Не буди лихо...

      Где-то вдалеке ухала сова. Тонкий шепот листвы на лесной опушке навевал тоску. Татьяна стояла у небольшой речки, такой маленькой, что больше походила на ручей, но ее быстрые и сильные воды были слишком велики для ручья и все же слишком малы для настоящей реки. Боярыня ощущала себя такой же речкой. Силы духа в ней было на пятерых, твердостью характера и крутым нравом она прославилась еще в детстве. Никто не смог бы заставить ее делать то, чего бы она не желала. Даже против воли отца пошла, выбрав в мужья Лютобора, а не княжича. А теперь думала, правильно ли она поступила? Отчего сердце ее так часто билось при виде румяного улыбчивого воина? Ей всегда по нраву были мужчины серьезные, статью да умом полные. Лютобор хоть и не был дураком, но и не семи пядей во лбу, это уж точно. Татьяна горько ухмыльнулась, продолжая размышлять о возможной своей судьбе, выбери она тогда Всеслава.       События последних дней смутно отпечатались в ее памяти. Возможно, причиной тому была хворь, которая с ней приключилась по возвращению домой от скифов. По крайней мере, ей так все твердили. И девки, и дружина. Но сейчас она была полностью здорова, неведомая болезнь отступила. Ее не тревожил ни лес кругом — она верила в силу воинов дружины, — ни неудобства быта в походе — Стеша с Еленой заботились о ней так, что она ни в чем не испытывала нужды. Единственный, кто ее сейчас тревожил, это Лютобор. Что со зверьем этим связался, дружину в лесу бросил, а заодно и ее с дитем. То, что понарассказывали Стеша с Еленой, не укладывалось в голове. Скиф этот, Лис, вился возле нее все время, пока болела Татьяна. От одной мысли о близком присутствии наемника становилось дурно и бросало в дрожь. Вот вернется супруг ее драгоценный, она за все с него спросит. Татьяна сжала кулаки, с вызовом глядя в лес.       Серая дымка ложилась на траву рассветной росой. Занималось утро. Дитя крепко спало под надёжным присмотром Стеши, а вот боярыне что-то не спалось. Сын так вырос, казалось, за прошедшие дни, хоть было глупостью искать перемены в чертах своего ребёнка. Боярыня прошлась по мокрой траве вдоль смелого ручейка — и неведомая сила вдруг подхватила и понесла её прочь от лагеря. Быстрый легкий бег наполнял сердце радостью, тело было невесомо, будто пушинка, подхваченная ветром. Татьяна улыбалась. Глаза слезились от ветра и восторга. Вокруг сменялись деревья, но листва не била ожидаемо по лицу, а нежно гладила ветвями по щекам, как будто лес знал и помнил её и приветствовал радостно, раскрывая объятья крон.       Татьяна остановилась, когда грудь невозможно сдавило от быстрого бега. Задыхаясь, быстро огляделась и поняла, что на добрую версту убежала от лагеря. Разве позволяла когда себе дочь купца именитого, а теперь жена боярина княжеского, по лесам бегать как девка дворовая с задранным подолом, сверкая босыми ногами? Постыдный румянец залил щеки — и, глянув на перепачканные в земле ступни, боярыня мысленно отругала себя. Весь обратный путь сучки и ветки цеплялись за распущенные волосы и одежду, будто не желая отпускать. Колючки кустарников царапали ноги, оставляя после себя алые полосы на нежной коже. Татьяна пообещала себе, что по возвращению немедля заплетёт косу, как подобает замужней женщине. Но позабыть тот щемящий душу восторг от скорости и такой чистой природы вокруг было нелегко. Как мелькала листва яркой сочной зеленью, переливалась она сотнями оттенков зелёного. И казалось, будто каждый листочек разглядела Татьяна на бегу, каждую травинку.       Достигнув стоянки, боярыня как можно тише пробралась к лежанке, где посапывала Стеша. Рядом мирно почивал и маленький сын. Крохотными ладошками он сжимал большой палец руки Стефании. Русая коса дворовой девки растрепалась, и несколько прядей упали во сне на личико ребёнка. Смешно сморщив носик, мальчик чихнул и тут же открыл глаза, спросонья оглядываясь кругом большими голубыми глазами. Заметив мать, он потянул свои ручонки к ней навстречу, улыбаясь беззубым ртом, и Татьяна была готова протянуть свои в ответ, с переполненным нежностью сердцем, как вдруг пережитый у ручья восторг вновь заполнил разум, вытесняя все прежнее. Вновь Татьяна любовалась листвой и деревьями. Вновь она замирала, слушая песни далёких сестёр, отрешаясь от всего сущего, падая в темный омут небытия. Взгляд её стал бездумным, черты лица приобрели плавность, выражая благостную умиротворённость. Дитя, почувствовав перемену в матери и испугавшись её вдруг сделавшегося холодным взгляда, громко заплакал. Стеша вскочила на ноги; бешено мотая головой, прижимала она к себе плачущего ребёнка. Тут же, обнажая на ходу меч, к ней подбежал сонный Данко. Весь лагерь вскочил на ноги, ища кругом угрозу, но беды извне не было.       