Point of view

Услышав щелчок открывающегося дверного замка, Мартин почувствовал, как волна необъяснимого страха охватила его. Несмотря на поздний час, уснуть он никак не мог, мучаясь различными мыслями, которые после недавнего разговора с Освальдом не давали покоя. Хотя простым разговором это было сложно назвать, скорее уж то была настоящая словесная взбучка. Коболпот появился на пороге съемной квартиры вечером, и вначале его визит не предвещал никакого скандала. Но потом, когда они вдвоем сидели за столом, попивая горячий чай, Освальд вдруг прервал их привычную идиллию одним вопросом, в ответ на который Мартин, конечно, солгал, потому что не собирался нарушать свое обещание. «Как ты можешь обманывать меня? Разве наша прошлая ссора не научила тебя хоть чему-то? Я знаю, что ты просто прикрываешь этого ублюдка! Боже, ты хоть осознаешь, какой опасности подвергал себя все это время?» — Освальд кричал на него как настоящий родитель сильно расстроенный поведением своего несносного ребенка. Хотя Мартин прекрасно осознавал свою вину перед человеком, который действительно переживал за него, он все равно пытался оправдаться, но выходило не слишком хорошо. Прежде чем уйти, Освальд забрал у него ключи, запретив даже пытаться совершить побег через окно, потому что в этом случае наказание будет по-настоящему суровым. После этого мальчик остался один, наедине со своими тревожными переживаниями. Неторопливые шаги, доносившиеся из прихожей, заставили Мартина подняться с кровати. Пробираясь на цыпочках к коридору он думал о том, что если вдруг увидит вернувшегося опекуна, то постарается как можно быстрее вернуться в свою комнату и притворится спящим. Ему не хотелось продолжать неприятный разговор именно сейчас. Но на самом деле этим полуночным гостем был вовсе не Освальд. Едва увидев знакомый силуэт во мраке гостиной, парнишка бросился к нему. Джером с трудом смог устоять на ногах, когда Мартин крепко обнял его, уткнувшись лицом в груди и не желая отпускать. — Воу, тише, тише, дружок, — Валеска приобнял мальчишку за плечи, потрепав ладонью кучерявую макушку, — Все в порядке, это всего лишь я. Едва слышные всхлипы из-за царившей в квартире тишины звучали слишком громко. Спустя несколько молчаливых минут, Мартин все же нашел в себе силы поднять взгляд, хотя ему и было стыдно смотреть в чужие глаза сейчас, когда слезы все еще душили его. Он вспомнил о том, что блокнот с ручкой остались лежать на прикроватной тумбе, и поэтому поспешил забрать их. Быстро вернувшись в комнату, Мартин начал торопливо выводить слова на бумаге, пока Джером, уже успевший включить настольную лампу на столе, с легким смятением наблюдал за ним. При свете мальчик смог отчетливо увидеть на лице Валески следы запекшейся крови, оставшейся от свежих побоев, переходящих в ужасные синяки. Он едва смог удержаться от того, чтобы вновь не разрыдаться. «Прости меня! Освальд обо всем узнал, но я ничего ему не говорил! Он был очень зол, забрал ключи и запретил выходить. Я боялся, что с тобой может что-то случиться!» Без лишних слов Джером теперь уже сам обнял Мартина. — Успокойся и прекрати плакать. Тут вовсе нет твоей вины. «Просто я думал, что ты… Я боялся, что ты больше не захочешь меня видеть, подумав, что я тебя предал! Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня! Кроме тебя и Освальда у меня больше никого нет, я не хочу больше терять близких людей!» — Боже, Мар-Мар… — Валеска постарался скрыть волнение, охватившее его, пока взгляд торопливо скользил по строкам, — Перестань. Ты совершенно ни в чем не виноват. И уж тем более, я бы никогда не стал подозревать тебя в предательстве или бросать тебя. — после недолгой паузы он посмотрел в его глаза с улыбкой. — Да и разве эти крошечные царапины смогут испортить мою красоту? Немного успокоившись, Мартин смог улыбнуться. Услышав привычный шутливый тон Джерома, он испытал облегчение, понимая, что тот действительно не держит на него ни капли обиды. — На самом деле Оз собирался вышибить мне мозги, но, ты же знаешь, как мастерски я умею договариваться с людьми. Так что наш конфликт можно считать