Не буди лихо...

      Сознание возвращались тяжело. Шум в голове был сродни разъяренному улью пчёл. Язык прирос к небу, во рту было сухо, как в жаркий день в степи. Лис лежал на спине, вокруг было тихо. Лежал он на чем-то мягком, в тепле. Уже хорошо.        Приоткрыв один глаз, скиф обнаружил себя в доме лесного князя. За окном была непроглядная тьма. Лис пытался взглядом найти хоть кого-то, но в избе было пусто. Приподнявшись на локте, наёмник ощупал свое тело. Страшной рваной раны на правой ноге не было. Лис ещё раз оглядел с недоверием своё тело, но все было цело. Сдернув одеяло, скиф вскочил на ноги, но голова закружилась — и Лис сел обратно на лежанку. Наёмник ещё раз оглядел комнату. В углу стояла большая бочка, возле неё лежал черпак. Жажда была нестерпимой. Лис медленно, держась за стену, стал продвигаться к живительной влаге. Схватив черпак, наёмник припал к краю, став жадно пить, роняя капли на пол. — Едало, что ли, дырявое? Прилежней хлебай, — раздался за спиной недовольный скрипучий голос хозяина. Лис резко развернулся, выронив черпак с остатками воды, которая разлилась искристыми каплями по всему полу. — Тьфу ты, бесовское племя! — старик грозно глянул на растерянного скифа, что в ужасе замер, держась за бочку. — Окреп, зверёныш? Дюже тебя потрепали, — дед прошёл, кряхтя, мимо Лиса, вынул тряпицу из сундука и бросил её на лужу возле ног скифа. — Затри. Негоже гадить в хате.       Лис плохо понимал, что делает, но покорно опустился на колени, взял тряпку в руки и принялся старательно затирать воду на полу. — Любо. Садись, вечерить будем, — старик вновь открыл свой огромный сундук, выудил оттуда скатерку, накрыл ею крышку и стал раскладывать плошки. Желудок Лиса предательски заурчал. Дед улыбнулся в бороду и с хитрым прищуром глянул на совсем потерянного скифа. — Что? О дружках своих и не спросишь? — Где они?       Старик не стал сразу отвечать на вопрос, продолжая раскладывать еду по мискам. — Ты мне лучше вот что поведай. Откуда вы такие взялись? Третий-то ваш мне ясен, с ним опосля разберёмся. А вот вы двое меня шибко волнуете. Что за племя ваше? Чем живёте? — Мы скифы. Кочевники, — Лис хотел было сказать, в чем их промысел, но вовремя осекся и замолчал. — Скифы, значит. Ну ясно, — старик протянул одну из плошек Лису. В тарелке лежал хороший кусок мяса и варёные овощи. — Стало быть, извелось ваше племя совсем, раз за русичем идёте?       Наёмник поднял голову от тарелки:  — Много нас ещё, а идём — значит, надо так.        Сердитый взгляд скифа только развеселил старика. — Ты, да я, да мы с тобой, — весело хмыкнув, проговорил старец. — А ты, дедушка, кем будешь? — Лис не желал злить старика, пытаясь выказать ему почтение. — Дедушка? — лесной князь разразился громким молодецким хохотом. — Дедушка. Ну надо? Хоть мне уже и третья сотня пошла, да так меня ещё никто не кликал.       Наемник отставил миску, готовый ко всему. Обидел, что ли? Или наоборот? — Ты, малец, меня так не зови, а то в лесу засмеют.       Кто засмеет? Белки с зайцами, что ли? Лис совсем ничего не понимал. Где Лютобор? Что стало с Куницей? — А как звать тебя тогда? — Лесъяром меня звать. А ты, стало быть, Лис? — Откуда знаешь? — Так морда твоя больно хитрая. Как есть плут, — и старик вновь засмеялся. Лис вздохнул облегчённо и снова принялся за еду. — Ты ешь покамест. А там и потолкуем.       