Nicht mein Kampf.

      Облака уже начали напоминать не то что дождевые, а настоящие грозовые тучи. Австрия уже не считал, в какой раз он пытался дозвониться до своего рейхсканцлера, но в ответ раздавались лишь длинные гудки, от которых у Родериха уже звенело в ушах, и побаливала голова.       Парой глотков допив остывший уже чай, австриец, немного покачиваясь от усталости и головной боли, прошел на кухню и вытащил из аптечки пару таблеток успокоительного. Кажется, они имели не самые лучшие побочные эффекты в виде общей слабости, но сейчас для Австрии сохранность нервов была в приоритете. Все-таки несмотря ни на что, он не такой молодой, как, к примеру, Италия, а потому вынужден был иногда прибегать к лекарствам. Вновь зазудевшую в голове мысль о том, что его "иногда" давно уже превратилось в "ежедневно", Родерих благополучно отбросил в закрома подсознания, ведь чтобы не быть полуподвижным, ему приходилось употреблять различные таблеточки, надеясь, что когда-нибудь они закончатся, и он не ринется в ближайшую аптеку за новой дозой.       Через несколько минут буря в голове несколько успокоилась, и австриец с облегчением упал в кресло, однако уже через пару минут вновь протянул руку к телефонному аппарату, в какой уже раз набирая намертво въевшийся в память номер. Однако не успели раздаться очередные гудки, тело Австрии скрутило болью, а в связи со слабым здоровьем это ещё хуже отражалось на состоянии мужчины. С трудом разогнувшись из позы эмбриона и держась за правый бок, Родерих с удивлением обнаружил, что гудки прекратились и, судя по небольшим шорохам-помехам, трубку-таки взяли.       — Герр Шушниг, это... — но Австрии не дал договорить тот самый голос, что слышался в его доме всего несколько часов назад.       — Австрия, не беспокойся, твой канцлер жив и даже относительно здоров. Пока что, — явственно послышался смешок. Рейху нечасто выпадало подобное веселье, да еще и так легко. Впрочем, скоро и это ему наскучит, но всегда ведь можно придумать что-то новенькое, ещё более интересное. Или же другие невольно подкинут идею-другую... Но для начала нужно извлечь максимум пользы из той ситуации, которая сложилась у его соседа, в прошлом названого брата. Рейх хмыкнул. Австрия отказался присоединяться добровольно? Ну, так ничего еще не потеряно, ведь можно присоединить его принудительно, и страна, только начавшая оправляться, станет частью Тысячелетнего Рейха. Почему же этот аристократ не понимает, что так будет лучше для него самого? Он был, есть и будет зависим от Германии, правда, теперь чуточку больше, а поэтому ничего не поменяется. Возможно, кроме названия, правящей партии и некоторых мелочей. Рейх ухмыльнулся своим мыслям и с некоторой небрежностью бросил трубку. Сейчас у него были более важные дела, нежели выслушивание Родериха.       — Ч-чертов Рейх! — едва слышно простонал австриец и, отложив телефон, с трудом поднялся с кресла. Двигаться было больно, но вполне терпимо — всё же с Австрией случались и более масштабные бедствия, после которых он, конечно, долго всё восстанавливал, однако позже жил в процветании. Поэтому раскисать и сдаваться раньше времени точно было нельзя.       Послышались отдаленные раскаты грома. Гроза подступала к границам Австрии, однако пока еще была недостаточно близко, чтобы принести жителям какой-либо вред. А может, это просто начиналась бомбежка? Австрия не знал. Думать о таком не хотелось, поэтому Родерих склонялся к варианту испорченной погоды. Подойдя к окну, мужчина посмотрел вдаль. Тучи заполонили всё небо, не виднелось ни одного, даже самого маленького, голубого клочка неба, что было таким ясным ещё сегодняшним утром. Австрии вдруг пришла в голову мысль, что, быть может, погода каким-то образом описывала ситуацию, которая сейчас происходила в его стране. Во всяком случае, в последнюю пару часов уж точно. И, если немного порассуждать, дело идет к сильнейшей грозе. Австрийцу совершенно не нравился подобный прогноз, но шансов, что гроза уйдет дальше и не тронет его, особенно после разговора с Рейхом, не было вообще.       