***
Третий час я ковыряюсь в двигателе недорогой потрёпанной kia, выполняя свои прямые обязанности на работе. Время от времени я подрабатываю в автосалоне, выпрямляя погнутые от столкновений дверцы, заменяя масло и всецело погружаясь во «внутренности» автомобилей. Работа непыльная, трудностей не вызывает. График, зависящий от загруженности салона, вполне можно назвать свободным. Поэтому я, одетый в старую безрукавку цвета хаки и болтающуюся на поясе рабочую робу, тыльной стороной ладони смахиваю чёлку, прилипшую ко лбу из-за выступившего пота. Согнувшись над капотом, я не сразу почувствовал вибрацию, но через какое-то время всё равно ответил, не боясь запачкать телефон масленными руками. — Да? — начал я, зажав сотовый между щекой и плечом. — Ты занят? Безучастно покосившись на двигатель, я ответил: — Не очень. Зачем звонишь? — Я могу приехать? — серьёзный голос Бэкхёна надрывался, и казалось, он с минуты на минуту сломается, разлетевшись на сотни мелких осколков. В груди вдруг раздались отголоски чего-то тяжелого. Щемящего. Через мгновенье я уже диктовал адрес, желая помочь человеку, которого собираюсь сломать. Бён приехал на удивление быстро. Как раз к тому моменту, когда я закончил работу с машиной. Парень, выглядящий намного бледнее обычного, мышью прошмыгнул в салон, пряча глаза от любопытных взглядов механиков. — Это мой друг, — пояснил я, обтирая взмокшую шею замызганным полотенцем, — На сегодня я закончил. — кольнув взглядом работников, кивнул Бёну на дверь, расположенную в дальнем углу мастерской. Если сам салон выглядел, как обычно: большой гараж с несколькими машинами и кучей инструментов, то комната для персонала больше походила на спортивную раздевалку. Железные шкафчики для одежды, тусклое освещение, стол, с пролитым кофе на нём и душевая комната, с растрескавшейся светло-голубой плиткой. Бэкхён, понурив взгляд, шёл вслед за мной и не говорил ни слова, до тех пор, пока я, развернувшись, не начал испытующе вглядываться в его лицо. — Чанёль, — шмыгнув носом, едва не проревел Бэкхён, потирая раскрасневшиеся глаза, — Мама в больнице… Слезящиеся блюдца вместо глаз и дрожащий голос Бёна, выбивали из колеи. Это то, что в каком-то роде делает меня беспомощным. Я стою истуканом и смотрю, как слёзы, извилистыми дорожками по щекам очкарика пробивают свой путь навстречу полу. Пальцы медленно подбираются к ладони. Собираются в кулак. В ногах будто свинец, но что-то отдалённо напоминающее жалость толкает меня вперёд. Это что-то заставляет вжать Бэка в грудь, а напряжёнными пальцами начать перебирать копну мягких волос. Бэкхён же, не привыкший к подобным вещам, громко глотает воздух или слёзы и пальцами сминает отсыревшую от пота на спине футболку. Плачет. А я успокаиваю, как ни странно, терпеливо и обходительно. Расшатываю его из стороны в сторону, обещая, что всё будет хорошо.***
Он попросился ко мне, а я не смог отказать. Бён, как ребёнок, сидит на стуле, прижав колени к груди, и упрямо ковыряется в тарелке с лапшой, которую я приготовил. На самом деле, эта картина уже почти стала привычной. Бэкхён, сидящий на стуле напротив, одетый в мою одежду и рассасывающий пустоту в доме своим присутствием. — Почему не ешь? — угрюмо буркнул я, хватая палочками кимчи. — Как-то… Кусок в горло не лезет. Если ей будут делать операцию… — снова всхлипнул Бён, будто собираясь расплакаться. — Раздражаешь. Хватит реветь, как баба. — парень, сидящий напротив, испуганно ойкнул и, притянув руки к лицу, длинными пальцами прошёлся по ряду пушистых ресниц, будто проверяя — сухие. — Хочешь помогу расслабиться? — спросил я, вспомнив, что дома есть небольшой пакетик с травкой. Не во благо конечно. Не чтобы ему стало легче, а чтобы отпугнуть. Бён вопросительно изогнул брови, по-тупому уставившись на меня. — Идём, — скомандовал я, возвращаясь в единственную комнату (которая