Не буди лихо...

«Октай»       Вновь накрыла степняка тоска. Сидя у костра, под вечерний стрекот кузнечиков и тихое шуршание полевок, в одиночестве, он раз за разом прокручивал в голове все события прошедших дней. Свою встречу с ведуньей, их путешествие, знакомство со скифами. Ушедшие на охоту волки, с двуликим Лютобором, оставили его сторожить лагерь, чего, как оказалось, делать было нельзя. Октай чувствовал, что не готов остаться наедине со своими тяжкими думами. Как волной на него обрушилось удушающее чувство отчаянья, тоски и ужаса от происходящего с его жизнью. Разум прожигала вина, что не справился, не сберег ту единственную, после матери, к кому сердце теплотой прониклось. На задворках сознания, как спасительный плот, билась мысль, что не смог бы он одолеть ни волка белого, ни изменить судьбу Нафисы, но сердце было глухо к мольбам разума. Как в детстве, в тот день, мышцы свело судорогой беспомощности, и он просто смотрел, смотрел, как огромная пасть, с ровным рядом белоснежных клыков, разрывает нежную плоть, как навсегда гаснет свет, в слепых очах ведьмы. Он снова был напуганным мальчишкой, против жестокого мира. Но он клялся себе, что более с ним такого не произойдет. Пришло время для новой клятвы. Найти князя леса не так просто обычному человеку, но был у него один манок для белого волка. По затылку пробежала неприятная волна мурашек.       Глядя на Куницу с Лютобором, предусмотрительно предупрежденный Лисом, Октай не мог не содрогаться, при мысли о том, что эти двое были не просто побратимами, а самыми что ни на есть любовниками. Хоть и не выдавали они себя лишними движениями или словами неосторожными, да чувствовалась в их общении некая тайна. И ощущение, что они с Лисом тут лишние, ощущалась слишком явно.       Его новый друг лишь коротко обронил несколько туманных фраз, на счет отношений, что связывали этих двоих, но степняку и так стало все ясно. Хоть и не осуждал, не имел такой привычки, но все же не мог спокойно принять природу такой любви.       Глаза скифа были наполнены теплотой, когда смотрел он на своего огромного товарища, да только видна была мука, на дне янтарных очей и Октай, не мог прогнать чувство облегчения, что избежал подобной участи. Быть так тесно связанным с кем то, от того и мучатся, доля совсем не завидная. У них с Куницей, могло быть много общего, взгляд, например. Интересно, он так же глядел на ведунью, в те редкие мгновенья, когда заставал ее спящей. Мысли вновь пошли по кругу, как на нить нанизывая воспоминания.       На траву рядом с Октаем опустилась тень. Бесшумно, словно девичий платок уронили, лишь по дуновению холодного ветерка, можно было почувствовать, что рядом что-то появилось. Октай не спешил поворачивать лицо к ночному гостю. От чего-то хотелось обратного, вскочить и мчаться во всю прыть как можно дальше. Холод стал ощутимее и пробираясь под одежду, сковывал саму душу ледяными тисками. Видение неподвижно замерло, оставаясь безмолвным, пропуская сквозь одеяния лунный свет. Мужчина все же осмелился скосить взгляд в сторону гостьи. Из-под прозрачного плаща, сотканного, казалось, из самого лунного света, возникли две хрупкие ладони, белизной кожи смущая даже саму небесную госпожу ночи. Эти руки, с тонкими кистями и нежными изящными пальчиками, он бы узнал из тысячи. Затаив дыхание, сдерживая рвущееся наружу ликование, Октай наблюдал, как Нафиса протянула руки к огню, повторяя его движения. Но быстро спрятала под плащ, словно обожглась об еле ощутимое тепло, исходящее от тлеющих углей.       — Ты что здесь позабыла, тварь колдовская?! — Громогласный рык огласил спящую поляну, спугнув птиц и мелких зверей. Видение повернула капюшон плаща, что обозначал голову, в сторону, так некстати, появившегося Лютобора. Ближник стоял со сжатыми кулачищами, с яростью взирая на зыбкую фигуру девушки. Октай растерялся, чувствовал, что эти двое свою беседу начали загодя и ему не стоит вмешиваться. Но призрак перевел свой взгляд на степняка, и сердце остановило свой ход. Словно зачарованный он смотрел в полные боли зеленые глаза ведьмы, как гримаса ужаса исказила прекрасные черты лица, а губы изогнулись в безмолвном плаче. Все тело воина ханского пронзила острая потребность, нет, нужда защитить это чудесное создание, что тянуло к нему свои прозрачные руки, в надежде на спасение. Закрыть собой, жизнью пожертвовать, ради ее блага, во что бы то ни стало уберечь от всех горестей. Колдовское тепло затопило сердце и разум, словно мутная вода.       