Любовь, Рональд Нокс и прочие неприятности.

Алан Мы телепортировались прямо на лестничную клетку перед квартирой Эрика. Порыскав по карманам, он отыскал ключи, открыл дверь и галантно пропустил меня вперед. Порадовавшись, что в подъезде темно, и румянец мой будет не так заметен, я кивнул, запоздало осознав, что он вряд ли заметит этот жест, и вошел. Вот зря Эрик это сделал. В темноте, да еще и в незнакомом месте я тут врезался во что-то, громко ойкнул, отшатнувшись, споткнулся и едва не полетел кубарем на пол. Благо Эрик успел меня поймать, хотя не представляю, как он меня там заметил. Наверное, по грохоту. Посмеиваясь, он одной рукой включил свет в прихожей, другой же — придерживал меня за талию, и, видимо, совсем не собирался отпускать. Может, из опасения, что без него я тут просто убьюсь. Впрочем, мне не сильно хотелось освобождаться из его объятий, ведь я в принципе понимал, зачем... Резко покраснев, я выкрутился из его рук, и стал снимать пальто, повернувшись спиной к Эрику, чтобы он не заметил отчаянно полыхающего лица. Все еще тихо посмеиваясь, Слингби тоже разделся и прошел на кухню. Я задержался, приводя дыхание и бешено бьющееся сердце в порядок. — Иди в комнату, — донесся до меня голос напарника, — я сейчас подойду. Я прошел в просторную гостиную. Сразу видно, что здесь живет холостяк. Конечно, вокруг было чисто, но только если не присматриваться. Из-под дивана выглядывал серый носок, какой-то непонятный хлам был аккуратно заретуширован шторой, растрепанная кипа газет кое-как накрыта салфеткой… Я не смог сдержать улыбки. Как же это мило и... так по-домашнему. Меня вдруг пробила нервная дрожь. Я же у Эрика первый раз дома. Первый. Ой. И я совершенно растерялся. Обескураженный, я опустился на самый краешек дивана и погрузился в тревожные раздумья. Очнулся лишь тогда, когда в комнате показался Эрик. Он держал два бокала с напитком приятного золотистого оттенка. — Что это? — спросил я, когда он протянул мне один. — Глинтвейн. Держи, тебе нужно согреться, ты ведь еще не совсем выздоровел. Вспыхнувшее во мне возмущение мгновенно угасло, стоило мне встретиться с мягким взглядом Эрика. В его глазах читалось переживание. Я немного отхлебнул из бокала. Живительное тепло растеклось внутри, согревая и успокаивая. — Вкусно, – ответил я на его вопросительный взгляд, а Эрик улыбнулся так, как умеет только он. Эрик — Смотри, не переборщи, — предупредил я. — Горячее вино забирает быстрее, а я не хочу, чтобы ты заснул... раньше времени, ммм? Я провел пальцами по его щеке. Алан зарделся. Я придвинулся ближе, обнял его за плечи и привлек к себе. Слабое сопротивление — и Алан послушно склонился в мои объятия. — Очень вкусно, — мелодично сказал юноша, поднося к губам бокал. Я жадно смотрел. У него такой красивый рот — пухлые, розовые губы, такие мягкие и бархатистые, это я уже выяснил. Как и то, что его кожа на ощупь нежнее атласа. Какие маленькие руки, какие пушистые волосы, какие длинные ресницы, просто опахала... Так больно любить это хрупкое, необыкновенное чудо, так хочется спрятать его от всего мира в своих руках... — Эрик, а ты почему не пьешь? — он повернулся ко мне. — Я смотрю, — глуховато ответил я; Алан удивленно поднял брови. — Не могу оторваться, — я склонился к нему, стал целовать его чистый лоб, брови, ресницы, нежные веки, скулы, щеки, сладкие губы... Его рука неуверенно легла мне на шею, притягивая ближе. — Пойдем в спальню? — шепнул я ему в губы. Алан снова разрумянился, обвил мою шею обеими руками и кивнул. Я поцеловал его снова, приоткрыл языком его губы и опять почувствовал легкое сопротивление. Я медленно обвел языком сперва верхнюю губу Алана, потом нижнюю, еще и еще раз, пока он со слабым стоном не приоткрыл рот. Он так трогательно ласкал своими губами мои, пока я наслаждался долгим глубоким поцелуем... Мыслью, что для него это все впервые, что я первый, кого он целует так откровенно. — Пошли, — сказал я, когда оторвался от него. Алан опустил ресницы, взял меня за руку и поднялся. — Куда? Я тоже встал и повел его за собой. — Здесь, конечно, не Ритц, но я