временно исчерпанным. — Итак, прежде чем остатки твоего серого вещества окрасят эту стену, послужив кормом для крыс, мне хочется задать один простой вопрос: что ты сделал с Мартином? — Освальд, нетерпеливо притопывая ногой, зарядил патроны в барабан револьвера, неспешно направляя его дуло в лоб Валески. — Знаешь, когда мы познакомились, я спросил у него почти то же самое насчет тебя, — облизнув верхнюю губу, Джером ухмыльнулся, — Все таки мне не хотелось верить в то, что мой дружище Ози на самом деле можешь быть педофилом. Патологическое отсутствие инстинкта самосохранения в очередной раз играло с Джеромом злую шутку. Серьезность ситуации дошла до него только в тот момент, когда Кобблпот уже положил палец на курок. — Да ладно тебе, Пинги, неужели ты думаешь, что я мог бы причинить вред моему маленькому приятелю? После этих слов лицо Освальда исказилось гримасой отвращения. — Ты самый отвратительный ублюдок из всех, кого я встречал! — увидев темную решительность в его глазах, Джером, понимая опасность своего весьма шаткого положения в данный момент, все же решился сказать обо всем начистоту. — Послушай, если бы я действительно хотел причинить вред этому ребенку, то давно бы уже сделал это. Разве не легче избавиться от потенциальной жертвы сразу? И даже если бы мне так сильно хотелось помучить его, все обстояло бы куда более серьезно, ты ведь знаешь, — проблеск задумчивости в затуманенном гневом взгляде выглядел весьма обнадеживающе. — К тому же, ты ведь уже в курсе того, что произошло? — продолжил Джером, — Разве есть смысл подрывать самого себя? И даже если бы все это было часть какого-то плана, которого у меня нет, стал бы я при этом спасать пацана, которого мечтал замочить? — Дело не только в этом. — Освальд не спешил отказываться от своей решимости, — Мне прекрасно известно о том, что недавний балаган с безумной готэмской шайкой твоих рук дело. — Не знал, что теперь тебя так сильно волнует мирная жизнь нашего любимого городка, — Валеска не смог удержаться от откровенной насмешки. — Хочешь опять наняться в общественные деятели? — Мои дела не касаются таких ничтожеств! — пренебрежительно выплюнул Пингвин, продолжив с тем же яростным напором: — Ты стрелял в Гордона, и это из-за тебя он оказался на волоске от смерти! Повисшая пауза заставила Джерома прийти к странной догадке, от которой на его лице расцвела коварная усмешка. — Боже мой, неужто это действительно то, о чем я подумал? — хватило всего одного отведенного в сторону взгляда Кобблпота, чтобы понять, что ход мыслей Валески был правильным. Даже несмотря на то, что его лицо все ещё вжимали в кирпичную стену, Валеска все же смог найти силы на заливистый гулкий смех. — Хах, а я ведь так надеялся, что старина-детектив опять сойдется с той докторшей, как там её… А, точно, Томпкинс! — продолжая посмеиваться, Джером мечтательно закатил глаза, — Они были моей любимой парочкой. Но, похоже, теперь мне придется переживать за отношения Птички и самого честного полицейского в этом городе! — Заткни свой ублюдочный рот! Или я сам это сделаю! — в бешенстве вскрикнул Освальд. — Но сейчас все это не важно, потому что есть одна веская причина не разукрашивать этот прекрасный грязный асфальт моими мозгами, друг, — тон голоса Джерома вновь стал предельно серьезным. — Судя по скудным крупицам информации, имеющимся в моем распоряжении, ко всей этой истории может быть причастна одна наша общая знакомая и любительница кошачьего корма, которая, как мне известно по слухам, ни делает абсолютно ничего просто так, без указки её подруженьки Барбары, — он вопросительно приподнял бровь. — А какие отношения связывают тебя с этой дамочкой? Пингвин только успел открыть рот, но Джером не дал ему сказать и слова, продолжив свою речь. — Правильно! Статус «готовы перегрызть друг другу глотки», не слишком-то тянет на теплые приятельские отношения. Так что, если подумать, можно прийти к выводу о том, что тебя вся эта ситуация тоже может касаться. Вернее сказать, ты к ней имеешь самое прямое отношение. — Я знаю о ней не меньше твоего, и могу точно сказать, что даже если Барбара