***
Помня о причиненных им обидах, войска Дориата и Нарготронда отказались объединять свои силы с войсками Первого Дома. Ни приказ Верховного Короля Фингона, ни кровное родство, ни здравый смысл не убедили их вступать в так называемый «Союз Маэдроса», собиравший все доступные силы, чтобы переломить ход войны, длившейся в Белерианде уже тринадцать лет, если считать с момента прорыва кольца осады. Натиск Врага значительно ослаб после той первой атаки, и многие захваченные земли удавалось потихоньку отвоевывать обратно, ведь ни Глаурунга, ни Балрогов не было видно на горизонте, а Гортхаур к тому моменту уже зализывал раны в какой-то дыре, будучи изгнанным с Острова Оборотней. Главная цель Союза Маэдроса — штурм врат Ангбанда, как когда-то это хотел совершить Король Фингольфин для скорейшего завершения войны. К сожалению, эльфы еще не оправились от потерь, понесенных ими в Битве Внезапного Пламени, и с их союзниками-эдайн дела обстояли не лучше, и потому большие надежды возлагались на гномов Белегоста под предводительством Короля Азагхала, а также на новое племя людей, как некогда Эдайн, пришедших в Белерианд с Востока из-за Синих гор. Истерлинги. Эти невысокие смуглокожие люди чем-то походили на гномов — столь же коренасты и волосаты. Они были весьма многочисленны, но будучи пораженными красотой и величием Нолдор, два наиболее больших и влиятельных племени сочли за честь стать вассалами Лордов Нолдор, как это когда-то сделали Три племени Эдайн. Племя Бора присягнуло на верность Маэдросу, а Племя Ульфанга — Карантиру. Фалатримы Кирдана также откликнулись на призыв Короля Фингона, плюс неожиданную поддержку решил оказать Лорд Гвиндор — знатный эльф Нарготронда. Он явился к Королю с небольшим отрядом своих воинов вопреки воле Ородрета, ибо его вела верность Короне Нолдор и скорбь о Гельмире — его родном брате, павшем в битве при прорыве кольца осады. Из Дориата же добровольцами пришла лишь пара воинов, но при том весьма искусных — Маблунг и Белег Куталион, служивших начальниками пограничной стражи Дориата и присоединившихся к войску Верховного Короля в предстоящем сражении. Четыре года потребовалось Маэдросу на подготовку, и вот, собрав все силы эльфов, людей и гномов, что согласились откликнуться на его зов, старший сын Феанора решил атаковать Ангбанд с востока и запада. Он планировал войти на поля Анфауглит открыто, и после того как армии Моргота выступят им навстречу, с перевалов Хитлума должен был обрушится на них Фингон. Сигналом к атаке должно было послужить возжжение гигантского костра в горах Дортониона, прекрасно видимого с восточных высокогорий и выжженных пустошей. В последний момент перед началом атаки с юга открылись врата Гондолина и Тургон лично вывел на подмогу брату свое десятитысячное воинство, незнамо как прознав о грядущем сражении, ведь с тех пор, как он заперся в своих горах, никто не мог с ним связаться. Однако Враг знал о том, что планируют его противники, и тоже заранее готовился к этому сражению. Первым делом он решил выманить Фингона с холмов, в которых затаилось его войско, а также отсрочить момент подачи сигнала войск Маэдроса к атаке. И его слугам удалось справиться с поставленной перед ними задачей. Перед западными холмами орки вывели вперед эльфов, плененных в Битве Внезапного Пламени семнадцать лет назад, после чего взялись демонстративно издеваться над ними, калечить и убивать. Среди пленников был и Гельмир, Лорд Гвиндор не смог равнодушно смотреть на мучительную гибель брата, которого он все это время считал мертвым, и, не помня себя от ярости и горя, бросился в атаку. Его нарготрондский отряд последовал за ним, как и многие другие эльфы, полностью забывшие о первоначальном плане, при виде пусть и многочисленного, но весьма слабого орочьего войска, сумевшего так их разозлить. Королю Фингону ничего не оставалось, кроме как последовать за ними, и таким быстрым и яростным был натиск его войск, что планы Моргота едва не полетели к чертям — прежде чем к высланной им на запад армии успело прийти подкрепление, она была уже смята и уничтожена. Но как это произошло с Феанором, перед самыми вратами Ангбанда прорвавшиеся вперед отряды эльфов в итоге сами оказались в ловушке, окруженные полчищами противников, вываливших на поле боя из тайных проходов. Войска Тургона не успевали придти на помощь Верховному Королю, как и войска Маэдроса, по непонятным причинам задержавшиеся на востоке. Причины эти стали ясны, когда врата Ангбанда вновь открылись, выпустив из своих недр волчьих всадников, Балрогов и Глаурунга. Но ни волки, ни балроги, ни дракон не помогли бы Морготу достичь желанной цели — разгромить эльфов, если бы не предательство их вассалов. Многие из истерлингов попросту бежали с поля боя при виде этих чудовищ, окруженных ореолами страха и ужаса, но сыновья Ульфанга неожиданно переметнулись на сторону армий Моргота и напали на тылы воинства сыновей Феанора, и им, оказавшимся окруженным на поле боя с трех сторон, пришлось заниматься спасением своих собственных жизней, быстро и беспорядочно отступая. Дело в том, что кольцо осады, некогда созданное Нолдор, не было полным, на северо-востоке земля была скована вечно холодными льдами, там нельзя было жить, и земли те нельзя было охранять. Но это не мешало Морготу таким