Не буди лихо...

      Хан мерил шагами переднюю комнату покоев князя Тмутараканского. Эхом от сводов отражался гулкий стук степнячьих сапог.       — По что князь, как собаку в сенях держишь? — Гневно взирал Колчак на вышедшего русича. Он уже не коверкал русский язык, как делали ещё его воины, но говор все равно резал слух Олега. За спиной хана уже зрела волна недовольства, что степняки на службе князя по лесам ближника рыщут, как псы служивые. Но пока Колчак мог справляться со своим войском, князь не вмешивался.       — Не шуми, Хан. Дела княжьи задержали. — Князь Олег смерил взглядом гостя, и хан притих. — Что, есть какие новости? — Олег прошёл к столу, заваленному свитками, письмами и доносами. Колчак расположился напротив. Они часто проводили время в этой комнате, за разговорами и вином. Часто их сопровождали красивейшие девушки земель Тмутараканских. Тогда хан думал, что он друг князю. А сейчас, с докладом перед ним стоит. Но пойти против этого человека не осмелился даже великий Князь Киевский, Колчак тоже не мог с ним враждовать. Он уже схоронил то, что осталось от его пока единственного сына. Мысли вернулись к наглой наложнице Кумая, что жива только потому, что брюхо ещё свое носит. Если родит девку, обеих в яму зароет. Последнее время эта степнячка вызывала только глухое раздражение. Чем она могла привлечь его сына? Он же бредил ей, подарками одаривал. Ту белоснежную кобылу хан до сих пор вспоминал с завистью. А дура эта цену себе набивала, крутила наследником степной орды, играла. Отец запретил Кумаю брать её в жены, только если сына родит. И девчонка тут же оказалась на сносях. Как ловко все у неё складывалось. Казалось, что все происходит согласно её воле. До поры.       — Новости все те же, Олег. Ещё один отряд не воротился. У меня много воинов, но единственные кто смог выжить в том проклятой лесу, это твои люди. — Хан с прищуром взирал на князя. Колчак не был дураком. Иначе не прожил бы так долго, да ханом не был. Двух старших братьев уже и не помнит никто, где их курганы. А вот кто их туда уложил, знают все. Колчак выпрямил спину, поудобнее устраиваясь в кресле и ждал, что же ответит ему князь.       — Уж не хочешь ли ты сказать, друг мой, — Хан скривился при этих словах, князь будто нарочно указывал на неравенство их нынешних положений. У степного хана Крымской орды было не счесть воинов и коней, но у Олега были связи и неприступная крепость, у стен которой можно было сложить не одну тысячу трупов. — Что я понапрасну людей твоих гублю, а своих жалею? — С каждым произнесенным словом, князь говорил все громче и ближе склоняясь к хану. Колчак вжался в кресло, но взгляда не отвёл и плечи не опустил. Олег уважал Колчака, его ум и жестокость. Оба мужчины считали это чуть ли не главными качествами правителей. Без войн ни один из них не удержал бы свое место. Пока людей что-то отвлекает, какая-то угроза извне, они меньше зрят во внутрь.       Хан не унимался. — Пошли в лес дружинников, пусть воеводу своего притащат на привязки, как собаку! — Колчак улыбался, представляя избитого, униженного Лютобора, которого собственные люди волоком тащат через весь город.       Олег не разделял веры хана. Он видел как зрят ему во след его же воины. Тот, что звался Миколой, славно поработал, вещая каждому у кого есть уши, про их встречу в лесу с воеводой беглым. И не было в том рассказе, ни презрения, ни жажды мщения, ни отчаянного желания исполнить волю князя своего. Олег всерьёз опасался, что пошли он своих людей в лес, они тоже не вернуться, но уже по совсем другой причине. Были ли его людьми те, что с преданностью и теплом опального ближника вспоминали, тихо переговариваясь в узком кругу, думая, что их никто не слушает. Но доносчиков князь щедро привечал. Потому в красках тот рассказ слушал уже не раз.       — Довольно! Пока оставим это. Чернигов брать надо, а предателя опосля изловим. Пускай побегает покамест.       