старался, малыш. Он улыбнулся, взглянул на кровать со свежим, хрустящим бельем и залился отчаянно пунцовой краской. — Ээээрииик... Я расстегнул верхнюю пуговицу на его пиджаке (единственную, которую он застегивал) и спустил его по плечам и рукам Алана. Пиджак упал на пол. Господи, мой малыш без него такой тонкий, хрупкий и совершенно беззащитный! Он обхватил себя руками и жалобно на меня уставился. — Алан, — мягко сказал я, — не бойся. Ты доверяешь мне? Алан кивнул и сделал робкий шажок мне навстречу. Алан Я... я... я совершенно растерян. И... это все так странно. Пугающе, я бы даже сказал, но мысли отчаянно путаются. Ведь Эрик сейчас рядом, касается так... я сейчас просто сгорю от смущения, но его голос, такой уверенный, мягкий, глубокий, не дает мне потеряться в пучине странных чувств и эмоции. Даже мой собственный голос предает меня, а пульс набатом бьет в висках. — ...доверяешь мне? — доносится такой нужный, такой любимый голос Эрика. Я киваю, несмело шагая ему навстречу. А потом еще и еще, пока не уткыкаюсь ему в грудь лбом. Дышать мучительно тяжело, и я почти чувствую его удивленный взгляд. — А-алан? — судя по голосу, он опешил. Кое-как справившись с волнением, хотя меня все же потряхивало, я поднял на него глаза. Эрик выглядел растерянным. — Я доверяю... — шепнул я, удивляясь тому, как низко и незнакомо прозвучал мой голос. Я скользнул пальцами по груди напарника, спускаясь ниже и расстегивая пуговицы одну за другой. Эрик стоял, не шевелясь и как будто даже не дыша, словно боялся спугнуть меня. Одна только мысль о такой трогательной заботе наполняла меня до краев. Скользнув руками под расстегнутый пиджак, я хотел заняться пуговицами рубашки, как внезапно заметил его. Его, черный галстук, свободно свисающий с шеи Эрика. Я на мгновение растерялся, схватившись за него. А потом уставился на Эрика. Я сейчас умру от смущения! Эрик — М-малыш, ты хочешь меня удушить? — я слегка запнулся, но все же справился с голосом. — А? — ошарашено пробормотал Алан, совершенно машинально распутывая "виндзор". Стоит ли говорить, что перчатки мы оставили в прихожей, и его маленькие аккуратные ладони с тонкими пальчиками... чертовски возбуждают. Особенно когда он стаскивает с меня галстук и рассеянно переводит взгляд с него на меня и обратно. Мне меж тем приходит в голову мысль... — Алан. — Э? — Не отвлекайся. Я расстегнул его серебряную заколку, и он послушно наклонил голову, чтоб я стянул с него шнурок. Как только Спирс разрешил такую немыслимую вольность, пфф! Алан поднял на меня влажно блестящие глаза, и я почувствовал прилив весьма ощутимого возбуждения. Нет, торопиться нельзя. Для него ведь все впервые, и... Я хочу растянуть удовольствие. Я снял с него очки, положил на тумбочку у кровати и стал расстегивать пуговицы на его жилете. Алан облизнул губы. — Эрик, а мне... Что мне надо делать? — Что хочешь, — улыбнулся я. Он, все еще сжимая галстук в левой руке, осторожно запустил правую мне в волосы и стал меня целовать. Я ему не мешал. Тем более, что эти невинные, горячие поцелуи сводили с ума, как наркотик. Так, жилетные пуговицы кончились. Я рывком спустил с плеч Алана жилет и отправил его в компанию к пиджаку. — Дай-ка сюда, — я забрал у Алана галстук. — Ничего не бойся и доверяй мне, хорошо, малыш? — Хорошо, — покорно выдохнул он. О, ему нравится, и я вижу, что он украдкой разглядывает меня из-под опущенных ресниц. Я поцеловал его глаза, взял руки и обернул галстук вокруг тонких запястий. — Эрик, что ты делаешь?! — вскрикнул Алан. Я опустился на колени и осторожно, не туго, связал ему руки галстуком. — Эрик! — Это всего лишь игра, мой хороший, — я поцеловал ему руку. — Игра? — он удивленно и задумчиво поглядел на меня. — Ты не знаешь? Некоторые играют в любовные игры. — Как это? — Алан пытливо смотрит, а до меня наконец доходит. Он же даже не знает, что и как сейчас произойдет! О, это так будоражит... воображение. Я оставил свои очки рядом с очками Алана, поднялся, подхватил его и решительно уложил на кровать. — Эрик!! Алан Нельзя сказать, что я нервничал. Нет, я не нервничал, я