образом отправлять своих шпионов на восток. Гигантские нетопыри-оборотни и прочие темные духи, являвшиеся в самых разных воплощениях, свободно бродили по Средиземью, смущая тамошних обитателей своими речами и обещанием разнообразных наград в обмен на повиновение. Многие, очень многие люди в ту пору могли считаться союзниками Моринготто, благо люди довольно часто меняли свои взгляды на что-либо, особенно при смене поколений, и в долгосрочной перспективе надеяться на них не стоило, но Морготу было достаточно и малого. Когда истерлинги явились в Белерианд, некоторые из них держали в своих рядах шпионов и предателей, докладывавших обо всем происходящем Врагу и сумевших переманить на свою сторону многих своих соплеменников, а также призвать из-за Синих Гор союзные им племена предателей, тайно проникших в Белерианд к началу Нирнаэт Арноэдиад — Битвы Бесчисленных Слез. Проигранной битвы. Позже выяснилось, что лишь Тургону — Королю Гондолина — удалось уцелеть и увести с собой остатки западной армии, а на восточном фронте, откуда в то время бежали феаноринги, до последнего оставались сражаться гномы Белегоста, защищая отступающих от бросившегося им в погоню Глаурунга, чем они потом долго славились, покуда не пришел черед пасть и их царству. Пусть их гномий Царь погиб, но ему удалось обратить Дракона в бегство, всадив свой меч в брюхо ползучей огнедышащей твари, чью чешую, казалось бы, не смогли бы пробить и сотни ударов гномьих топоров. Так люди обратились против людей, предав доверие эльфов и посеяв среди них страх и ненависть к тем, кого они некогда считали союзниками. С того самого дня сердца эльфов отвратились от людей, разве что это не относилось к Трем Домам Эдайн, проявившим в ту пору удивительный героизм. Сыновей Феанора разбросало по всему Белерианду, армии их были рассеяны, Союз Маэдроса прекратил свое существование, орки и истерлинги заняли их земли, и эльдар пришлось поселиться в лесах у подножия Синих гор, среди эльфов Оссирианда, будучи лишенными всей своей власти и могущества прежних дней. Хитлума, горного королевства Фингона на западе, больше не существовало, многих беженцев из тех краев приняли Гавани Фаласа, укрыв их за высокими стенами крепостей Кирдана, куда Моргот вскорости отправил свои войска через отныне подвластные ему земли северного Белерианда. Впоследствии большая часть фалатримов была либо уничтожена, либо уведена в рабство, но те, кому удалось подняться на борт кораблей, направились на юг Белерианда, пристав к острову Балар и основав там свое поселение, также построив свои гавани и в устье Сириона, где Кирдан взялся за воспитание сына Фингона — Гил-Галада, отправленного отцом в Гавани Фаласа еще после битвы Дагор Браголлах. По приказу Моргота орки собрали тела всех погибших в той битве гномов, эльфов и людей, а также все их доспехи и вооружение, а затем сложили их в огромную кучу посреди равнины Анфауглит. Издалека было видать эту зловещую пародию на холм — «Курган Павших», или «Курган Слез», полный гниющего мяса, изломанных костей и ржавеющего под дождями металла. Но вскоре на склонах этого могильника проросла трава, став со временем густой и высокой, и вместо средства устрашения тот холм стал единственным ярким зеленым местом, украшавшим ту проклятую выжженную пустыню даже во времена лютых зим, которые после победы Моргота стали гораздо суровей и протяженней, чем когда-либо прежде, принося в Белерианд голод и болезни.***
— Ты знаком с Лордом Гвиндором? — спросил я призрака, вынырнув из океанов памяти секунду спустя. — Если ты о сыне Гуйлина, то я знал его отца, но с ним самим знаком близко не был. Говорят, он погиб при атаке на врата Ангбанда. — Вовсе нет, в том бою он попал в плен к Морготу, но это полбеды — он сумел успешно сбежать оттуда. Поразительный подвиг, хотя и сейчас есть сомнения по поводу того, не было ли все это подстроено. Но если и так, то сам Лорд точно ничего не знал об этом. Так вот, Гвиндор сумел вернуться в Нарготронд, но его почти невозможно было узнать. Уж не знаю, каким он был семнадцать лет назад — до того, как он был захвачен в плен, но всем тогда казалось, что перед нами стоял старик. Самый обыкновенный человеческий старик: седой, немощный, сгорбленный. Если бы не острые уши и признаки Света, многие из нас серьезно усомнились бы в его принадлежности к какому-нибудь из эльфийских племен. Подобного вышедшие на разведку эльфы Нарготронда еще не видели никогда, но убивать путника не стали, к тому же Гвиндор был не один — он шел в компании человека — одного из потомков эдайн, тех, что жили в Хитлуме. Столь же статного, рослого, темноволосого и сероглазого, одним словом, очень похожего на нолдор, — я усмехнулся, — если, конечно, его сперва помыть, побрить и причесать. Стражи границ решили привести эту парочку в город для разбирательства, там-то дочь Ородрета, Леди Финдуйлас, и узнала в старике своего возлюбленного — Гвиндора, рассказавшего нам историю своего побега из шахт Ангбанда, в которых он без продыху трудился все это время. О том, что еще ему довелось пережить или увидеть, он молчал. Жители обрадовались возвращению Лорда, хотя в глазах многих читалось смятение и настоящий ужас от того, каким к ним вернулся некогда могучий воин. Доверие к Гвиндору также было несколько подорвано