Мама

— Я ведь не совершаю ошибку, правда? — вслух пробормотала Лили, не сводя взгляда с зеркала и в очередной раз поправляя ненастоящие очки с толстой оправой, изменяющие её новое лицо почти до неузнаваемости. Косметика, парик, другой фасон и цвета одежды… и Долорес было не узнать за всей этой шелухой даже тому, кто видит и общается с ней каждый день. Ей, конечно же, никто не ответил. Только в лопатки уперся полусонный взгляд апельсиновых глаз, на который Лили обернулась и в очередной раз за последние полчаса провела по дымчатой шерсти рукой, с некоторым успокоением слушая тут же разнесшееся по комнате громкое мурчание. Было бы глупо полагать, что она удержится от встречи с Гарри до учебного года. Тем более, оставшись наедине с собой, когда некому отговорить ее от столь явной глупости — явиться в место, которое наверняка усыпано сигнальными чарами и наблюдателями. Гриффиндорский авантюризм неистребим, с нервным смешком думает Лили, поправляя черный парик в очередной раз. Ингредиенты для оборотки не так просто достать, как кажется, а лезть ради этого в Лютный она остерегалась — там Амбридж лучше не появляться, а обычную маскировку раскусили бы на раз, — пусть ее и не узнали, но начали бы интересоваться. И учитывая намеренный поиск, рано или поздно ее бы раскусили. Да и… учитывая все те слухи про «защиту» героя, Лили не рисковала прибегать к магии. Лучше вспомнить старые деньки и методы обычных людей. С ее губ сорвался очередной вздох, и, зажмурившись, она трансгрессировала в первый раз за дни своего возвращения. И тут же покачнулась, жмурясь от ощущения словно ее пережевали несколько раз, а после выплюнули и попытались привести в нормальный вид. Поправив небольшую шляпку, Лили спрятала палочку в высокий сапог, ясно осознавая, что в рукаве она выдаст ее знающим людям моментально. И вышла из узкого переулка, с неуловимой ностальгией следуя на остановку. Если уж не использовать магию, то не использовать ее вообще. И именно поэтому из Лондона в Литтл Уингинг она добиралась абсолютно немагическим способом. Нет, вовсе не потому что к тому моменту, как Петуния перебралась туда, они уже почти не общались, и Лили ни разу там не бывала, не имея возможности даже трансгрессировать в его окрестности. Нет-нет, совсем нет. Одинаковые домики с идеально выстриженными лужайками и однообразными клумбами Лили обвела забавляющимся, чуть ностальгирующим взглядом и притаившийся в уголках губ улыбкой — для такой перфекционистки, как ее старшая сестра, этот типично английский, полусонный городок являлся наверняка раем. Лили не собиралась навещать сестру, которую не видела слишком давно — лишь оглядеть издали ее дом и, если повезет, увидеть хоть краем глаза собственного сына. И, может быть, даже саму Петунью и своего племянника, которого видела лишь болезненным младенцем на затертой ею же фотографии в одном из последних писем ее сестры, рассказывающей о тяжелых родах, слабом здоровье Дадли и бесчисленных бессонных ночах, наполненных плачем и переживаниями находящейся на грани отчаянии Пет. Лили на миг замирает на одной из аккуратных дорожек, с еле уловимой тоской вспоминая о том, как отправила ей несколько темных флаконов и подробную инструкцию с тщательно высчитанными дозировками и таблицей, по которой все и считала. На всякий случай. Все-таки она не знала точных параметров племянника… Ответа Лили не дождалась и до сих пор не знала: то ли ненавидящая и боящаяся магии до трясучки Пет сожгла ее письмо вместе с зельями, не читая и жалея о своем порыве попросить у нее помощи, то ли ответное письмо просто до нее не дошло — все-таки они скрывались, блокируя в том числе и почту. О том, что Петунья могла и просто не написать в ответ даже сухого: «спасибо», Лили старалась не думать. Пусть их сложные отношения допускали и такой вариант. Она прекрасно понимала, что сейчас слишком рискует и без того, но… Чем ближе она подходила с крутящейся в мыслях, словно на повторе, последней строчкой того внезапного письма: «Литтл Уингинг, Тисовая улица, дом четыре», тем больше в ней росло желание нарушить данное себе обещание и все-таки постучать в дверь, все-таки зайти… Она такая лгунья, с презрением к самой себе думает она, искренне стараясь не обращать внимание на застывший в горле комок и разрывающие ее грудь противоречивые желания. Мотнув головой, Лили хрипло откашливается, делая вид, что ей просто немного поплохело под палящим солнцем, прекрасно зная, что цепкие взгляды местных кумушек не оставят ни одну деталь в ее облике без внимания — благо хоть жара не позволяла им выходить надолго на улицу… А потом сердце в ее груди, кажется, останавливается. Он так вырос, глупо мелькает в голове. Так похож на них. Так похож на Карлуса… Мечущиеся в ее голове, словно стайка перепуганных птиц, мысли прерывает женский окрик, так напоминающий своими интонациями Петунью, и Лили резко отрезвляет. Она с внезапно прорезавшейся скоростью доходит до угла, заворачивая в него, и трансгрессирует домой, где судорожно сжимает в руках палочку и почти задыхается от внезапно острого осознания, как много лет прошло… как много они она потеряла. В Литлл Уингинг Лили больше не возвращается. Она занимает себя чем угодно — лишь бы не думать, лишь бы не сорваться, — чтением газетных вырезок, пониманием, чем окончилась война, составлением картины творящего в мире, разбором дел Долорес, ее памяти, подготовкой к школе… Лили снится их несбывшееся будущее, и она знает, что винить в том, что его никогда не было и не будет, некого.