Елена знала, что увидит в глазах госпожи, но все же осмелилась взглянуть. Нежная зелень смешивалась с пронзительной синевой, а это значило одно: что боярыня вновь сделалась хворой. Елена уткнулась хозяйке в плечо и безутешно зарыдала. Проклинала она всех и вся за такую несправедливость, за тяжкую долю госпожи и свою.       Мужчины расслабились, на них никто не нападал, и убрали оружие, но легче от того не стало. Владимир, что стоял в это время в дозоре, потирал глаза, широко зевая, и потягивался всем телом. В силу возраста дозор ему давался тяжело. — Пров где? — Ратмир оглядывался вокруг, будто дворовый мог спрятаться за его широкой спиной.       Все посмотрели в сторону Владимира. Тот, в свою очередь, выпучив глаза, стал доказывать, что мимо него и мышь бы не проскочила. Данко так же сказал, что в его дозор никто лагерь не покидал. Старший махнул рукой, скользнув взглядом по перепачканным лодыжкам боярыни. — Мышь, говоришь? — строго глянув на седовласого дружинника, Ратмир сплюнул под ноги, выражая крайнюю досаду. — Где гуляла, боярыня? — пытаясь говорить как можно мягче, спросил Татьяну воевода, но ответа не получил.       Хозяйка что-то то ли напевала, то ли бормотала, и не обращала на столпившихся вокруг неё людей никакого внимания. Ребёнок уже не плакал, но жалобно хныкал, уткнувшись носом в плечо кормилицы.       Тут в лагерь вошли Лютобор со скифами. Настороженно пробираясь сквозь заросли кустарника, все трое шли с оружием наизготовку, встревоженные столпотворением на поляне. — Что случилось? Ратмир? Доложи.        Лютобор нагнал скифов на пол пути. Всю дорогу был молчалив и как будто напуган, но, заметив на поляне суету, тут же взял себя в руки и вновь стал ратным воином, собранным и чутким. — Да все то же, нового нет, — ответ Ратмира мог бы рассердить боярина, но взгляд, что бросил на него старший его личной дружины, от которой, впрочем, осталась малость, был полон скорби. И, может, ему показалось, но воин как будто винил Лютобора в чем-то. Разглядев за спинами челяди Татьяну, ратник понял, что ему ставил в вину Ратмир.       Сидя на земле, боярыня перебирала тонкими изящным пальцами сухие веточки, складывая их перед собой. В густых русых волосах запутались листва и сучки, из-под подола платья выглядывали перемазанные землей пятки. Да чтобы его Татьяна ходила босиком? Знатная любительница украшений и нарядов праздных? Много серебра и золота потратил Лютобор на бесчисленное количество нарядных сапожек, что рядком стояли в горнице. Сейчас все добро утеряно, но вот так сидеть на земле и копошиться в сраме каком-то его жена никак не стала бы. — Пока не было нас, случилось что?       Ратмир отвёл в сторону взгляд, словно с трудом подбирая слова. — Случилось.       Вскинув голову, Лютобор упер в старшего полный тревоги взгляд. Но воевода молчал, понимая: скажи он хоть слово — и остановиться уже не сможет. В разговор вмешался Данко: — Ты не гневайся, боярин, но дюже устали все. Сколько по лесу бегаем? Уж скоро седмица будет. Мы же, как курята в полыме, куда бежать не знаем.       Скифы неслышно проскользнули мимо. Усевшись возле костра, один подбросил поленьев в угли, второй достал ножи и потрепанный кусок кожи. Они были порознь, но одно их сейчас единило: ни один не хотел участвовать в разборках русичей.       Данко проводил их взглядом и презрительно фыркнул, глядя, как затаились наемники. Поймав на себе недобрый взгляд боярина, зло сдвинул брови в ответ. — С волками жить…       Ратмир в успокоительном жесте положил руку Данко на плечо, не дав закончить. Молодой воин метал взглядом искры, но воевода что-то негромко проговорил тому на ухо — и буря утихла. Данко развернулся всем телом и чуть не сбил с ног Стешу, которая топталась за спинами мужчин. Она тут же взяла молодого русича за руку и увела подальше от зачинающейся ссоры старших.       