Не буди лихо...

      Тем же вечером пополнившийся отряд двинулся в путь. Оставаться на берегу, на открытой местности еще на одну ночь было слишком опасно. Сонные девки мерно качались на таких же сонных лошадях, кормилица Елена крепко прижимала к себе сверток с дитем. Рядом неспешно шагали мужчины: серые измученные лица, усталые взоры и осунувшиеся плечи, будто груз тяжкий на них лежал. День назад пришли они на этот берег и столько пережили, а путь до стоянки только начался, и каждый верил, что доберется живым и невредимым, но уверенности в этом уже ни у кого не было.       Куница шел позади всех. Еще дальше неслышно, по-звериному мягко, ступал Лютобор. Скиф то и дело оборачивался, проверяя, идет ли за ним боярин. Чуть отстав и велев вопросительно глянувшим Данко и Владимиру их не ждать, Куница не выдержал и взглянул Лютобору в глаза. — Чем томишься, боярин? — серьезно спросил скиф. — С лица совсем спал.       Волк пытливо заглядывал в глаза, страшась и желая узнать причину дурного настроения ратника. Ранее не думал он о грядущем, как далее жить будет. Видимо, время пришло решить. Скрывать от себя глупо, что всем сердцем он к боярину прикипел. Как часть себя ратника чувствует и жизни без него не мыслит. Боязно и стыдно признавать, что ревность гадюкой ядовитой сердце обвила, давила, заставляя сверлить взглядом недобрым жену ратника. Но волк твердо решил чувства эти при себе держать и ни в мыслях, ни в деяниях супружницу боярскую не обижать. Напротив, станет он ей верным другом и защитником, как свою ее беречь будет да во всем ей помогать. Лютобору и без того тяжко, да и боярыня больна. Не время и не место свой норов показывать. — Да, задумался чего-то, — попытался улыбнуться Лютобор, но волка провести не удалось.       Видя, что ратник делиться думами с ним не намерен, Куница кивнул, развернулся и спешно стал догонять отряд. Лютобор с горечью смотрел в спины тех, кто служил ему верой и правдой, тех, кто за ним в огонь, и в воду, и отчего-то казалось ему, что он их подвел, не оправдал надежд на него возложенных. Всего несколько дней назад он был ближником княжеским, надежным товарищем. А сейчас? Зверь, отступник, и хоть идут еще за ним люди его, но долго ли их вера в него будет непоколебима?               — Мы их след у леса потеряли. Шли за ними, в спины им дышали, но обхитрили нас дружинники бояриновы.        Молодой степняк виновато опустил голову. Старый хан грозно смотрел на своих лучших воинов. Встав из-за стола, он медленно прошелся вдоль своих бойцов. Резко вынув острый кинжал, он одним ударом уложил говорившего с ним мужчину и, глядя на остальных, еле слышно проговорил:  — Ищите.       Испуганные степняки попятились к выходу, опасаясь повернуться к своему хану спиной. Когда зала опустела, хан прошел к очагу и долго стоял, задумчиво глядя в огонь. Найти бывшего ближника князя тьмутараканского стало для него самым важным. Найти вместе с его отродьем и отнять у него на глазах их жалкие жизни, чтобы он почувствовал то же, что чувствовал хан. Пустоту и дикую злобу на весь свет.        Молодая девушка, наложница из гарема его сына, тихонько проскользнула в его покои. Тонкая смуглая кисть легла на плечо старика. — Я могу помочь тебе, отец моего господина. — Твой господин мертв, я твой господин.        Девушка горько усмехнулась.  — Так может, и сын твой? — рука легла на округлый живот, что внушительно выпирал под одеяниями. — Мой, — Хан пристально посмотрел на совсем юное лицо. Она была любимой наложницей Кумая. В какой-то момент хан думал, что сын сделает ее своей женой, но тому не суждено было случиться. — Чем ты можешь помочь, глупая девка? Твое дело детей здоровых рожать, а в дела мужские нос не суй, — Хан махнул рукой, давая понять наложнице, чтобы убиралась, но девушка осталась на месте. — Найти того, кто любимого моего погубил.       