Не буди лихо...

«Татьяна»       Татьяна замерла, не в силах пошевелиться.В паре шагов от неё так же замер огромный белоснежный волк.       Он шумно дышал, словно от быстрого бега, покатые бока его вздымались в такт тяжёлому дыханию. Слезы моментально высохли, рыдания прекратились, уступив место простому бабьему любопытству. Она не боялась чудовища, ведь она его уже видела у речки на лесной опушке. Он, так же, как и тогда, изучающе всматривался в её лицо, как будто ища одному ему известные сходства с кем-то другим. Его взор, неприсущий простому животному, был наполнен разумом.       Татьяна несмело протянула руку к волку, от чего-то отчаянно желая ощутить мягкость меха под пальцами. В этот момент позабытая всеми Стеша истошно завопила. Волк вздернул голову и свирепо оскалился, показывая ряд острых как кинжалы зубов.       Стеша сорвалась с места и понеслась прочь, позабыв даже про горячо любимую хозяйку, оставив её наедине с лютым зверем. Она бежала, не разбирая дороги, гибкие ветви кустов оставляли хлесткие следы на щеках и руках. Грудь сдавливало от ужаса и бега, не хватало воздуха. Достигнув стоянки, она упала в руки подскочившему Данко. Мужчина изумлённо оглядывал, мгновенье назад, ушедшую в полном порядке девушку.        — Что стряслось? Ты чего кричала? — Данко растерянно прижимал к себе взахлёб рыдающую девушку.       Ратмир грубо, за плечо, развернул Стешу к себе, уперев в неё полный злобы взгляд. Он ощутимо встряхнул бедную рыдалицу:        — Татьяна где?       — Там… Там… Зверь… Огромный, лапищи как лопаты, глаза, глаза огромные! — Ратмир взглянул на Данко и отшвырнул причитающую девку в руки воину.       Владимир стоял уже подле своего воеводы с мечом в руках, ожидая приказа, как вдруг прямо мимо них пронесся тот самый зверь — и воины своими глазами увидели, что Стефания была права. Размеры этого чудовища повергали в шок. Волк, не обращая внимания на столпившихся людей, пробежал через всю стоянку и скрылся в лесу. Следом выбежала Татьяна.       — Где мой сын?! Где мой ребёнок?! — все мигом осознали, что Елены на стоянки нет, как нет и боярского сына.       Данко со Стешей одновременно взглянули в ту сторону, куда только что убежал волк. Боярыня вмиг все поняла и кинулась следом, но крепкие руки воеводы перехватили за пояс, надёжно удерживая Татьяну на месте.       -Пусти меня! Там мой сын! — Татьяна вырвалась, кричала, кусала и брыкалась. Двое мужчин, Владимир и Ратмир, с трудом сдерживали порывы госпожи. Из леса раздался женский крик, полный боли и ужаса — и вся стоянка опять замерла. Предчувствуя беду, мужчины вынимали оружие, женщины опасливо пятились.       С окровавленной мордой, зажав в зубах свёрток, из леса медленно, хищно озираясь, на поляну вышел белый зверь. Стеша по обыкновению завопила, а Татьяна со счастливой улыбкой бросилась прямо к животному.Рыдая от счастья, она трепетно приняла из зуб волка свёрток, в котором спал, живой и невредимый её сын. Волк бережно разомкнул пасть, опуская в руки боярыни кулёк с её дитем. На прощанье лизнув розовым языком щеку Татьяны, чудище вновь скрылось в чаще. Белый хвост в последний раз мелькнул вдали леса и скрылся из виду.       — Живой. Живой, моя кровиночка, — Татьяна развернулась к остальным, показывая ребёнка, словно сама не верила. Со взором счастливым она прижимала к сердцу сына.       — А Елена?.. — чуть слышно, хриплым, сорванным от криков голосом спросила Стеша.       — Елена? — Татьяна нахмурила лоб, став выглядеть, как маленькая девочка, пытающаяся что-то вспомнить. — А кто это? «Октай»       Октай вёл свой маленький отряд уже два дня. И все эти два дня он отчаянно пытался понять многое. Все, что Нафиса поведала ему на первой стоянке, он осмысливал до сих пор.       Многое не понял. Про нити судьбы, про силу и законы мироздания.       Ещё больше было непонятно с видениями. Кто-то вёл Нафису. Как опытный охотник, Октай знал, как загонять жертву. Как направлять добычу, ведя её по ложному следу, давая надежду на спасения и мнимую уверенность, что этот путь выбирает она сама, но итог всегда один: смерть. Тем не менее, степняк не спешил делиться своими мыслями со спутницей, планируя выждать и побольше разузнать. Ведьма была уверена, что все, что она видит во сне — правда, но откуда, не смогла ответить. Там было и далеко грядущее; про железных птиц воину особенно понравилось. Но было и нынешнее. Каждую ночь Нафиса видела былого княжеского ближника, Лютобора. Каждую ночь просыпалась от собственного крика. Каждую ночь Октай прижимал её к себе, успокаивая рвущиеся наружу рыдания. Ведьма видела в боярине врага, лютого и беспощадного. Но Октай знал его. Видел ещё мальцом молодым. По службе он часто сопровождал хана Гончака и на подворье семьи Лютобора частенько захаживал. Да что там, на похоронах отца ратника и то был. Не было в этом русиче худого. Не могло быть.       