Не буди лихо...

«Лис»       Лис стоял ни жив ни мёртв. От сковавшего его страха, похолодели кончики пальцев. Он смотрел во все глаза на боярина, как раздавались в ширину его плечи, как меняли цвет глаза, постепенно становясь алыми, издавая колдовское свечение. Он ни разу в жизни такого не видел. Густая шерсть, тем временем, мгновенно вырастала на руках, становясь жёсткой и приобретая цвет древесной коры. Все тело ратника овевала некая рябь, не давая четко разглядеть что происходит.       — Не я, в той пещере проклятой, первый в портки полез. Да не будь во мне духа этого бесовского, так и во век бы до такого не опустился. — Голос Лютобора уже мало чем был похож на человеческий. Это был рык раненого зверя, столько боли и злости было в нем, что Лис даже пожалел русича. Но в следующий миг огромная лапа, с острыми как кинжалы когтями, взметнулась вверх. Куница продолжал стоять спиной к боярину, низко опустив плечи и не видел, что происходит позади него. Скиф выглядел ещё меньше себя прежнего, а в сравнении с русичем, так вообще казался ребёнком. Лис ни мгновения не медлил, ни сомневался и не раздумывал, метнулся на перерез Лютобору и просто повис на его огромной мохнатой руке. Этого было достаточно, что бы соплеменник наконец ожил и принялся действовать.       Куница отскочил в сторону, уходя от удара, совершив кувырок через голову. Снова оказавшись на ногах, он первым делом достал оружие, но растерялся, не представляя, что будет с ним делать. Ведь даже захоти он воспользоваться им против Лютобора, клинки были не способны причинить настоящий вред такому могучему существу. А дразнить понапрасну берендея не хотелось, от слова совсем. Несколько поразмыслив, скиф отбросил ножи в сторону.       Лис продолжал болтаться на руке-лапе боярина, а ратник этого как будто не замечал. Он видел только Куницу, смотрел на него своими красными точками не моргая и тяжело дышал. Куница поднял руки вверх и медленно стал приближаться к замершему Лютобору.       — Ты что, юродивый? — Вены проступали на шее Лиса, пот градом стекал по лицу, он из-зо всех сил старался хотя бы замедлить берендея. Оттащить его как можно дальше от соплеменника, сдвинуть хоть на вершок. От усилий и волнения голос Лиса стал как у девицы.       — Уходи Лис, не мешайся. — Куница, меж тем, был спокоен и даже будто грустен. Он обреченно смотрел на ратника из под низко опущеных бровей. Лис без слов понял, что сейчас будет происходить и как его брат по оружию обыкновенно успокаивает берендея. Скифа резко замутило и остатки вчерашней похлебки резко покинули желудок, он только и успел отскочить от Лютобора.       — Да что же вы за нелюди такие? — Наемник совсем не понимал, что говорит. В голове стоял какой то гул и все мысли были только о ненавистном ратнике. Как он мог такое с его другом сотворить? Надругаться над телом и затуманить разум. Другом?! Это не его мысли! Но в грудь врезалась лапа берендея, вышибая воздух из легкий и все мысли из головы. Тело, отбросило на добрых три сажени, ударяясь о стену высокой скалы и издав влажный треск, безжизненно обмякло.       С выступа, возле лежащего ничком Лиса, раздался разъяренный рык и белоснежный волк, взрывая землю когтями приземлился возле самого Лютобора. Одним быстрым движением, волк вцепился в горло ратника и сомкнул стальные челюсти. Алые брызги окрасили всю землю вокруг. Все произошло так быстро, что скиф даже не успевал различить одно действие, как уже происходило другое.       Лютобор тут же обратился, становясь на четыре лапы. Его звериный облик ни чем не уступал размерами белому волку. Пасть была такой же огромной, а клыки были такими же большими и острыми. Рана на шее уже затягивалась, кровь не лилась рекой, а лишь капала на мощную грудь, покрытую коричневой шерстью. Два могучих зверя сошлись в схватке, уносясь в глубь леса, попеременно рыча и нападая друг на друга, а на поляне стоял растерянный скиф, вся его одежда и лицо были покрыты кровью ратника. Он затравленно озирался вокруг, пытаясь понять, чего ждать дальше. Звуки борьбы становились тише, значит волчья схватка удалялась от стоянки. Может Лютобор старался увести белого волка подальше от него и Лиса? Лис! Куница метнулся к тому месту где еще лежал, не шевелясь, соплеменник. Куница боялся трогать Лиса или перемещать, ведь если у скифа перелом, он может сделать только хуже. В племени не было лекаря или ведуна, что раны лечил. Если воин не может справится со своим недугом, то такому одна дорога, к Аресу.       