Не буди лихо...

      Утренний лес дышал свежестью. Плавное движение ветвей, тронутых мягким ветерком, дарило ощущение умиротворения. Даже пение птиц казалось ленивым. Тонко выводя свои трели, крылатые обитатели как будто боялись нарушить покой, царивший в это солнечное и по осеннему теплое утро. Очнувшись от ночной дремоты, лес все еще оставался недвижимым.       Въехав под густые кроны деревьев, что надежнее крыши могли бы укрыть от солнца и дождя любого путника, Лютобор с тоской оглядывал все вокруг. Спокойствие, что ему самому уже давно не ведомо, наполняло воздух. Прелый, пронизанный сотнями запахов и ароматов, проникал он в грудь, наполняя каждую пядь тела ратника чем-то звериным, чуждым людскому. Боярин чувствовал каждый оттенок в дуновении ветра. Будь то запах трав, деревьев, пробегавших здесь животных и даже птиц, что когда-то сидели на ветвях. Лютобор стал прислушиваться к себе, познавая свою новую сущность. Слушая запахи и звуки, русич прикрыл глаза, позволяя коню самому выбирать себе путь. Конь, измученный долгой и быстрой ездой, устремился к зелени, что буйно росла на земле. Сочная, покрытая чистой росой, дурманила она своим видом и запахом манила изголодавшееся животное. Лютобор тоже чувствовал нестерпимый голод и понимал, что перед тем, как явится к лесной ведьме, он должен накормить не только себя, но и зверя.       Боярин оставил коня и спрыгнул на землю. Оставив меч висеть на седле, Лютобор не чувствовал себя уязвимым - напротив, сила и мощь стала наполнять ратника, железо мешало, зверь только на когти и зубы в бою мог рассчитывать.Сбросив доспехи, немного помедлив, Лютобор скинул и рубаху. Чувствуя кожей ветер, боярин вдруг ощутил себя частью этого мира. Дикого, но правильного мира. Без лжи и пороков, безгрешным был сейчас Лютобор. У зверей нет морали и чести, нет долга и обязательств. Есть жизнь и то, что дает жизнь. Пища, добыча, то есть жертва. Уверенный в своей власти над Берендеем, Лютобор двинулся в чащу, по пути принюхиваясь, ища то, что насытит зверя. Русич наивно полагал, что сможет использовать вторую свою сущность как орудие для охоты, и Берендей не спешил его разубеждать. Коварно притаился он в ожидании часа, чтобы проявить себя в истинном виде, но Лютобор был слишком беспечен в это утро, лес обманчиво покойно действовал на разум ратника.       Продвигаясь все дальше, Лютобор старался не отходить далеко от того места, где оставил коня. И решил идти немного вкруг, держась всегда правее. Низко пригнувшись к земле, ратник искал след посвежее и в какой-то момент нашел. Что это был за зверь, Лютобор не понял, но ведал, что оно травоядное и прошло здесь не более получаса назад, двинулось на восток, как раз правее. Довольно оскалившись, Лютобор быстро направился в ту сторону, откуда доносился запах будущей добычи. Выйдя на небольшую поляну, ратник замер в тени одного из деревьев, наблюдая за своей жертвой. Движения боярина были плавными, а поступь бесшумной, ровное дыхание и уверенный взор. Сейчас Лютобор был сосредоточен только на молодой оленихе, что щипала траву у края поляны. Беззаботной она не казалась: беспрестанно оглядывая местность вокруг, она была готова в любой момент скрыться в лесу, уловив хоть тень опасности. Но Бредней был славным охотником - и Лютобор уже привычно уступил зверю, выпуская того наружу, отдавая свое тело во власть силы, которую считал своей.       Зверь в теле людском коротко взвыл, довольный вновь обретенной свободой, и устремился на свою жертву. Олениха вовремя заметила надвигающуюся угрозу - резво оттолкнувшись тонкими копытцами, сиганула в листву кустарника, но ее это не спасло.       