Лютобор хотел было что-то ответить, но взгляд его упал на землю возле ног Татьяны. Прямо перед ней, аккуратно сложенный из веточек и палочек, с три перста размером, был сложен звериный знак. Боярыня с хитрым прищуром глядела прямо в глаза мужу — и зелень окончательно прогнала синеву в её взгляде. Боярин неосознанно потянулся к вороту рубахи, за краем которой чуть слышно светился такой же знак. Откуда и как он появился, Лютобор не знал. Но Лесъяр объяснил, как от него избавиться и вновь держать зверя в узде. Нужна ведающая, ведунья по-простому. В стае была такая, бабка Мадий, которая врачевала хворых и заговаривала на удачу в охоте. Но до нее следовало еще добраться, а с таким знаком он был опасен для своих. Кто знает, когда и что запустит ход проклятья. Чужой крови на своих руках он больше не хотел. Прова еще не простил себе. Совесть раскаленной иглой вонзилась в сердце. — Лютобор, ты скольких с собой брал? — будто прочтя мысли, спросил Ратмир. Отбросив лишнее, воевода вспомнил о деле. — По сути — одного, — выразительно глянув на притихшего Лиса, ответил ратник. — Но вышло двоих, — Лютобор знал, о чем сейчас скажет Ратмир, но так еще и не решил, что он ему ответит. — Пров пропал.       Боярин попытался изобразить удивление с озабоченностью, но, судя по внимательному взгляду воеводы, получалось плохо. На помощь неожиданно пришел Куница. Он будто вырос за спиной ратника. Вот только сидел возле костра, шевеля длинной палкой угли — и вот уже стоит, сложа руки на груди, возле ратника. — Видели мы его, ушел он, — привычно играя интонацией, хрипло проговорил скиф. — Как ушел? Не мог он вот так уйти! — Елена с жаром набросилась на Куницу. — Да и куда ему идти, в какие земли, у него же теперь окромя нас и нет никого! — кормилица особенно четко произнесла слово «теперь», давая понять, кто повинен в том. Но наемника мало волновала бабская склока. — Так не по земле и ушел, — безразлично бросил волк, глядя прямо в глаза дворовой. Елена прижала руки к груди, сцепив их так крепко, что захрустели суставы. Беззвучный крик застыл на устах, и она рухнула бы на землю, да Ратмир вовремя подхватил и посадил ослабевшую Елену на бревно. — Боярин, что происходит? Мало они положили наших? По лесу по одному решили добить? — Ратмир яростно смотрел на своего хозяина. Если раньше он хоть как-то мог, для общей пользы, смириться с присутствием наемников в отряде, то сейчас отказывался признавать само их существование. Нет, так дело не пойдет. Дальше он с этим отродьем никуда не пойдет. И плевать на клятву верности, которую еще Лютоборову отцу давал. Надо — так прям здесь биться будет.       Рядом встал Данко с заплаканной Стешой за спиной: он чувствовал, что беды уже не миновать и все решится здесь и сейчас. Подле, потерянный, с низко опущенной головой замер Владимир. Он не участвовал в ссоре, но рука его покоилась на рукояти меча, выражая согласие со словами воеводы. — Значит, так вот порешили? — желваки ходили ходуном на скулах, мышцы напряглись под тканью рубахи — Лютобор по-настоящему рассвирепел. Куница, до того казавшийся скучающим, в миг выхватил ножи. Сосредоточенно оглядывая русичей напротив, скиф выбирал, кого, в случае чего, необходимо вывести из боя первым. Рядом выскользнул бесшумно Лис, вынимая короткий, но острый меч — он так же занял место поудобней для атаки. Данко с Владимиром растерялись. Ссора была не шуточной и им грозил реальный бой. Данко свободной рукой отодвинул за спину все еще ревущую белугой Стешу, Ратмир встал перед Еленой. Лютобор не верил глазам. Его собственная дружина против него с оружием стоит. — Я семью заберу и уйду, а вы живите дальше, как знаете. Теперь вы сами себе бояре.        Каждое слово отдавалось болью в истерзанном сердце. Не хотел Лютобор такого, да видно от судьбы не уйти. «Нигде приюта зверю дикому не будет». Слова няньки эхом пронеслись в голове. — Уйди, а их не тронь. Горе одно от тебя стало, боярин. Всех нас погубишь, каждого на тот свет проводишь, — Елена оттолкнула мужчин, вцепилась со всей своей невеликой силой в рубаху ратника и, словно разъяренная кошка, набросилась на своего хозяина. Пытаясь сдвинуть его с места, она продолжала кричать обидные слова ему прямо в лицо, не страшась уже ничего, толкая в мощную грудь.       