Розы и васильки

Руки у него теплые и ласковые, а поцелуй вовсе не настолько неловкий, насколько можно заподозрить по его ухаживаниям. Впрочем навряд ли Гоголю в жизни доводилось оказывать знаки внимания мужчинам за сорок, а поцелуи - вещь почти универсальная. Эта длинная мысль едва ли занимает больше секунды, той самой, которая проходит, пока Ника подтягивается поближе, второй рукой мягко зарываясь в волосы, и тихонько стонет в губы, хорошо, правильно и жарко лаская языком рот. За своими руками Яков почти не следит, и пальцы просто скользят под плотной тканью куртки по бокам и груди, подбираясь к голой шее, потому что именно ощущения обнаженной кожи сейчас недостает больше всего. Ника шумно вздыхает, стоит провести пальцами по шее к плечу, совсем забывшись, трется кончиком носа о щеку, счастливо глядя из-под пушистых ресниц, и снова возвращается губами к губам, скользнув ладонью по щеке, шее и груди, оставляя на коже ощущение жара. Если сдвинуть кресло назад до упора, вполне должно хватить места, чтобы с удобством затащить Николая к себе на колени. Яков никогда не пробовал, потому что вообще никогда не целовался ни с кем в этой машине. А Ника его идею угадывает сразу, одним плавным движением оказываясь совсем рядом, и теперь безмерно удобно обнимать его обеими руками и подставлять поцелуям губы. Сумасшествие какое-то. - Нам словно по пятнадцать, - не удержавшись хмыкает Яков, промолчав о том, что в пятнадцать, кажется, так хорошо не было. Ника снова трется кончиком носа о щеку и тихо возражает: - Лучше, чем в пятнадцать. Можно вопрос? - Конечно. Наклоняется, целуя в край челюсти, потом еще чуть, чтобы лизнуть шею, и на мгновение Якову кажется, что тот решит соскользнуть на пол. Но нет, замирает, затем озвучивая вопрос: - Какой у меня цветок, Яков Петрович? - Васильки, - Гуро бездумно тянется к его щеке, чтобы погладить, и Гоголь прикрывает глаза, с явным удовольствием позволяя ему это. - Можешь называть меня по имени наедине. - Это будет, поверьте, непросто, - вздыхает Николай, приоткрыв глаза и наградив Якова ласковым, влюбленным взглядом, в котором мелькает что-то эдакое, какие-то искры, еще незнакомые Якову. - Мне хотелось бы… хотелось бы посмотреть… Не сейчас, конечно, - спохватывается, оглянувшись с улыбкой. - Сейчас действительно совершенно неподходящее место. ...будто для поцелуев оно подходящее… Убирать руки, удобно устроившиеся на теплой спине, Яков не спешит и не хочет. Проводит ладонью вдоль позвоночника вверх, чуть надавливает, и Гоголь снова оказывается близко-близко, на расстоянии выдоха. - Мне с вами рядом хорошо, - шепчет Ника, мазнув лаской по губам, но не позволив продолжить. - Я боялся, что совсем вам не интересен… Потому что вы мне очень, очень… - Нравлюсь? - приходит на помощь Яков, понимая, что это наивное словечко подходит лучше всего. - Нравитесь, - согласно выдыхает Ника в губы. - Как вас увидел, сразу пропал. - Знаю, - Яков запоздало понимает, что почти инстинктивно откинул голову, подставляя шею влажным, сладким поцелуям. - Уж когда ты влюбляешься я всю твою жизнь чувствую. Николай вдруг перестает ласкать губами кожу, приподнимается, чтобы Якову в лицо взглянуть. - Я ведь влюбчивый, да?... Вам, наверное… обидно было? - С чего бы? - удивляется Яков, получая искреннее удовольствие от того, как тонкие пальцы скользят по груди и шее, лаская. - Мне всегда нравилось понимать, что ты счастлив. Молчание получается неожиданно долгим, прежде чем Николай откликнется: - Я сейчас счастлив.