Розы и васильки

В среду утром, пока Яков наливает в чашку кофе, вполглаза присматривая за готовящимся на сковороде омлетом, в голове крутятся мысли, которые раньше не смели к Гуро подступаться. “Такая ли уж плохая идея варить по утрам две чашки кофе? Для себя и еще для кого-нибудь.” - Знаю я этого “кого-нибудь”, - ворчит Гуро сам себе, глянув на плечо. Бутоны выглядят еще больше и количество их, кажется, еще увеличилось. - Эх, Яша, Яша, - укоряет себя, глянув в кривое отражение на глянцевом боку кофе-машины. - Ну куда тебе детям жизнь портить своим плохим характером? “Не таким уж и плохим”, - оскорбленно фыркает тоже сам себе, но молча, потому что прекрасно знает, что нормальный у него характер, не больно-то тяжелый и не слишком строгий. Привык просто делать, что самому в голову придет, ни перед кем не отчитываясь. А чтобы перед ним не отчитывались - не привык, так что никаким равноправием тут и не пахнет, если заглядываться на перспективу долгосрочных отношений. Ну и разница в возрасте, конечно, немаленькая. Двадцать пять лет. Целая жизнь. Хорошо хоть работа от всего этого прекрасно отвлекает. Больше всего от мыслей о личной жизни отвлекают внезапно нарисовавшиеся дедлайны и чужие косяки, выплывающие наружу в самый последний момент. То есть, буквально, в восемь часов вечера, когда протоколы сдавать через двенадцать часов. Кто бы знал, как Гуро ненавидел подобные ситуации. Вот казалось бы - серьезная организация. Строжайший отбор сотрудников, конкурс на каждое освободившееся место… Вот как дураки пробираются в эту систему? Вариантов, конечно, множество, и, подъезжая к Управлению на служебной машине с шофером, Яков вполне может придумать для каждого отдельный круг ада, просто чтобы немного развлечься. Охрана, его завидев, даже не удивляется - это уже должно беспокоить самого Гуро, видно слишком часто он появляется здесь во внерабочее время. В коридорах Управления тишина, нет больше дураков ночами здесь сидеть, правда в его собственной приемной отчего-то горит свет. Странно, даже если б практиканты забыли, уборщица или охрана выключила бы. Электроэнергию, как известно, беречь надо. В приемной обнаруживается Гоголь - Яков легко узнает со спины худощавую фигуру и черные волосы, собранные в хвост, - и увлеченно строчит что-то в личном ноутбуке. Рядом с ноутом, на столе, аккуратно лежат приведенные в порядок бумаги, которые Гуро оставлял им с Бомгартом утром. - Вы, Николай Васильевич, решили на ночь здесь остаться, чтобы не опаздывать? Так я вам авторитетно заявляю, на этой кушетке спать совершенно невозможно. Николай даже подпрыгивает на стуле, услышав голос начальника. - Домой идите, Николай, - продолжает Яков, на ходу стягивая легкое пальто. - Ужинали хоть? - Забыл, - признается Гоголь тихим, чуть испуганным голосом. Яков чувствует, как мальчишка жадно за каждым его шагом следит, рассматривая, запоминая. - Увлекся, извините, я… - Александр Христофорович говорил, что вы вроде как писательствуете? - повесив пальто в шкаф. Яков возвращается в приемную, забирая из рук поднявшегося навстречу Гоголя бумаги. Тот еще и отдает не сразу, упрямится, чтобы самому отнести, но от слов Гуро ослабляет хватку, отступив на шаг назад и чуть покраснев. - Я знаю, что это несерьезное занятие для госслужащего, - бормочет неуверенно, будто с чьих-то слов, и, хмурясь, смотрит на Якова, ожидая насмешки или укора. Но, если честно, такая позиция Гуро искренне изумляет. - Может, это госслужба несерьезное дело для писателя? А вообще, голубчик, вы бы эту сентенцию Александру Сергеевичу Грибоедову в лицо бы высказали, я б посмотрел. Яков понимает, что сам улыбается, только когда на юном мальчишеском лице расцветает широкая искренняя улыбка в ответ. - Яков Петрович… - доносится уже в спину, потому что Гуро, посчитав, что разговор на сегодня окончен, уже подошел к дверям своего кабинета. - Яков Петрович, может вам помощь моя пригодится? Вдвоем быстрее управимся! И голову чуть к плечу клонит, вопросительно заглядывая Якову в глаза с таким искренним желанием помочь, что кажется, будто отказ его смертельно обидит.