и держит на меня обиду, то она никогда не станет действовать так непродуманно и грубо. Это не её стиль, прокрадываться в дома и подкладывать бомбы, — пренебрежительно выплюнул Освальд, — ну уж нет. Она любит эффектные зрелища, и скорее предпочтет картинно вырезать мне сердце, чем пользоваться такими дешевыми приемчиками. — Подлую месть она любит ничуть не меньше, чем все тобою вышеперечисленное, — мрачная улыбка на миг промелькнула на лице Джерома. — Мартин рассказал мне о том случае, когда тебе пришлось сымитировать его смерть, чтобы уберечь от посягательств этих поехавших сучек. Как бы хорошо ты не пытался замести следы, Барбара все равно могла разнюхать правду и решить завершить начатую вендетту. Несмотря на кипящую внутри злобу, Освальд все же не смог слепо игнорировать факт того, что в словах Валески действительно было здравое зерно. В сумбуре последних двух дней у него совершенно не было ни времени, ни сил для того, чтобы размышлять о мотивах и причинах случившегося. Единственным, что двигало Коболлпотом, было желание расправиться с рыжим ублюдком. Видя задумчивое сомнение на чужом лице, Джером тяжело вздохнул, не сумев, а может быть даже и не желая скрыть свои истинные эмоции. — Может быть это прозвучит смешно, или даже нелепо, в какой-то степени, но я бы никогда не причинил вреда этому пацану, уж поверь. И если эти ублюдки действительно пытались убить его, то я собираюсь выследить их и самолично выпотрошить на городской площади. — чувствуя, как хватка слегка ослабла, Джером приподнял голову, смотря прямо в глаза Освальду. — Но без твоей помощи мне не удастся подобраться к ним. Переведя взгляд на Виктора, Пингвин легким кивком головы дал ему знак, и киллер тут же убрал руки, освободив Валеску от захвата. — И что же ты предлагаешь? Собрать всех, кто имеет на меня зуб, и привести к тебе? В таком случае это будет как минимум половина нашего славного города, — в голосе слышалась неприкрытая издевка, смешанная с досадой. — Пока тебе ничего не нужно делать, — потирая затекшие запястья, Джером недовольно глянул в сторону Зсасза, — Но как только блонди будет у меня на крючке, понадобится твоя помощь. Сам я не смогу выманить её из их логова. Однако, если дело будет касаться великой птичьей персоны, она тут же без раздумий примчится куда угодно, лишь бы не упустить возможности насолить тебе. И тогда я лично позабочусь о том, чтобы она никогда больше не смогла даже подумать о том, чтобы тронуть Мар-Мара и пальцем. А уже после этого можешь делать со мной, что захочешь. — Неужели ты так просто позволишь себя прикончить? — Только если дашь мне отомстить этим мразям. Глупо полагать, что тот, кто уже один раз отбросил коньки, будет бояться смерти. — Валеска с гордой улыбкой указал на самого себя, ухмыляясь. Слова Джерома смогли немного успокоить мальчика, однако Валеска, все ещё видевший печаль в этих огромных милых глазах, чувствовал свою вину за то, что заставил его волноваться. Заметив приоткрытое окно, он бегло оглядел темную комнату. — У тебя случайно нет большого полотенца и пары пледов? Немного подумав, Мартин тут же рванул в свою комнату. Все нужное нашлось довольно быстро, однако парнишка понятия не имел, зачем им могут понадобиться эти вещи. — На улице все еще достаточно прохладно, — ответил Джером, заметив его вопросительный взгляд. «Но ведь Освальд запретил мне выходить из квартиры. Если мы уйдем куда-то далеко, он точно об этом узнает!» — А кто сказал, что мы вообще собираемся куда-то уходить? — игриво уточнил Валеска, ставя ногу на подоконник. Пожарная лестница оказалась достаточно прочной, так что подняться по ней на крышу не составило особого труда. Джером оставил его одного буквально на двадцать минут, чтобы после вернуться с двумя большими картонными пакетами, от которых вкусно пахло картофелем фри. — Я ведь уже давно обещал сводить тебя на пикник, — улыбнувшись, Валеска заботливо накинул на тонкие детские плечи пушистое покрывало. Ответная улыбка озарила мальчишеское лицо, и они обо принялись уплетать ещё не успевший остыть жареный картофель с кетчупом и хрустящие пирожки со