Не буди лихо...

      Нафиса сидела за столом в своем доме. Вокруг царил непроглядный мрак. Руки ее неподвижно лежали на поверхности стола, взор по обыкновению был устремлен вдаль, сквозь стены и лес за ними, за реки и горы, туда, где в дали, за много верст, шел малочисленный отряд. Шел он долго и тяжело. Женщины еле слышно вздыхали, сетуя на тяжкую участь, доставшуюся им. Мужчины угрюмо молчали, зорко оглядывая все вокруг, примечая любую тень, что скользнет мимо, любой шорох лесной. Нафиса видела, как мимо нее, по ветке, белка пробежала и скрылась в зарослях кустарника.       Нафиса вынырнула из чужого сознания, до конца не веря, что такое вообще может быть. Резко вскочив, ведьма вовремя ухватилась за край стола, так как ноги подкосились и голова пошла кругом. Тяжело опустившись обратно на скамью, девушка пыталась успокоить бешено колотящееся сердце. Мысли метались в голове, толкая друг друга. Все знания к Нафисе приходили сами собой, она просто брала в руки травинку — и уже знала, как сделать из нее снадобье и для чего. А сейчас в первый раз в жизни она не знала что делать.       Лютобор был хмур. А с чего веселиться-то? Ему ещё не выпадало переживать такое. События сменяли друг друга столь стремительно, что на осознание и принятие времени не оставалось, а примириться с самим собой Лютобору было жизненно необходимо. Ставить своей слабостью жизни людей под угрозу он не хотел; справиться с этим в одиночку у него не вышло. Тот случай с конем до сих пор вызывал приступ тошноты. У кого просить помощи? Те, кто про то ведал, гниют останками в чаще глухой. Взгляд ратника скользнул по спине впереди идущего Куницы. Тот многое знал. Его спокойствие и уверенность во всем, что он делает, знание сущего всего не давали боярину соскользнуть в бездну отчаянья. Он мысленно цеплялся за то чувство, что породил в нем этот наглый звереныш. Оно помогало сохранить в нем человека. Он нежно и ласково любил свою жену. Раньше. Теперь душу тянуло от мысли о бёдрах наемника, о завязках, что одним движением можно разорвать, на кожаной куртке.       Жар стал наполнять грудь ратника. Зверь нетерпеливо глянул из глубин сознания, короткий рык был полон жажды и недовольства, ведь боярин и не думал идти на поводу зверя. Сила, дарованная берегиней в лесу, давала власть над духом лесным. «Вот лишний раз и потренируемся, как нам ладить с тобой», — Лютобор мысленно обратился к духу — и тот замер внутри, навострив уши и прислушиваясь к мыслям ратника.       Лютобор продолжал думать о Кунице, вспоминая время, проведённое вместе, представляя будущие ночи. Зверь внутри метался, ратник внутренне сжался, ожидая приступа боли, но в этот раз её не было. Послушным псом дух лесной глядел огромными глазами. Лютобор улыбнулся и мысленно провел рукой по вздыбленной шерсти. Он с удивлением сжал руку, поднося её к лицу, ощущая наяву, как мех касается ладони. — Чему лыбишься? — скиф с долей волнения поглядел на вдруг повеселевшего ратника. — А так. День хороший.        «Ну вот, можно и полакомится». С этой мыслью боярин заключил в кольцо рук наемника и, пока их никто не хватился, затащил смеющегося друга в ближайший куст шиповника. Не теряя времени, двое слились в жарком поцелуе. Руки блуждали по телам, сжимая и лаская, волнуя все больше. Сердца бились бешено, воздуха в легких не хватало. У Куницы кружилась голова, все тревоги отступили. Руки Лютобора вмиг расправились со шнуровкой на портках и уже по-хозяйски сминали большими теплыми ладонями его зад. Скиф еле слышно застонал в губы ратнику, хватка боярина усилилась, угрожая оставить не хилые синяки. Член болезненно терся о края штанов, пока наемник не взял его в руку и не стал себя ласкать. Боярин, казалось, потерял контроль, пытаясь уложить Куницу на землю. — Не сейчас… — выдохнул скиф: окрик заставил замереть обоих. — Лютобор! Куница! Где вы? — Вот кто угодно, лишь бы не он, — Куница зло сплюнул под ноги. Лютобор улыбнулся и напоследок еще раз прижал скифа к своей широкой груди, вышел первым, давая Кунице время привести одежду в порядок. Лис стоял, сложив руки на груди. — Что орешь? Всю округу на уши поставишь, — Лютобор старался выглядеть суровым, но глаза блестели, сводя все попытки на нет.       