Ручейки по щекам - это начало весны

Сейчас я не чувствую ничего, кроме мерзкой тяжести собственного неконтролируемого тела. Даже музыка, грохочущая в прокуренном зале клуба, больше не кажется такой оглушающей. Барная стойка, стоящая прямо передо мной, заставлена пустыми рюмками, которые я прежде запрокидывал в себя одну за одной. Лазерный свет всё же больно бьёт по глазам, заставляя меня снова развернуться к бармену. — Ещё виски. — я говорю негромко, но парень, кажется, уже давно был к этому готов, поэтому быстро выставляет мне ещё одну рюмку. Очередной шот, обжигающий внутренности, а я всё такой же никчёмный. Никчёмный и никому ненужный. Ни одному человеку в мире, ни типа-родным, ни типа-друзьям, ни-ко-му. Даже Бэкхёну. Я же ведь почти поверил в то, что он меня любит. Но когда моя мать поливала меня грязью прямо перед ним… да я бы сам от себя после такого отказался. Бэк он же… он хороший. Самый чистый и невинный человек в этом напрочь прогнившем мире. И я, блядь, сам решил его ломать, чтобы он скорее ушёл от меня. До того момента, как я к нему привяжусь. Чтобы самому не стать жалким. А теперь что? Я понял. Он слишком… он слишком, чтобы быть со мной. Я — сгусток грязи, монстр. Меня нельзя подпускать к прекрасному, иначе разнесу всё к чертям. Оборву или разломаю. Едва ощущаю, что на спину опустилась чья-то мягкая рука. С трудом разворачиваю голову. — Бэкхён? — в голосе что-то вроде надежды. Но это никак не может быть он. Девушка в дурацком блестящем платье недоумённо смотрит на меня. — Угостишь? — улыбается она. — Иди нахуй. — говорю я, упрямо шевеля заплетающимся языком. Улыбка на её лице гаснет, но она не уходит. — Глухая? Проваливай! — несильно, как мне кажется, толкаю её в плечо, но она отшатывается, едва не падая. Люди вокруг меня реагируют незамедлительно: кто-то спрашивает у неё, всё ли в порядке, кто-то хватает меня за шиворот, таща к выходу. С крыльца на мокрый после дождя асфальт меня скидывает рослый парень. Он смотрит с презрением, брезгливо морща лицо. — Ты какого чёрта делаешь? — чувак, которому, видимо, до всего есть дело, присел передо мной на корточки и схватил меня за грудки. Лицо, застывшее напротив моего, было искажено злобой. Несколько секунд просто пялюсь на него, а потом истерический смех, до этого замурованный глубоко внутри, обрывисто вырывается наружу. Парень хрипит что-то невнятно прежде, чем ударить меня кулаком в скулу. Не чувствую ничего, просто моё пьяное тело снова пригвождается к земле. Смеяться от этого начинаю только громче. А он ничего не понимает, вставая в полный рост. Думает, наверное, что я наркоман. Он начинает пинать меня в живот. Вот, Пак Чанёль, это твоя жизнь. То, чего ты заслуживаешь. Валяться в грязи, пока тебя избивают, смотреть в беззвёздное небо и смеяться. Смеяться от безысходности. Смеяться, потому что ты просто не способен плакать. — И как тебя только земля носит! — вскрикивает парень, поняв, что из меня ни ударами, ни чем-либо другим говно не выбить, и уходит прочь. Я тоже не знаю, как она меня выдерживает до сих пор. Как меня пытался выдерживать Бэкхён. Просто лежать в какой-то момент надоедает, надо уходить. Грязной рукой достаю телефон из кармана, набираю номер и прикладываю к уху. Длинные гудки. — Чонин, забери меня.