сладкими ягодами. Ночь едва близилась к рассвету, и на небе, среди проблесков между черными облаками, словно кусочки лоскутного одеяла, проглядывались мерцающие звезды. — Хей! Видишь? — вытянув руку, Валеска указал на одну яркую звезду, — Это Поллукс, а рядом с ним, — он чуть сместил указательный палец на соседнюю звезду, такую же сияющую и заметную, как и первая, — Кастор. Если провести от них линию, и соединить, получится созвездие, под названием близнецы. Мартин завороженно смотрел на небосвод, любуясь холодными бликами сияющих звезд. «Так красиво… Откуда ты столько знаешь об этом?» — Брат часто рассказывал мне о звездах в детстве. Заметив едва прикрытую горечь в глазах своего друга, Мартин смущенно отвел взгляд в сторону. Он знал обо всем, что произошло между Джеромом и его братом. Еще в самом начале их знакомства Валеска рассказал ему о том, как самый родной человек в прошлом предал его. И хотя он сам упорно пытался отшучиваться и делать вид, будто эта давнишняя история уже ничего не значит, Мартин чувствовал, как на самом деле Джерому было больно вспоминать обо всем. Повисла неловкая тишина. Каждый думал о чем-то своем, ровно до того момента, как Джером, наконец, не прервал воцарившееся молчание. — Не сочти за грубость, но я давно хотел спросить тебя кое о чем. На бумаге был тут же нарисован знак вопроса. — Я ведь, на самом деле, толком ничего не знаю о тебе. Скажи, почему ты оказался в приюте? Во взгляде Мартина промелькнула нерешительность. — Если не хочешь, можешь не говорить. Все-таки это достаточно серьезная тема, и мне не хочется лезть к тебе в душу, если ты пока не готов рассказывать об этом. «Нет». Немного погодя, мальчик продолжил свою фразу: «Все в порядке. Просто мне еще никогда не приходилось рассказывать обо всем, что случилось. Даже Освальд пока не знает всей правды.». Валеска невольно почувствовал прилив некой гордости из-за того, что смог заслужить такое доверие. «Только не думай, что мой рассказ будет коротким». — Ничего страшного, — сказал Валеска, вглядываясь вдаль, — У нас впереди еще целая ночь. Тот день, когда женщина по имени Тереза Коу во второй раз стала мамой, она легко могла назвать одним из самых счастливых в своей жизни. Первым же, был день рождения её дочери Марии. От мужа, ушедшего несколько месяцев назад, у нее осталась только фамилия, поскольку все материальные напоминания о себе он унес с собой, не оставив супруге и детям даже старого, периодически не работающего холодильника. Оглядываясь назад Тереза никак не могла понять, как человек, которого она преданно любила на протяжении почти десяти лет, мог оказаться таким отвратительным эгоистом? Разве не он в дни ушедшей юности так страстно убеждал её выйти за него, обещая сделать самой счастливой? И не ему ли так сильно хотелось иметь настоящую, полную семью, что на первом же году совместной жизни убедил возлюбленную родить ребенка, хотя на тот момент им двоим едва удавалось сводить концы с концами, ютясь в крошечной комнатушке на окраине Нерроуз? Каждый год муж убеждал её в том, что совсем скоро все наладится, однако эти пустые обещания были единственной стабильной вещью, которой он вообще мог похвастаться. Но Тереза была терпелива, и каждый раз, возвращаясь домой после очередной двенадцатичасовой смены, она молчала, не пытаясь высказать своего разочарования ленью мужа, который тратил все свободное время на просмотр телевизора и распитие дешевой выпивки. Когда жена сообщила ему, что ждет еще одного ребенка, он не был расстроен или обрадован. Просто сказал, что не хочет ещё сильнее усложнять себе жизнь, и на следующий день ушел, оставив только невыносимую пустоту и ощущение того, что его и вовсе никогда не было в жизни Терезы. И пускай ей было ужасно тяжело в последние месяцы, один единственный взгляд ясных глаз новорожденного сына, смог убедить Терезу в том, что все это было не напрасно. Теперь ей предстояло упорно трудиться не только для Марии, но и для Мартина. Все немногочисленные знакомые невольно восхищались её упорством, не понимая, как хрупкой женщине удавалось тянуть на себе такую ношу, хотя на самом