В считанные мгновения с молодой самкой было покончено. Лютобор стоял и смотрел на дело рук своих, как из рваной раны на шее сочилась густая алая кровь оленихи. Вытекая на землю, ручейки горячей влаги терялись в траве. Ратнику стало трудно дышать, горло сдавило от вдруг нахлынувшей оглушающей жажды. Невольно пригнувшись, Лютобор втянул ноздрями воздух, ощущая на языке привкус металла, и русич потянулся ближе к еще теплой туше. В этот момент Лютобор осознал, что охота окончена и пора возвращаться. Но Берендей не желал уступать, ясно давая понять, что для него все только начинается. Ратник волей своей пытался обуздать зверя, но силы были не равны, ошибкой было переоценивать себя. Но еще хуже было недооценивать Берендея. Лютобор не давал себе поддаться панике, но ужас от происходящего давил на разум. Быть сторонним наблюдателем в своем собственном теле; видеть своими глазами, как твои руки рвут плоть и куски исчезают в твоем собственном рту. Как мясо проваливается в горло, а затем ложится тяжестью внутри.       Лютобора нестерпимо мутило, но зверю было все равно. Эта пытка продолжалась бы еще неизвестно сколько, но разум смиловаться и подарил тьму забвения. Лютобор отключился, оставив Берендея всецело властвовать в теле, продолжая свой кровавый пир. Последней здравой мыслью была надежда, что, насытившись, зверь вернет тело хозяину, а дальше был мрак, полный спокойствия, что так жаждал недавно Лютобор.              Берег моря возле небольшого грота был наполнен необычным для этих мест оживлением. По песку суетился люд, собираясь в дорогу. Несколько часов прошло с тех пор, как в лес вошли Данко и Куница, но ни один из них еще не вернулся. Ратмир сидел на бревне возле огня с низко опущенной головой. Крепко сцепив перед собой руки, что виднелись синие жилы и белые костяшки пальцев, пребывал старший дружинник в скверном расположение духа. Напротив сидел Пров, преданно, по-собачьи, заглядывая Ратмиру в глаза. Старший недовольно поднял взор на дворового. - Ну, что уставился? Собирай снедь.        Возле грота опять заплакала Стеша. Елена обняла подругу за плечи и увела вглубь пещеры. - Может, еще подождем? - с мольбой в голосе вымолвил наконец Пров. - Нет времени. И так уже второй день как тополя на плющихе торчим. Степняки может и не шибко умные, да все одно скоро отыщут.        Пров обреченно кивнул и поплелся собирать пожитки.              Данко замер в ожидании на берегу лесного озера. В оба глаза глядел он на разворачивающуюся перед ним картину. Вот Дивница, не касаясь воды, плывет перед скифом, маня того за собой, но не в глубь озера, как Владимира, а наоборот - на берег. Данко облегченно вздохнул, что одной бедой меньше. Но что ему дальше делать? За подмогой не побежишь. Ратмир в жизни не отпустит, да и сам не пойдет спасать наемника, что брата его родного погубил. Ведь именно он, Куница, всадил кинжал в сердце Бориса. Может, и заслужил это наемник, вот так в лесу сгинуть, да отчего-то жалко было парня Данко, не хотел он такого конца для этого наглого волчонка.       Меж тем, берегиня кружилась и звонко смеялась вокруг Куницы. Но скиф не был весел, хоть и смотрел нежно на Дивницу: во взгляде его виднелась грусть и тоска. Он взял в свою горячую ладонь нежную кисть духа лесного и прижал к губам, не сводя глаз с лица прекрасной берегини. Та засмеялась еще пуще и взмыла вверх, потревожив стайку птиц на верхушках деревьев. Куница, высоко подняв голову, следил с улыбкой за тем, как резвилась Дивница в небе. Присев на землю, он по обыкновению сорвал травинку и сунул в рот, с прищуром продолжая наблюдать за берегиней.       Данко разглядел, что волк не пребывал в том блаженном состоянии, в котором они нашли Владимира, но, тем не менее, и не спешил уходить от ведьмы лесной. Отчаявшись найти выход из положения, дружинник решился выйти к скифу. Другого ничего на ум не шло, уж если сгинуть, так вместе, чтобы хоть совесть не мучила всю оставшуюся жизнь, что бросил, не помог. Набрав полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, дружинник вышел из кустов, что являлись ему все это время укрытием.       