паниковал! То, что делал Эрик... это было странно и... неправильно? Непонятный жар накатывал волнами, то отступая, то прибывая. Эрик навис надо мной, взгляд его затуманился от... страсти? Я запаниковал еще сильнее — связанные руки заставляли чувствовать себя беспомощным, а это мне совсем не нравилось. Я затрепыхался, пытаясь распутать узел, но все было тщетно — хотя галстук совсем не натирал запястья, но дотянуться до узла не было никакой возможности. Да и учитывая силу Эрика, вряд ли бы галстук так легко поддался моим усилиям. Поэтому что мне оставалось? Правильно, паниковать. Я брыкнулся изо всех сил и едва не брякнулся с кровати. Эрик без труда подхватил меня. В который уже раз, спрашивается? Я едва не засмеялся, от того, какие глупые мысли мне приходят в голову в такой момент. Проклятые нервы! — Малыш, ты что? — от его глубокого, низкого и томного голоса по спине прошла дрожь. Он уложил меня на середину кровати, и, аккуратно, но сильно сжав мои запястья, завел их за голову, а сам, наклонившись, втянул меня в глубокий поцелуй, легко скользнув языком в рот, коснувшись сначала неба, а потом и моего языка. Краем уха я уловил чей-то стон, запоздало отметив, что он принадлежит мне. От неожиданности я почему-то крепко сжал зубы и почти сразу же ощутил металлический привкус крови во рту. Не своей. Эрик отстранился, по-прежнему крепко и нежно удерживая мои руки, и слизнул кровь с губ. — Алан, я, конечно, предполагал, что ты... — он замолчал, глядя на мое обескураженное лицо. И пока я отходил от шока, он с усмешкой наклонился к моему уху, шепнул что-то вроде "Расслабься", а затем крепко привязал другой конец галстука к спинке кровати. Я еще раз брыкнулся, но толку? Эрик уселся сверху и принялся за пуговицы моей рубашки. Я испуганно зажмурился. Эрик Какой смешной. — Кусака, — прошептал я, наклонившись к нему и поглаживая лицо, полное праведного возмущения. — Ах ты, кусака... — Пусти меня! — Алан негодующе забился, яростно брыкаясь и дергая руками. Я одной рукой прижал его за плечо к подушке, а другой стал расстегивать пуговки на рубашке. После каждой пуговицы я касался губами его груди, впадинки между ребер, плоского животика... Алан извивался и шипел. Забавный. Я вытянул его рубашку из брюк и расстегнул до конца. А затем, наконец, провел ладонью по его ширинке. Он был весьма, хм... взбудоражен. Алан от моего жеста слабо пискнул и замер. Глаза зажмурены, волосы разметались по подушке, щеки — в румянце, грудь часто поднимается и опадает... Завораживающее зрелище. — Нравится? — спросил я. Он жалобно шмыгнул носом и снова дернул руками. Я поцеловал его, точно над ремнем в брюках и уверенно расстегнул пряжку. Алан обреченно брыкнулся. — Да ты просто бандит, — заметил я, потирая плечо, по которому он влепил коленом. — Пусти меня! — Тебе же нравится, — я расстегнул на нем брюки. — Все равно пусти! Может, поцеловать его? Хотя нет, это чревато. Я погладил его по бокам и решительно стянул с него брюки вместе с бельем. — Эрик, перестань!!! Узкие бедра, довольно напряженные, хм, интимные места, стройные ноги с тонкими, как у девушки, лодыжками... Я сбросил на пол его брюки вместе с носками и ботинками. Алан затих и сжался в комочек. — Ты очень красивый, — шепнул я ему на ухо: Алан, невинное создание, уткнулся лицом в сгиб локтя и отказывался на меня смотреть. Вот чудо. Я лег рядом, чувствуя, что брюки стали очень тесными. Алан Я все еще не верил, что все это происходит на самом деле. Эрик так близко и делает... делает... такое, такое, что! Но самое странное — мое тело трепетно отзывается на каждое его прикосновение. Мне жарко, невыносимо жарко, и хочется... хочется много... больше? Я прикусываю кожу через рубашку, опрометчиво надеясь, что боль хоть немного остудит это противоречивое желание. Но нет, ничего не меняется. И рядом Эрик. Хотя он пока не касается меня, но я чувствую тепло его тела, даже нет, жар, исходящий от него. Боже, о чем я думаю? Эрик нежно касается моих волос, пропускает пряди сквозь пальцы, шепчет на ухо что-то трогательное — слов я не могу разобрать, сердце бьется слишком