Но Нафиса с каждым днем, по мере их продвижения по лесам да горам, становилась задумчивей и настороженней. На каждый шорох опасливо озиралась, и от этого сам степняк стал дерганный и злой. Что-то опасное нависло над их головами, как перед грозой.Ощущая запахом и телом давившую вокруг суету, Октай хотел уберечь свою спутницу от всего грядущего, но точно знал: не сможет. У каждого человека есть свой путь — и его придётся пройти, а он, Октай, может просто быть рядом. «Куница»       Ждать всегда было невыносимо. Куница в сотый раз проверил остроту своих кинжалов. Ох, как нравилось ему его нынешнее оружие. Таких чудных в этих местах не делали. Из далека тот торгаш их вёз. Жадная собака Троян. Уйму золота выручить бы мог.       Обычно волки Ареса легко прощались с оружием, своего никогда не имели: скрываясь под личиной, лучше не иметь при себе того, что могут найти и за что могут повесить, потому орудовали наёмники чем придётся. В корчме, например, хозяин с семьёй полегли от своей же кухонной утвари. А как-то одним поленом Куница уложил четверых. Но к этим ножам, причудливо соединяющимся в один клинок, волк прикипел. Любовно оглаживал острие, как будто теплом отвечали ему ножи — и Куница прикрыл глаза, умиротворённый.       Лютобор ушёл на охоту, оставив скифа дожидаться соплеменника. Шум леса, пение птиц, копошение мелких зверей в зарослях — все навевало покой. Куница подставил последним тёплым лучам лицо, зажмурившись до ярких точек в глазах. Несмотря ни на что, наёмник был счастлив. Всю жизнь он жил как кобыла, запряженная в телегу. Куда-то шёл — куда скажут, что-то делал — что велят. А сейчас у него впервые появилась цель. Не месть, а цель. И он был рад этому новому чувству стремления.       У него появилась семья. Семья Лютобора. Татьяна, их сын — всех их воспринимал волк по-родному, стаей. Нет, не стаей; скиф болезненно поморщился.Родней. Ему казалось, что он наконец-то стал другим, чем-то большим, чем душегуб и убийца. Защитником, воином. У русичей есть прекрасная традиция в их вере, крестины. Он бы мог стать крестным сыну боярина. Да вера его была иной. Арес не позволит и не простит. Скиф вновь сморщился, сплюнул под ноги и встал, разминая затекшие от долгого сидения мышцы.       Лис явился к вечеру. Задумчивый и молчаливый он прошёл к костру и, поплотнее запахнув накидку, сложил руки на груди и уставился в огонь.       — Отчего долго так? — не выдержал Куница. Он целый день пробыл один и в его настроении очень хотелось поговорить.       — Они знают.       — Что знают?       — Про Лесъяра.       — Как так вышло? Разве с руки ему всем показываться?       — Видимо, с руки. Зря отвёл их к нему. Как бы беды не вышло.       — Рассказывай, — Куница придвинулся к Лису, давая понять, что готов его выслушать. Лис с сомнением глянул на соратника, но начал говорить. Про то, как с Данко, сначала вдвоём пришли. Про то, как остальных вывел. Про то, как Татьяну князь лесной душевно встретил, обнимал, да в щеки румяные целовал, и как боярыня расцвела в руках оборотня.       — И чем ты не доволен? Не того разве хотел? Чтобы боярыня духом да умом поднялась?       — Не знаю, — Лис сокрушенно покачал головой. — Того, да не того. Видел бы ты, как он на неё смотрел! — волк в порыве придвинулся к самому лицу собеседника. — Как на свою, понимаешь? Как будто ему она принадлежит, совсем.       — Да как так-то? Ведь видел он её впервые, — Куница недоверчиво сузил глаза и пытливо посмотрел на Лиса. Тот в ответ лишь махнул рукой, понимая, что не докажет свои подозрения. Где им видеться-то ещё? Сам знал, что не могло такое быть. Но отчего-то скребли на душе кошки и казалось, что был он лишь средством, умело использованным. Мужчины замолчали ненадолго, но Куница не утолил ещё свою жажду общения и вновь завёл беседу.        — Скажи, Лис, неужели зла ни на кого не держишь из нас, за отца своего убиенного? Лис поднял виноватый взгляд.        — Да, по правде, думал, что ты отца в походе каком прирежешь, иль во сне, а ты вон оно как, на честный бой вызвал. Мучился Барсук, век свой как мог крася.       — Мучился? — Куница аж подпрыгнул на месте. — Скрашивал скуку тем, что мне жизни не давал?       От злости скиф аж на ноги подскочил — и тут Лис рассказал историю, дела давно минувших дней. Когда ещё их отцы были такими же молодыми, как они сейчас. Хранить тайну не было больше смысла, ведь все её участники были мертвы. Куница присел обратно, охваченный любопытством.       В стае бывали случаи панибратства, но были они редки, как радуга зимой. А таких друзей, как Барсук с Рысью, отродясь и не бывало. Во всем они были друг другу опорой и защитой. Рысь бредил местом вожака, а Барсуку это было не интересно. Он просто поддерживал во всем друга. И вот, войдя в силу, вызвал на бой Рысь вожака Ворона и победил. Долго друг залечивал его раны после.       Был Рысь вожаком честным и смелым, в стае его любили и уважали. Добычу поровну делил, со жрецом в ладах был. Имел почёт среди племени. В округе его все боялись. Охоты с ним всегда были успешными.       В один из таких походов, молодой Барсук встретил девушку, пощадил её в тот налёт и жизнь ей сохранил. Но отказалась она следовать за ним в стаю — и стал он сам к ней наведываться, да так часто, что заметил это вожак, друг его. Стал вопросы задавать, куда ходит, да зачем. Волк все рассказал своему товарищу, ничего не тая и не страшась, ведь ближе души у него не было, а к тому моменту у самого Рыси была уже семья: жена красавица, да сынишка младенец.       И вот однажды вернулся Барсук от возлюбленной своей, а его Рысь с новым жрецом Анагастом ждут. Проходи, мол, разговор есть. Да как гром средь неба ясного, прекратить свои хождения на сторону да невесту в кротчайший срок себе из племени выбрать. Темнее тучи вышел из шатра Барсук. Не ожидал он такого от побратима своего.       — Ты должен меня понять. Чужая кровь это. Мне стаю беречь надо, от меня жизни людей зависят. Люблю тебя как брата и добра тебе желаю, — горячо заговорил вышедший вслед вожак, но волк его не слышал, сдернул руку друга с плеча своего и пошёл прочь. На рассвете покинул стаю и ушёл в дом любимой в примаки.       Зажил Барсук счастливо с молодой женой. Ермаком его стала Ранега называть, да к славянским традициям приучать. Но в ночь, когда отцом стал Ермак, к ним на подворье пришли волки в алых одеждах и страшных масках. Кровь в ту дождливую ночь смешалась с водой, как земля с небом для Барсука. Всего в один миг лишился и семьи, и друга. В стаю волоком притащили, как собаку на привязи. Но жизни больше волк не мыслил и смерти лишь желал. Друг его былой оказался жестоким сверх меры и под нос сунул дитя — его же, Барсука дитя.       «Пощадил его, глаза-то наши».       И пришлось Барсуку зарок себе дать, клятву перед идолом Ареса, что лишит Рысь того же, чего и он его лишил. По традициям стаи новый вожак решал судьбу семьи прежнего — и Барсук убил мать Куницы в ту же ночь, а за сына Анагаст вступился.       Куница встал, пошатываясь, невидящим взором огляделся вокруг и побрел прочь после таких историй. Не окликнул его Лис, не попытался остановить. Лишь взглядом проводил. «Октай»       — Ну что ты, будя. Будя тебе, все хорошо, — слова уже не помогали — и Октай просто гладил по волосам рыдающую в его объятиях девушку.       Очередной сон вновь обернулся кошмаром — и ведьма, не в силах уже держать в себе ужас, стала рассказывать свои сны.       — Он обрушит мир на наши головы. Всё будет черно и век людей окончится. Всех ждёт смерть от малых до великих. Всех погубит зверь страшный.       — Какой зверь?       Про зверя впервые говорила Нафиса. Раньше просто берендеем или вражиной звала.       — Чудище мохнатое. Нет ему равных по силе и жажде кровавой. Мстить он будет всему люду.       — Да за что ему мстить-то всем? — Октай совсем перестал понимать ведьму.       — За любовь, — Нафиса подняла свои незрячие очи на Октая. И столько боли в них было, что казалось, видит она юего и хочет, чтобы понял, а он, дурак, все никак не поймёт.       — И как выглядит чудище это? — степняк решил отвлечь мысли девушки от конца света.       — Огромный волк, с острыми как лезвия клыками. Глаза его полны ненависти и тьмы. Широкие лапы его увенчаны когтями, что одним ударом могут человека пополам разорвать, — девушка вновь зарыдала и уткнулась в плечо Октая.       Не верил в эти бредни степняк, все считал выдумкой. Какой-то зверь, да будь он хоть с хату размерами, не может весь мир погубить.        — Ну, а цвета он какого? Нафиса взметнула голову и уперла взгляд белёсых глаз в воина.       — Белый, как снег.