Крепко ругал про себя Куница своего спутника за преданность такую, граничившую с глупостью, когда заметил приближающуюся фигуру. Но в душе был рад, что не оставил его русич. Пошел за ним, как за Владимиром шел. Все больше нравился ему этот смелый и упрямый молодой воин.       Подойдя ближе, Данко молча сел рядом с Куницей и стал так же пристально следить за тем, как Дивница играла с птицами над кронами деревьев. - Уходить надо. - Заметит.       Данко особо не надеялся, прося уйти, но ответ его поразил. Значит, в себе волк, при памяти. Улыбка против воли озарила лицо русича. - Да бежим, а заметит - что сделается-то нам от нее? — дружинник с жаром принялся уговаривать наемника, но тот лишь печально покачал головой. - Ты иди, я здесь пока побуду. Чую, надо мне тут еще задержаться. Сам себя понять не могу. Да только нужен я здесь, а ты - там, — мотнул головой в сторону берега волк. — Уходите, а я нагоню. Давай, чего расселся. Иди.        Толкая в бок, Куница вынудил Данко встать. Тот смотрел на спутника и не понимал. Вроде в чувствах наемник, а как будто и нет. Оставить? Или остаться? А ведь и правда на берегу Стеша его ждет. Да и долг перед боярином и Ратмиром оставался. Данко последний раз взглянул на скифа и быстрым шагом направился в лес, стараясь ни о чем не думать и не оборачиваться.              Сознание возвращалось тяжело. Как после пира княжеского, когда Татьяна, браня и ворча, отпаивала мужа рассолом. Голова гудела, во рту был привкус чего-то непонятного. Поднеся руку к лицу, Лютобор ощутил на ней что-то, что как будто в дегте стянуло кожу до самых локтей. С трудом открыв глаза, ратник первым делом огляделся, где он. Вся трава вокруг была покрыта кровью. Даже стволы ближайших деревьев на добрый аршин были в багровых брызгах. Голова Лютобора покоилась на чем-то мягком и еще теплом.       Резко вскочив на ноги, он обнаружил, что спал прямо на туше задранного им животного. Осматривая добычу, Лютобор пытался определить, кого еще настиг Берендей. Одна деталь попалась на глаза, от чего Лютобор чуть вновь не лишился сознания. Спрятав лицо в окровавленных руках, ратник беззвучно зарыдал, его стала бить дрожь, и ком в горле не давал дышать. Спустя мгновение все содержимое желудка разом покинуло ратника. Не давая вздохнуть, русича рвало мясом и кровью, внутренностями убитого зверя. На уцелевшем куске шкуры блестела на солнце бляха, что украшала сбрую коня, которого ему дали скифы.       Лютобор поспешил убраться подальше от туши истерзанного животного, в пылу позабыв взять доспехи и оружие, но ни что не смогло бы заставить его вернуться обратно. Совесть гнала вперед. Голова до сих пор кружилась от тошноты и руки были до сих пор в засохшей крови. Острый слух уловил невдалеке журчание воды - и ратник бросился к ручью. Опустив руки в ледяную воду, боярин смотрел, как прозрачная вода становилась алой.       Окунув лицо, Лютобор стал понемногу приходить в себя. Осмотрев местность, ратник двинулся против течения и вышел к роще, что являлась ему во сне. Боярин прошел к тому месту, где сидел в видении, и прикоснулся к шершавой прохладной коре ладонью, до конца не веря, что это явь. Мягкий настил изо мха манил присесть и отдохнуть в тени берез. После воды боярин почувствовал себя лучше, но, измотанный недугом и дорогой, чувствовал себя крайне тяжко. Недолго поразмыслив, Лютобор все же сел, как садился во сне, и закрыл глаза. В тот же миг сон настиг его и русич захрапел, пугая птиц и зверей своим богатырским сном.              