деле секрет Терезы был довольно прост — каждый раз, когда хотелось опустить руки, перед глазами вставала лучезарная улыбка дочери и пронзительный взгляд сына, и тогда она вспоминала о том, ради чего вообще продолжала жить на этом свете. Мартин был совершенно не похож на старшую сестру. В отличие от нее, он рос тихим и спокойным, практически никогда не капризничал, даже если маме приходилось во многом ему отказывать. Правда иногда Терезу беспокоила его молчаливость, ведь сын начал говорить довольно рано, и, по её представлениям, должен был быть достаточно говорливым, однако все вышло совсем наоборот. Даже со своими сверстниками он общался не слишком охотно, но Тереза успокаивала себя, думая, что это со временем пройдет. Иногда она могла несколько дней не видеть своих детей, оставляя их под присмотром пожилой соседки-эмигрантки, пока сама пропадала на работе. Ей было меньше тридцати, но из-за нелегкой жизни в длинных темных волосах уже появились седые пряди. Тереза чувствовала себя настолько уставшей, что была готова упасть в постель и просто проспать целую вечность, но из-за постоянной бессонницы пределом её мечтаний были лишь несколько часов сна. Коллеги по работе замечали все эти тревожные симптомы, советовали взять отдых хотя бы на неделю, однако Терезе приходилось вежливо отказываться от таких предложений. Не хотелось объяснять кому-то, что ей попросту нельзя позволять себе такую роскошь, как отдых за свой счет, потому что её дети могут остаться голодными. Какая-то приятельница тоже заметила усталость своей подруги, и предложила ей одно действенное средство, которое могло бы позволить избавится от всех этих проблем. Она долго убеждала Терезу в полной безвредности этого «лекарства», но его состав говорил сам за себя. Ей, как человеку, который не имел никаких вредных привычек, была противна мысль о том, чтобы начать принимать наркотики, но приятельница была очень настойчивой. «Посмотри на меня, разве я похожа на кого-то из тех торчков с южного квартала?» — и действительно, никакие внешние признаки не выдавали в ней человека, который плотно сидел на психотропных веществах. Если бы только тогда Тереза не была так измучена тяжелой работой и постоянным недосыпом, то не стала бы совершать этой роковой ошибки. Первое время это действительно помогало. От усталости, преследовавшей Терезу все эти годы, не осталось и следа. Рабочие часы ощущались как короткие промежутки между ночами спокойного сна без сновидений, сменявшие друг друга в быстром ритме. Это буквально казалось той самой заветной панацеей, ровно до тех пор, пока побочные эффекты не дали о себе знать. Блаженная эйфория сменилась приступами тревожности, приливы энергии стали сопровождаться упадком сил и постоянной дрожью из-за не прекращающегося мандража. До того, как Тереза начала употреблять наркотики, у неё не было совершенно никаких проблем со здоровьем, но после неоднократных приемов доз, которые с каждым разом становились все больше и больше, необратимые изменения стали ощутимы. Однажды она упала в обморок прямо на работе, но из-за страха того, что правда могла открыться, Терезе пришлось отказаться от поездки в госпиталь. О чем она думала в тот момент, когда одним ранним утром ощутила пронзительный укол боли в районе солнечного сплетения, чувствуя как сердце пропускает удар, а грудь опадает, пока с губ срывается последний вздох? Кто-то наверняка подумал бы о том, что мысли Терезы были полны сожаления из-за впустую прожитой жизни, которую сгубил неблагодарный муж и призрачная надежда на миг короткого облегчения, но на самом деле единственным, о чем она действительно сожалела, были моменты, который ей не суждено будет увидеть. Взросление сына, его первый год в школе, то как Мария станет невестой, пойдя к алтарю вместе с любимым человеком — всего этого она лишила себя сама, и теперь в её душе оставалась только горечь позднего раскаяния за свою слабость, повлекшую за собой смертельную зависимость. Тем утром Мартина разбудил громкий крик сестры. От этого пугающего звука его сердце тотчас же наполнилось тревогой. Он уже догадывался, что