Розы и васильки

Просыпаться без будильника Нике никогда толком не удавалось - он просыпался либо среди ночи, либо слишком поздно. Однако сегодня, кажется, угадал - свет, пробивающийся сквозь шторы еще по ранне-утреннему серый и неприветливый. И Яков приоткрывает глаза, стоит только Нике чуть потянуться, стряхивая с себя сон и прижимаясь обнаженным телом теснее - принять душ сил ночью хватило, а вот одеться - нет. - Привет, - тихо произносит Яков, и Ника счастливо улыбается в ответ, потянувшись за поцелуем и скользнув ладонью по крепкому бедру под одеялом. - Привет, - бормочет в ключицы, не столько смутившись, сколько наслаждаясь возможностью неторопливо вылизать и покрыть поцелуями тонкую кожу, смутно надеясь, что у них еще есть время на то, чтобы Ника опустился ниже и довел-таки до конца начатое вчера. Но Яков мягко прихватывает его за затылок, не давая скользнуть ниже, и отрицательно мычит, улыбнувшись. - Нужно принять душ, позавтракать и отвезти тебя домой, - напоминает Яков мягко, но так, что навряд ли кто-то решился бы с ним поспорить. - Я могу не завтракать, - предлагает Ника, все-таки вывернувшись так, чтобы кончиком языка пройтись по острому соску. - Нет, не можешь, - возражает Яков. - Но можешь пойти в душ со мной. Нике кажется, что он улыбается во все тридцать два зуба, когда поднимает голову, чтобы взглянуть на Гуро. Во всяком случае тот смешливо фыркает, потрепав его по волосам, и, садясь, тянет его к себе для поцелуя. В душе, настроенном на чуть прохладную воду, хорошо. Бодрит, но не шокирует разомлевший от сна и ласки организм, тем более что ласки ему щедро достается и под чуть теплыми струями воды, мягко ударяющимися о кожу. Ника вспыхивает от прикосновений мгновенно и так ярко, что не может сдержать стона. Отвечает россыпью поцелуев - по лицу, шее, плечам и груди, постоянно норовя прижаться теснее и получить больше, и с готовностью разворачивается спиной, подчиняясь уверенным ласковым рукам, опираясь локтями на стенку душевой и прогибаясь, когда ладонь с нажимом проходится вдоль спины. Яков шепчет ласковое и нежное, убирая налипшие на шею мокрые волосы и целуя, и Ника чуть сильнее прогибается назад, прижимаясь задницей к его паху, чувствуя, как возбужденный твердый член ложится между ягодиц. Все существо прошивает сладкой фантазией-наваждением - почувствовать его внутри, тяжелый, толстый, горячий, принять так же, как принимал в рот, получая еще больше наслаждения, раствориться в ощущениях. Широкие горячие ладони скользко гладят по груди, по напряженному животу, одна спускается к паху, хорошо и плотно оборачиваясь вокруг члена, массируя головку прежде чем скользнуть по всей длине вниз и вверх. Ника низко опускает голову со стоном, собираясь развести ноги пошире, но Яков придерживает его свободной рукой, не прекращая ласкать, мягко прикусывает стык плеча и шеи - наверняка останется след, а Ника только и рад этому, - и плавно направляет себя между плотно сомкнутых бедер, прижимаясь пахом к ягодицам. С губ срывается совсем уж невнятное мычание, легкие стягивает нахлынувшим возбуждением, а перед глазами словно искры или блуждающие огоньки пляшут - до того хорошо, странно, возбуждающе и жарко. Даже прохладная вода перестает ощущаться. Между бедер влажно и скользко от геля для душа, и Яша двигается легко, плавно, несмотря на то, что Ника старается плотнее свести ноги. Движения ладони на члене попадают в такт и уже через несколько мгновений Ника вовсе теряется в водовороте ощущений, словно это самое горячее, возбуждающе-грязное и в то же время по-правильному хорошее, что с ним когда-либо делали. Хотя так и есть, это ведь Яков, Яша, обнимает пальцами член, потирая под головкой так, словно точно знает, что от этого Ника заскулит, ощущая, как неотвратимо разгорается пламя внизу живота. Это он целует в плечо, в шею, между лопатками, в макушку, шепча нежные и правильные слова, от которых Ника себя чувствует счастливым. Это он кончает на Никину поясницу, на задницу, пока Ника, оглушенный удовольствием, прижимается щекой к прохладной стенке душевой и только и может звать Яшу по имени, пока их губы наконец-то не сомкнутся в новом ласковом поцелуе. И это из-за него у Ники теперь не безжизненно-сухой колючий браслет на плече, а целая россыпь ярких алых роз, за которыми теперь и шипов-то не видно. На просторной кухне Ника сидит закутанный в мягкий халат и с тюрбаном из полотенца на голове, пока Гуро в одних только низко сидящих на бедрах штанах готовит завтрак. - Точно высохнешь? - в третий раз уточняет Яков, через плечо глянув на своеобразный Никин головной убор. - Высохну, - расслабленно отзывается Ника, ловя очередную порцию удовольствия просто от возможности наблюдать за Яковом. - Если сделаю хвост, все равно непонятно, мокрые волосы или нет. Судя по взгляду Гуро, волновала его совсем не эстетическая составляющая проблемы, так что Ника клятвенно обещает досушиться феном. Что и делает после плотного завтрака - привычный к кофе и бутерброду организм тут же повело в сон. Гуро напротив выглядит привычно бодрым - Ника даже не успевает понять, в какой момент из похожего на большого кота по-домашнему спокойного человека тот превращается в привычного цепкого, чуть насмешливого хищника. Наверное, когда затягивает узел галстука, надевает перстень и бросает последний взгляд в зеркало. - Если переоденешься быстро, могу подождать тебя в машине, отвезу на работу, - предлагает Яков, когда Ника устраивается рядом с ним в машине. Разрешение опоздать на час-полтора, конечно, соблазнительно, но все равно не сравнится с возможностью доехать до работы вместе с Яковом. В приемной Оксана даже отвлекается от монитора и телефона, чтобы поделиться с Никой какой-то мыслью, предварительно коротко глянув в сторону кабинета Гуро. Сам Ника задержался в холле первого этажа - нужно было забрать у Лёньки нужные Якову экспертизы, так что в приёмную Ника поднялся минут на пятнадцать позже и с кипой бумаг. - О, - немного озадаченно тянет Оксана, нахмурившись. - Еще одна стоваттная лампочка. Она снова смотрит на кабинет Якова, и коротко пожимает плечами. - А я думала - показалось. - Ты точно ведьма, Оксан, - фыркает Ника, получив в ответ полный неодобрения взгляд и, стоически выдержав его, перехватывает норовящие рассыпаться бумаги поудобнее, чтобы хоть до начальского стола донести их в целости.