Хан от подобных речей аж вскочил с места. — Оставить?! Князь, у нас уговор! Он Кумая убил. Ты мне голову его обещал? Кровная месть выше похода всякого! Что мне твой Чернигов, когда вороны клюют курган моего сына? — Колчак в сердцах громыхнул кулаком по столу. Олег молчал. Хан уже жалел, что не смог сдержать чувств и поспешил сесть на место.       — Вороны говоришь? — Князь задумчиво пригубил из кубка. — Ну если вороны, то оно конечно иначе совсем дело складывается. — Рассеянным взглядом обведя палаты, князь встал из-за стола. Олег стал расхаживать по комнате, как будто в раздумьях, и оказавшись за спиной притихшего хана, вдруг спросил. — Есть у тебя ещё что-то выше слова моего, окромя воронов? — Хан нервно дёрнул плечами, удерживая внутри желание обернуться. — Я по ветру обещания не пускаю, но и ты помни, что некоторые курганы не только твоей волей возвелись. — Колчак стиснул морщинистыми ладонями подлокотники резного стула, уж сильно не по нраву ему были слова Олега, как он припоминает ему его братьев. Колчак резко встал и быстрыми шагами покинул покои, не удостоив бывшего друга даже взглядом.       Князь вернулся к бумагам. Взяв в руки первый попавшийся свиток, углубился в чтение. Но смысл слов ускользал, разум был преисполнен другим мыслями.       — Сучий сын! — Свиток полетел в стену, ударившись осью о стену. — Удружил Лютоборушка. Все песьей матери в задницу. Ну ничего, я за все с тобой поквитаюсь, за все спрошу. — Хоть и не было никого, в княжеской светлице, но Олег все равно спрятал под стол мелко дрожащие руки. Князь испытывал давно забытое чувство, похороненное им много лет назад, страх… Страх потерять все, что по крупицам собирал он долгие годы. Влияние, власть, силу и богатства. Одному богу известно на что он готов был пойти, чтобы удержать это всё. Невольно перед глазами встало лицо убиенного им сына. На алтарь своего тщеславия он возложил много жертв, но эта была самой горькой. И виной тому опять был воевода треклятый. Олег был уверен, что сбил с пути Святослава именно он, Лютобор. Втерся в доверие, другом якобы был, а сам увёл из-под носа любовь всей его жизни. Татьяну.       После свадьбы ратника, на которой Святослав был дружкой, его сын не просыхал несколько седмиц. Вереница распутниц, реки самого хмельного вина и бесконечные поединки с каждым кто посмеет взглянуть на изуродованное лицо княжича. Кто мог подумать, что эта страсть затмит разум сына настолько, что тот решится извести не только побратима своего, но и собственного отца. Хоть и не был Олег ласков с сыном, но отказа тот ни в чем не знал. Князю было искренне жаль своего младшего отрока, но он уже привык принимать тяжелые решения и не сожалеть о содеянном.       Но то дела минувшие, а ему о насущном думать надо. Если эта девка, наложница, родит дочь, то все полетит прахом. Долго в узде он хана не удержит, а без его войска Чернигова ему не видать. «Куница»       Утренние пташки вовсю щебетали свои веселые трели. Прославляя жизнь и природу, радуясь новому дню. Лис так и не пришёл в себя, но дыхание было ровным, а цвет лица живым. Хмурый Куница сидел рядом. Он уже перенёс все вещи с прежнего места стоянки и развёл огонь. Накрыл Лиса шкурой, да постарался, не тревожа сильно, что-то подстелить и под него самого. Осторожно приподняв голову соплеменника Куница опешил. Крови вытекло столько, что весь мох был пропитан бурой влагой. Что же в нем осталось? Куница кинулся проверять голову Лиса. Но видимых ран не было. Или уже не было. А ну как встанет Лис стригоем? Да неупокоенным бродить станет? Кидаясь на заплутавших путников, да тепло живое из тел высасывать. Куница гнал от себя дурные мысли. Но в голову упрямо лезли образы ведьмы и белого волка. Кто они были такие? Духи лесные? Ведьма точно нет, иначе её обезображенное тело не лежало сейчас в яме, наспех вырытой наемником. И зверь белоснежный был не прост, ох как непрост. А о коричневой волке Куница запретил себе думать вообще. Он бездумно выполнял какие-то простые действия, будь то собрать хворост, ощипать птицу, принести воды. В голове и сердце поселилась чёрная пустота. Это все было слишком, слишком тяжело для него. Разум отказывался осознавать все, что творилось вокруг. Как ни противно признавать, но он скучал по прежней жизни. Все было ясно и просто. Нет, выживать и добывать было не просто, но он чувствовал свою правду, и она придавала сил. А сейчас у него выбили почву из-под ног. Все казалось бессмысленным. Вера в отца и его непогрешимость. Вера в боярина и его силу. Все прахом стало, потерялось и стерлось.       