служила и гостиной, и спальней, и Бог знает чем ещё). Недолго думая, я забрал каннабис из прикроватной тумбочки и привычным образом начал делать самокрутку. Бэкхён смотрел немного отстраненно и недоверчиво. — Это что? — наконец спросил он, по-прежнему оставаясь в стороне. — А ты не знаешь? — контрастировал я, вставляя фильтр. Парень неловко пожал плечами. Знает, но боится. Поэтому и уточняет. Закончив с самодельными сигаретами, я уселся на кровать, протягивая одну из них Бёну. Он молчит, присаживаясь на край. Не может решиться. — Это же не наркотики? Ухмыляюсь. — Попробуешь — узнаешь. Бэк снова переступает через себя, принимая косяк из моих рук. Вставляет между тонких губ, боязливо смотря на меня. Я киваю, кидая ему зажигалку. Сам курить не буду. Этого мне хватило. Приход в виде немного повышенной эмоциональной чувствительности прекратил казаться чем-то интересным. Поджигает сигарету и делает неумелую затяжку. Кашляет, содрогаясь всем телом. — Ты должен пропускать дым через лёгкие, а не просто глотать его. — советую я, не отрывая заинтересованного взгляда с согнувшегося Бёна. Снова его послушание, стоящее даже перед принципами. Он никогда не пил, не курил и вообще не делал ничего такого, считая это чем-то запретным, а теперь, доверчиво следуя моим словам, затягивается травкой. В очередной раз вдохнув через сигарету, Бэкхён не кашляет. Только глаза слезятся от едкого дыма. Просто старается быстрее закончить, чтобы получить от меня одобрительный кивок. Тонкие пальцы, держащие сигарету мелко дрожат. Он всё время облизывает постоянно пересыхающие губы в перерывах между затяжками. Почерневшие глаза иногда обращаются ко мне, смотря сквозь толстые линзы очков, но тут же принимаются разглядывать что-то, лишь бы не моё лицо. Страх это или смущение — неважно. Молчание и негромкие бёновские выдохи начинают серьёзно раздражать. Бросив на давящегося дымом парня, поднимаюсь на ноги, проходя к окну. Отчего-то нравится смотреть на пустое небо, застеленное пеленой облаков. За стеклом — холодный ночной воздух, который наверняка обжигает кожу. Несколько минут стою спиной к комнате, не думая о том, что Бэкхён до сих пор тут. Вернувшись, вижу, что вышло. Бэк под приходом, сидит, часто дыша и смотря в стену, пугается каждого своего движения. В первый раз мне тоже было страшно. — Как ощущения? — спрашиваю, ухмыляясь. Бён не отвечает, лишь таращится на меня покрасневшими глазами. Но без страха. Без презрения. Просто. Как псы смотрят на своих хозяев. Преданно. Подхожу вплотную к нему и хватаю за подбородок. — Почему ты это делаешь? — спрашиваю прямо. Этот вопрос давно мучает меня, а играть в любовь я устал. Хоть и совсем не соблюдаю правила, делая всё наоборот. Сглотнув, он говорит: — Я ведь люблю тебя… Ложь порождает злость. Которая выходит из меня пощёчиной по гладко выбритой щеке Бёна. — Не любишь. Бэкхён возвращает развёрнутое лицо с покрасневшей щекой ко мне. И что-то в его выражении меняется. Уверенность сменяется на безысходность, которую я прежде никогда не видел. Возможно, лёгкие наркотики выцепили из него то, что он держал на замке. — Я хотя бы раз делал что-то не так?! — сердце замерло в груди, когда в его не выдержавших глазах заблестели слёзы, — За что ты так говоришь?! Мне ведь никто не нужен. Только твои руки и твой взгляд. Да я даже в ответ ничего не прошу! Просто верь моим чувствам! — зарыдал он, оттягивая руками отросшие пряди, — Никого… Никого прежде не подпускал так близко! А ты… ты… — он плакал. Но не так, как обычно. Истерично, не сдерживаясь. Не растирая слёзы по щекам, а только раздирая глотку в крике. Он плакал так, как плачут маленькие дети. Просил, если не любить, то хотя бы не обвинять. Он прижимал мою руку к щекам, убеждал быть рядом. А я только сейчас понял, что же я всё-таки делаю… Ему нельзя было страдать. Нельзя было быть со мной.