Лис хитро скалился, глядя на боярина, что выглядел сейчас крайне глупо с ветками в волосах и мордой красной как рябинов цвет. Резко развернувшись, Лис взметнул алым плащом листву и направился догонять остальных. — Выходи, ушел, — Лютобор принялся вытаскивать из волос сучки. — Выродок, — в сердцах выругался скиф. — Да почто ты его так не любишь-то? Он ведь даже не сын Яру был? — Вернее пса он твари той был. Отца его в первом бою убили, мать при родах померла. Яр его волчонком к себе взял. Так за ним хвостом и вился. — И что с того? Сейчас мы в одной упряжке. — Добродетель твоя тебя много раз чуть не погубила, а ты все как ребенок наивный. — А твоя злоба в могилу тебя загнала-таки, — многозначительно глянул на наемника ратник.       И каждый из них остался при своем мнении. Лютобор старался видеть в людях лучшее, а Куница научен горьким опытом отца, не верил никому.       Ночь застала отряд на берегу ручья. Женщины удалились за ближайшие заросли умыться и привести себя в порядок. До стоянки оставалось немного, и настроение у людей улучшилось. Тихие разговоры, смех женщин за кустами, треск поленьев в костре — все это развеивало напряжение, но мужчины не расслаблялись. В дозор встал Данко, после его должен был сменить Владимир. И так все по очереди, до самого утра. — Куница? Наемник поднял голову, вопросительно глядя на позвавшего его Лютобора. — Давай-ка добудь нам, в лучших скифских традициях, чего-нибудь на зуб. — криво усмехнувшись, скиф поднялся с места у костра, доставая попутно ножи. — И Лиса прихвати, а то кормить-то прорву народу надо, — не глядя добавил боярин. Улыбка сползла с лица волка, Лис застыл возле одной из лошадей. — Чего замерли? — подгонял их Лютобор. — Ну, боярин, не забуду, — сквозь зубы, проходя мимо, бросил Куница. Лис, с лицом обреченного, плелся сзади.       Отойдя от стоянки отряда Куница, не оборачиваясь, бросил через плечо: — Ты в одну сторону, я в другую. Охотится с тобой я не намерен, — и быстрым шагом удалился, оставив тяжело глядящего ему вслед Лиса в одиночестве.       Вернувшись к костру, двое охотников несли хорошую добычу: нескольких зайцев и пару перепелов. Первым вышел к стоянке Куница, спустя некоторое время появился и Лис. Оба были мрачнее тучи. Видно было, что совместная охота не пошла им на пользу. Лютобор сокрушенно покачал головой. «И чего к ним полез? Чай не дети, сами разберутся».       Стеша взяла у волков тушки и принялась ловко ощипывать птиц. Данко, которого Владимир сменил в дозоре, занялся зайцами. Спустя немного времени, все уже наслаждались вкусным ужином, громко выражая благодарность скифам за их труды. Лис с радостью принимал похвалу, отвечая вежливо и учтиво. Куница просто кивал головой. Расправившись со своей едой, Куница отсел ото всех и опять достал лоскут кожи для заточки ножей. К нему почти тут же подсела Татьяна, с интересом наблюдая за тем, что он делает. — За что ты так с ним? — вдруг спросила жена Лютобора. — С кем? — Куница не прекращал своего занятия, надеясь, что по тону его голоса боярыня догадается, что подобная беседа ему не по нраву. — С Лисом. Он хороший, — глазами наивного ребенка стала убеждать его Татьяна. — Он знаешь какой? Добрый и честный, смелый, благородный.        