***

Я сижу на бордюре, уронив голову на руки, опирающиеся на колени. Спина и шея затекли, но подниматься категорически не хочется. Сколько я выпил? Кажется, ещё были наркотики. Похуй. Может сдохну. Надо покурить. Не поднимая головы, стараюсь отыскать сигареты — не получается. — Да ладно? — за спиной слышится удивлённый голос Чонина, наверное, он в шоке от того, что я позволил себя избить. Не могу посмотреть на него просто потому, что тело не хочет слушаться, а вата, которой стали мои мышцы, заметно тяжелеет, наполняясь то ли водой, то ли ещё чем-то. — Дай сигарету. — негромко прошу я, прислушиваясь к собственному же гулкому голосу. Парень шаркает подошвой кроссовок и усаживается рядом, протягивая руку с пачкой сигарет. Пьяно мазнув пятернёй в воздухе, промахиваюсь, так и не взяв покурить. И ладно. А вот Чонин курить начинает, по запаху чувствуется. В итоге с трудом поднимаю на него голову и тупо пялюсь в район его лица, но чётко ничего не вижу. Только руку, изредка мелькающую к губам и белёсый дым, клубами взлетающий ввысь. Знаю, что он тоже смотрит на меня. Может, даже осуждающе. Может сожалеюще, точно сказать не могу. Я просто, блядь, не знаю, что это за человек — Ким Чонин. — Почему ты избитый? — озвучивает свой вопрос Кай совершенно обыденным тоном, пуская изо рта струйку дыма. — Меня побили. — в тон ему отвечаю я, игнорируя желание истерично рассмеяться. Он негромко хмыкает, кидая не докуренную сигарету на асфальт, поднимаясь на ноги. — Пойдём. — кидает он, отходя от меня. Я только лишь смотрю на его фигуру, отдаляющуюся от меня. И, устало вздохнув, наконец поднимаюсь. Едва передвигая ногами волочусь за Чонином. Он уже уселся за руль машины, которую я прежде не видел. Недорогой универсал, но, как по мне, намного лучше, чем показушно дорогая тачка Сехуна. — Это чья? — спрашиваю я, закрывая за собой дверь. — Родители подарили перед защитой диплома. Защита диплома. Как же мне стало не до этого. Когда это будет? Через неделю? Через две? У меня не только ничего даже не начато, я даже не собираюсь ничего делать. Отчислюсь нахуй или заплачу кому-нибудь. — Понятно, — говорю я, откинувшись на кресло. В салоне повисает тишина, что меня, в принципе, не особо беспокоит. За окном мелькают огни, а под колёсами шуршит асфальт, и всё кажется подозрительно простым и хорошим. Ким изредка косится в мою сторону. Смотрит молча, а во взгляде тёмных глаз ничего не читается. Он похож на демона, легко считывающего чувства и эмоции, без проблем пробирающегося под корку головного мозга. Но это его безразличие… — Ты напился из-за Бэкхёна? — на самом деле, вопрос Кая, не отрывающего взгляда от дороги, кажется скорее утверждением. Серьёзно начинаю грузиться, думая об этом. Тяжело дать ответ в первую очередь самому себе. — Я хочу виски. — тихо говорю я, пряча взгляд в бегущем пейзаже уже давно заснувшего города, — Останови у магазина. Кай молчит, плавно выруливая к круглосуточному супермаркету, находящемуся почти у моего дома. Странно, что он сам выходит из машины и самолично покупает мне алкоголь, а потом возвращается в машину, запуская в салон холодный ночной воздух. Я чувствую себя беспомощным котёнком, которого должны были утопить, но не стали. И не то чтобы пожалели, сколько понадеялись на жестокость судьбы. Движения Кима резкие, полные решимости, и сейчас он кажется намного более сосредоточенным, чем обычно. Может, то, что я вижу сейчас — маска, а возможно это его настоящее лицо, которое он тщательно скрывал прежде. Только почему? Когда мы останавливаемся у знакомой до тошноты девятиэтажки, Чонин глушит мотор и вытаскивает ключ зажигания. — Пойдём. — говорит он, покидая автомобиль и прихватывая с собой не открытую ещё бутылку виски. Сижу с минуту, пока с улицы меня не окрикивает хрипловатый уставший голос. Времени сейчас около трёх ночи, желания выходить ноль, так же, как и возможности остаться внутри. Поэтому распахиваю дверцу, едва не выпав из машины, пытаясь устоять на дрожащих ногах и цепляя ладонями землю. Кай на это не реагирует, только лишь хлопает за мной дверью и подталкивает к домофону, мол, открывай, что я и делаю без особых возражений. Чонин уверенно идёт вперёд, будто это его