Этюд в оттенках лазури

— Светлана Игоревна, там к вам женщина… Она раздраженно поднимает взгляд от бумаг. Из-за стекол очков секретарша выглядит слишком четко и оттого бесит еще сильнее. — Я же просила, Карина, — она откладывает бумаги, на них кладет очки; нервным жестом потирает переносицу, — никого и ни при каких обстоятельствах. Я не в духе. — Но она очень просит, Светлана Игоревна, — девушка вздыхает, показывая, что и сама не рада неожиданной гостье. — Понятия не имею, кто она такая, но страшная — жуть. Не удивлюсь, если сумасшедшая или какая-нибудь дура из глубинки. Она фыркает. Если эта напыщенная курица думает, что ей интересно ее пустое мнение, — что ж, пусть болтает. — Женщина себя как-нибудь назвала? Секретарша поджимает ярко напомаженные губы. — Как-то очень просто… Фамилию я не расслышала, но имя было на О: не то Олеся, не то Оксана… — Ольга? Секретарша щелкает пальцами и от радости чуть не подпрыгивает на месте. — Да-да! Ольга! Я еще подумала, мол, такой дылде страшенной подошло бы что-нибудь похуже: Манька там какая-нибудь или Даздраперма. Она смотрит на секретаршу совершенно спокойно, даже немного скучающим жестом подпирая кулаком щеку: — Ты уволена. Весь радостный настрой девушки как корова языком слизывает. Она глупо моргает непомерно большими глазами. — Простите?.. — Не прощаю, — она откидывается на спинку кресла и нетерпеливо машет курице рукой в направлении двери: — Пошла вон. Ты тут больше не работаешь. А женщину позови, пусть заходит. Карина даже как-то теряется, а потом стремительно вылетает из кабинета, громко стуча каблуками. Следом в дверь просовывается черноволосая голова: — Это чего от тебя секретарки в слезах убегают? Она улыбается — и встает, с трудом удерживая себя от того, чтобы повиснуть на Волковой мешком вопящей от иррациональной радости картошки. — Да так. Она улыбается сдержанно и вместо объятий протягивает Оле руку. Оля ее правильно понимает — редко когда не понимала — и сама сгребает своими длинными ручищами. Она делает глубокий вдох — от Оли пахнет древесным парфюмом и долгой дорогой — и отступает на шаг. — Будешь коньяк? — она направляется к шкафу и помахивает в руке ключом. — Я бы предложила кофе, но только что уволила свою единственную кофеварку. Волкова усмехается коротко и вежливо отказывается. — Не, Свет, — Оля неловко садится в кресло. В дорогой обстановке она, судя по всему, чувствует себя не совсем уютно, — я же так, просто. Она все-таки открывает шкаф и сооружает им чашку кофе с коньяком на двоих. На вкус ничем не хуже того, что ей приносила эта курица на костылях. — А я уж думала, ты пришла воспользоваться моим положением в обществе, — она смеется, передавая чашку Волковой. — Таких вот «друзей», знаешь, сколько повылезало? Половину я и в лицо не знаю. Оля понимающе усмехается и послушно пьет кофе. — Ты так и не научилась варить, да? Она закатывает глаза, бедром подпирая стол. — Некогда, сама понимаешь, — она разводит руками, имея в виду всю эту кутерьму с соцсетью. — Тебе тоже не до готовки было, насколько я знаю. — Что правда, то правда. Она не уверена, что все еще имеет право так делать, но спрашивать становится немного неудобно (в конце концов, это ее офис и это Волкова тут приперлась без приглашения), поэтому она сначала опускается на ковер перед замершей с чашкой в руках Олей, а потом устраивает голову на чужом бедре, обтянутом рваной джинсовой штаниной. Не то чтобы Волкова в принципе вписывается в обстановку ее рабочего места, не говоря уже о ее собственном брючном костюме, но, Господи, когда ее вообще это волновало? Она думает, что, пожалуй, это очень иронично: то, что именно в сраном офисе «Вместе» они вдвоем сидят и молчат. Вместе. Как и годы до этого.