Не буди лихо...

«Куница» Он брёл, не разбирая дороги, с каждым шагом натыкаясь на кусты и стволы деревьев, бестолково огибая их нетвёрдой походкой. В голове стоял гул. Гул истины и горького осознания. Скиф скрупулёзно перебирал в памяти все слова Анагаста о его отце. Ему казалось, что жрец говорит с горечью в голосе, но волк приписывал её совсем иному, боли утраты. Куница свято верил в непогрешимость отца и всеобщую любовь племени к нему, своему вожаку. И всю сознательную жизнь искренне недоумевал, почему все терпят такого выродка, как Яр. Анагаст не раз пытался вразумить Барсука, вернуть его на верный путь, но каждый такой разговор в кругу притихших сородичей заканчивался тяжёлым взглядом Яра - и жрец умолкал. В такие моменты молодому волчонку отчаянно хотелось вцепится в глотку проклятому Яру и упиться местью. Месть. Вот, что двигало горячим сердцем волка. Вот, что заставляло грызть землю и ломать стены. Подниматься, если упал, идти, если уже совсем не осталось сил. Он был самым маленьким и слабым в их помете, но стал сильнейшим воином своей стаи. Не этим ли он обязан Барсуку? Лис был родным сыном Яра и тот берег его, в память о его матери. Разве не любил Яр своего сына? Не жалел его на тренировках и в бою? Так может, старый вожак сделал для Куницы больше, чем для родного сына? Куница резко развернулся и быстрым шагом направился обратно. Мысль пришла неожиданно - и ему необходимо было ею поделится. «Татьяна» Как боярыня была счастлива. Она наконец вспомнила, каково это, когда на сердце покойно. Денёк выдался на редкость благостный. Татьяна сидела на лавке перед домом, держа в руках рубаху хозяина, и аккуратным стежками залатывала прореху. Рядом в наспех сколоченной колыбели сопел её сынишка. Искупанный, румяный, он улыбался во сне. Русые кудри вились кольцами, как подрос он, окреп. Боярыня залюбовалась дитем, не заметив приближение Лесъяра. Он склонился, заглядывая в люльку через её плечо. -Хорош каков, – хозяин так тепло улыбнулся, что Татьяна почувствовала прилив необычайной нежности. Ей захотелось обнять весь мир. Лесъяр перевёл взгляд на девушку - и в его глазах зажглись огоньки. Так не смотрят старики на молодых, так смотрит мужчина на женщину, свою. Лис всю дорогу говорил о старике, но, увидев воочию, у Татьяны язык не поворачивался назвать этого статного, крупного мужчину средних лет старцем. Борода его была седой, как и волосы, но он был мощно сложен, как заправский воин. Руки его были жилисты и ещё полны сил, бедра, обтянутые кожаными штанами, - упругими и крепкими. По нему было видно, что он привык к тяжёлому труду. А как иначе? Проживая в таком глухом лесу. Его можно было назвать красивым, хоть половина лица и была скрыта густой бородой. Боярыне было любопытно, как бы он выглядел без неё. Татьяна, видимо, слишком пристально разглядывала склонившегося Лесъяра - и он негромко кашлянул, привлекая её внимание. Боярыня смутилась и предательский жар залил щеки румянцем. - Пойдём в хату, вечерить пора, – его мягкий голос обволакивал, будто сладкой патокой струился он в самое сердце. Татьяна протянула ему руку - и он бережно принял её, помогая ей подняться. Татьяна обернулась на колыбель.- Не тревожься, присмотрят, –Лесъяр кивнул на кроны деревьев, где заливались пением лесные птицы, и утянул удивленную боярыню в дом. «Лютобор» Подобравшись совсем близко к своей добыче - молодому оленю, -Лютобор изо всех сил старался удержать рвущегося наружу берендея. Он заметил странную особенность. Когда по близости не было людей, зверь слушался беспрекословно. Даже будучи на охоте, ратнику требовалось много сил, чтобы сохранить разум, но ему это удавалось. В то время, как рядом даже с Куницей любая мелочь могла лишить его людского напрочь. Странное и жуткое проклятье. Каких богов он так прогневал, что они послали ему такую кару? -Христос помоги… – тихий шёпот спугнул животное - и олень на тонких ногах скаканул прочь. – Да нет, дружок, не уйдёшь. Боярин кинулся вдогонку и уже через версту настиг бедное животное. Прежнее оружие вызывало у Лютобора стойкую неприязнь из-за запаха стали и холода железа - и он привычно орудовал руками, удерживая себя от желания впиться в горячую плоть зубами. Свернув шею оленю, довольный собой ратник взвалил тушу на плечо, радуясь, что обошлось без крови. Дразнить берендея было без надобности. Из зарослей послышался шум, тихие переговоры на степнячьем языке. «Нашли паскуды», - горько подумал ратник. Видимо, без крови этот день всё же не обойдётся. Он