произошло нечто плохое. Зайдя в комнату мальчик не смог сдержать слез. Мама лежала в своей постели, её глаза были открыты, веки не двигались, а лицо не выражало совершенно никаких эмоций. Если бы не пустой остекленевший взгляд, можно было бы подумать, будто она просто крепко спит, и может вот-вот очнуться. Мария все ещё сжимала её холодную ладонь в своей руке, не прекращая рыдать, уткнувшись лицом в подушку. Ужас, охвативший Мартина в тот самый момент, был настолько ошеломляющим, что он даже не смог выдавить из себя хоть каких-то слов, или хотя бы надрывного крика, который тяжелым комом застрял в горле и никак не мог вырваться наружу. Он был совершенно беспомощным, и единственное, что было ему под силу — просто молча стоять и смотреть на сестру, которая все ещё пыталась привести в чувства их мертвую маму. Все это оставило в душе юного Мартина Коу неизгладимый след. Из-за пережитого потрясения он, от природы молчаливый, перестал говорить совсем, и именно этот недуг разлучил его с Марией. Его определили в интернат для детей-инвалидов, находящийся в Метрополисе, поскольку в Готэме все приюты были переполнены. Он не успел попрощаться с сестрой, из-за того, что буквально через неделю проживания вместе с Марией его, и ещё нескольких детей, без всяких объяснений, посадили в старый автобус и отвезли в соседний город, сказав, что теперь они будут жить здесь. На все вопросы, написанные на мятых газетных вырезках неровными буквами, воспитатели только отмахивались, не желая слишком долго возиться с очередным дефектным ребенком. Жизнь в приюте была, откровенно говоря, не сахар. Равнодушие учителей, которым большую часть времени не было совершенно никакого дела до своих подопечных, с лихвой компенсировалось жестокостью окружавших его детей. Озлобленные, словно стая оголодавших гиен, они не давали новичку прожить ни одного спокойного дня, без тычков и насмешек. Он пытался сбежать, но каждая его попытка заканчивалась неизбежным провалом и строгим выговором. — Хей, придурок Коу! Я слышал, что твоя мамаша сдохла от передоза. Интересно, сколько херов ей приходилось сосать каждый день, чтоб заработать себе на дозу? Джек был старше его на два года и выше почти на голову, но в тот раз Мартина это не остановило. Оторвавшись от книги он медленно поднял взгляд на обидчика, вставая из-за парты. Старший парень и его вечно хихикающий дружок, как обычно ухмылялись, ожидая, что Коу просто пройдет мимо, но именно в этот день он повел себя совершенно иначе. Привыкший к молчаливой покорности, Джек не мог ожидать от него хоть какого-то сопротивления, и потому стул, прилетевший прямо в него в следующую секунду, казался чем-то совершенно невероятным. После того, как он потерял равновесие на него вновь обрушился удар тяжелого предмета. А затем ещё один, и еще. Мартин остановился только когда в какофонии криков Джека и его приятеля, остолбеневшего от шока, стихла, и лужа растекшейся крови запачкала подошву его потертых башмаков. Отвращение, смешанное с неприкрытой злобой на лицах примчавшихся на шум воспитателей не произвело на Мартина совершенно никакого впечатления. Он не чувствовал сожаления за свой поступок, потому что не считал себя виноватым, но с того дня отношение к нему изменилось. Теперь его ненавидели не только учителя, но и дети, хотя никто больше не пытался задеть его, боясь вызвать новую вспышку агрессии. После такого ужасного инцидента руководство интерната поспешило избавиться от проблемного воспитанника, как только им подвернулась такая возможность. Перевод учащихся с муниципального обеспечения на частное был незаконным, но директора совсем не пугал риск, ведь он увидел в предложении щедрого мецената по имени София Фальконе, тогда ещё только собиравшейся открыть свой приют в Готэме, шанс убить двух зайцев одним выстрелом. Возвращение в родной город обрадовало Мартина, но общение с новым классом, как и в первый раз, у него не сложилось. Только теперь он решил не позволять отрываться на себе, ошибочно думая, что такие грубые методы, как сожжение своих врагов заживо, смогут помочь ему избавится от всех них. Оглядываясь