Куница глядел, как нахваливает она Лиса, и четко понимал: не в себе Татьяна. И дело даже не в том, что наемника благородным называла, а в самой речи. Как смотрит, как руки сложила. Может, он и плохо знал Татьяну, но заметил такие перемены. Почему же Лютобор молчит? Неспроста он его в лес с Лисом отправил. Ведь все заметили, как Куница от Лютобора не отходит, так и Лис от Татьяны ни на шаг. А он, балбес, гордыню выпятил, а ум спрятал.       Улучив момент, когда все легли спать, Куница незаметно скользнул тенью к стоящему в дозоре Лису. Луна острым месяцем святила в небе, не скрытая облаками она бросала на землю свой свет. Лис встрепенулся, заприметив приближающуюся фигуру, и еще больше напрягся, узнав в ней Куницу. — Поговорить надо, давно.       Лис явно был удивлён, но указал на место на бревне рядом с собой.       Успокоившись, Нафиса решила лечь спать. Утро вечера мудренее — гласит поговорка русичей. На то, чтобы все осмыслить, ей нужны силы, чтобы понять, что с ней происходит и главное — зачем? Неужели больше некому вести борьбу со злом? Слепая ведунья вряд ли сможет что-то сделать. Ей просто нужно переждать — и все само закончится. С этими мыслями и чистой совестью девушка расстелила свою скромную постель и легла спать.        Но, только закрыв глаза, она вновь увидела лицо с ясными зелёными глазами, молочной кожей и ямочками на румяных щеках. Позабыв о сне, Нафиса любовалась прекрасным созданием. Оно беззаботно смеялось, вероятно, над тем, что говорил обладатель глаз, через которые смотрела ведьма. Нафиса утопала в зелени дивных очей, ровно до тех пор, пока во взоре боярыни не стала проступать голубизна глаз другого существа. Существа, что завладело разумом и плотью жены княжеского ближника. Наяву Нафиса его не видела, но в видениях успела запомнить: опаснее существа на земле нет. Обманчива нежность этой коварной твари: она сводила с ума многих, ласки заставляли её жертв делать ужасное, а красота погубила больших, чем войны и голод. Имя этой нежити Нафиса знала и надеялась, что ей никогда не придётся произносить его вслух. — Дивница… — бледными губами прошептала в темноту ведьма. Зелено-голубые глаза в тот же миг устремились на неё. Нет, не на того, через кого она глядела сейчас, а именно на неё. Нафиса это почувствовала. Омут глаз берегини стал затягивать и давить тяжестью на грудь. Стало трудно дышать, казалось, тонкое одеяло стало весить как огромный валун и не давало сделать вдох. Девушка заметалась по постели, хватая ртом воздух и царапая ногтями горло. Распахнув веки, ведьма надеялась прервать связь, но наваждение не проходило. Нафиса сползла с кровати и на ощупь стала шарить рукой по полкам, ища заветный пузырёк. От неосторожных движений остальные падали на пол, разбиваясь и разливая свое содержимое по полу. Когда полки опустели, Нафиса упала на колени, не обращая внимания на врезавшиеся в колени осколки. В комнате стояла невыносимая вонь от смешавшихся зелий и отваров, но нужного пузырька так и не находилось. Воздух совсем перестал поступать в лёгкие, хрип раздирал горло. Ослабевшая девушка упала на спину, раскинув руки в стороны и приготовившись встретить свою смерть, как вдруг дверь в её дом распахнулась, с громким стуком ударившись о стену.       Холодный ночной воздух вихрем ворвался в жилище, разгоняя смрад от разбитых сосудов. На пороге стояла заплаканная сестра, пытаясь во мраке разглядеть хоть что-то. Прикрыв рукой нос, она вбежала в двери и попыталась зажечь лучину. Руки её дрожали, она слышала стоны умирающей сестры и слезы застилали ей глаза, в свете луны она ясно различала силуэт лежащей на полу Нафисы, которая отчаянно пыталась что-то сказать. Лучина, наконец, зажглась — и слабый свет озарил комнату. Янсылу в ужасе отпрянула, увидев свою сестру. Абсолютно белые глаза были навыкате, а на шее отчётливо проступали синие следы чьих-то пальцев. Янсылу стала нервно озираться по сторонам в поисках того, кто мог сделать такое с несчастной слепой девушкой, но в доме кроме них никого не было. Бросившись к сестре, Янсылу попыталась поднять её, но резкая боль пронзила живот, и, резко охнув, наложница осела рядом. — Вода… Вода, святая… — Нафиса хрипела из последних сил, пытаясь указать на почти опустевшие полки.       