обречённо скинул тушу с плеча и развернулся лицом к кустам, откуда доносилась теперь лишь тишина. Преследователи поняли, что их заметили, и из листвы вышло трое. «Четверо ещё стесняются, что ли?» -весело подумал Лютобор и тут же одернул себя:- «С каких пор шутливо тебе, Лютоборушка, когда жизни людские отнимать приходится?». Тот, что стоял впереди, пряча за отвагой животный страх, осмелился заговорить на ломаном русском: -Идэм с намы, княс тэбе к себе клычет. На расховор. -Поговорить решил? А что ж так? Али люди у него кончаются? – тут ратник позволил себе потешиться. Но из зарослей вышли остальные - и тут сердце боярина пропустило удар. То были русичи из его собственной дружины при князе. Статный Еремей, румяный Миколка, имена ещё двоих он не помнил, но лица их ему были хорошо знакомы. Вот, чем князь взять решил, своих мол не тронет. Грудь в районе сердца ощутимо зажгло, проклятье творило свое. - Пошли прочь! – взревел Лютобор, отчаянно желая, чтобы его люди ушли, спаслись бегством, несмотря на позор трусости. Низко склонив голову, дабы люди не узрели глаз звериных, ратник стал часто и шумно дышать. Поминутно из его горла вырвалось угрожающее рычание. Но воины были отважными и призрачная надежда, что их родной воевода не тронет их, придавала им сил. Они стояли, сбившись в кучу, уперев полные решимости взгляды в прежнего княжеского ближника, надежу и заступу перед врагами и самим князем. Миколка по юности был шкодлив и часто попадал в неприятности. То у бабки какой плетень во хмеле обронит, то у мужичка жинку приласкает. Князь серчал, но по настоянию боярина шибко не наказывал. Плетей всыплет - да и ладно. Еремей с супружницей своей дитя когда заимели, так к Лютобору на поклон пошли, в крестные звать. Так если бы не поход на Чернигов - быть бы им родней. Лютобор оглядывал своих людей, поочерёдно каждому заглядывая в глаза, пытаясь одним лишь взором объяснить то, что словами не поведаешь. Каждый из них выдержал тяжёлый взгляд и своего не отвёл. Каждый знал, на что идёт и что придётся сделать, в случае чего. Ратник опустил в отчаянии голову, совсем позабыв про степняков. Удар обуха оглушил, уронив на разум тьму. Чёткий, выверенный, сильный. Пришёл в себя Лютобор лишь спустя несколько часов. Окутанный путами по рукам и ногам, он не мог пошевелиться. Со страхом огляделся и, не приметив следы бойни, что оставались после берендея, ощутил небывалое облегчение. - Никит, очнулся, – позвал голос, вызывая в больной голове перезвон. В двух саженях от него стояли двое русичей, с интересом и страхом разглядывая Лютобора. «Никитка, значит». Никита был сыном старого пастуха, отец мечтал, чтобы его сын стал воином - и отрок не смел пойти против слова родителя. Значит, даже не по своей воле он здесь. -Где остальные? – Лютобор был внутренне готов к ненависти воинов, но тёплый тон, с которым заговорил тот, имени которого не помнил боярин, сбил с толку. Ведь Лютобор был в опале, изменником и предателем. -Так это… Ушли покамест. Должны вот-вот вернуться, – дружинник опасливо приблизился, но был остановлен рычанием. Бледное лицо его было наполнено ужасом. Лютобор со всей мощи вцепился руками в дерево, к которому был привязан. Треск ломающегося ствола раздался над лесом. Ратник не смел поднять взор на добычу, кою определил для себя берендей. -Уходите! Я над собой не властен! – боярин ревел в бессилии перед страшной ворожбой, что занималась в нутре. -Знать правду говорят, прокляли его. Сам князь ворожбой лютой наградил за годы верной службы, – тот, кого звали Никиткой, со страхом поглядел на товарища. - Не мели чушь, пустослов, – зло осклабился в ответ второй.– Это он с язычниками спутался, вот и поплатился. Слушать склоку не было сил, сдерживать зверя становилось с каждым мгновением все труднее. Лютобор был готов сказать все что угодно, лишь бы это спасло жизни этих бестолковый воинов. -Я поплатился за веру, веру и преданность. Дружинники умолки, пораженно уставившись на ратника. Слухами полнится земля русская. Многим не нравилось, что князь с ханом дружбу водит. А опала ближника, в коем души народ не чаял, лишь укоренила неприязнь. -Чем помочь тебе, боярин? – Никитка участливо заглянул в глаза Лютобору и встретил полный мольбы взор. -Уходите. Из леса послышались голоса оставшихся двоих. Они о чем-то яростно спорили, звук голосов становился все громче по мере их приближения - и вскоре можно было различить, о чем они вели разговор. -Ты, Еремей, как знаешь поступай. А я по совести сделаю. Я