Вдали сверкнула молния, и секундой спустя Австрия поморщился от очередного сильного и неприятного укола головной боли. Послышался раскат грома, уже более отчетливый, чем до этого. Родерих решил, что все же ещё ничего не закончилось, и надо бороться. Дотянувшись до телефонного аппарата, мужчина набрал номер Англии, однако как только гудки прервались на мгновение каким-то шорохом, раздался характерный звук сброшенной трубки и последовавшие далее уже короткие гудки. Англия не пришел на помощь. Родериху не хотелось звонить Франции, однако пришлось перебороть себя. Напрасно, Франциск не удосужился даже принять звонок, и Австрия понял, что остался один на один с Третьим Рейхом. Ему нечего было противопоставить Людвигу, который семимильными шагами наращивал военную мощь Германии и, видимо, планировал затеять что-то крупномасштабное. Зачем это делать? Австрия не мог ответить на этот вопрос. Он совершенно не понимал мотивов Людвига, так изменившегося за этот небольшой срок, что они не виделись. И когда совсем рядом ярко сверкнула молния, сердце австрийца пронзила невыносимая боль, которая просто перегнула его тело пополам. Родерих схватился обеими руками за левую сторону груди, ноги подкосились, и Австрия сполз вдоль стены вниз, оседая на пол. Гром раздался немного приглушенно, и все звуки будто бы стали тише, но Эдельштайн не замечал этого. Приоткрыв глаза, мужчина обнаружил себя лежащим на полу в позе эмбриона. Упал в кратковременный обморок и даже не заметил этого... Теперь предстояло добраться до кухни и выпить хоть немного воды. С трудом поднявшись, опираясь на стенку, австриец понял, что вокруг всё немного плывет, вместе с закружившейся головой это представляло собой угрозу повторного падения, и вновь от потери равновесия и ориентации в пространстве.       — Очки слетели... — прошептал он сам себе и совершенно не ожидал услышать какой-либо ответ. Однако реплика имела место быть.       — Ах, какая жалость. — Такой знакомый, но почему-то совершенно чужой голос будто нес в себе какие-то спокойные, даже ледяные нотки, которые, однако, были готовы или превратиться в ужасающую снежную бурю, или в падающие осколки льда, отдаленно напоминающие смех. Или наоборот?       Австрия дёрнулся и резко повернулся на голос, тут же скривившись от проснувшейся боли и кое-как выпрямился. Высокий силуэт стоял в дверях, конечно же, это был Германия. Или всё-таки Третий Рейх?       — Австрия, ты ведь не хотел присоединяться ко мне? Вижу по глазам, что не хотел. Мне так жаль, Австрия, — в голосе не было и капли жалости, лишь напускное сочувствие, которое едва ли прикрывало безразличие, мелькавшее в глазах немца, которое Родерих, правда, не видел. Как не видел и рта, искривившегося в ухмылке, полной превосходства и, возможно, даже неприязни.       За спиной австрийца порывом ветра распахнулось окно. Молния озарила всю комнату слепящей глаза вспышкой. И в наступившей оглушительной тишине Австрия понял, что проиграл. В глазах потемнело, и мужчина упал на пол без чувств. Вниз, к подбородку изо рта текла небольшая струйка крови. Больше никаких видимых повреждений на теле Родериха не было, и Людвиг, без особых проблем подняв мужчину, покинул помещение.       На Вену хлынул дождь. Дождь, состоящий из падающих на здания бомб в мрачном сочетании с ледяными, пронизывающими холодом насквозь каплями.