из-за его ошибки на поле боя и пленения, но ему позволили остаться и даже вернули титул. Конечно, оставался еще вопрос, откуда взялся человек и что теперь с ним делать? Смертный ответил, что он лесной охотник, лишенный собственного дома и случайно наткнувшийся на Гвиндора во время одной из своих вылазок. Смертный был хорошо воспитан, его речь и манеры говорили о его связях с синдарами, и не верить ему не было повода, очень многие эдайн в то время лишились домов и получали поддержку со стороны эльфов Дориата в обмен на помощь по изведению шнырявших по тем землям темных тварей. Милостью Ородрета и благодаря заступничеству Гвиндора смертному позволили остаться жить в Нарготронде и поступить на службу в охрану границ. Правда, имя у смертного было довольно странным и вряд ли настоящим — Агарвайн, сын Умарта, «Запятнанный Кровью сын Злополучного», однако спрашивать подробностей насчет этого никто не стал, сочтя подобный вопрос слишком личным, предпочтя называть смертного Аданеделем — Человеком-Эльфом. Никогда не любил людей, я мог отдавать должное их храбрости и верности, проявленной в те дни, но считал и до сих пор считаю глупым возлагать Свои надежды на этот чуждый нам народ. После истории с Береном и истерлингами я предпочитал даже близко не находиться рядом с эдайн во избежание конфликтов, и единственное, что тогда заинтересовало меня в Аданеделе, это его меч. Который мне и другим мастерам приказали перековать, расширив и удлинив лезвие и заменив рукоять на более подходящую для человека его роста. Металл, из которого был выкован клинок, не был нам известен, он был черен и необычайно прочен, также было в нем что-то колдовское: злое и опасное. Меч был заговорен, но сути наложенных чар никто из нас постичь так и не смог, сейчас я с полной уверенностью могу ответить, что тот меч был живым и обладал своей собственной волей. Не знаю насчет степени его разумности, но Мастера, что создал его, мы с тобой видели, можно сказать, не далее как вчера. — Я вновь улыбнулся, почувствовав неописуемое удивление со стороны призрака. — И Эол явно не хотел, чтобы то оружие служило кому-нибудь, кроме его родичей, а может, и него самого… Вышло оружие опасным и довольно кровожадным, зато могло с легкостью пробить любой доспех и нанести противнику незаживающую рану. Гуртанг — Смертельное Железо — так было решено назвать перекованный меч, некогда хранившийся в арсеналах Менегрота. И смертный очень хорошо владел им, за его навыки фехтования Аданеделя даже начали называть Мормегиль — Черный Меч. Ах, сколь многое для нашего племени решает внешняя привлекательность! А тот человек был довольно красив, да и его манера держаться порой заставляла совершенно забыть о том, что он смертен и век его недолог. Мужество, зрелость, гордость и мощь. — В моей улыбке было слишком много зубов, чтобы называть ее таковой, а во взгляде сквозило самое настоящее презрение, и направлено оно было отнюдь не на смертного. — Молодые эллонны смотрели на навыки Мормегиля с восхищением, из каждого боя он выходил победителем, от эллет тоже отбоя не было, вот и сердце девы Финдуйлас, ранее принадлежавшее Гвиндору, против ее воли обратилось к Аданеделю, пусть тот и был равнодушен ко всем оказываемым ею знакам внимания. Глупая влюбленность. Не понимаю, чем же дев тогда не устроили иные эллоны, вон, даже я… И не нужно так на меня смотреть. — Предупреждающе зыркнул я на Маглора, на деле же больше защищаясь от насмешек Майрона. — Конечно, Гвиндор тоже прекрасно видел все это и решил рассказать Леди Финдуйлас правду об Аданеделе. Не из злости и ревности, а желая предупредить ее, да и нас, о том, какие возможные опасности могут быть связаны с чрезмерной близостью к этому человеку. Это был Турин, сын Хурина Талиона (Бесстрашного) из племени Хадора, вассалов Второго Дома Нолдор. Тургон был обязан жизнью Хурину и его народу, прикрывавших его во время отступления западной армии с полей Анфауглит. Гвиндор поведал нам, что все те люди были перебиты, но самого Хурина поймали живым, и Моргот держал его пленником в Ангбанде и через него наложил проклятие на весь его род. Проклятие должно было привести семью Хурина к Такой жизни, при которой даже самая ужасная смерть в руках мучителей показалась бы им избавлением. Какая реакция должна была быть на эту новость? Я ожидал, что, прослышав об очередном проклятии айнурского происхождения, от смертного отстранятся, может, даже изгонят хотя бы за его ложь, а то и убьют, исходя из того же милосердия или простой предусмотрительности. Но узнав о том, что Мормегиль на самом деле — сын Хурина, Ородрет наоборот возвысил его до положения, которого, как он считал, достойны занимать верные вассалы Нолдор, а в проклятие он то ли не верил, то ли считал, что зараза к заразе не пристает — Нолдор ведь тоже прокляты. К тому же способ избавиться от проклятия был — отказ от имени, рода и целей. У смертного был выбор: оставаться Турином или стать Мормегилем, начав новую жизнь и забыв о старой… Но похоже, от мести Морготу за отца и свой почти истребленный народ смертный отказаться так и не смог и решил пройти свой путь до конца. Со временем Ородрет позволил Мормегилю самому возглавлять отряды и участвовать во множестве важных собраний, в том числе и в военных советах, вот тогда-то все и