и дотягивается до его уха губами. — Ты правда думаешь, что ты незаменимый, О’Брайен? Незаменимых людей не существует. Через две минуты раздается легкий стук входной двери, и в кухню влетает растрёпанная, ничего не понимающая Шелли. Ты не права, Бриттани. Вот в чем наше с тобой главное различие. Есть люди, которых заменить нельзя, есть люди, за которых стоит бороться. — Шелли, что именно тебе сказала Холл, когда звонила в последний раз?