Самое дорогое

      Гарри вынырнул из забытья, судорожно хватая ртом воздух. Заклинание не только сработало, но и перенесло его куда-то. Герой магической Британии зарекся экспериментировать с новыми заклинаниями, по крайней мере без Гермионы, которая если и не отговорит от глупостей, то хотя бы поможет советом. Слегка успокоившись, Гарри наконец-то открыл глаза и непонимающе уставился в до боли знакомый ступенчатый потолок, украшенный паутиной, словно гирляндами.       "Вот это уже странно. Как я мог оказаться у Дурслей? Да и что я делаю в чулане? И как, ради Мерлина, я сюда влез?!"       На последней мысли мозг Гарри отчаянно забуксовал. В груди поднималась паника, учитывая, что в полный рост он перестал сюда помещаться уже как несколько лет. Очень нехотя волшебник нащупал перемотанные скотчем очки-велосипеды и сел на тахте. Палочки нигде в обозримом (скорее уж ощупываемом) пространстве не нашлось, а руки и ноги выглядели совсем тонкими и детскими. В душе Гарри уже догадывался, что произошло, но нужно было окончательно убедиться. Дверь в чулан оказалась незапертой, и Гарри максимально тихо выбрался наружу. Слава Мерлину, судя по свету в гостиной, было еще совсем раннее утро, и тетя с дядей спят на верху. За окном оказалось лето, во всяком случае, газон на лужайке тети Петуньи выглядел так именно летом. Найдя в привычном месте стопку ежедневных газет, которые Вернон собирал и увозил куда-то на работу раз в пару недель и рассмотрев дату на верхней в стопке газеты, Гарри сел прямо там где стоял и постарался не рассмеяться в голос – потому что веселья в этом смехе было бы чуть меньше, чем теплоты в его отношениях с Дурслями. Воскресенье, 30 июля 1989 года было написано в верхнем правом углу газеты. "Это будут очень долгие два года. Очень долгие."

***

Беллатриса Лестрейндж почувствовала, как то, что осталось от нее, вышвырнуло из водоворота магии, в который она попала благодаря мальчишке. Прийти в себя было очень непросто, хотя бы потому что приходить было некуда. В конце концов, душа Беллатрисы хоть как-то стабилизировалось, в связи с чем волшебница заметила аж три немаловажные вещи. Во-первых, она парила над волнами где-то возле границы антиаппарационных чар Азкабана. Соседство весьма и весьма неприятное даже без дементоров, которые, собственно, и два: стражи тюрьмы, которые вроде как должны были быть в составе армии Повелителя, весьма обыденно парили, выполняя свои жуткие обязанности. И, собственно три: между ней и чем-то или кем-то в Азкабане была словно натянута серебряная нить, подобная тем, что опутывают руки при Непреложном Обете. Чего Беллатриса не смогла заметить, так это куда более тонкую, тоньше волоса единорога, но не менее прочную нить, связывающую ее левое предплечье с чем-то далеко на юге.       Чувства ведьмы были в немалом смятении, и неприятное соседство мягко говоря не способствовало улучшению самочувствия – хотелось убраться отсюда как можно дальше, но непонятная серебряная нить не только привлекала внимание, но и заметно тянула сквозь стены тюрьмы, буквально заставляя условно свободный дух приблизиться к так ненавидимым Пожирательницой Смерти подземельям. И все-таки... Белла была в первую очередь бойцом, которую не смогли сломить шестнадцать лет Азкабана. Собравшись с духом (явная ирония выражения даже слегка насмешила женщину), она устремилась вдоль звенящей струны магии, без особых проблем проникнув сквозь антиаппарационный барьер. Перекрытия и замшелые стены, пропитанные отчаяньем и безумием мелькали незамеченными – для бесплотного духа они были так же бесплотны, пока, наконец, пораженная Беллатриса не увидела ту, что была по другой конец нити – ее саму. Закутанную в тряпье, с растрепанными и неопрятными волосами, безумным взглядом и слюной, стекающей с подбородка. Дух отшатнулся от тела, когда ведьма поняла, что именно сотворил Поттер. Каким-то неведомым образом, он отправил их в прошлое – и вот она смотрит на себя саму, в тот жуткий период, которых было несчетное множество за шестнадцать лет, когда она теряла себя, впадая в беспросветное безумие. Разумом она понимала, что нужно как-то воссоединиться с телом, но... она не могла точно сказать, какой сейчас год, и мысль о грядущих месяцах, которые снова нужно провести в попытках сохранить разум, когда чертовы твари пытаются высосать ее душу... Беллатриса была готова умереть ради своего господина. Она без сомнений отправилась в Азкабан прошлый раз. И все же... лучше смерть, чем хоть еще один день этой пытки. Даже круциатус Лорда был желанней дней и ночей попыток не потерять себя. И, едва сдерживая крик, который рвался наружу, волшебница изо всех сил рванула связующую нить, со странным наслаждением глядя, как серебряная струна лопнула, навсегда избавив ее от необходимости находиться здесь.       По-настоящему освобожденный дух рванулся прочь, почти не глядя вокруг, лишь замерев на несколько мгновений возле клетки, в которой хрипло дышал косматый черный пес. -Сириус... ты должен был стать ярчайшим из Блэков. А теперь... посмотри на себя – животное, не более. Ты – позор нашей семьи! – если бы Беллатриса могла, она бы оборвала мучения кузена сей же миг, но вместе со связью между ней и ее телом пропала и та защита, что ограждала ее от чутья дементоров, которые явно оживились, почувствовав новую сильную душу.       Напоследок взглянув в мутные глаза Сириуса, дух Беллатрисы Лестрейндж вырвался из серых каменных оков, воспарил над мрачной крепостью, вырвался за границы магической защиты и завис, едва колыхаясь под лучами утреннего солнца. Теперь ее ничего не сдерживало, и она может попробовать вернуть свое собственное тело. Ритуал, при помощи которого Хвост вернул ее Господина к полноценной жизни, можно узнать, а теперь... она не успела закончить мысль, как что-то рвануло ее, можно сказать, за руку, увлекая прочь от проклятого места в неизвестном направлении. Тонкая серебряная нить натянулась, становясь прочнее и ярче. Где-то к Югу от Лондона маленькая девочка резко проснулась, стряхнула каштановые волосы с лица и недоуменно посмотрела на слегка зудящую и покрасневшую чуть ниже локтя внутреннюю сторону левой руки. Огромный черный пес все еще смотрел в стену, в которой, как ему показалось, скрылась его кузина. Показалось ли? Сириус моргнул, возвращая помутневший разум в какое-то подобие порядка. Если... только если... эта безумная шлюха нашла способ сбежать, очень многие окажутся в опасности. Сириус перевел взгляд сначала на решетки своей клетки, а после на собственные бока. "Не думаю, что дементоры впечатлятся моей голодовкой. Думаю, тупицы ее и не заметят". В это время в камере №47 для особо опасных преступников тело вернейшей сторонницы Темного Лорда вздохнуло последний раз, о чем через несколько дней на первой странице Ежедневного Пророка напишет ее бывшая сокурсница, Рита Скитер.