громко, слишком... Сейчас вообще все слишком... Мне стыдно, мне очень стыдно, но еще больше меня терзает смутный страх — я ведь не умею... Да что там не умею — даже не знаю, как! А вдруг Эрик разочаруется и больше никогда не захочет не то, что обнять меня, а даже видеть? Стоит мне только подумать об этом, как все внутри будто переворачивается. Не расплакаться бы только. Да что со мной вообще такое, веду себя как кисейная барышня! Если буду продолжать в том же духе, то Эрик точно... Нет, не думать... Поворачиваю голову и почти нос к носу сталкиваюсь с Эриком. Он мягко, но хищно (нет, чего бояться, не съест же он меня в самом деле?) улыбается, глаза ярко сияют, волосы растрепаны (это я ему так, что ли?). Дурак, это он сейчас красивый. Очень-очень. От своих мыслей мне становится еще более неловко, чем прежде. Он усмехается, говорит: — Спасибо, — и целует. Не так, как прежде, а совсем легко касается моих губ своими, словно боится меня спугнуть. Я замираю, а он, отстранившись, смотрит на меня, будто ждет разрешения. Боже, какой я идиот. Он же для меня так старается, а я, как всегда, думаю не о том и слишком много — так недолго и упустить шанс, счастье, что так близко. — Прости, — шепчу я и уже сам подаюсь к нему навстречу. Эрик Ну вот, теперь он хотя бы не похож на перепуганную птичку. Он пробормотал «Прости», робко улыбнулся и потянулся ко мне. Я с охотой (а кто бы на моем месте отказался?!) обхватил руками это хрупкое тонкое тело, такое восхитительно горячее, прижал к постели и выдохнул ему в ушко: — Не будешь больше кусаться? — Не буду, — прошептал он. Ну ладно… Брюки меня уже слишком сильно стесняют и вообще – чертовски хочется прижаться телом к телу… Я выпустил его, поднялся и стал раздеваться. С кровати донесся слабый полустон-полувздох: Алана явно раздирали противоречивые стремления – он зажмурился и снова уткнулся лицом в свой локоть, но я видел, как он время от времени на секундочку приоткрывал один глаз и косился на меня. Ему явно нравилось, если учесть, что под конец он, не таясь, на меня смотрел поверх руки, прикрывающей лицо ниже глаз. Я снова лег, решительно перевернул его на спину и отвел от лица локоть. Алан успел громко ахнуть перед поцелуем, когда я вдавил его в постель. О, черт, малыш, если бы ты знал, как мне трудно! Я едва могу сдерживаться, особенно когда ты, совершенно неосознанно, прогибаешься мне навстречу и начинаешь тереться своими бедрами о мои, чтобы унять возбуждение. Или распалить его еще больше… — Ммм, Эрииик… — слетело с губ Алана, когда я наконец разорвал поцелуй. Я чуть отстранился и в восхищении провел ладонью по его груди, наслаждаясь прикосновениями к нежной, бархатной коже, спускался все ниже и ниже, пока не пробрался рукой ему меж бедер. Алан пронзительно вскрикнул и дернулся вперед и вверх. Ну, нет, теперь не убежишь! — Эрик, — жалобно застонал он, мотая головой в такт моим движениям – сложив пальцы колечком, я двигал вверх и вниз по его весьма возбужденному достоинству. Ну, а чтобы Алан не сильно увлекался, я стал осторожно целовать его – нежно прошелся языком и губами по тонкой шее, прикусил выступающие ключицы, лизнул ямочку между ними. Потом скользнул ниже по гладкой груди и взялся за нежный темно-розовый сосок. Алан взвизгнул и дернулся мне навстречу, так что я его чуть не укусил. Тише, тише… Свободной рукой я крепко его обнял, успокаивающе поглаживая по боку. Малыш изогнулся в моих руках, запрокинув голову, и то стонал, то вскрикивал, пока я ласкал языком мягкий ареол и упругий горячий шарик. Какой сладкий… Алан Эрик, боже, Эрик, что ты... что ты творишь... Внутри наливается таким жаром, мысли путаются еще сильнее, чем прежде, тело непроизвольно выгибается навстречу твоим прикосновениям, между ног как будто пульсует огонь в такт движениям твоей руки. Мои щеки безумно горят... и не только щеки… Черт, о чем я думаю в такой момент? И вообще, зачем я думаю, если... Ох... Я чуть не захлебнулся очередным стоном, когда Эрик, пройдя языком по груди, коснулся соска. Боже, это какая-то пытка. Сладостная, невыносимая пытка... Но безумно не