Остаток трапезы прошёл в молчании. Покончив со своей едой, Лесъяр собрал посуду и отложил к бочке. Сев на скамью, старик, глядя в окно, стал рассказывать о том кто он и чем сам живёт: — Племя моё, как и твоё, давно извелось. А все от того, что уж больно мы вспыльчивы. Да предназначения своего позабыли. А служба наша в том, чтобы природе служить, от людей лихих поля да леса стеречь. Старость нам не ведома, — Лис недоверчиво хмыкнул, глядя на длинную седую бороду старца. Лесъяр строго глянул на скифа, чтобы не смел перебивать, и продолжил: — Облик свой меняем от состояния сердца своего, и век свой закончить можем, только если сами того пожелаем. Я, стало быть, готов уже уйти. Вот и коротаю время средь людей, чтобы конец свой облегчить. — Среди каких людей? В такую чащу разве кто сунется? — Так вы. Пришли же? Дом мой — самое что ни на есть людское жилище. По законам людским живу и помирать человеком собираюсь. — А зачем помирать-то? — Лис, которого с малых лет учили выживать любой ценой, откровенно не понимал, зачем самому смерти желать. — Помирать без надобности, когда жить есть зачем. А мне уж не зачем, — взгляд старца вдруг разом потускнел и стал обречённым. Он замолк, погруженный в воспоминания; Лис терпеливо молчал. Спустя какое-то время Лесъяр будто очнулся и продолжил: — Вы ко мне явились за знаниями — я могу вам помочь, научить медведя человеком быть. Хоть дивно мне, что он к такому возрасту сам не смог. — Он недавно таким стал. Берендея в себе поселил, вышло так.       Старик вновь улыбнулся. — Нельзя таким стать: таким только родиться можно.              Лютобор лежал в сыром сарае на копне сена, бережно прижимая к себе тело Куницы. Только прислушиваясь, он мог различить слабое дыхание друга. Сердце его билось рвано, нервно отбивая тихие удары. Бледные губы скифа были слегка приоткрыты — и ратник не удержался, запечатлел ни них слабый поцелуй. Разбирая пряди запутанных рыжих волос, Лютобор с тоской смотрел на серое лицо Куницы. Вновь смерть пыталась забрать у него то ценное, что нашел в скифе ратник. Боярин провел ладонью по щеке, убирая крупицы земли с лица волка.       Лютобор не помнил, что произошло. Он обнаружил себя сидящим посреди избы того колдуна, с вырывающимся Лисом в руках. Подле него стоял тот самый старик: руками делая странные жесты, он смотрел прямо в глаза Лютобору. Огромная лужа крови растекалась из раны на ноге Лиса, и ратник знал, что нанёс её именно он.        Лютобор помнил страх, когда он понял, что чуть не задрал бедного скифа. Но ещё больший ужас объял его, когда он не увидел в избе Куницу. Помнил, как выпрыгнул в окно, указанное стариком. Помнил, как увидел тело волка, распростертое на земле, как рядом сидел Пров. С низко опущенной головой, он сидел на коленях, сжимая нож в окровавленной руке. Он что-то пытался поведать своему хозяину, но у него не было на это времени. Мощными руками Лютобор сломал тому шею, не простив такого предательства.       Лютобор сам все знал. Видел не раз взор, полный жгучей ненависти, что бросал в спину скифа Пров. Его супружницу, Марфу, зарезали в тот страшный день, когда на подворье совершили набег волки. Она была повитухой, она первая, кто держал на руках его, Лютоборова, сына. Круглыми сиротам остались шестеро детей их теперь.       Лютобор чувствовал дикую вину за то, что сделал. Если бы ему хоть немного удалось успокоиться, то он бы выслушал своего верного слугу, ведь он даже не убил Куницу, а только ранил, промахнувшись мимо сердца. Но воротить уже ничего нельзя. Куда подевалось тело дворового мужика ратник не знал. И не хотел знать. Может, осталось лежать позади дома, между этим сараем и лесом. Может и нет.       Куница в его руках зашевелился. Сухими губами он пытался что-то шептать. Лютобор наклонился ближе к скифу. «Пить. Воды». Лютобор в растерянности оглядел сарай. Какие-то мешки, вилы, лопата. Чего-то похожего на бочку не было. Придётся идти в дом. После всего произошедшего Лютобор так и не видел старика, о судьбе Лиса ему также было ничего не известно.       Лис. От такой раны он точно уже помер или при смерти. Идти в избу и взглянуть в глаза тому, кто сейчас в муках готовится отправиться к праотцам, было тяжело. Но он, Лютобор, не мог позволить себе быть слабым. Взглянуть на дело рук своих придётся.       