началось. Смертный, до этого сам недавно лазивший по щелям и перемещавшийся по собственным землям исключительно перебежками, решил высказаться насчет способов ведения войны, принятых в Нарготронде — нападение из засад, отравленные стрелы из-за кустов, тайные тропы и скрытое наблюдение… Не было, видите ли, в этом доблести и чести. Большей глупости я в своей жизни не слышал, однако смертный был довольно серьезен в своих намерениях и указывал на то, что подобная тактика не приведет нас к победе над Врагом. Сии слова глубоко запали нам в души и заставили задуматься, вернее, вспомнить о гордости, причем весьма некстати. Были среди эльфов и те, кто понимал необходимость скрытности, ведь, как бы ни были высоки и крепки стены Нарготоронда, обнаружение стало бы нашей гибелью. Не было у нас средств, чтобы пережить долгую осаду, хотя с тем, что было в арсенале Моргота, все могло закончиться первым же штурмом. Заседание за заседанием, совет за советом стало становиться ясным, что к мнению смертного Ородрет прислушивался больше, чем к собственным Лордам. Не в обиду будет сказано сыну Финарфина, но в стратегии он не понимал ровным счетом ничего, да и твердостью духа похвастать не мог, к тому же, большинство эльфов желало вновь почувствовать себя полноправными хозяевами своих владений и наконец дать отпор вражеским войскам, шнырявшим по округе. «На свете нет чудовищней напасти, чем идиот, дорвавшийся до власти». Столь сомнительные стратегические решения заставили меня всерьез задуматься о том, чтобы избавить Нарготронд от этой угрозы… — Я тяжело вздохнул, наверно, раз в десятый за этот день. — Еще в ту пору мне было свойственно проявлять склонность к, скажем так, весьма радикальным решениям. Похоже, это семейное: у вас — Клятва, Лосгар и Резни, а у меня сожженные леса, расовые проклятия и игры в дохлого ужа в масштабах целого королевства. Не знаю, что меня подтолкнуло к мысли о том, что именно я должен этим заниматься, верно то была моя нелюбовь к проявлению глупости и безответственности, помноженная на личную неприязнь к этим «братьям нашим меньшим». Но я разумно посчитал, что капризы паршивого атани не стоили жизни всего города. В Нарготронде знали, что я был обучен искусству иллюзий, хоть и не хвастался этим направо и налево, но никто в ту пору не знал, что я умею находить общий язык со змеями и разбираюсь в их ядах не хуже наших дозорных, специально отлавливавших бедняжек вдоль берега реки, чтобы сцедить с них по паре капелек на народные нужды. Мне ничего не стоило приманить к себе целое кубло этих гадов разной степени ядовитости и науськать их атаковать смертного из засады в разных частях королевства и в разные дни. Результат… нулевой. — Для выразительности я даже сложил большим и указательным пальцами колечко, совершенно позабыв о том, что Маглор не знаком с арабскими цифрами. — Видно, этого недоэльфа и впрямь хранила какая-то злая сила, раз ни одна из змей так и не смогла дотянуться до цели, зато вдоволь пережалила всех тех, кто на тот момент умудрялся находиться рядом с человеком. Смертельных исходов не было, но на родовой знак Третьего Дома уже начинали смотреть с нехорошим подозрением, считая, что воля Врага дотянулась и до этих несчастных созданий. Разумеется, эта моя попытка покушения была не последней. Фехтовальщик или лучник в ту пору был из меня весьма посредственный, особенно на фоне того же Мормегиля, но вот в рукопашной перед моим натиском даже урук не мог устоять, а уж если дать мне в руки нож… В сочетании со способностью исчезать из виду, из меня мог получиться неплохой головорез. Но удача тогда основательно повернулась ко мне тылом. Не знаю, было то проявление силы проклятия или действительно простая случайность, но в кузнице, в которой я работал, произошел маленький несчастный случай. С моим непосредственным в нем участием. Форма, в которую я заливал расплавленное серебро, опрокинулась, и все ее содержимое, не успевшее затвердеть, вылилось мне прямо на ноги. От потока жидкого металла я увернулся, но от тяжеленного горячего тигля, выпавшего из хвата клещей — нет. В результате полученной травмы я долгое время не мог нормально ходить и с тех пор практически везде разгуливаю в подобных монстрах, — я указал на свои бронированные сапоги, — вместо всяких там расписных сапожек и тапочек. Просто так, на всякий случай. Зато от плана по убийству я тогда решил отказаться — был велик шанс, что я сделаю лишь хуже себе или остальным. Так я и начал интересовался мнением Лордов, пытался поговорить с некоторыми из них и во многом успешно. Со многими доводами они были согласны, но попробуй убедить в этом Короля и воодушевленный Мормегилем народ! Все собрания и выступления при дворе, проходили в одной и той же манере — постепенно стремление изменить свою жизнь к лучшему и тяга к геройству преодолевали осторожность, а когда в городе поползли слухи о недовольстве решениями, принимаемыми Советом и законным Королем, и создании оппозиции со стороны братоубийц, нам пришлось умерить пыл, покуда нас вновь не обвинили в попытке захватить власть и не вышвырнули вон, а то и вовсе казнили — с того смертного вполне сталось бы и такое устроить, очень уж он был пылок и горяч. Прошло чуть больше шести лет, и к тому времени желание смертного, вернее уже