Хан внимательней всмотрелся в ту, что носила его внука под сердцем. В орде не разрешалось даже говорить женщине без позволения и то, что она явилась без приглашения, было вызовом. С виду простая девка, красива, стройна. Нрав ее непокорный так нравился его сыну, но подобное поведение не прощалось никому. Морщинистая рука легла на горло дерзкой девицы, в руках старика еще была сила — и он стал сжимать ее шею, внимательно наблюдая за лицом девушки. Но в глазах наложницы, против ожидания, не было страха, только злоба, сила которой сбила хана с толку, но руки своей он не отнял, продолжая давить на хрупкую девичью шейку. — Думаешь, раз ты тяжела от сына моего, так тебе многое позволено?       Лицо девушки стало краснеть от напряжения, из глаз брызнули слезы. Губы что-то шептали не в силах вымолвить и звука.  — Последний раз тебя прощаю. От бремени избавишься когда — собакам скормлю. Пошла прочь! — Хан ревел как раненый зверь. Боль от потери сына, наконец, достигла сердца, закалённого в боях. Осознание того, что он, возможно, последний в своём роду, ранила пуще стрелы. — Пошла отсюда вон, — прохрипел старик и обессиленно рухнул на стоящую рядом скамью.       Девка попятилась к выходу, отчаянно жалея, что посмела явиться к хану. «Ну, погоди Нафиса, поплатишься за это». Гнев придал девушке мужества — и она позволила сохранить себе хоть каплю гордости: — Не буду более тратить ваше драгоценное время.        Повернувшись спиной к сверлящему её взглядом хану, она с высоко поднятой головой спокойно направилась к выходу. Хоть внутри бушевала буря, видом она того не подала, и хан даже смягчился на вид, хоть наложница этого и не увидела. Гордую, сильную женщину выбрал себе сын.       Выйдя на улицу, Янсылу прямиком направилась к одиноко стоящей избе на краю поселения. Степняки строили здесь дома уже много лет с дозволенья князя. Шатры уже никто не ставил, предпочитая деревянные дома. Пройдя мимо поста охраны, Янсылу старалась не обращать внимания на злобный шепот, раздавшийся за спиной. Все знали, что девка неспроста попала в наложницы к ханскому сынку. Разговоры о семье её велись ещё задолго до её рождения; судачили и о невезение Янсулы, ведь Кумай так и не взял её в жены. Многие пророчили ей место рядом со старым ханом, но теперь, в её положении, и об этом можно было позабыть.       Переполненная злобой Янсылу с грохотом распахнула дверь, которая с громким стуком ударилась об стену. На полках жалобно зазвенели многочисленные склянки, что занимали большую часть пространства тёмной комнаты. За столом сидела одинокая фигура. Единственным источником света была лучина над столом. В полумраке можно было различить стройный стан молодой девушки. Смуглые тонкие пальцы перебрали сухие травы, разложенные на столе. Взгляд сидящей был устремлен в стену напротив и по пустому взору было понятно, что она слепа. Абсолютно белые глаза повернулись в сторону вошедшей, руки замерли над стебельком какой-то травы. — К чему дверь ломать? С чем пришла ты ко мне, сестра? — Тебя, змею, ещё в колыбели надо было удавить. Говорил отец бросить тебя в колодец, да мать пожалела. — Я благодарна твоей матери. Спасибо ей за это, — продолжив свое занятие, проговорила ведьма. — Ты зачем меня к хану отправила? Только гнев его на себя вызвала, — немного успокоившись, произнесла Янсылу, усаживаясь напротив. — Не поверил глупый старик? — Погнал вон, как собаку. — Пусть. Это не важно. — Так зачем я к нему ходила? Зачем унижалась? — в изумлении уставилась девушка на свою сестру. — Попытаться следовало, но мало верилось в удачный исход. Хан глуп, как был глуп и его сын. — Не говори так про Кумая! — наложница вскочила, опрокинув глиняную миску со стола, та с треском разбилась, разметав по полу осколки. Нафиса встала и принялась собирать их по полу, безошибочно находя черепки в темноте. — Да не брешешь ли ты, что слепа? — с ядовитой ухмылкой, уперев руки в округлившиеся бока, едко проговорила сестрица. — Да ведь и свет незрячей ни к чему, — кивнув на лучину, заметила Янсылу. — Перед твоим приходом зажгла, чтоб ещё чего не снесла мне в доме, — сев на место, Нафиса вернулась к работе, раскладывая травы по кучкам. — Ты обещала мне месть. — Помощь, — поправила ведьма. — Тем и занята. — Травки перебирая? — опять начинала сердиться Янсылу. — В прошлый раз они неплохо помогли?       