хочется, чтобы он остановился. Краем уха я ловлю свои же стоны, и мне кажется, будто это не я, это какой-то другой Алан, излишне дерзкий и бесстыдный… Перед глазами туман, и сквозь него смутно проглядывает лицо Эрика, кажущееся мне неописуемо прекрасным, непреодолимо манящим. И хотя связанные запястья мешают мне коснуться его, быть много ближе к нему, почувствовать его всем телом, я обхватываю его ногами, скрестив их за спиной Эрика, притягивая к себе ближе. И это движение настолько естественно и правильно... А сам Эрик выглядит удивленным, но довольным. Как кот, добравшийся до миски со сметаной. Правда, от неожиданности он чуть не рухнул на меня сверху, но... Чувствую, как какая-то незнакомая, совсем не свойственная мне усмешка скользит по губам. — Ну-ну, Алан, а ты оказывается... — но договорить я ему не даю. К черту все слова, все к черту, сейчас мне лишь хочется только одного — Эрика, отдать ему все, что можно, раствориться в нем без остатка. И, отбросив все мысли прочь, я нетерпеливо выгнулся, насколько позволяли руки, и потянулся, чтобы его поцеловать. Торопливо, совсем себя не контролируя и непонятно чего боясь, скользнул языком по его губам, жадно проникнув внутрь. Эрику даже понравилось это. Он отвечал мне, впрочем, не стараясь перехватить инициативу. Но это только пока, я ведь чувствовал, что он невероятными усилиями заставляет себя сдерживаться. Несмело я скользнул языком по его небу, коснулся языка... Как бы мне хотелось сейчас обнять его, но... Эрик, все же как ты жесток, хотя и безрассудно нежен... Словно в ответ на мои мысли Эрик впервые глухо застонал, но стон был заглушен очередным поцелуем. Эрик Ох, черт! Как горячо, однако. Я тяжело дышал, лаская ладонью и его, и себя. Пора заканчивать с играми, иначе у меня просто не хватит терпения. Особенно сейчас, когда малыш обхватил меня ногами и принялся вылизывать мне губы шершавым, как у кошки, язычком. — Аааххх, Алан, Алан, — я со стоном отодвинулся от него. Он воспротивился, не желая выпускать меня. Ооо!! Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не повалить его навзничь и не взять без всякой подготовки. Я взял с тумбочки тюбик со смазкой (я выбрал для него самую лучшую), свинтил колпачок и выдавил на пальцы прозрачный гель. Алан следил за мной из-под полуопущенных ресниц, его грудь поднималась и опадала, дразня припухшими, потемневшими сосками. — В первый раз будет больно, — хрипло сказал я. — Но я постараюсь... Алан вздохнул и облизнул губы. Возбуждение ударило мне в пах и в голову с такой силой, что я, глухо зарычав, набросился на него, вдавил в мягкую перину и впился в губы моего малыша. Его ноги обхватили мои бедра, горячий член прижался к моему, и на некотрое время мы выпали из реальности. Когда я чуть протрезвел, то немного отстранился, положил Алана на бок и осторожно вдавил палец... Алан громко ахнул и широко распахнул глаза. — Эрик, что ты... — Не зажимайся, — еле пробормотал я, аккуратно пробираясь поглубже. Лицо и шею малыша залила яркая краска, и он слабо дернулся. — Эрик... Ты такой узкий, что мне становится страшно. Как ты... перенесешь это? — Расслабься, расслабься, — шепчу я тебе в ушко, чувствуя щекой твое сбивчивое, тяжелое, горячее дыхание. Алан — Э-рик... Я все же произнес это вслух, потому, что Эрик почти сразу же наклонился, шепча на ухо что-то успокаивающее. Слова я давно уже перестал разбирать, слыша лишь тихие, успокаивающие интонации. Его палец был внутри меня. Я слышал, Эрик говорил, что первый раз будет больно, но пока боли не было, было очень неприятное, давящее, какое-то наполненное чувство. Видимо, чтобы отвлечь, он целовал меня, ласкал, бормотал какие-то нежные глупости. А потом внезапно добавил второй палец. Это произошло так неожиданно, что я не удержался от вскрика. Эрик на мгновение замер, наверное, чтобы я постарался привыкнуть, а потом протолкнул пальцы еще глубже, медленно двигая ими, то разводя в стороны, то вновь соединяя. Это уже было больнее, и хотя я все же удержался от криков, слезы брызнули из глаз. Прикусив губу, я постарался дышать глубже и хотя бы немного