назад, Мартин был даже рад тому, что в этот самый момент его заметил Освальд, ведь именно после этого они стали друзьями. Вдохнув полной грудью прохладный утренний воздух, Джером перевел взгляд с исписанных страниц на парнишку, любующегося первыми лучами алого восхода. Тусклый фонарь, освящающий крышу, уже давно погас, уступая место выглянувшему солнцу. — Я и не думал, что тебе пришлось столько пережить, — Валеска слегка улыбнулся, — Оказывается, мы с тобой очень похожи, братишка. Неторопливо стянув с себя плед, Мартин размял затекшие плечи. «Знаешь, мне бы и правда хотелось, чтобы ты был моим настоящим братом.» — А разве мы с тобой не уже? — его улыбка была заразительна, хотя паренек все ещё выглядел немного удивленным. — То, что между нами нет связи по крови, вовсе не означает, что ты не можешь быть моим маленьким братишкой. К тому же… Он не успел договорить, поскольку был прерван цепкими объятьями. Если до этого во взгляде Мар-Мара еще оставалась легкая печаль, то теперь от нее не осталось и следа. Он был действительно счастлив услышать такие теплые слова. «Спасибо! Для меня это очень много значит!» — Хах, полегче, задушишь ведь! — смеясь, Джером отстранился от Мартина. — Невероятно, откуда в такой маленькой сопле столько сил? «Эй, я не сопля!» — резонно возмутился мальчик, обиженно насупившись. «Между прочим, в будущем я собираюсь стать гораздо сильнее! Освальд уже научил меня обращаться с клинком!» — Оу, правда? — Джером заинтересованно приподнял брови, — Может быть, ты покажешь мне свои крутые навыки? К его удивлению, Мартин тут же достал из кармана брюк небольшой раскладной нож, быстро вскочив на ноги и делая резкий выпад вперед, разрезая лезвием воздух. — Что ж, я могу сказать только одно — браво! — Джером с восхищением захлопал в ладоши, — Зал рукоплещет, толпа ликует! Все взгляды прикованы к великолепному господину Коу! «Большое спасибо! Если я буду тренироваться, то когда-нибудь смогу исполнить свою мечту». — И какая же у тебя мечта, mon ami? — игриво поинтересовался Валеска, смотря на сияющее радостью лицо. «Я хочу стать сильнее, чтобы больше никогда не позволять никому смеяться надо мной!» Смотря на горящий восход, Джером мечтательно улыбнулся, положив руку Мартину на плечо, ободряюще сжав ладонь. — Что ж, думаю, в роли маленького жопонадирателя ты будешь фантастически хорош. Почти так же, как и твой старший братец! — на этих словах они оба рассмеялись, — Уверен, когда-нибудь мы с тобой сможем стать настоящей бандой! Зададим всем этим неудачникам жару! Все ещё продолжая улыбаться, Мартин подумал о том, как было бы здорово, если бы эта забавная фантазия оказалась правдой.

***

— Иногда мне кажется, что никакие слова не смогут выразить того, как сильно я благодарен тебе, — едва произнеся эти слова, Джереми отвернулся от большого окна, переведя свой взгляд на Брюса. Маленькая кофейня, располагавшаяся неподалеку от центральной улицы, несмотря на обеденный час, была практически пустой. Кроме них двоих в зале была всего пара человек, слишком занятых своими закусками, чтобы обращать внимание на пару двух молодых людей, пускай и достаточно известных личностей. Сегодня утром Валеска, наконец, смог покинуть больничные стены, уже успевшие стать его личной тюрьмой, освобождения из которой он ждал с нетерпением, и, одновременно, тревогой. Реабилитация прошла довольно быстро, его здоровью больше ничто не угрожало, но после всего произошедшего страх за собственную жизнь успел отойти на второй план, уступив место другому беспокойству. — А как иначе? — найдя в себе силы робко улыбнуться, Брюс взглянул на лицо своего друга. За время пребывания в клинике его и без того светлая кожа приобрела чрезмерно бледный оттенок, как у человека, страдающего неизлечимой болезнью. Брюс старался навещать его практически каждый день, и все пугающие изменения, такие как медленное нервное истощение и нездоровая бледность, происходили практически на его глазах. Лечащие врачи говорили, что все это результат сильного стресса, который должен был пройти, как только пациент вернется к своему обычному ритму жизни, но