Куница остался в одиночестве после ухода Данко, если не считать берегини в небе, которая не спешила прерывать свою игру с крылатыми друзьями и возвратится к скифу. Но он того и не желал. То, что показала ему ведьма, прикоснувшись к нему, сильно ранило его, заставляя совесть с новой силой сжимать сердце наемника. Видения, что пронеслись перед мысленным взором волка, останутся с ним навсегда. В тех видениях были судьбы несчастных девушек, которых настиг злой рок. Но больше всего его поразила судьба той, чей облик имела сама берегиня.       Сколько жертв принял Арес от своих верных скифов... Их судьбы доселе никогда не волновали Куницу. Обряд был прост: ритуальный нож, взмах - и для жертвы все было кончено. Но ритуал лесного народа поразил волка своей жестокостью еще в прошлую встречу с ними. Силы даже такого смелого и ловкого воина как Куница были не равны в схватке с Берендеем. А представить в кругу кольев, среди смрада и грязи, хрупкую невинную девушку с испуганными глазами, вжавшуюся в бревна? И тяжелую поступь чудовища, которое перед тем как насытиться решило еще и развлечься. Куницу вновь передернуло при воспоминании о лесных выродках, что улюлюкали и смеялись, довольные зрелищем, которое подарил им их бог. Лютобор перестал бы себя так винить, увидь он то, что познал скиф.        Мысль, что все это проклятое племя ныне мертво, отдавалось теплом в окоченевшем от ужаса сердце. Арес примечает кровь, пролитую в бою. Распятый бог считает слезы своих детей и воздает сполна за страдания.И волк не смел себе признаться, что первые ростки сомнения взошли в сердце его, тому ли богу жизнь свою вверил?       Не сразу заметил, в думы свои погруженный, Куница, как плавно рядом опустилась берегиня. Только почувствовать прохладу губ ее на своей щеке, очнулся волк и встретил улыбкой взгляд зеленых глаз. - Друг твой ушел, — то ли жалуясь, то ли просто сообщая, проговорила Дивница. - Ну так ждут его. Сама знаешь. - Тебя тоже ждут.        Сердце Куницы болезненно сжалось при упоминании о Лютоборе. - Твоя правда, ждут.       Дивница внимательно наблюдала за скифом, впитывая и запоминая каждое движение, каждое чувство, что промелькнуло в печальном взоре. Она как будто желала вспомнить или заново понять, как это - быть человеком.       Берегиня стремительно приблизилась к лицу волка, словно недовольна осталась ответом, и водоворот зеленых глаз стал затягивать скифа, лишая воли и мыслей. Когда Куница свалился грудой без чувств, берегиня взмыла в небо и стрелой направилась в свою священную чащу, которую своим присутствием осквернил Берендей.              Лютобору снился дом. Татьяна с сыном, дворовые, дружина. Лица проплывали, сменяя друг друга. Татьяна улыбалась, Ратмир был серьезен по своему обыкновению, Пров заискивающе глядел из-под бровей. Но последующие лица были серые, глаза впалые и тусклые; бескровные губы что-то беспрестанно шептали, и боярин узнавал лица погибших своих людей. Борис, Тихон, повитуха, еще несколько дружинников - все они что-то говорили, но разобрать слов Лютобор не мог. Приятный сон становился кошмаром, лица стали тенями, что окружали ратника. Смыкая круг, тени сливались в единую темную завесу, и где-то вдали стояла его любимая жена. Крепко прижимая к себе дитя, боярыня больше не улыбалась: осуждение и злоба читались в ее глазах, лицо стало жестким и чуждым. А Лютобор тонул во тьме, и безмолвный крик раздирал горло и грудь ратника. Вновь удушье навалилось тяжким приступом, Лютобор в панике распахнул глаза и встретился взглядом с двумя пылающими водоворотами, сверкающими как изумруды. Тонкие ладошки ведьмы тисками сжимали мощную шею ратника. Силы у духа лесного было на десятерых, и русич никак не мог совладать с хрупкой на вид берегиней.       