Проверив яремную вену и убедившись, что Лис еще жив, Куница бросился обратно к стоянке и стал вытряхивать содержимое сум на землю. Раздался звон стекла и скиф тут же бросился рыскать по траве. Вот оно! Зачем он собрал остатки зелья в поселении лесного народа он не знал, возможно хотел сам его принять, что бы быть с Лютобором на равных. Но так и не решился.       Позволить Лису погибнуть от рук Лютобора Куница не мог. И отнюдь не из-за страха потерять соплеменника. Боярин не простит себе этого. Еще одну вину будет тащить по жизни. Нет, Куница должен спасти Лиса, пусть тот и станет берендеем, но по крайней мере будет жить. Хотя может его минет эта участь. Зелье было сварено слишком давно и его было мало. Могло не хватить, для полного оборота в берендея, но может хватить что бы Лис пришел в себя? Куница зубами откупорил стеклянный пузырек и уже собирался влить содержимое в приоткрытые губи Лиса, как кто то выбил склянку из рук и та, издав тонкий звон, разлетелась на сотню мелких осколков, выплескивая все содержимое на камни.       — Не смей это дрянь кому либо давать! Да знаешь хоть, что она с другом твоим сделает? — Слепая ведьма стояла в аршине от Куницы и выставив вперед руку, свирепо таращилась белыми глазами на скифа. Как она выбила из рук Куницы пузырек, стоя так далеко?       — Я должен его спасти! — Скиф упрямо смотрел на невесть откуда взявшуюся ведьму. Его уже ничего не удивляло. Даже если это очередной дух лесной, пусть только поможет.       Ведьма плотоядно улыбнулась и двинулась к уже еле дышащему Лису. Опустившись пред ним на колени, низко наклонилась к самому лицу наемника, закрыв черными волосами весь вид и принялась шептать какое то заклятье. Но вдруг замолкла, повернулась к Кунице и замогильным голосом произнесла: — Будешь мне обязан! Когда спрошу, вернуть придется должок. — По коже пробежала волна мурашек и холодом сковало сердце, запечатывая клятву, что молча дал ведьме скиф. Довольно улыбнувшись, существо что-то яростно продолжило то ли шептать, то ли напевать и треск срастающихся костей, раздавшихся в тишине леса, был подобен грохоту каменной лавины. И вновь Кунице приходилось молча наблюдать, ни чем не в силах помочь или помешать. Он всегда предпочитал быть сторонним наблюдателем, но сейчас все его существо требовало каких либо действий.       Он в бессилии сжимал и разжимал кулаки, пристально наблюдая как ведьма творит свою ворожбу. Потому не заметил приближение белоснежного волка. Как тот медленно крался средь кустов и высокой травы, абсолютно бесшумный и смертельно опасный. С каждым шагом он был все ближе к склонившимся над телом людьми. Зверь как будто не торопился нападать, выжидая чего то. И как только ведьма закончила свое заклятье и выпрямила спину, в тот же миг, ее голова исчезла в пасти волка, оставив тело грудой мяса рухнуть на землю, прямо возле Куницы. Скиф в ужасе отскочил от волка и обезображенного трупа совсем юной девы.       Брезгливо сплюнул голову ведьмы, которая с отвратительным чавканьем покатилось в овраг, зверь осторожно стал приближаться к телу Лиса. Куница с ужасом наблюдал за приближением чудовища. Он никогда не испытывал к Лису теплых чувств. И даже пытаясь его спасти сегодня, думал не о нем, а о боярине. Но вдруг вспомнилось ему, как Лис бросился на Лютобора, как вцепился в руку боярина, как старался задержать, спасая его, Куницу.       Волк уже был совсем близко, если бы Лис был в сознании, он бы почувствовал на коже дыхание зверя. Куница бросился вперёд, расставив руки, преграждая путь белому чудовищу.       — Вижу разум в тебе. Оставь его, по чем тебе души губить, да зло такое творить? Отступись зверь диковинный. — Куница с жаром принялся убеждать волка, тот с интересом наблюдал за наемником, склонив голову на бок. А в какой то момент сел, обвив хвостом передние лапы, совсем как собака дворовая. И Кунице почудилось, что на дне звериных глаз, плещется веселье. Волк мордой отпихнул скифа в сторону и поводив носом возле Лиса, коротки лизнул того в лоб. Рыкнув на прощание, волк удалился, вальяжно качая задом.       