сенешаля и советника Нарготронда, оказалось практически полностью удовлетворено — Нарготронд сменил тактику ведения боевых действий, став открыто выходить на поле боя. Конюшни пополнялись закупаемыми у людей лошадьми, девы стали шить вместо платьев и камзолов своим мужьям, не менее прекрасные стяги, плащи и попоны, а кузнецы стали заполнять арсеналы хорошими крепкими латами, копьями, мечами, секирами и боевыми молотами. Войскам за несколько месяцев удалось прогнать шнырявших тут и там захватчиков и навести порядок в окрестных землях. Но, видно, даже этого было нам недостаточно — на одном из последующих собраний смертный предложил построить хороший каменный мост над рекой Нарог, ведущий прямо к вратам Нарготронда, как и сам пещерный город, сокрытым иллюзией. Но конечно же мост был построен, и никого не смущало, что взялся он из ниоткуда и вел в никуда, как и дорога, протоптанная сотней ног и копыт, и ведущая прямиком к ущелью, где и был сокрыт город. Похоже, подобный финт удивил даже Валар, и спустя несколько месяцев после этого знаменательного события в Нарготронд с юга — из земель Кирдана — явилось двое эльфов. Они поведали о том, что к Корабелу приходил Ульмо. — Владыка Вод? — вновь проявил свое удивление призрак. — Если верить их словам, конечно. Но этот Вала не раз помогал эльфам Белерианда и кучу раз вытягивал их из неприятностей. Не напрямую, а через сны и подобного рода пророчества. Так же подчиненные ему воды исцеляли раненых, туманы и миражи скрывали эльфов от глаз врагов, да и крепости, выстроенные на берегах морей, рек и озер становились гораздо крепче. Королю Ородрету Ульмо передавал свой совет-предупреждение, и выражался он предельно ясно, ну, насколько это вообще возможно для подобного рода существа. «Зло с Севера осквернило истоки Сириона, и мою власть гонят прочь черные щупальца в его водах. Однако худшее еще впереди. Заприте врата крепости на засовы и не покидайте границ своего сокрытого царства. Тяжелые камни гордыни следует бросить в воды бурной реки, дабы крадущееся зло не сумело отыскать дороги к воротам.» Подобным словам готовы были внять многие, даже сам Ородрет, но Турин ни в какую не желал прислушаться к этим советам, и пока весь двор спорил друг с другом, думая о том, что им делать, разведка донесла, что это самое Зло, несколько дней шедшее с Севера, уже пришло к Защищенной Равнине. Быстро собравшееся войско Нарготоронда отправилось встречать противника, но кое о чем разведка не сообщила. Похоже, что для Моргота мы стали целью номер один, и он персонально отправил по наши души Глаурунга… будь трижды проклят он и все его племя. Я сжал губы в тонкую полоску и замолк на некоторое время, вновь погрузившись в меланхолию. Маглор молчал, терпеливо ожидая продолжения. Ему тоже было за что предъявить счет этой огнедышащей твари. Если центральная часть кольца осады была затоплена лавой, а на западную наводил страх и ужас Гортхаур с волками и нетопырями, то по восточной протоптался сам Глаурунг с Балрогами, начав свое вторжение с Врат Маглора и практически подчистую изничтожив всю кавалерию феанорингов. — Войско не вернулось, и про выживших, как и вы, я впоследствии ничего не слышал. За исключением того ходячего несчастья, которое, похоже, даже Багровое Пламя не взяло. Жизнь у Турина и впрямь оказалась такая, что Врагу не пожелаешь, и в итоге он убил себя сам, своим же мечом, но перед этим успел сделать хоть одно полезное дело — убил гадину. Правда, лишь спустя пять лет, ну да не важно — звание Дагнира Глаурунга он заслужил честно, и это единственное, за что я могу его уважать. Что до Нарготронда… Лишенная гарнизона крепость, привыкшая надеяться на свою незаметность, оказалась абсолютно не готова к атаке противника. В городе к тому моменту не оказалось никого, способного взять на себя руководство не то что обороной — отступлением. Так что все только и знали, что бежать куда глаза глядят, когда со стороны врат послышался жуткий грохот, а вода в реке начала испаряться, покрывая все ущелье горячим паром. Тайные ходы были расположены в разных частях крепости, естественные и специально прорубленные прямиком в скале, они вели в разные части гор Верхнего Фарота. Никто не брал с собой драгоценностей или пищи, родня — вот что было тогда главным. Место в котором я находился в момент атаки, было недалеко от конюшни и главных ворот. Пока камни на главной площади не остыли, орочье войско не решалось вступить через разрушенные ворота, а сам змей в то время был занят лучниками, еще остававшимися на стенах, и подоспевшей дворцовой стражей. Лошади обезумели, они рвались с привязей и, казалось, были готовы умереть на месте от страха, нам с трудом удалось направить их к тайному ходу. Я имел неосторожность взглянуть в сторону врат, когда проезжал мимо по верхнему ярусу, и попал под чары дракона. Глаурунг не ставил себе целью проникнуть в мой разум или сломить меня, это был простой приказ, внушение, данное вскользь. Я был лишь одним из многих для него, так что морок почти и не подействовал, отделался головной болью и помутнением. Путь через туннели я почти не помню, полностью в себя пришел только уже находясь под открытым небом и в компании сотни таких же погорельцев, как и я, число которых постепенно продолжало увеличиваться. Вышли мы на