Янсылу помутневшим от боли взором глянула туда, куда показывала сестра. На одной из полок был пузырёк, чудом не упавший, но валявшийся на боку. На нем был изображён православный крест. Тяжело поднявшись, опираясь на стену, девушка добрела до нужной полки. Схватив склянку, Янсылу обернулась на лежащую без движений Нафису. — Что с ней делать?       Голос дрожал от страха за жизнь сестры. Янсылу не понимала, что происходит. Как в детстве, когда её сестра-чудачка разговаривала с животными, или как вдруг прерывала игру и говорила странным голосом, при этом её глаза начинали светиться. Как тогда, Янсылу захотелось убежать, кинувшись со слезами к матери на грудь и долго плакать и жаловаться на свою сводную сестру. Но матери давно нет в живых, как и отца. На всем белом свете остались они одни. И сейчас жизнь сестры зависла от неё.       Дойдя обратно и опустившись со стоном возле Нафисы, наложница внимательно посмотрела на уже не дышавшую ведунью. Слезы с новой силой брызнули из глаз, отчаянье затопило душу. Янсылу наугад стала лить воду на следы ладоней на шее сестры, которые из синих превратились уже в багровые. Спустя несколько мучительно долгих мгновений, первый вдох ворвался в грудь несчастной, заставив выгнутся спину и закатиться глаза. Но она дышала, и это была победа. Янсылу в бессилии откинулась и глубоко вздохнула, убирая с мокрых от слез щек растрепавшиеся пряди волос.       Нафиса приподнялась, все ещё хрипло дыша. — Что это было? Кто это с тобой делал? — Берегине дорогу перешла, — голос ведьмы был груб от ссаднящей боли в горле, но по тону казалось, что ее это заботило не больше, чем вороны на крыше. — Кому? — Берегине, — имя лесного духа второй раз произносить Нафиса побоялась. Ей было необходимо подготовиться. Защищаться на расстоянии она не умела. — Да ты что несешь?! Сказками меня пугаешь? — Янсылу, по своему обыкновению, начинала злиться. — А ты чего вообще пришла? — Да так. От бремени хотела избавиться. В общем, неважно уже… А тут слышу грохот, да хрипы твои, вот и кинулась спасать, — наложница шутливо ткнула кулачком в плечо сестру. — Вот дуреха. Пузо на лоб лезет, а она туда же, — Нафиса слабо улыбнулась, потирая поврежденную шею, и тут же серьезно продолжила: — Найди мне человека верного. Такого, чтобы вопросов не задавал. Воина. Коней крепких. Двух, — ведьма встала и принялась складывать в объёмную суму уцелевшие пузырьки, безошибочно определяя их положение на полу. — Ты чего, слепая, совсем разум потеряла? — Янсылу ошалело уставилась на суетящуюся по дому сестру. — Времени нет. С каждым часом она сильнее становится. Не зря она народец тот подкармливала в лесу. Пока Берендей жив, живет и она. И чем ближе она к нему, тем ей лучше.       Янсылу уже даже не пыталась понять сестру, просто встала и пошла к двери исполнять поручение. Выглядела она старше, чем была, когда вошла в дом. — И кстати, сестра, — наложница обернулась на окрик сестры. — С дитем чего сотворишь — в могилу сведу, — не оборачиваясь, тихо, но так, чтобы ее слышали, произнесла Нафиса.       Янсылу скривилась зло, глянув в спину ведунье, и вышла, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью.       Услыхав, как за ушедшей захлопнулась дверь, Нафиса опустилась на измятую постель. Берегиня совершила оплошность, не рассчитывая, что Нафиса останется жива. Но и Дивница теперь многое знала о ней, Нафисе. Девушка спрятала в ладонях лицо и беззвучно заплакала в пустом тёмном доме.