расслабиться. Получалось... плохо. Эрик, больно... Эрик Ох, черт... прости, малыш... — Алан, что с тобой? — я перестал проталкивать пальцы внутрь и встревожено приподнялся на локте. — Тебе плохо? Может... хватит? — я сказал это слишком неуверенно, ведь, проклятие, мое-то желание и жажда обладать им никуда не делись. Но... он зажмурился, и его ресницы слиплись от слез. Я не... я не могу так... Что же с ним будет дальше? — Алан? — я убрал руку. Он слабо вздохнул и вдруг прижался ко мне. — Эрик... — Довольно? Алан, если тебе слишком неприятно... — Н-нет, — он открыл глаза, огромные, влажно блестящие. — Продолжай. — Уверен? Его мягкий взгляд скользнул ниже, к моему члену. Юноша залился краской и кивнул, покусывая губу. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо, — прошептал Алан. — Н-но... только поосторожней, пожалуйста. Мне слишком трудно удержаться. Но теперь я стараюсь действовать мягче и аккуратней, совмещать проникновение внутрь с ласками и поцелуями. Алан тоже старается расслабиться, пропускает мои пальцы достаточно далеко, чтобы я мог коснуться той самой точки внутри. — Аааххх!! — его словно взрывает от этого прикосновения, он дергается, выгибается, как от судороги, и широко распахивает глаза. — Аах, Эрик, это... Я слегка нажимаю, и у него вырывается громкий крик. — Аааиий, еще! Так. Пожалуй, хватит. Я и так уже еле сдерживаюсь. Я убираю руку, и на этот раз Алан разочарованно стонет. Я аккуратно переворачиваю его на живот, приподнимаю, как котенка, и ставлю на четвереньки. Это наименее травмирующая позиция, хотя он тут же испуганно оглядывается на меня через плечо. — Эрик, что ты делаешь? — Не бойся. Опирайся на локти. Колени... пошире. Я заворачиваю на нем рубашку. Попка у него такая круглая и крепкая, как яблочко, и сдерживаться уже невыносимо! Быстро смазываю себя и аккуратно толкаюсь внутрь. Алан пронзительно вскрикивает и тут же дергается вперед, прочь от меня. Алан Господи, как же это больно! Даже нет сил сдерживаться, и я кричу, громко кричу. Чувство такое, будто меня сейчас разорвет. Его пальцы были много меньше, чем его... Я вновь вскрикиваю, подаваясь в сторону от него, но Эрик удерживает меня за бедра, притягивает обратно. Замирает, нежно проводит ладонью по спине, зарывается рукой в волосы, потом подхватывает под грудь. — Потерпи, — шепчет он, — потерпи немного. Пожалуйста, — и голос у него полон горечи, будто сейчас он ненавидит себя за то, что делает. Я киваю, хотя не могу знать — видел ли он этот жест или нет. На слова меня уже просто не хватает. Невесомо целуя меня в шею, он подается назад, медленно, очень медленно, хотя я чувствую насколько трудно ему сдерживаться. И в том же темпе опять толкается вперед. Мне все еще безумно больно, я зажмуриваю глаза так, что перед ними пляшут желтые круги, дышится тяжело и глухо, но сквозь стиснутые зубы больше не вырвется ни одного крика — я не хочу чтоб Эрик переживал еще сильнее. Он и так… для меня… И когда Эрик в очередной раз толкается, еще глубже чем прежде — я все же кричу. Но в этот раз все... иначе, и крик перерастает в глухой протяжный стон. Вязкое, мучительное, захлестывающее удовольствие, смешивается с болью, глуша ее, отодвигая на задний план. — Э-эрик, еще... — против воли вырывается у меня, и я утыкаюсь в подушку, вцепившись зубами в наволочку, чтобы больше не произносить таких... пошлых вещей. Мне кажется, Эрик улыбается. Хотя я его и не вижу, я могу точно сказать, что так оно и есть. А дальше все теряется, путается в водовороте невыразимых эмоций, полуразборчивых шепотов и стонов, среди которых яркой нитью выделяется лишь одно — Эрик... Эрик Ох, черт побери! Прости, малыш. Но какой же ты узкий, и это... просто блаженство... Наконец-то ты стонешь — совсем не так, как раньше, просишь еще, ты такой горячий и бархатный внутри, что я не могу сдерживаться, меня едва хватает на то, чтоб подталкивать твои бедра вперед и назад в одном ритме со мной. Кроме того, я обхватил ладонью твой член и двигаю ее вверх и вниз в том же темпе, ласкаю большим пальцем головку. Все, чтобы тебе было так же хорошо сейчас, как и мне. Ты наконец улавливаешь ритм, двигаешься так неуверенно, так робко — и так сладко... Дышать тяжело, я уже ничего не вижу и не слышу, кроме тебя и твоих стонов, переходящих в высокие, громкие крики. У меня совсем сносит крышу, и дальше есть только огненный, сводящий с ума ритм, все быстрее, и быстрее, и жарче. Ты захлебываешься пронзительным криком и так сжимаешься, что мой оргазм похож на взрыв... ...