Девушка потупила взор, положив руки на круглый живот, вспоминая, как сама влила зелье в питье ханского сына. — Травы помогут найти, а месть вершить самим придётся.        Нафиса не открывала названной сестре всего. Видения, что являлись к ней во снах, были предельно ясны. Зверь, что поселился в теле ближника княжеского, сам по себе не был опасен. Дух жреца был надежно спрятан её сёстрами много веков, до сей поры. С того момента Нафиса потеряла покой. Конец миров пророчили те видения. Подчинит себе жрец и воду, и сушу, духи станут его слугами, а живые — рабами. Вспомнила ведьма, как проснулась от собственного крика, как задыхалась от страха, царапая в кровь горло. И теперь они приходили каждую ночь. Слепа она была от рождения, но теперь, во снах, она вновь обрела зрение. Видеть чужими глазами стала. Метка на том человеке была. Те глаза теперь показывали все, чего видеть ей и не хотелось, да от судьбы не уйдёшь. Её духи неспроста отметили, даром наделили. Теперь службу придётся сослужить. — Янсылу, ты жену боярина видала? — ни с того ни с сего вдруг спросила Нафиса. — Нет, тогда не взял меня Кумай. Тяжела я уже была. А чего? — Да так, ничего, просто, — и чуть слышно: — Красивая она. — Травки свои складывай, а не дурью всякой голову забивай. — Вот сложу — и приходи. А сейчас иди, только отвлек от тебя один. — Да что сегодня за день такой, все гонят, — ворча как старуха, наложница двинулись на выход. Сестра улыбалась ей вслед, не отрываясь, на ощупь определяя, что за растение у неё сейчас в руках.                            Уводя отряд как можно дальше от берега, Ратмир не переставал думать о странном поведение боярина. Тот стал задумчив и повадки изменились, даже лица стало каким-то чужим. Ратмир мальчишкой пришёл на службу к отцу Лютобора и видел, как рос сын Добромира. Ему казалось, что он знал того вдоль и поперёк. А теперь позади всех, глядя исподлобья, хмурясь и скалясь на каждом шагу, шёл зверь. Плавные движения выдавали в нем настоящего охотника. Так волк добычу выслеживает, и казалось, ратник действительно готов в любой момент набросится кому-нибудь на спину. От этого озноб прошибал и липкий страх окутывал с головы до пят.       Все заметили перемену в облике хозяина, только наёмники держались возле него непринуждённо. Тот, что звался Куницей, так и вовсе не отходил от боярина ни на шаг. А тот, кого звали Лисом, возле боярыни вился. Ратмиру это шибко не нравилось, но поделать с этим он ничего не мог, да и Татьяна стала чувствовать себя намного лучше. В какой-то момент, забрав у Елены сына, нежно стала ворковать с ним. Но идти всю ночь было не под силу изнуренным людям, и, отойдя на пару вёрст от грота, все же решено было устраиваться на ночлег.       Опять занялась суета, каждый занялся делом — и напряжение медленно стало спадать. После еды все, несмотря на усталость, собрались вокруг костра. Велись тихие беседы, людям необходимо было живое общение, чтобы вновь почувствовать себя прежними, хоть частью, хоть на время. Дружинники шутили, девки тихонько пересмеивались — и тугой узел в груди старшего немного ослаб, ровно до той поры, как обнаружили пропажу Татьяны. — Ой, не углядели! Ой, не уберегли! — причитала Стеша, заламывая в горе руки. Данко уже надевал броню, хватая меч и щит с коня. Рядом суетился Пров, утирая слезу с обветренной щеки.       Лис выглядел хуже всех. Почти белый, как покойник, он не мог поверить, что Татьяна ушла с дитем на руках одна в лес глухой ночью. Он даже не хотел представлять, что с ней может случиться в этом лесу. — Как такое могло произойти? — рык Лютобора сотрясал округу. — Бывало уже такое на берегу. По нескольку раз за ночь ловили её у леса, а тут не доглядели, прости, боярин, — Ратмир чувствовал себя бесполезным. За его спиной возник Данко, весь готовый к бою. — Один пойду, — Лютобор чуял запах жены, знал, куда та ушла, но показывать, как он след берет, как принюхивается, словно животное, пригибаясь к земле, он не хотел. — С тобой иду, — Куница вынул и тут же спрятал, проверяя, ножи в рукавах. — Из лагеря ни шагу. — всем, но больше Кунице, отчеканил ратник. Волк оскалился и резко сел у огня, не глядя больше в сторону боярина. — Ну и славно.       