Прекратить истерику она уже не смогла бы, даже если бы того пожелала. Все страхи выплескивались наружу, вся боль и ужас от потерь и бед теперь лились прямо на Лютобора. Он не осмеливался не то, что ответить — взгляд поднять было невыносимо. Ведь права была Елена. Каждым словом права. В какой-то момент Ратмир обнял трясущуюся Елену и увел, с силой разжав крепкую хватку женских рук. — Уходи от нас! Уйди! — дворовая не вырывалась, но продолжала кричать и причитать сквозь сдавливающие горло рыдания.       Скифы отступили, рассудив, что драться все-таки никто не будет. Пока. Посему оружие опустили, но не убрали. Куница вплотную приблизился к ратнику. Жгучая злоба, какой он, казалось, в жизни не испытывал, захлестнула его. Да как они смеют? Ведь не ведают ничего: сколько за них боярин выстрадал, чем пожертвовал. Не его вина, что князь их жизнями как камешками разбрасывается. И так захотелось ему все высказать в перекошенные от ненависти лица, прокричать во всю глотку, что и ногтя они, проклятущие, Лютоборова не стоят. Да только кто его, наемника, душегубца и дикаря, слушать станет. Опять прежнее ремесло тянуло вниз. Ведь будь он уважаемым купцом или даже просто странником безродным, его бы выслушали.       Глядя на страдания ратника, Кунице нестерпимо хотелось обнять боярина, прижать как дитя к груди и увести как можно дальше от этих неблагодарных свиней. Но он просто стоял, крепко сжимая в руках свои клинки и смотрел. Смотрел по очереди в каждую пару глаз напротив, одним взглядом обещая лютую расправу за обиду.       Лис вышел вперед. Он так же был переполнен злобой, но его чувства были иного толка: Татьяну он вовек не отпустит. Медленно он положил свое оружие перед ногами Ратмира. Под удивленные взоры всех он так же медленно выпрямился и ровным спокойным голосом стал говорить: — Там, откуда мы пришли сейчас, стоит дом. В нем живет старец. Я отведу вас всех к нему. Там кров и пища. В глухом лесу степняки вас не отыщут. — А дальше что? Куда нам после-то идти? — воевода не верил ни единому слову, сказанному наемником. — Пока с вами Лютобор, вы в опасности. За ним идут псы ханские. Татьяну с дитем возьмете с собой, а мы пойдем дальше. После вернемся.       Ратмир глянул на молчаливого боярина. — Что за дом?       Лютобор прочистил горло, прежде чем говорить. — Старик совсем старый и худого не сделает. Девкам там отдых будет и вам в стенах покойнее.       Данко подошел к старшему и что-то проговорил тому на ухо шепотом. Стеша согласно закивала, зная, о чем говорит воин, и Ратмир сдался:  — Веди, волк. Но помни, глаз от тебя не отведу.       Лис все так же медленно кивнул и стал наклоняться, чтобы подобрать меч, но Данко наступил на оружие тяжелым сапогом. Скиф безразлично хмыкнул, выпрямляясь и оставляя клинок лежать на земле. — Веди их осторожно, после тут же возвращайся. Здесь тебя ждать будем, — шепотом проговорил Куница проходящему мимо Лису — и тот закивал.       По стоянке забегали женщины, собирая пожитки. Мужчины грузили на лошадей тяжелые тюки со скарбом. Никто не проронил ни слова. Под тяжелыми взглядами скифов русичи собирались резво. В считанные минуты все было сложено и убрано. Данко кружил по поляне, стирая следы их присутствия. Ратмир усадил Татьяну на коня и передал поводья Владимиру. — Я сейчас. Владимир понимающе кивнул и потянул за уздцы, уводя лошадь к кромке леса. Старший дружинник тяжело вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха, и направился к стоящим в стороне скифам с боярином. Только он собирался отослать наемников прочь, чтобы поговорить с Лютобором с глазу на глаз, как те растворились в лесу. Только удивляться можно их звериному чутью. Это пугало. — Ты, боярин, не серчай. Да только мне не себя жалко, людей, — и, с мгновенье помедлив, добавил: — Береги себя.       Ратмир протянул раскрытую ладонь ратнику — и Лютобор подал в ответ свою. Повинуясь порыву, он крепко обнял седовласого дружинника. Мужчины расстались не друзьями, но уже и не врагами. У каждого из них была своя дорога.