Кактус

При уборке частенько обнаруживается немало затейливых вещиц. Держатель для зонтика, латунный подстаканник с выгравированными слонами, старый брелок и юбилейная монетка, на которую у Сайтамы появляются большие планы – «главное не похерить, как лунный камушек, а выгодно продать!». Все эти вещи выносит какими-то неведомыми волнами прямо в руки Геноса из всех запылённых уголков. В какой-то момент в доме не остаётся ни одного неизведанного островка, куда бы ни дотянулась влажная губка или щётка, и этот поток иссякает. Генос уже не чает найти в этом доме что-то причудливое. Хозяин дома, разумеется, не в счёт. Но оно находится на самом видном месте, на полке, в скромной коллекции Сайтамы. И не просто причудливое, а то, что заставляет ёкать ядро в груди и сбиваться автоматический фокус. Потрёпанный томик ранобэ кажется таким знакомым. Каждый загиб на его обложке, каждая иллюстрация ворошат в душе пепел прежней жизни, подробности которой, казалось, отгорели навсегда. Генос узнаёт главную героиню-оборотня с волшебным посохом. На форзаце расплывшимися от времени чернилами собственной рукой Геноса выведены его настоящие имя и фамилия. Сомнений быть не может. – Учитель, откуда это у вас? – Подарили. – Сайтама отвлекается от газеты и кривится – то ли от неприятных воспоминаний, то ли от слишком горячего чая. – Давненько это было. Где-то на междугородней станции. – А вы помните того, кто подарил вам эту книгу? Сайтама отшвыривает газету, внезапно хватает хлопушку, которой Генос выбивал футон, рассекает ею воздух, как шпагой, и почти фырчит от злости: – Ясен пень, я того шкета запомнил! Встреть я его снова, так пригрел бы нахрен, чтобы он неделю на жопу не сел! От неожиданности Генос инстинктивно прикрывает ладошкой место пониже крестца и шарахается от хлопушки. Надежда на то, что самая первая встреча с учителем была счастливой, увядает на глазах. – Учитель, бить детей ведь не в ваших принципах. – Вертел я эти принципы! Тот гадёныш исключение. Знаешь, как он мне этот танкобон презентовал? Швырнул, блин, прямо в физиономию и ещё обозвал всяко. – За что? – почти взмаливается Генос, прижимая к груди приснопамятный томик. – Видите ли, нельзя заглядывать в чужое чтиво через плечо. Я просто картинку хотел глянуть, а та мелочь пузатая целую лекцию прочла о том, как мерзко лезть в чужое личное пространство. Генос приосанивается и с достоинством возражает: – При всём моём уважении, это неправда. Я никогда не был пузатым. – Серьёзно? Сайтама подозрительно сужает глаза, как ящерица, и по-вараньи медленно выползает, вырастает из-за стола, держа наизготове орудие страшного возмездия. Генос ещё немного пятится, нечаянно цепляет шторы и валится вместе с гардинами, запутавшись в складках. Сайтама надвигается на него мрачной тучей. – Выходит, это ты был тем мелким умником? И чё теперь про личное пространство скажешь? – Можно лучше сказать вам про жопу и хлопушку? Это не педагогично, учитель. – Знаю-знаю, – наконец милостиво выдыхает тот. – Толку-то теперь тебя по железякам дубасить. От волнения Генос ещё больше запутывается в кокон из штор, но всё-таки кокон вот-вот грозят прорвать крылья счастья: – Учитель, мне так стыдно, но я всё равно рад, что из нас двоих хотя бы вы меня запомнили и даже сохранили книгу. – Сохранил, – ворчит Сайтама. – Чтобы не забывать те времена, когда меня били все, кому не лень, и запросто могла отчитать какая-то шпана ушастая. – Но я никогда не был ушастым. – Зато теперь от одного моего вида кровь стынет! Видал? И Сайтама приближает лицо в рисовых крошках, сверкает своими тёплыми карими глазами и показывает кулак, закатав рукав полосатой пижамы. Оба приходят к выводу, что вид кулака – куда педагогичнее, чем хлопушкой по заднице.