ладонь влажная и липкая; значит, тебе тоже, хоть немного, но понравилось... Ты лежишь неподвижно и только еле слышно, с всхлипами, дышишь, а я никак не могу собраться с силами. Наконец я отодвигаюсь, освобождая тебя. У тебя вырывается странный, пугающий стон. — Алан, как ты? Алан Я не сразу начинаю различать звуки и цвета, и вообще весь окружающий мир, потому понимаю, что Эрик зовет меня лишь тогда, когда он чуть дрожащей рукой касается моего плеча. В горле пересохло, потому я лишь как-то странно выдыхаю, пугая Эрика еще больше. — Алан... Алан? Дышать тяжело, голова совершенно пуста, знаю одно — надо дать понять Эрику, что все хорошо, чтоб он так не переживал. С трудом перевернувшись на спину, я, сощурив глаза, гляжу на него, улыбаюсь и слегка киваю. Я знаю, он поймет. Глаза закрываются — я даже не думал, что так устану, тело совершенно не хочет слушаться меня — будто из него удалили все кости, и оно сейчас жидкое, как желе. Уже проваливаясь в сон, я чувствую, как теплые и сильные руки крепко обнимают меня, а горячее дыхание Эрика обжигает шею. Эрик Ну слава Богу. Раз Алан улыбается, то не все так плохо, как мне показалось. Я быстро распутал галстук, сперва отвязал от спинки кровати, затем распустил узел. На тонких запястьях Алана остались красноватые следы. Проклятие, я же не туго завязывал! Какая у него нежная кожа... Я вытягиваю Алана из рубашки, и он по-детски протестующе стонет. — Ну-ну, малыш, нам надо искупаться. Я взял его на руки и понес в душ. По дороге Алан склонил голову мне на плечо и совсем заснул, так что, когда я поставил его на колени на холодный пол душевой кабинки, то он громко ойкнул, дернулся и тут же болезненно застонал. Я взял душ и пустил горячую воду. — Сиди так, мой хороший. Тебя надо помыть. Я вооружился губкой, намылил ее и принялся бережно смывать с Алана следы, хм, услад. От горячего душа он совсем разомлел, потер глаза, зевнул, обвил меня руками и уткнулся мне в плечо. Ох, как приятно! Он будет восхитительным любовником, когда станет чуть опытней, но даже в свой первый раз он интуитивно делал все, чтобы мне было хорошо с ним. Я прикасаюсь губкой к покрасневшему отверстию, и Алан во сне вздрагивает. Бедный малыш, боль наверняка была очень сильной. Я коснулся губами его лба. Алан совсем обессилел. Я, между делом уделяя внимание и себе, поддерживал его в более-менее сидячем положении. Трудности начались позже — Алан уже совсем спал, а мне еще надо было его вытереть. Кое-как я справился и с этой задачей и понес его обратно. Уложив его в кровать, я завернулся вместе с ним в одеяло и уснул с приятной мыслью, что отныне это чудо принадлежит мне. Алан По привычке я проснулся очень рано — мои внутренние часы упрямо твердили, что сейчас еще только пять часов утра и вообще какого черта я проснулся в такую рань. За окном было пасмурно, и сквозь незашторенное окно был виден угол дома, кусочек свинцово-серого неба и мелкий противный дождь. Словом, типичная лондонская погода, навевающая тоску и меланхолию. Попытавшись перевернуться на другой бок, я с удивлением заметил, что не могу этого сделать, так как чья-то сильная рука крепко прижимает меня к себе. Удивленно хлопнув ресницами, я мигом проснулся и едва не подскочил, как вдруг события прошлой ночи мелькнули у меня перед глазами. Точно, я же не у себя, я же дома у Эрика, а вчера ночью мы с ним... Я едва удержался от вскрика. Боже мой, да как такое вообще могло... Да я... да Эрик... Да мы... Я зажмурился, пару раз себя ущипнул, чтобы убедиться, что все происходящее – сон. Стыдливо приоткрыв один глаз, я отметил, что обстановка не изменилась, а мой лю... любо... да я в жизни не выговорю этого!... мирно