Не отдавая себе отчета, степняк выхватил, из лежащих рядом ножен, свой меч. Его остротой восхищались все в орде, а замысловатое убранство крестовины не оценил лишь слепец. Не раз пытались купить или выменять, а то и просто украсть у него этот необычный меч. Но Октай стерег свое единственное напоминание о матери, а воров жестоко наказывал этим самым мечем. Глупо, но ему правда казалось, что это прощальный подарок его прекрасной матери.       Яркий свет ослепил всех вокруг, степняк зажмурился, отступа на шаг. Весь клинок излучал яркое сияние, до самой рукояти. Клинок был подобен факелу, разливая вокруг тепло и даря чувство покоя. Рука Октая сжала рукоять, напитываясь светлой силой, от нахлынувшего чувства, степняка качнуло, но он устоял на ногах. Лютобор с улыбкой наблюдал за всем происходящим, потому как видел, что от света корежит призрака, как он истончается с каждым мгновением и вскоре исчез вовсе.       — То ли дело. — Добродушно хлопнул Лютобор степняка по плечу, чуть не уронив забавно озирающегося воина.       — Да как так-то? — На смену страху и растерянности пришла знакомая злость. Меч уже погас в руках Октая, но продолжал дарить успокаивающее тепло. Только это не давало мужчине рухнуть в бездну безумия. К стоянке подоспели скифы.       — Лютобор, леший проклятый, ты куда рванул? Опять всю дичь распугал! — Куница зло сплюнул, вытаскивая из рыжих волос ветки, что застряли там, когда они с Лисом, как медведи шатуны, пробирались сквозь кусты, встревоженные странным поведением русича.       — Еще приманим, то не беда вовсе. — Лютобор как ни в чем не бывало стал расхаживать по стоянке, смешно водя носом по сторонам. То замирал, словно прислушиваясь, то вновь отходил в сторону. — Вы ребятки, к огню присядьте. А ты степняк, со мной пошли. Да меч свои диковинный с собой прихвати.       Под молчаливые взоры скифов, Октай отложил ножны в сторону и пошел за ратником.       — Зачем ты так с ней? Она может с добром воротилась, сказать чего важного хотела? — Отойдя от стоянки, что бы наёмники не могли услышать, степняк не выдержал.       — Много тебе мертвые добрых вестей приносили? — Ратник через плечо красноречиво глянул на спутника.       Октай умолк, но мнения своего не переменил. Напротив, стал держатся чуть поодаль, не привлекая внимания двуликого, стараясь не терять того из виду. Да разглядывая свой клинок украдкой. Ни разу за столько лет он подобного не видывал. Клинок вел себя странно лишь однажды, когда Октай пытался его обточить, думая, что меч стал терять остроту. Только поднеся острие к точильному кругу, степняк ощутил то тепло, что коснулось его сегодня. Оно обожгло одним мгновением ладони, что пришлось выпустить меч из рук. Более он не пытался вмешиваться в устройство клинка.       — Вон, глянь на попутчицу свою. — Оборотень замер на краю поляны, отведя в сторону ветви ракитового куста. Подойдя ближе Октай понял, что это не поляна, а гладкое и идеально круглое озеро. По берегу росли разные цветы, пышным цветом украшая и без того поразительный водоем. По водной глади скользила белая тень, едва касаясь босыми ногами воды. Октай замер, едва дыша, во все глаза разглядывая ту, что много дней стерег ночами, оберегал днем. Нафиса была совсем не похожа на растерянную девушку, что повстречалась ему в степном поселение. Сейчас ее лицо выражало такую умиротворенность, что мужчине стало даже завидно. Он такого никогда не испытывал. А сейчас над водой парила мечтательная юная особа. С таким выражением лица, невеста перед свадьбой о женихе своём думает, прилаживая фату на густые волосы. Так может бедная девушка наконец обрела покой?       — Кто она теперь?       — Теперь? Она тут молодцов под воду с начала времен таскает. — Октай зло глянул на откровенно веселившегося ратника. Он слышал конечно легенды про лесных дев, что песнями молодых людей по лесам путают. Да только не могла это быть его Нафиса, ведь он с ней столько времени провел. Она в деревне всю жизнь провела, а сестра ее? Она то ее знает. Просто злой морок шутит с разумом степняка, лицом любимой себя наделяя.       — Ну пошли игрушку твою проверим. Дивница! — Дух лесной с широко распахнутыми глазами обернулась на крик. С таким же взглядом в кустах стоял степняк. Он даже не успел понять, что произошло. Клинок вновь засиял волшебным светом, а вода в озере закипела. Цветы стали стремительно увядать, пряча свои бутоны под землю. Едкий туман заполнил все вокруг. Призрак издал нечеловеческий вопль и ринулся на оборотня, выставив вперед острые когти. Ратник в последний миг увернулся, заставляя чудище зайти на второй круг и крикнул в заросли.       — Октай! Какого беса медлишь? Покончи с ней!       — Я не могу… я не могу… — Слезы катились по бледному лицу, в дрожащих руках замер сияющий меч, безвольно опущенный к земле. Бескровными губами степняк как заклятье повторял слова, отступая назад, пока не сорвался на бег, уносясь все дальше от проклятого озера.       Лютобор смотрел как удалялась фигура Октая, как за ним последовала разъяренная берегиня. Он бы мог с легкостью пленить ее, ведь он знает ее имя. Но не стал этого делать. Степняк должен сам наконец решить для себя, на что он способен и к чему ему такое орудие судьба даровала.       — Вот по что ты такой непоседливый, как медведь в хате. — Позади замер Лесъяр. Ни что в лесу не укроется от взора князя. — Знаешь ведь, что лик Дивница меняет, что сердце в тоске чует, да приходит по ночам. Все одно утащит ведь, смирись.       Глаза оборотня вспыхнули красным светом и улыбка, больше похожая на оскал, озарила лицо. Ратник сорвался с места, вслед умчавшейся парочке, не забыв бросить в сторону князя колючий взгляд.       — Как дети малые. — Покачал вслед головой Лесъяр. — А озеро и по сей день чудное. — Князь огляделся вокруг, приметив уступ на одной из сторон. Там было особенно чудесно. Мягкий мох устилал словно перина всю землю, а кусты служили укрытием от ветра или случайного взора. От воды отражалось солнце, бликами разукрашивая и без того яркую и сочную зелень. Лесъяру нестерпимо захотелось привести сюда Татьяну. Уложить на берег и ласкать, срывая с ее губ поцелуи и стоны. Он уже украл у нее один этим вечером, но потревоженный зовом Дивницы, вынужден был покинуть свою ненаглядную.       От мечтаний отвлек шум боя, звон мечей и крики воинов. Тяжко вздохнул, князь поспешил к побратиму на помощь. Недалеко от озера, за деревьями, творилось страшное. Даже Лесъяр не ожидал увидать подобное. Над телом степняка кружила берегиня, с воем кидаясь на скифов. Светящийся меч лежал подле мужчины, мерцая в темноте. Лис отчаянно размахивал своим коротким оружием, в тщетных попытках достать до лесной девы. Куница склонился над степняком, стараясь привести того в чувство. Лютобора, меж тем, ни где не было видно. Но ни это потрясло князя, а то, что духа было два. Белая фигура его старой приятельницы, Дивницы, отбивалась не только от наемников, а еще и от черной мглы, которая с каждым мгновением все больше сгущалась над людьми. Берегиня завидев правителя жалобно завыла, вскидывая в мольбе ладони. Она уже сменила облик на свой истинный, нужды заманивать кого-то не было. Она сама старалась выжить, да не бросить приглянувшегося молодца на растерзание колдовской силе темной.       Лесъяр в прыжке сменил обличье и ринулся в бой. Мощные лапы когтями вспороли полотно густой тьмы и та с шипением отступила, что бы тут же накинутся с другой стороны. «Это как с ветром воевать» успел подумать князь. Лис что-то кричал, но гул в ушах не позволял расслышать, о чем хотел сообщить ему скиф. Лишь проследив за тем, куда указывал наемник, князь смог разглядеть, что в центре темного водоворота коричневый волк вел смертный бой с сущностью, полностью состоящей из мрака. Оттуда и слышен был лязг оружия. Только это был не звук ударов клинков, а звон когтей столкнувшихся с костяной секирой. Видение размахивало своим орудием, нанося волку все новые раны, кровь хлестала по сторонам и раны не затягивались, а оставались кровоточить, по капле отнимая драгоценные силы. Лесъяр глянул на берегиню, мысленно велев той уводить всех к себе во владения, надежно укрыв у себя на озере. Дивница коротко кивнула и овеяв мужчин густым, как молоко, туманом унеслась прочь, забирая с собой скифов и бесчувственное тело степняка.       Мрак заметив это, перекинул свое внимание на берегиню, запустив ей вслед черную стрелу, но та лишь краем задела туман и исчезла, не причинив никому вреда. Белоснежный волк ни теряя времени прыгнул черной фигуре на спину, вгрызаясь зубами в сотканное из тьмы плечо. Фигура взвыла низким мужским голосом и в пасть Лесъяру хлынула черная зловонная кровь. Оборотень возликовал, то не морок это во все, а существо из плоти и крови, а значит его можно убить. Лютобор оправившись от ран, что тут же стали пропадать, как колдун отвлекся, поспешил на подмогу. Вдвоем они быстро справились, отделив несколько частей от тела врага.       