Лютобор недолго шёл по лесу, ведомый запахом молока и свежескошенной травы, мёда и морского воздуха: именно так пахла теперь для него Татьяна. Раньше он этого не замечал, но теперь этот запах он узнает везде. Каждый теперь пах для него по-разному: дружинники — железом, их он стал теперь сторониться; скифы — кожей и кровью, к ним он более стал терпим отныне. А вот женщины пахли особенно: землёй и сеном, едой и очагом домашним. Идя весь путь позади, он запоминал и учился различать запахи своих, чтобы при случае их не спутать. Но Татьянин запах он бы никогда ни с кем не спутал.       Пройдя шагов двести, он нашёл её. Она сидела на земле, все так же воркуя с их сыном. От этой картины у Лютобора зашлось сердце. Предал он любимую свою. И сына предал. — Нашёл нас отец, — смеясь, будто то игра была весёлая, глядя на ребёнка, произнесла боярыня. — Зачем ушла, Татьянушка? — Лютобор вкрадчиво и заискивающе стал говорить, медленно приближаясь к жене, будто боясь спугнуть. — Так волноваться всех заставила. — Поговорить хотела. Знала, что ты за мной опять придёшь, — наконец подняла голубые глаза на мужа боярыня. — Тогда пришёл — и всегда придёшь.       От этих слов Лютобор вновь ощутил вину, душа наизнанку выворачивалась, глядя на то, с какой преданностью и верой в него смотрит жена. — Любишь его?       Лютобор упал на колени как подкошенный. Не веря своим ушам, он с открытым ртом смотрел на Татьяну. Она в упор смотрела на Лютобора и терпеливо ждала ответа. — Кого? — только и смог хрипло выдавить из себя ратник. — Кого? Волка своего.       Татьяна веселились от души, глядя на опешившего мужа. На миг к ней вернулся прежний облик — и она с полной ясностью ума взирала на своего растерянного супруга, а после разлилась звонким смехом. В жизни Татьяна так от души не веселилась, ей было так хорошо в тот момент, что думать ни о чем плохом не хотелось. А вот Лютобора от этого звука прошиб холодный пот, слыхивал он этот смех в лесу уже, да надеялся, более не услышит.       Не чувствуя ног, Лютобор побрел обратно. У края поляны, на которой стоял их лагерь, к нему подлетел Лис, нетерпеливо заглядывая в глаза ратнику. — Не нашел? Надо всем в лес идти, прочешем местность, далеко она уйти не могла… — Нашел, — оборвал встревоженную речь волка Лютобор. — Там, — вскинув руку в сторону, указал боярин.       Лис мгновенно исчез в том направлении. Лютобор устало опустился на валун, что торчал из земли. Спрятав лицо в мозолистых ладонях, он пытался понять, что произошло с его женой и было ли это наказание ему за грехи его тяжкие, как вдруг перед ним оказалась другая фигура.       Куница грозно нависал над Лютобором, взором высекая искры. — Как ты мог одну боярыню в лесу оставить? Да еще с дитем! Ополоумел? — Лютобор поднял, полный боли, взгляд. Куница не унимался. — Неужто совсем не дорога стала? Сына бы пожалел.       Лютобор вскочил, глядя волку прямо в глаза: — Ты в мою семью не лезь, рядом будь, да место свое знай!        Острее клинка ранили эти слова скифа. Глянув за спину ратнику, он быстрым шагом направился к вышедшему из лесу с Татьяной на руках Лису. Все вновь засуетились. Около костра, вокруг боярыни суетились женщины. Лютобор сидел поодаль, все на том же камне, зорко наблюдая за поведением жены. Только сейчас он стал отмечать странности в поведении супруги. То голову наклонит, то рукой поведет — не делала она так ранее.       За лесом забрезжил рассвет, новый день, новые испытания, новые потери. Рядом на камень опустился Куница и сосредоточенно стал точить свои ножи, не обращая внимания на боярина. Лютобор улыбнулся — пришел-таки, — и незаметно ущипнул того за зад. Куница вздрогнул, слегка подскочив, и сердито уставился на ратника, но в следующий миг оба мужчины разразились громким смехом, всполошив лагерь.       Положив руку на широкое плечо боярина, волк произнес:  — Я с тобой, Лютобор.        Видя решимость в глазах друга, боярин вдруг сам ощутил прилив уверенности. Новый день, новый рассвет — рассвет, который они встречают вместе, и таких рассветов будет еще много, Лютобор все для того сделает.