севере, не лучшее место, так как на западе — у реки и в половине суток пути от нас — рыскали войска противника. Нужно было как можно быстрее уйти от опасных мест, но куда мы могли пойти? Вышедшие на востоке, юге и западе эльфы наверняка отправились к фалатримам в Гавани Сириона, и нам тоже было необходимо попасть туда. Таким образом мы направились к реке Сирион, дабы пройти мимо горной гряды Фарота и спуститься вниз по течению через охраняемые сирионцами подземные врата. С каким же неистовым отчаянием мы тогда набросились на разведывательный отряд людей и орков! Забили их чуть ли не голыми руками — оружия не было почти ни у кого, но ни один враг не ушел от нас живым. Тела мы скрыли, предварительно сняв с них оружие и броню, но было ясно, что пропажу наверняка заметят и нас начнут искать, отправят погоню… Но нет, наш дальнейший путь прошел весьма спокойно, в дороге нам даже удавалось раздобыть еды, но у нас было множество раненых, лечить которых, кроме как чарами да молитвами, было попросту нечем… Помощь пришла со стороны Дориата, мы как раз подошли довольно близко к его южным границам. Оказалось, что Владычица Мелиан предвидела беду, как и Вала Ульмо, а на днях и Артанис почувствовала, что с родичами ее приключилась какая-то беда. Нас встретили воины и целители из числа синдар и, что удивительно, провели через Завесу и позволили вступить под сень леса. Все те более-менее титулованные особы, что наскреблись в наших рядах, стали объяснять причины нашего плачевного состояния Королеве, а вот мне пришлось держать ответ перед самой Артанис — специально разыскивала меня, даже не знаю, на что надеясь. Не стану углубляться в подробности, скажу лишь, что та встреча произошла довольно… холодно. — Я сжал губы в тонкую полоску. — Умом Нервен наверняка понимала, что я ни в чем не виноват, Ородрет, как и Финрод, сами выбрали свою судьбу, я же не был сторожем никому из них, но… не могла не винить за бездействие. Она объявила мне, что впредь не желает видеть перед собой ни одного напоминания о нас (феанорингах, братоубийцах… нарготрондцах?), принесшим столько горя ей и ее семье, и эта ее просьба была одной из причин, почему я тут же покинул Дориат. Это, а также то, что Тингол не забыл о своей обиде и не слишком жаловал Нолдор на своих землях, может, за исключением тех, что состояли в родстве с телери. Нас никто не гнал прочь, но и не был особо рад видеть, однако многие семьи все же остались и присягнули на верность Королю и Королеве. Прочих же поставили на ноги, снарядили всем необходимым для дальней дороги и свободно отправили на все четыре стороны. Кто-то продолжил движение к давно намеченной цели — Гавани Сириона, а кто-то решил предпринять попытку достичь Оссирианда и присоединиться к Берену и Лютиен. Я тоже теперь мог пойти куда захочу, более ничто на свете не держало меня, ни долг, ни кровные узы, разве что верность своему ремеслу и расе, вот я и задался целью развивать свое умение, искать учителей и учить других. Вся эта Великая Война отошла для меня на второй план, любой мог убить меня в тот момент, от орков с их зверьем не было столько проблем, сколько от согнанных со своих мест и подавшихся в разбойники эдайн и истерлингов, а про долгие голодные зимы и вовсе рассказывать не стоит. Поначалу я путешествовал один, нередко прибегая к иллюзиям, чтобы проскальзывать мимо вражеских отрядов. Покуда Тингол не повздорил с наугрим, я держал с ними контакт, выступая в качестве вольного торговца, иногда меня принимали за одного из ваших подданных из Амон Эреб или верного Берена и Лютиен из южного Оссирианда, потому что по дороге я часто останавливался в селениях их людей, проживающих в тех землях. Инкогнито, конечно. Но большую часть времени я проводил в Гаванях, там тоже жило смешанное население — синдар, нандор, нолдор, фалатрим… Эдайн там тоже пруд пруди было. Вот в одном из эльфийских селений на границе с лесом мориквенди Таур-им-Дуинат я и держал свою мастерскую. Кто-то помнил меня как родича Первого Дома, тот же Кирдан, правивший островом Балар, но широкой огласке это не придавали, за что только стоило сказать им всем спасибо. Продемонстрированное мною мастерство никого не могло оставить равнодушным, и вскоре я стал мастером по найму, достаточно большой величины и известности, чтобы ко мне потянулись другие мастера и обратили внимание благородные и прочие особо знатные и породистые эльфы. Однако никаких клятв верности я не приносил и работать под чьим бы то ни было началом и покровительством напрочь отказывался. Наше независимое общество мастеров, пожалуй, именно в ту пору и начало зарождаться. Ту ссору Тингола с наугрим, случившуюся семь лет спустя, я считал последствиями действия драконьих чар или же простой жадности, помноженной на дурной характер обеих рас. Берен и Лютиен более чем сполна отмстили гномам, окончательно рассорив наши народы, зато потом многие в Оссирианде получили честь любоваться артефактом Феанора, ведь больше он не был сокрыт от чьих-то взоров стенами Ангбанда или сокровищницей Менегрота… Сам я камня не видел — захаживая в Оссирианд, я всегда ограничивался рынком или библиотекой. Если интерес у меня к этому кристаллу и был, то чисто исследовательский. Но я ни в коей мере не считал сильмарил… святыней. Внезапно я пронзил