сопел под боком. Щеки мои залились краской, и я спрятался под одеяло, чтобы Эрик не увидел меня таким. Нет, ему очень даже нравится смущать меня, он просто заходится в приступах непонятного умиления, но я-то чувствую себя не в своей тарелке! Отогнув краешек одеяла, я глянул на него. А он такой красивый и спокойный, когда спит, даже тонкая морщинка между бровей разглаживается. Никогда не видел у него такого умиротворенного выражения лица. Не удержавшись, я невесомо поцеловал его в уголок губ, а Эрик улыбнулся и по-хозяйски прижал меня к себе еще ближе. Я опустил голову ему на грудь. И мгновенно уснул. Когда я проснулся во второй раз, Эрика уже не было рядом. Сощурившись, я глянул по сторонам. Похоже, что за те пару часов, что я проспал, распогодилось, и теперь теплые солнечные лучи пронизывали комнату золотыми нитями. У меня сразу же поднялось настроение. Потянувшись и зевнув, я запоздало вспомнил о... эм... ноющей пятой точке, и, подавившись зевком, ойкнул и неловко рухнул на мягкие простыни, носом в подушку. Естественно, в подушку Эрика. Я покраснел, вспоминая вчерашнюю ночь. Никогда не думал, что это может быть так... Стоп, Алан! Алан! О чем ты вообще думаешь? Знал бы Эрик… Да, а где же он сам? Куда он мог уйти? С трудом сползя с кровати и закутавшись в одеяло, я близоруко сощурился, озираясь в поисках какой-нибудь одежды, желательно моей. Своих вещей (вернее, их размазанного силуэта) я так и не увидел. Зато заметил что-то белое, висящее на спинке стула. О, вроде бы рубашка. Все же это лучше, чем огромное одеяло, волочащееся следом по полу. Ндааа, все же это оказалась совсем не моя рубашка, а Эрика, как я и подумал: я совершенно утонул в ней — из рукавов едва виднелись кончики пальцев, низ доходил до середины бедра, а сама она все время пыталась сползти с плеч. Эм... Интересно, а Эрику понравится, как я выгляжу? Ох, о чем я только думаю? Эрик, ты просто сводишь меня с ума... И, запутавшись в пуговицах (кажется я все-таки застегнул их неправильно и не все), я решительно направился в сторону кухни, откуда доносился грохот посуды и запах свежезаваренного чая... Эрик — Доброе утро? Я поднял голову. На пороге кухни стоял Алан, близоруко щурился и то и дело поправлял рубашку, так и норовившую сползти с его плеч. Что неудивительно, поскольку он, видимо, сослепу надел мою рубашку. Я улыбнулся. Так трогательно и забавно. И чертовски сексуально. При одном воспоминании о его нежном горячем теле я снова ощутил прилив желания. — Доброе. Ты чего встал? Иди спи, сегодня выходной. Он чуть шмыгнул носом, попытался сесть на табуретку, ойкнул и подскочил. — Сильно болит? – с тревогой спросил я. Алан покраснел. — Н-не знаю… Но оно чувствуется. — Иди ложись лучше. Завтрак сегодня подают в постель. — Ты что! – попытался возмутиться он. – Это нечестно! Я помогу тебе… Я прикрыл глаза, но образ Алана в моей рубашке по-прежнему реял перед мысленным взором. — Алан, если ты будешь тут мелькать, то я ничего не приготовлю. — Почему? – захлопал ресницами мой стажер. — Потому что ты меня очень возбуждаешь, — честно признался я. — Но я… я же… — он кое-как запахнулся в рубашку. — Вот сейчас – особенно. Так что иди в постельку и подремли чуток. Я закончу с салатом минут через пятнадцать. Алан отвел глаза. — Эрик, а это всегда… всегда будет так больно? Я оставил нож и помидоры, подошел к нему и бережно обнял. Он прильнул ко мне. — Нет, Алан, со временем ты привыкнешь. Если захочешь остаться со мной, конечно. Он вцепился в мою футболку. — А ты не прогонишь меня? Я ведь наверняка гораздо хуже, чем более опытный… Я прижал палец к его губам. — Не говори ерунды. Ты чудесный любовник и будешь еще лучше, когда тебя не придется привязывать к кровати, чтоб ты не сбежал в смущении. Алан рассмеялся. — Я испугался, когда ты... А ты? Тебе понравилось со мной? — Балда ты. Мне никто, кроме тебя, не нужен. И мы не будем торопиться, хорошо? — Хорошо, — послушно ответил он и вдруг прошептал: — Мне все равно было хорошо, очень! Я хочу… хочу еще, только попозже… немного. Я поцеловал его. Что еще я мог на это ответить?