дом, а я, спотыкаясь плетусь позади, даже не думая о том, что никуда его не приглашал. В лифте мы молчим. Ким смотрит в стену перед собой и выглядит при этом невероятно статно, полная противоположность мне. Он уверен в себе, и я не видел ни одной ошибки с его стороны. Всё, что он когда-либо делал было чётко продуманно и выполнено по строгому плану. Этот парень редко отвлекался на глупости, а если и делал это, то точно с определёнными мотивами. А я? Просто как пойдёт. И мне плевать на всё. Даже в этот момент он твёрдо держится на двух ногах, а я едва стою, удерживаясь рукой за обшарпанную поверхность стены. Когда двери разъезжаются, он вынимает ключи, зажатые в моих руках, и входит в темноту лестничной площадки. Внутри меня, где-то под рёбрами, бьётся чувство, которое отчаянно хочет прогнать Кая, но всё это глушится толщей воды. Всё из-за того, что я так сильно пьян. Упрямо бреду вслед за ним, к своей квартире, старясь держаться как можно более прямо, но почти у дверей спотыкаюсь и заваливаюсь на спину. Бросив на меня нечитаемый взгляд Чонин щёлкнул ключом в дверной скважине и распахнул дверь. Он перешагнул через порог моей квартиры и, не разуваясь, пробрался вглубь помещения. Тяжёлые шаги парня гулким эхом отражались от пустых стен, отчего становилось немного некомфортно. — Пак, ты идёшь? — отрикошетил его голос. Иду. Куда мне ещё деваться? С трудом поднявшись на ноги, я зашёл в неосвещённый коридор, стянул кроссовки с уставших ног и, взглянув в зеркало, устало вздохнул. В смутном очертании я не видел человека — просто бесполезная тень, которой давно пора было бы исчезнуть. Лязг стекла отвлёк моё внимание, и я развернулся на звук, доносившийся с кухни. Спустя минуту в коридоре показался Чонин, держащий в руках два четырёхгранных стакана и уже знакомую мне бутылку. Ненадолго застыв, он продолжил свой путь в единственную комнату этой квартиры, по умолчанию приглашая меня за собой. Я, последовав за Кимом, в конечном итоге оказался сидящим на кровати в странной позе, а он, приставив к постели стул, сел напротив меня, составив посуду и стаканы на пол. Я видел только очертания его действии. Как он открывает алкоголь и разливает его в оба сосуда. Один из них он протягивает мне, а второй подносит к губам. Я опрокидываю в себя янтарную жидкость, но привычного жжения не чувствую. Не чувствую уже совсем ничего. Только голова начинает кружиться в несколько раз сильнее, а веки будто наливаются свинцом. Чонин отставляет полный стакан от себя и начинает говорить: — Я просто не понимаю, Чанёль, кем ты стал… На кого ты похож? Напился в сопли один, а потом позволил себя избить. И чего ты стоишь? Стараюсь отличить его силуэт от темноты, но выходит из ряда вон плохо. Только голос звенит в ушах. Кем ты стал… — Я тот же, кем и был. Звук негромкой усмешки рассекает пространство между нами. — Ты таким не был, — с толикой обвинения парирует он, — Ты же был сильным, помнишь? Никаких чувств и привязанностей, поэтому никто не смог тебя сломать. А сейчас… Не даю ему закончить, пьяно вскрикивая: — И сейчас то же самое! — Но ты же любишь этого мальчишку. Ты любишь Бэкхёна. — Чонин произносит это ядовито, отчего внутренности хочется выплюнуть наружу. Эти слова вызывают во мне столько отвращения, что хочется вскочить на ноги и ударить Кима за это, но я слишком пьян, чтобы даже пошевелиться. Любовь — это не то, что может происходить со мной. — Люблю? Ты сумасшедший?! Плевать я на него хотел! Ким молчит. Минуту или меньше, чёрт его знает. И когда он начинает говорить — это звучит, как приговор. — Так о нём печёшься… Запретил ему общаться с друзьями, контролируешь каждый его шаг… а говоришь, что не чувствуешь… — Твою мать, Чонин, да мне похуй на него! Даже если он пропадёт прямо сейчас! — я верещу это, будто безумный, потому что это моя жизнь. Я не могу чувствовать. Я такой человек. Это невозможно. — Да? Тогда, отдашь его мне? — видел, с каким вызовом сверкнули его глаза в темноте. Ком подступил к горлу и непонятный груз весом в сотню тон опустился мне на грудь, когда я выдохнул: — Забирай. Последнее, что я помню — это отдаляющаяся спина Ким Чонина, покидающего мою квартиру. Дальше — непроглядная темнота.