Пытаясь освободится, Лютобор перекатился на бок, схватив валявшийся толстый сук, и с размаху ударил им ведьму по голове. Ветка разлетелась в щепки, а Дивница и взгляда не отвела. В глазах начинало темнеть, времени было мало, и Лютобор слышал, как внутри недовольно ворочался зверь, все выше поднимая голову. Еще мгновение - и удержать его будет невозможно. Лютобор вспомнил сон, вспомнил коня в лесу, народец дикий - и опустил руки на землю. Уж пусть Берендей вместе с ним сгинет, чем еще хоть капля крови прольется от его лап.       Берегиня замерла, видя что противник более не борется, а смирился с участью своей. В замешательстве дух неупокоенный отнял руки от ратника. - Давай, Берегинюшка, не томи. Не должен зверь такой землю топтать, — с болью в голосе произнес Лютобор, кашляя.       Берегиня приблизилась к ратнику, едва не касаясь того, и во взгляде ее была уверенность и что-то еще, как будто радость от одержанной победы.       Лютобор в последний раз взглянул на небо, на облака, на высоко парящую птицу, ворона ли али сокола? И закрыл глаза, но холода рук на шее не ощутил. Шли минуты, и ратник наконец приоткрыл веки. Сквозь пелену ресниц он увидел, как дух сидел напротив, сложив тонкие ручки на коленях. Она с улыбкой наблюдала за птицей. - Чего медлишь? - Я так долго ждала, время пришло. - Какое… Что… Для чего? - свирепея, Лютобор вскочил на ноги. Все события последних дней истощили не только его тело, но и душу. - Вернуть то, что взяла, когда-то. Забрала я у зверя дикого - верну человеку, — на этих словах поднялась берегиня и накрыла холодными губами рот Лютобора.       В то же мгновение зверь внутри взвыл. Лютобор выгнулся, теряя рассудок от боли, но крепкие ладони держали затылок русича. Зверь бесновался, ратник ощущал телом, как когти царапают его изнутри, причиняя адские муки. Меж тем через прикосновения губ в Лютобора текла сила, как путы связывала она зверя. А Берендей противился, не желая быть покоренным.       Вот, что забрала девушка, став последней жертвой жреца Велесова, что сам себе жертв выбирал. Правил он некогда могучим и смелым лесным народом. Воинами, которым в бою не было равных. Под могучей рукой своего бога властвовал Берендей, имея прочную связь с самим Велесом, питался и насыщал он свое племя силой первобытной. Но после встречи с ворожеей инородной стал просто зверем, бездумным и бездушным, ведь дух его вобрала она в себя, заперев в теле могучем зверя, лишенного хозяина. И угасать стал его род. Связи с богом лишившееся, одичало и ослабло племя лесное. Много лет подряд пытались дети Велеса возродить своего жреца, вернуть ему память, но попытки были тщетны, ведь он не спал, а был заперт в темнице, ключ от которой надежно был спрятан у Дивницы. И вот теперь стражем жреца Велеса стал Лютобор, а темницей теперь будет его тело. - Прощай... - тонкий силуэт растаял, осев росой на траву, - и белая голубка взмыла в небо, трепетом крыльев повторяя "прощай".       «Я не знаю. Я ведаю», - слова жреца Перунова прозвучали в голове русича. Теперь и Лютобор ведал. Про судьбу несчастной Дивницы, про Берендея и много еще чего. Захочешь и не поймешь, а в нужный час само придет. Поднявшись на вмиг окрепшие ноги, Лютобор направился к озеру. На зов искры, что подарил когда-то сам, шел ратник. Больше крови невинной на его руках не бывать. Это боярин тоже ведал.              Куница вскочил на ноги, сознание вернулось резко. То был не сон, после которого слабость по всему телу разливается, и не обморок, от которого в голове шумит. Его, Куницу, как будто просто погасили, оставив тлеть углем, а сейчас пламя вновь разгорелось и жгло изнутри. Озираясь по сторонам, наемник был растерян. Берегини нет. Вообще нет, как-то само собой пришло осознание того, что на земле ее более нет, что душа многострадальная, наконец, обрела покой.       