хоть и клятву давал князю, а паскудиться не желаю,– Миколка вышел из зарослей с лицом полным решимости, быстрым шагом он направлялся к боярину. Прогадал князь: в верности русичам не откажешь, да не тому верны они были. Лютобор был потрясён. Даже берендей умолк, с интересом наблюдая за дружинниками. Путы ослабли - и ратник поднялся, разминая окоченевшие конечности. -А теперь уходите. Степняки где? – вот с ними бы Лютобор поквитался. -Так вперёд ушли, князю благую весть докладывать, – Миколка сплюнул зло под ноги. - Первыми хотели выслужиться, оставив заботы остальным. -Давно? – догнать их ещё можно - и боярин не собирался терять ни минуты, шумно втянув воздух, беря след. Запах немытых тел и кожаных лат ещё вился вокруг. -Ты, воевода, сам уходи, а мы уж с ними как-нибудь разберёмся,– Еремей вышел вперёд, положив руку на плечо Лютобора. Боярин с благодарностью оглядел свою, по-настоящему свою дружину и, коротко кивнув, скрылся в лесу. -И как теперь воротимся? – Никита с азартом смотрел на соратников, его ничуть не пугала мысль, что князь их накажет. -Да как ни в чем не бывало,— усмехнулся Миколка. С чувством выполненного долга все четверо направились в сторону города. Лютобор пробирался сквозь густые кусты в надежде найти свою добычу, но волки его опередили, так что теперь предстояло искать еду заново. Только сейчас как гром с небес пришла мысль, что удержал он зверя в себе, поборол-таки проклятье, хоть в этот раз. И следом другая, что легла на сердце камнем: всегда, как он зверем оборачивался, подле него был Куница или мысли о нем. Лютобор замер, сраженный этой мыслью. Словно не заметив его, мимо проскочил заяц, на мгновение замерев и тут же исчезнув в кустах. Шелестела листва, колыхаемая слабым ветерком. Солнце близилось к закату, серые тучи медленно плыли по быстро темнеющему небу и весь мир продолжал жить, оставив позади день, ещё один день из бесчисленных дней, не замечая беды и несчастья людей. «Октай» Степняк быстро удалялся от стоянки, не в силах вынести то, что сейчас там творилось. Ведьма опять творила свое колдовство, и тошнотворный запах гниющих тел, казалось, преследовал Октая, пока он быстрым шагом, срываясь на бег, покидал место их ночлега. Октай пробивался сквозь кусты, ломая ветки, как медведь шатун, сметая всё на своём пути Трое степняков настигли их вечером, когда Октай готовил на костре их с Нафисой ужин - двух зайцев. Степняки явно куда-то спешили и могли бы их и не заметить, но пламя огня в сумерках видно издалека. Бой был коротким и жестоким. Клинок одного из нападавших чуть не задел ведьму, это ещё сильнее разозлило воина. Части тел и внутренности добротно были раскиданы по опушке. Когда бой был окончен, молодая ведьма прошлась по устланной останками земле и присела перед изувеченным телом одного из степняков, а дальше стало происходить страшное. Она погрузила руки в рану на груди умершего и стала читать заклятье. Чем глубже проникали руки, тем громче и резче становились слова. Когда голос был готов сорваться на крик, резким движением рук ведьма извлекла из тела сердце - и в следующий миг оно забилось в алых, перемазанных кровью руках Нафисы. Ведьма с полуулыбкой сжала ладони и с хлюпающим звуком разорвала орган, оросив свое платье и лицо кровью. Дальше Октай ничего не помнил, так как бросился прочь, увидев, как стали стремительно разлагаться тела падших воинов. На что у природы уходят дни, а то и седмицы, у ведьмы ушли секунды. Остановившись у ствола рослого дуба, воин приник к нему лбом и пытался восстановить дыхание. Выносить повадки его спутницы становилось все труднее. К чему была подобная жестокость? Что должно вершить такое заклятье? Ответы были необходимы, но услышать их сейчас он был не готов. Так и стоял, обнимая широкий ствол, пока ночь не вступила в свои права и ночные звери не закопошились вокруг, занятые своими повседневными заботами. Неохотно оттолкнувшись от дерева и проведя по лицу рукой, степняк тряхнул головой, прогоняя рой дурных мыслей и решительно двинулся обратно, осознав, что оставил Нафису совсем одну в окружении истлевших тел. Хотя может, ей так и привычнее? Найдя ведьму на стоянке, воин заметно расслабился и отметил, что запаха тлена больше нет, как нет и тел, лишь пыль осталась на месте, где лежали груды изрубленного мяса. Нафиса повернулась в сторону пришедшего Октая и замогильным голосом произнесла: -Мы уже близко. Меньше дня пути. Октай лишь хмыкнул и рухнул на лежанку, с головой укрывшись одеялом. Ему уже было плевать.