Уэйн все ещё беспокоился за его состояние. — Я просто не мог бросить тебя в такой трудный момент. Если уж последние события и смогли научить меня чему-то, так этот тому, что близких людей следует оберегать вдвойне усерднее, — улыбка Джереми внушила Брюсу толику надежды на то, что все его переживания были напрасными. — Больше тебе не нужно бояться. Снова устремив взгляд в окно Валеска, с задумчивостью всматриваясь на мимо проходящих людей на мостовой. — В этом сложно признаться, но в последнее время меня не покидают мысли о том, как могла измениться моя судьба, если бы тогда, в детстве, я остался в цирке. Может быть, сейчас все было совершенно иначе, не было бы всех этих бессмысленных жертв и напрасных смертей. — Хочешь сказать, что если бы ты остался, то смог бы изменить его в лучшую сторону? — каждый раз, когда разговор затрагивал тему их общего с Джеромом прошлого, Уэйн чувствовал себя не в своей тарелке. Почему-то, даже не смотря на открытое доверие со стороны Джереми, слушая обо всем этом он сравнивал себя с наглым незнакомцем, без стеснения заглядывающим в окна чужих домов и с извращенным интересом подглядывающим за их обитателями. Быть может это происходило потому, что в глубине души он понимал, что не имеет права судить о совершенных Джеромом поступках, поскольку он ровно ничего не знал о его жизни до того злополучного дня, когда весь город единогласно окрестил его ужасным психопатом. — Дело не в этом, — Джереми отрицательно мотнул головой, медленно перемешивая сахар в своем остывшем эспрессо, — Просто каждый раз, когда я думаю о возможных вариантах того, как могли бы сложиться наши судьбы, мои воспоминания всегда возвращаются к одному единственному дню. Мне кажется, что именно с того момента наши отношения превратились в весь тот кошмар, который приходится лицезреть по сей день. — Что произошло тогда? — осторожно поинтересовался Уэйн, смотря прямо в его глаза, выражающие сейчас легкое беспокойство. — В тот день… — Джереми на долю секунды отвел взгляд в сторону, словно пытаясь собраться с мыслями. — В тот самый день я был полностью уверен, что Джером убьет меня. Мне до сих пор больно думать об этом, но, тем не менее, от этой правды никуда не деться. Мы повздорили, кажется повод был совсем незначительным, уже даже не помню из-за чего именно это произошло, однако закончилось все тем, что брат схватился за нож, и попытался… Тут его голос болезненно дрогнул и вся та боль, которую Валеска долгое время пытался скрывать, отразилась на его лице. Он быстро снял очки, пытаясь прикрыть глаза рукой, но Брюс все же успел заметить выступившую влагу. — Не стоит, — его рука легонько коснулась нервно сжатой ладони Джереми, пытаясь успокоить. — Ты ни в чем не виноват, и тебе не за что винить себя. В эту секунду Брюсу показалось, что ради этой самой улыбки, озарившей лицо Валески, он был готов быть рядом с ним даже чаще, чем до этого. Чарующую атмосферу трогательного момента разрушил трезвон уведомления на мобильном. — Извини, нужно ответить, — Джереми понимающе кивнул, вернувшись к созерцанию умиротворенного пейзажа за стеклом. «Эй, Красавица ;) Тебе удалось узнать что-то у той шмары?» Прикрыв глаза, Брюс устало вздохнул, торопливо печатая ответное sms. «Да. Все оказалось так, как я и предполагал. Мне нужно будет встретиться с тобой ровно через два дня. Точные координаты места встречи сообщу чуть позже. Приходи один, и позаботься, чтобы за тобой не было хвоста». «Ты прав, немного уединенной романтики нам не помешает! Может мне лучше прихватить с собой бутылочку шампанского, или на этом свидании ты предпочтешь быть моим джентльменом, и проявишь заботу о своей даме?» «Это не свидание, а серьезная миссия. Советую тебе подготовиться, если не хочешь умереть в первые две минуты». «Если я и умру, то только от недостатка твоей любви, мой Герой!» — Работа? — непринужденно улыбаясь, поинтересовался Джереми, заметивший его напряженная выражение лица. — Да, все как обычно. — Брюс не знал, насколько фальшиво выглядела его наигранная легкость, но все же надеялся на то, что Джереми не воспримет это близко к сердцу.