Истекая кровью на земле лежал старик. Черные глаза без белков с ненавистью смотрели на оборотней. Целой рукой колдун пытался приладить к туловищу отнятую по плечо конечность, рядом валялась по колено откушенная нога. Двуликие обернулись в свои человеческие ипостаси и принялись разглядывать гостя.       — Ну и по что хулиганим, мил человек? — Спросил отплевываясь Лесъяр.       — Фур мех ано митра! — Воздух задрожал, острые как иглы льдинки окружили со всех сторон мужчин, впиваясь под кожу, норовя угодить в глаза.       — Так дело не пойдет. — Лютобор одним ударом снес несчастному челюсть, та с хрустом отделилась от лица и улетела в ближайшие кусты.       — Ты что творишь, сохатый? — Лесъяра, глядя с укором, направился искать потерянную часть лица шамана.       — Да я легонько.       — Легонько, лапы видал свои, такими легонько не выйдет. — Князь двумя пальцами держал челюсть, с рядом кривых жёлтых зубов.       — А чего он бормотать стал, чуть глаз не лишил, ирод. — Лютобор потер лицо, а после заозирался, вспомнив о Кунице и остальных. — Куда их, эта шельма белесая, уволокла?       — К озеру, поспешай. Куница с Лисом ей без надобности. А степняк того, может уже. — Князь приложил ладонь к горлу и закатил глаза.       — Тьфу, паршивка. Шкуру спущу. — Лютобор кинулся к пруду, а Лесъяр склонился над старцем. Обе руки, прилаженные на место, тянулись к оставшейся отдельно конечности. Такому здоровью даже лесной дух может позавидовать.       — Ну а мы с тобой потолкуем. — Откидывая вдаль кривую конечность, задумчиво проговорил Лесъяр. «Татьяна»       Боярыня старалась привести себя в чувство, унять бешено колотящееся сердце. После произошедшего, даже в зеркало боязно себе в глаза глянуть. А дворовым то и подавно. Что бы ей отец на такое сказал? Будь счастлива. Улыбка коснулась губ девушки. Отец всегда был на её стороне. Любую проказу спускал, воспитывая в дочери свободу. Тётки качали головами, сетуя, что такая егоза женой во век не станет, но воле хозяина не перечили.       Ранним утром их разговор с князем прервала Стеша, что выскочила, румяная от сна, в сени. Гулко охнув, при виде господ, тут же юркнула обратно. Но волшебство момента было безвозвратно утрачено и Лесъяр проводил боярыню в дом.       В своей горнице, Татьяна много думала о том, что с её жизнью происходит. Сейчас бы очень пригодилась мудрость отца. Лютобор был очень на него нравом похож, от воспоминания о том, что супруг от неё отказался, молчаливо отворотив лицо, из глаз хлынули слезы обиды. Да, не была она примерной женой, бранила попусту, норов свой выказывала, но верна была и любить пыталась, да и любила отчасти.       Винить Лютобора не выходило, как не старалась вину тяжкую на плечи его могучие переложить, да все одно понимала, что сама во всем повинна. От тяжких дум, да слез отвлек сын, что настойчиво требовал материнского внимания. Так в заботах и прошёл день. Князь все время был где то рядом, якобы не нарочно попадаясь частенько на глаза. Стеша с Данко, суетясь по заботам ежедневным, старались не глядеть в их сторону. Отсутствие Ратмира Татьяна заметила только к полудню. Спросив у Данко про десятника и услышав невнятно бормотание, Татьяна вспомнила былое и громкая брань огласила весь лес кругом. Лесъяр не вмешивался, с улыбкой наблюдая, как его будущая княжна порядки наводит, хоть парня было и жаль, так и оглохнуть можно. А после хозяин лесной долго утирал Татьяне слезы и гладил по волосам, успокаивая и обнимая. Да только выволочка эта, своим шумом, привлекла совсем ненужное внимание. Подбираясь все ближе, очередной отряд степняков затаился неподалёку, наблюдая за людьми на дворе. Но Лесъяр был полностью поглощен Татьяной, не обращая внимания ни на что вокруг. В какой то момент, девушка подняла к нему заплаканные глаза и волк не смог более сдерживаться, страстно припав к алым губам, сминая их в голодом поцелуе. Боярыня не оттолкнула, но и не ответила на краткий поцелуя. Лишь замерла, стиснув маленькие кулачки. Князь испугался, что оттолкнет, бранить будет. Может даже этим самым кулачком в грудь ему попадёт. Но девушка просто встала и не оборачиваясь направилась в дом. А после была Дивница и незваный чёрный гость. Но вернувшись в дом, Лесъяр жестоко поплатился за свою беспечность.