Бросив взгляд на опушку, волк заметил неясное свечение между деревьев. И оно приближалось, становясь все больше и больше, пока не приобрело очертания фигуры человеческой. - Лютобор!       Крик скифа вновь поднял в небо стаю птиц. Стрелой бросился волк навстречу ратнику. Повиснув на шее мощной, жилистой, холодными губами впился в рот русича и с жаром стал целовать. Губы Куницы блуждали по лицу Лютобора, руки ласкали обнаженную грудь и плечи боярина, ни на миг не останавливаясь.       Обняв крепко друга, русич, наконец, ощутил покой в сердце. Куница жив и в здравии, и более Лютобор его от себя не отпустит. Отвечая с жаром на поцелуй, грея в больших руках ладони волка, боярин прислушивался к себе. Зверь молчал внутри, наблюдал с холодным спокойствием - и перед мысленным взором ратника вдруг предстали глаза, черные как ночь, с алыми искрами посреди, глядели они до ужаса осмысленно. Ранее Берендей лика своего не являл, да Лютобор и не думал никогда, что он у него есть: бестелесным духом считал боярин Берендея.        От неприятных мыслей отвлекла рука Куницы, что проворно скользнула за край портков и крепко, но нежно, сжала естество боярина в холодную ладонь. - Ты чего стылый такой? Так не годится, согреть тебя надо бы, - со смехом сказал русич, заваливая на землю волка.       А волк и правда был холоден, против пышущего жаром Лютобора. И дюжину раз отвечал Куница ратнику, что не околел он и не холодно ему, а Лютобор задумчиво смотрел в ответ и все крепче обнимал наемника в попытке согреть. Поцелуи становились все жарче, одежды все меньше - и вот два нагих тела лежали на траве, тесно прижатые друг к другу. Сплетение рук и губ, стоны и шумное дыхание: на берегу лесного озера две изголодавшиеся души телами утоляли жажду по друг другу.       Лютобор входил медленно, не отрывая взгляда от полуприкрытых глаз Куницы. Тот стонал и извивался, норовя опуститься и быстрее вобрать в себя член ратника. Но боярин удерживал волка, от лишней боли оберегая. Погрузившись до упора, Лютобор замер, давая телу наемника привыкнуть к себе, и спустя время стал осторожно двигаться внутри волка. Куница яро выказывал нетерпение, сжимая плечи ратника, прижимая сильнее к себе, на что русич лишь усмехался, дразня языком соски волка. Куница уже жалобно всхлипывал, а боярин продолжал терзать грудь скифа и неторопливо двигать бедрами, доводя волка до полубезумного состояния. Лютобор наслаждался каждым мигом, наблюдая за лицом Куницы; глаза желтые были полны мольбы и голода - и ратник наконец уступил. Движения стали резкими и быстрыми, почти полностью выходя, Лютобор до упора погружался в тело Куницы. Наемник не выдержал и громко закричал, обильно орошая свою грудь своим же семенем. Но боярин и не думал останавливаться, продолжая с дикой скоростью пронизывать плоть волка. Спустя время в глазах волка появилось мольба другого толка, уставший и измученный казался теперь наемник - и Лютобор, запечатлев поцелуй на губах скифа, извергнул в него свое семя.       Лежа рядом, оба старались отдышаться. Лютобор повалился на спину, с закрытыми глазами раскинул руки в стороны. Куница, подперев голову рукой, с интересом наблюдал за другом. - Вижу, скучал, — с улыбкой кривой проговорил наемник. - Сейчас отдышусь, да сызнова тебе поведаю, как тоска меня съедала, - приоткрыв один глаз, подтянул рукой к себе и сжал в крепкой хватке ратник улыбающегося волка. - Сжалься, богатырь, верхом же ехать еще, - волк заливался смехом, а Лютобор вдруг вмиг стал серьезным. - Буде валяться, пора, — собирая разбросанную одежду, проговорил тоскливо боярин.       Бросив прощальный взгляд на озеро, на птиц, что продолжали кружится над кронами деревьев, Лютобор положил большую ладонь на плечо Куницы - и двое вошли в вечерний лес.              