Куница встряхнулся и мысленно отругал себя за слабость. Не время кулак соплями обматывать. Вот вернутся на стоянку, своих догонят и тогда можно жалиться пред собой. Успокоившись, скиф снял с огня птиц. По золотистой корочке струился жир. Странно, но такого богатого дичью леса Куница никогда не встречал. Ни каждом шагу росли ягоды, грибы. На каждом дереве были гнезда. А однажды, в дупле огромного дуба, они с Лисом даже улей нашли.       Со стороны чащи послышался какой-то шум. Куница вскочил, на ходу вынимая из-за пазухи ножи. В отдалении стоял человек. Голова его была низко опущена, чуть вьющиеся волосы закрывали лицо. Ни к добру скиф упырей упоминал, вот и накликал беду. На незваном госте были кожаные латы. Точно в такой же броне были воины Кумая. Но были они все мертвы, Куница лично каждого упокоил, ну кроме самого ханского сынка. Скиф злорадно улыбнулся, вспоминая как русич расправился с этим наглым степняком. «Отличный бой, боярин». О том поединке могли рассказать только двое, он и Лютобор. Но откуда взялся этот одинокий скиталец? Мужчина продолжал стоять не шевелясь, свежий ветер трепал его волосы, скиф отчаянно пытался разглядеть за ними глаза. Руки степняка были пусты, хоть и висел на поясе меч, в красивых дорогих ножнах, но он не спешил его вынимать. Куница стал осторожно приближаться, выверяя каждый шаг, ступая по мягкому мху. Не сводя взгляда со степняка, наемник оглядывал все вокруг. Могло случиться, что тут такой не один. Если это и правда стригой, чем же его одолеть? Лис ещё без сознания, им не уйти. А бросить Куница соплеменника уже не мог. Совесть что ли проснулась? Скиф вновь улыбнулся. Припозднилась родная, на спасибо, что все же пришла.       Когда оставалось пару шагов, мужчина поднял голову и наёмник, расслабившись, убрал оружие. Опасаться этого человека не было нужды. Он был так же сломлен как сам скиф. Глаза его были полны боли и тоски. Серое лицо не выражали ничего, кроме безразличия и усталости.       — Найдётся места у огня спутнику? — Куница отступил в сторону, сделав приглашающий жест в сторону костра. Степняк прошёл мимо него и сел у очага. Ни сумы, ни поклажи у него не было, что рождало новые вопросы, но спрашивать Куница не стал. Сев прям на камни, воин протянул руки к спасительному теплу, будто озяб и телом и душой. Как век не чувствовавший согревающего жара, мужчина прикрыл глаза в наслаждении. «Это откуда же ты вышел, раз огню радуешься как дитя». Скиф не стал заводить разговоры, просто сел напротив и достал ножи. Мужчина напрягся, но увидев в руках у Куницы лоскут для заточки, вновь расслабился.       — Октай. — Спустя какое-то время первым заговорил степняк.       — Куница. — Чуть хрипло ответил наёмник. Степняк удивлённо поднял глаза. На что скиф безразлично пожал плечами, мол, что такого, имя как имя. И оба вновь замолчали. На костре поспевал обед. Две куропатки, бережно ощипанных и выпотрошенных.       — Это ж сколько ты не ел? — Скиф с удивлением взирал на странного гостя. Куница даже будучи не евшим временами по нескольку дней, в походах всякое бывало, так не накидывался на простую походную еду. Степняк же чуть ли не целиком заглотил предложенную часть мяса, с тоской поглядывая на остальное. Но Куница оставил долю Лису. Ему после пробуждения нужно будет подкрепиться.       — Слишком долго, как оказалось. Ты, вижу, бывалый воин, сам должен знать. — Гость пытался выглядеть беззаботно, но было заметно, что он понимает тщетность своих попыток прикинуться простым странником. Скифу было все равно и он поддерживал эту игру. Куница понимающе кивнул. Значит не праздно по лесу мужик этот болтается. Кинув взгляд в сторону Лиса, степняк, что назвался Октаем, спросил: — Кто его так?       — Да была тут одна. — Куница взглянул на холмик свежей земли. Наемнику отчего-то хотелось чтобы несчастная девушка лежала в красивом месте. Под ветвями раскидистого дерева, средь кустов шиповника и полевых цветов.       — Хорошее место. — Степняк спешно отвернулся лицо, пряча красные глаза и Куница опять сделал вид, что ничего не заметил. — Я сейчас вернусь. — Октай поднялся с места и направился обратно в лес. «Уж не за головой ли?» подумал было Куница, но слабый стон Лиса отвлек от невеселых мыслей.       — Воды. — Лис был так слаб, что слова приходилось проталкивать через горло. Язык казалось разбух и не помещался во рту. Боли не было, но ощущения были странными. Как после лихорадки очнулся. И вроде здоров, но сил нет совсем. Куница поднес флягу с водой и соплеменник с жадностью припал к горлышку. Напившись, Лис откинулся обратно и опять уснул. Куница припал ухом к груди, сердце билось ровно, а раскатистый храп, был ещё одним знаком, что с Лисом все в порядке.       Из леса появился Октай с небрежно перекинутым через плечо мешком. «Ну точно, голову принёс». Куница встал, беря в руки самодельную лопату. «Татьяна»       Сынишка мерно посапывал в своей колыбели. Боярыня любовалась своим дитем. Ну до чего ладный и видный у неё ребёнок. Каждая мать про свое дитя такое думает, но сын Татьяны и Лютобора был действительно хорош собой. Уже сейчас его глаза были как свежее весеннее небо, два озерца синевы. Румянец щёк и разлет маленьких бровок делали его похожим на самого настоящего ангела. Смешно морща носик и причмокивая пухлыми губками во сне, младенец не мог не вызывать умиление. Но рядом кашлянул Лесъяр и Татьяна смущённо отошла от колыбели. Она была благодарна ему за помощь с сыном, но не понимала, почему он продолжает находиться в светлице.       — Ты бы, боярыня, собиралась. — Было видно, что слова хозяину даются тяжело. — Ждут там тебя.       Татьяна удивлённо распахнула глаза. Кто мог её ждать в этом глухом лесу? Догадка озарила лицо, она спешно накинув теплый платок на плечи и выбежала во двор. И правда, на скамье перед домом сидел Лютобор. На нем была рубаха и портки Лесъяра, но девушка не обратила на это внимания. Татьяна кинулась к мужу, обвила руками его мощную шею и зарыдала в голос. Прошли словно годы, с того проклятого дня, как этих бесов скифских к ним в подворье занесло. Сердце истосковалось по знакомому и привычном, а супруг был остовом в её жизни. Но что-то неуловимо изменилось в суженом. Изменился даже его запах. Боярыня наконец отпустила из объятий мужа и взглянула ему в глаза. Цвет глаз был прежний, где-то на дне этих глаз ещё был виден прежний Лютобор, но взирал на неё совершенно посторонний человек. Это не он ухаживал за ней месяцы. Ни он одаривал подарками да вниманием. Это ни ему она украдкой подарила поцелуй, за хлевом родительского двора. Татьяна отступила, муж не удерживал. Он будто прощался, а потрясенная Татьяна не хотела этого осознать. Сделав ещё шаг назад, боярыня очутилась в кольце тёплых рук Лесъяра. Такие горячие ладони, кожа будто полымя. Девушка с ужасом обернулась на мужа, с такой же пылающей кожей. Лютобор стоял низко опустив голову, будто виновен был в чем то. Бывало бранила его за что-то дома, он точно так же стоял в дверях её горницы и смотрел исподлобья, отчего Татьяне становилось смешно и она тут же его прощала, особенно если он был ни в чем не виноват. Но сейчас было не до смеха. Никто из них троих не проронил ни слова. Но именно сейчас меж ними решалась все. Судьбы очень многих зависели от решения Татьяны. И оба двуликих ждали ответа. Но каждый своего…