Маглора леденящим душу взглядом, заставив комнату погрузиться во мрак и холод. — Ваша последующая атака на едва восстановленный Дориат, показала мне, что не все так просто и ценность в этом камне есть. По крайней мере для вас. То-то Черный Враг Мира позволил этой вещице свободно уйти из его сожженных ручонок — предполагал, а может, предвидел? То, на что будут способны принцы Нолдор, подхлестываемые Клятвой, но отчего-то не нашедшие в себе сил добраться до Врага. Обстоятельства были против вас? Телери вам не братья? Бывшие вассалы — предатели? Хороших же врагов вы себе избрали — женщины и дети!!! С тихим рыком я отвернулся от вздрогнувшего призрака. Встреть я вас тогда — сам убил бы. Точно убил! И вряд ли бы пожалел о содеянном. Куруфин, Келегорм, Карантир… Выяснение обстоятельств их смерти не позволило мне отнестись к их утрате как должно. Смерть свою они честно заслужили. Вернув самообладание я продолжил свой монолог. — Многие эльфы Дориата и Оссирианда пришли тогда вслед за Эльвинг в Гавани. Юная синдарская принцесса, каким-то чудом пережившая Резню в Дориате, еще и принесла с собой сильмарил, за которым, очевидно, и велась охота. Корабел советовал Эльвинг если не вернуть вам камень анонимно, то хотя бы сокрыть его, но эта вещь была доказательством храбрости и отваги, продемонстрированными Береном и Лютиен, родовой реликвией. К цене этой вещи теперь приравнивались еще и жизни убитых Лесных Владык и благополучие всего эльфийского народа. Ни скрывать, ни отдавать камень никто больше не хотел — благодаря этому светочу на южный Белерианд снизошла благодать Валинора, больные исцелялись в его свете, лютые зимы прекратились, почва стала плодородней и далее по списку. Даже не знаю, связан этот феномен с камнем или с надеждами, что на него возлагались? Не раз я был свидетелем тому, на что способна настоящая Вера — она воистину творит чудеса. Но отложим в сторону мои философские размышления на эту тему. Год спустя после прибытия Эльвинг, наше веселое мультинациональное поселение пополнилось беженцами из павшего Гондолина, и юный Эрейнион Гил-Галад, сын Фингона, как следующий в очереди на наследование после погибшего Короля Тургона, был провозглашен Верховным Королем Нолдор. Я хохотнул, не удержавшись. — Бедное дитя чуть более ста лет от роду, еще и вольного фалатримского воспитания, о самих Нолдор знало немногое, но деваться было некуда, к тому же с помощью своего опекуна (Кирдана), как умудренного летами правителя, и специально подобранных советников, справлялся Гил-Галад со своими обязанностями достаточно неплохо. Конечно, не все разделяли это мнение, и вот тебе на — кто-то решил вспомнить обо мне и уже начал понемногу примериваться. Артанис к тому моменту уже за Синие горы вместе с прочими дориатцами сбежала, так что чем именно были обусловлены подобные телодвижения в мою сторону, я сообразил довольно быстро и дал понять, что эта идея меня не привлекает. Скрепивши сердце, от меня отстали, но явно взяли на заметку. Я был полностью удовлетворен своей маленькой кузнечно-торговой гильдией и не мог терпеть общества этих чванливых консервативных идиотов, которые наверняка не дали бы мне и шагу ступить свободно. В последующие годы я долго размышлял над этой упущенной возможностью и всегда приходил к выводу, что я поступил правильно, отказавшись от участия в этой гонке. Шансы у меня были очень малы, к тому же борьба за власть наверняка привела бы к расколу, чего в то время допускать было нельзя — в Гаванях было столько эльфийских народов, и все они действительно были готовы принять в роли Короля Нолдор потомка Фингольфина. Со мной подобного бы не вышло, от одной только перспективы увидеть феаноринга на троне эльфы тут же разбежались бы по разным уголкам Арды, и многие образовавшиеся союзы были бы поставлены под угрозу, а ведь то, что зародилось в Гаванях, позже сумело вырасти в Эльфийский Союз. Но вернемся к нашим баранам. Прибывший из Гондолина вместе со своей семьей Эарендиль взял в супруги Эльвинг и годы спустя стал правителем Гаваней, поселившись на острове Балар и сдружившись с Кирданом. Он знал, что без внимания Гавани Моргот не оставит, нам была необходима помощь, и оказать ее нам могли лишь силы, сопоставимые с силой Темного Вала. К тому же Эарендиль чаял надежду найти по ту сторону моря своих мать и смертного отца… Когда-то Кирдан рассказывал мне, что однажды он построил для Тургона первые в истории фалатримские лебединые суда, которые должны были помочь эльфам отыскать Аман, чтобы нолдор могли попросить у Валар прощения и молить о снисхождении. Но бушующее море выбрасывало обратно на берег одни лишь осколки, так что же должно было измениться на этот раз? И тем не менее Эарендиль отправился в путь, вела его своя собственная воля или некое предназначение, неизвестно до сих пор. И пару дней спустя после его отплытия объявились вы. — Я вновь уставился на Маглора, выдержав драматическую паузу. — Почти тридцать лет терпели с прошлого раза… И надо же было так вовремя заявиться, когда всеми любимого доброго, заботливого и рассудительного Короля не было на месте. Судьба вас явно ненавидит, вернее, нас всех. Эарендиль точно вышел бы к вам сам с камнем в руках, лишь бы избежать сражений, но ваш… ультиматум, похоже, только рассердил Эльвинг и ее