Осторожно вынув руку из-под тела Куницы, боярин поднялся, разминая затекшие мышцы. Выйдя на улицу, он с удивлением обнаружил, что уже давно ночь и небо озаряет серп молодой луны. Лёгкий ветер благостно обдувал горячую кожу. Звуки ночного леса, шелест ветвей, уханье совы вдалеке вновь будили зверя внутри, напоминая, что охота не была успешной и берендей ещё голоден. Лютобор зло выругался. Сжав кулаки, он замер, закрыв глаза. Всю силу духа своего он направил на зверя внутри, загоняя его так глубоко в подсознание, чтобы тот вообще позабыл дорогу наружу.       Приведя мысли в порядок, ратник шагнул к дому. Внутри горел свет. Два голоса вели мирную беседу, поочерёдно звуча из-за двери. Вопрос, короткий ответ. Снова вопрос и вновь ответ. Лютобор облегчённо прижался лбом к косяку двери: один из голосов принадлежал Лису. Звучал он тихо, но бодро. Он явно был заинтересован в том, что ему отвечали. Второй голос принадлежал старцу. Лютобор не хотел подслушивать, потому толкнул дверь, шагнув внутрь. — Доброго вечера, хозяин, — боярин держался прямо, хоть вина перед Лисом тянула вниз. Он бегло оглядел скифа и, не найдя видимых повреждений, расслабил плечи. — И тебе доброго, — старец поднялся со скамьи и прошёл к Лютобору. — Как друг твой? — Жив. Питья просит. Нет ли водицы? — Есть, от чего же не быть. Лис? — позвал старец — и наёмник с готовностью поднялся. Лютобор глядел на волка и не верил своим глазам. Тот стоял на своих двоих, не опираясь и не пошатываясь. Старец с улыбкой смотрел на ничего не понимающего ратника. — Поднеси воды.        Скиф кинулся к бочке, зачерпнув склин из неё, и поднёс черпак Лютобору, расплескав добрую половину трясущимися руками. Лис волновался при виде боярина, и Лютобор не мог его в этом винить. — Да чтоб тебя, бес проклятый. Опять напрудил!        Наемник коротко кивнул и вновь принялся утирать с пола воду тряпкой. Лютобор от увиденного опешил. Лис будто век тут живёт, так он ладно здесь смотрится. — Как? — Что как? Али сам такого не вершил? Иди к побратиму своему, я за этим пригляжу пока.       Лютобор вспомнил шатер, бледное тело на лежанке, рану на впалом животе. Жар, что сочился из тела в тело, исцеляющую силу духа берендеева. Быстрым шагом он покинул дом, не забыв взять черпак из рук старца и поблагодарить.       Вернувшись в сарай, ратник обнаружил стонущего Куницу. Одной рукой он шарил по сену вокруг себя, выискивая что-то. Его, Лютобора, искал скиф. — Прости, долго я, прости, друже. Вот, питья принёс. Попей, Куница, пей, — ратник приподнял голову волка, чтобы тому было удобнее пить, но Куница лишь громче застонал, хватаясь за грудь. Лютобор, развязав завязки, на кожаной куртке, освободил грудь скифа. Рана была неглубокая, кровь уже перестала сочиться. При надлежащем уходе через пару-тройку дней Куница должен был бы поправиться. Из-под ворота виднелось огромное синюшное пятно; ратник осторожно отогнул полу куртки и увидел, что весь бок скифа был багрово-синий. Пара рёбер была явно переломана, неестественно вогнута внутрь. Плечо представляло собой месиво из костей и плоти.       Куница снова застонал — и боярин припал к холодным губам, но сколько ни пытался Лютобор разжечь внутри пламя звериное, а была одна пустота. Берендей не желал проявляться. Куницу стала бить лихорадка. Ратник сильнее прижал к себе скифа, отчаянно пытаясь призвать берендея. — А ты попроси.       Лютобор вскинул голову, и в кромешной темноте смог различить лишь силуэт в проёме двери да два уголька глаз, что испускали слабое свечение алым. — Как это? — А так, — старик вошёл внутрь, прикрыв за собой дверь. По ночам уже становилось морозно, а в сарае было довольно сыро и холодно. — Хошь словами, али думами. Худо ему, как бы не помер, — старик с сомнением глянул на наемника, который уже перестал стонать и пребывал в беспамятстве. — Куница не умрёт! — грозный рык и короткий выпад ратника заставили старца отступить на шаг. Вторая пара алых глаз зажглась в темноте пустого сарая, на опушке непроходимой чащи, где-то на краю тьмутараканских земель.