Ратмир все так же сидел на бревне у костра, взгляд его все так же был тяжел, но теперь напротив были не голубые глаза Прова, а ярко-желтый взор наемника. Вокруг сидели остальные. Боярский сын заплакал на руках у кормилицы, но его мать не повернула головы: все ее внимание было обращено на Лиса. - Вернется Лютобор - и двинемся дальше. Тут до пустоши недалече осталось, — скиф продолжал убеждать Ратмира. - Сколь долго нам тут еще торчать? — в гневе вскочил на ноги старший дружинник. Не привык он без дела сидеть, бездействие давило на нервы. - Мы вернулись - и боярин вернется, — спокойно проговорил Данко.       По возвращению он стал другим. Как будто закрылся ото всех, стеной отгородился, а на Владимира, которого братом своим считал, так и вовсе не глядел. Проклятое место, так считали и Елена и Стеша, да и Ратмир бы с этим согласился. Владимира била лихорадка, Данко сам не свой ходил, а боярыня так и вовсе плоха стала: на дитя свое родное и не взглянет, все шепчет что-то, да уйти в лес норовит. Два раза за прошлую ночь чуть не проглядели, у кромки лесной поймали. Ратмир отчаянно хотел убраться от этого леса как можно скорее и как можно дальше.              Странное дело, но на пути к берегу, вверх по ручью, не встретилась Лютобору с Куницей роща священная, как и не было ее. Оба это заметили, но никто не заговорил о том. А когда впереди, меж деревьев, появился просвет и шум прибоя стал различим на фоне звуков леса, Куница вдруг остановил Лютобора, тронув за плечо. Глядя себе под ноги, он стал говорить: - Выслушай меня, да не серчай шибко. Когда на подворье к тебе нагрянул, люди твои оборону держали от степняков, - глаза Лютобора в ужасе расширились, он схватил волка за плечи, пытаясь заставить того посмотреть ему в глаза, но волк упорно глядел вниз. - С сыном да супругой твоей все в порядке, здравы, — понял причину волнения русича скиф. — Там другое дело. - Лютобор вмиг расслабился и продолжил путь, Куница плелся позади, все так же не поднимая глаз. - Так вот, там во дворе твои люди защищали твою семью, и меня слушать не стали бы, так я велел им Татьяну позвать, мол, знает она меня, друг я ваш. — Лютобор недоверчиво поглядел через плечо на волка. Чтобы Татьяна друга в этом скифе увидела? Да не в жизнь. — Ну, а что еще делать-то прикажешь. Тебя нет, степняки вокруг рыщут, мне и надо было, чтобы боярыня меня узнала, да дружине твоей сказала. — Лютобор усмехнулся: на такой риск шел волк, могла ведь супруга его людям приказ иной совсем дать. — А она хворает, как оказалось. — ратник сердито сплюнул по ноги. - Как меня увидала - так на шею бросилась, слезы лить стала, говорить, что ждала, — на этих словах боярин замер как вкопанный, Куница от неожиданности чуть не врезался тому в спину. Наемник надеялся, что Лютобор дослушает, и, видя, что тот его не прерывает, осмелился продолжить. - Да только в бреду назвала меня иначе. - Как? - вдруг осипшим голосом спросил ратник, уставившись не моргая куда-то. Волк проследил за взором Лютобора и увидел, что заставило боярина остановиться. - Лисом меня окликала, - тихо промолвил Куница, глядя, как между стволов деревьев мелькает костер, как вокруг сидят люди. Красный плащ выделялся среды голубых темным пятном, а рядом на поваленном стволе старого дерева сидела тонкая фигурка. Русые волосы непокрытой головы развивались по ветру, безучастна была боярыня к разговорам и спорам, что велись у костра, взор ее был устремлен к морю. С улыбкой глядела она на волны, а рукой тонкой белесой крепко сжимала ладонь смуглую.       Куница молча вышел вперед, оставляя Лютобора осмысливать весть полученную. На берегу послышались вздохи облегчения, радостные возгласы, только один боярин не спешил к своим дружинникам, оставаясь в тени деревьев. На двух скамьях не усидишь, так бабка его говаривала. С одной он, видимо, уже свалился.