Из Куницы как вынули опору, тряпичной куклой он осел на землю. Если белый волк возвратился, значит коричневый волк проиграл. Скиф в отчаянии уткнулся лицом в колени и беззвучно зарыдал. Рядом застонал Лис, но наёмнику не было до этого никакого дела. «Октай»       Степняк с каким то отчуждением смотрел, на прикатившуюся к его ногам голову Нафисы. Бескровные губы были чуть приоткрыты, в ужасе распахнутые глаза взирали в небо. Октай поднял лицо вверх, стараясь удержать постыдные слезы. Где то глубоко внутри, он понимал, что этим закончится их поход. Но что то в нем продолжало верить в чудо. Тот несчастный ребенок, которого казалось вытравил из себя ещё в юности Октай, очень хотел, что бы все сложилось как в доброй сказке. Прекрасная дева и сильный воин, рука об руку возвращаются в деревню. Где их встречает ликующий народ и хан, чью милость он обязательно заслужит. Степняк усмехнулся своим несбыточным мечтам и снова посмотрел на то, что осталось от девушки. Белесая плёнка, что покрывала глаза девушки, стала более прозрачной, а через какое то время и вовсе исчезла. Октай не мог поверить, глаза Нафисы были изумрудно-зеленые. Такой насыщенной зелени он никогда не видал ни у кого. Даже безжизненными они как будто сияли. Влажная полоса расчертила обветренную щеку мужчины. "Татьяна"       Проснувшись на рассвете, Татьяна так разнежилась в постели, что совсем позабыла где она. Сынок был весел и румян, тянул к ней свои маленькие ручки. Накормив и переодев дитя, девушка принялась играть со своим ребенком, весело агукая и зацеловывая младенца.       В дверь коротко постучали и Татьяна, все еще улыбаясь, дала позволения войти. На пороге стояла Стефания. Непривычно тихая, она тенью скользнула внутрь комнаты и принялась готовить для Татьяны и ребенка тёплую воду для умывания.       - А где Еленка? - Не отрываясь от своего занятия, а именно щекотанию розовых пяточек сына, спросила боярыня. Плеск воды и стук деревянного ковша о пол, испугал ребенка и тот захныкал. Дворовая девка смотрела на Татьяну широко распахнутыми глазами, в которых стояли слезы.       - Да как же, хозяйка, разве не помните вы? - Не выдержав, Стеша зарыдала, бросившись вон из комнаты. Дитя тоже заплакал и растерянная Татьяна стала невольно укачивать ребенка, бормоча какую то колыбельную. Но мысли ее были далеко. Она пыталась вспомнить все, что происходило с ней в последнее время.       С отчаянием стараясь восполнить в разуме каждый миг, каждого дня, с момента как покинула она двор. Но даже как собиралась в дорогу, ни как уезжала боярыня не могла вспомнить. Короткие просветления, когда Татьяна осозновала себя, можно было счесть по пальцам. Холодок пробежал по спине. Сынишка, чувствуя тревогу матери, заревел уже в голос. В такие моменты, либо поветуха, либо Елена входили в комнату и с тёплой улыбкой садились рядом, обнимая и успакаивая нервничающую совсем молодую и неопытную Татьяну. Боярыня посмотрела на дверь. Ни одна из них уже не войдёт и не поможет, не согреет душевным теплом. Не расскажет, чем дитю помочь и какой отвар выпить самой девушке, что бы успокоится и сладить с ролью матери. Девушка сама не заметила как из голубых глаз скатилась предательски слеза. Как погибла повитуха она не забудет никогда, а как оборвалась жизнь Елены, не вспомнит.       Дверь в горницу распахнулась, но на пороге стоял Лесъяр. Без приглашения он прошёл к Татьяне и потянул руки к раскросневшемуся от собственного крика дитю. Боярыня невольно прижала ребёнка к себе, но хозяин лишь улыбнулся, взглядом серых глаз убеждая боярыню довериться ему. Татьяна разжала руки и мужчина забрал сучившего ножками младенца. Что то напевая своим глубоким грудным голосом, Лесъяр стал ходить по комнате. Он водил большими шершавыми ладонями над младенцем, иногда прикладывался губами к лобику, будто проверяя. Татьяна не отрываясь смотрела на хозяина, который укачивал её сына, да сама не заметила, как веки стали тяжелее и сон сморил её прямо сидя. Безвольно опустив голову, боярыня задремала, смешно посапывая, точь в точь как младенец на руках лесного князя. "Лесъяр"       Лесъяр перевёл взгляд на Татьяну и улыбнулся.       - Перестарался малость. Татьянка? Не время почивать. - Мужчина шёпотом позвал боярыню и та вздрогнув очнулась, смешно озираясь осоловелыми глазами.       - Прости хозяин, что то сморило.       - Лесъяром зови, не хозяин я тебе. Да и людям в целом. - Мужчина хмыкнул своим мыслям и передал крепко спящего ребёнка матери.       - Дому то поди хозяин?       - Ой поперечная. Каждое словцо с троицой вернёт. - Лесъяр любовался девушкой. Голубые глаза светились теплом и нежностью, когда она смотрела на сына. Такой хрупкой и беззащитной казалась боярыня. Но была Татьяна, вместе с тем, сильна духом и крепка волей. Такая никогда не предаст и с пути не свернёт. Лесной князь себя поймал на том, что цвет неба ему милее, чем цветущая зелень.