советников. Что она вам хоть написала? — Просила проявить терпение и подождать возвращения Короля из плавания, — тихо ответил призрак. — Еще она указала, что мы лишились прав на сильмарил, когда запятнали кровью родичей свои руки. Камень сам не желал возвращаться к нам, а тот Свет и Музыку, что он дарил, и вовсе не могли принадлежать кому-то — они принадлежали всем и вместе с тем никому… Так и произошло — камень стал звездой на небе. Но тогда мы не могли больше ждать, а эти слова про принадлежность сокровища отца кому-то, кроме нашего Рода… Это было невозможно вынести! Это жгло, это злило, это… — Дух опустил голову, а затем и вовсе потерял узнаваемую форму, расплывшись и поблекнув. — Этому нет оправдания. — Как и любому Злу… Хорошо, что ты это понимаешь. — Чуть прикрыв глаза, я вновь отвел взгляд от призрака. — Третья Братоубийственная Резня не затронула меня, но лишь потому, что при виде нас ваши воины сами бросали оружие — биться с собратьями никто из них не хотел, их воинская честь не стоила того. Как и предполагалось, ваш основной удар был сосредоточен на столице — маленькие отряды, один из которых встретился нам, лишь отвлекали внимание, устраивая пожары и связывая стражу боем, поэтому остальные поселения практически не подверглись прямому нападению, но дворец… Корабли Кирдана и Гил-Галада не успели всего чуть-чуть, но дворец к моменту их прибытия уже был пуст, весь путь к воротам от самой границы был просто усеян трупами, сама Гавань горела, Эльвинг бросилась в море вместе с сильмарилем, а юные принцы были похищены. Но и младшие из сыновей Феанора тоже оказались мертвы. За вами отправили погоню, но Одинокий Холм Амон Эреб, где был ваш последний приют, оказался заброшен, и ваших следов в Оссирианде найти так и не удалось. Многие из выживших подданных Эарендиля, лишившись правителей, решили присоединиться к Гил-Галаду, отправившись с ним на остров Балар. Нолдор тоже предпочли остаться подле своего Короля, как и эдайн, и не покинули побережья Арверньен. Другие вернулись в Оссирианд или же отправились искать себе новый безопасный дом где-нибудь еще. Потом мы все услышали Зов рога Эонве — грянула Война Гнева, и вы вернули наследников Эльвинг… спустя шестнадцать лет. Многие считали, что они уже мертвы, как и сыновья-близнецы Диора. Зачем столько ждали? Почему не просили выкупа? Или это был гарант вашей безопасности? Все задавались этим вопросом, а вы просто привязались, оказывается. Я попытался вымучить из себя ободряющую улыбку, но попытка с треском провалилась. Похищение есть похищение, никуда от этого факта не уйти, и никаких смягчающих обстоятельств, помимо основательно съехавшей крыши, этому не было. — Флот фальмари, майар, ваньяр и нолдор-аманьяр начали атаку с запада. Что заставило Валар изменить свое решение? Сильмарил, вернувшийся в Аман? Страх перед Морготом, получившим столько власти? Проснувшаяся совесть, жалость или что-то еще? Не знаю. Война продлилась почти сорок лет. Может, я и не имел никакого отношения к триумфальной победе над Врагом, как те же эдайн, сражавшиеся едва ли не на передовой, но нам хватало проблем и без этого — множество противников бежало из того кипящего кровавого котла, что образовался на Анфауглит, а куда им было бежать, кроме как на юг и восток? Пришлось обороняться и попутно смотреть на то, как трещал по швам привычный нам мир. Мне было жаль те земли, очень жаль, но и после всего возвращаться в Аман мне не хотелось. У нолдор была идея, поданная Феанором еще в Исходе; без Клятв, без непобедимых Врагов нам ничто не могло помешать осуществить ее. Сделать смертные земли своим домом, в котором мы сами стали бы хозяевами своих судеб. Дом, из которого никто не смог бы нас выгнать, даже Валар. — Я поморщился и легко махнул рукой на этот пафос. — Конечно, это был скорее так — жизненный ориентир, цель, к которой можно стремиться вечно, но так и не достичь ее, но сейчас… Сейчас я уже не столь уверен, что цель эта недостижима. Многое сбылось, пусть и не совсем так, как мы это себе представляли изначально… Ну так как? Я удовлетворил твое любопытство? — Да. Вполне, — тихо ответил призрак. — Но я надеюсь, что это был не последний наш разговор? — Ха! Если ты думаешь, что твое любопытство меня обидело, то нет. Я сам согласился на это, люблю, знаешь ли, отвечать на вопросы, хотя уходить от ответа я тоже приноровился. Темпус. Я посмотрел на время и дату и понял, что «исповедь» отняла у меня значительно больше времени, чем я рассчитывал. Вечернее собрание через полчаса, а я даже не обедал, не то что ужинал. Конечно, в таверне я надегустировался на пару дней вперед, но… Я потянулся к сквозному зеркалу, лежащему на столе и выполняющему функции рабочего телефона, как тот внезапно сам запиликал. Приятная слуху птичья трель раздалась и откуда-то из-за двери, полагаю, это недра мантии Мэглина. И действительно: секретарь приоткрыл дверь и вопросительно взглянул на меня. Кивком дав понять ему, что этот вызов я намерен принять самостоятельно (раз уж мне все равно довелось находиться на своем рабочем месте), я взял в руки зеркало и, пустив по нему капельку магии, вгляделся в отражение, явившее мне лицо привратника. Никак Эонве насчет «дискотеки» разбираться пришел? Но все оказалось гораздо проще и прозаичнее — у нас гости.