How could I ever forget our days?
I drown in silver, set to go.
Unafraid into the blue, blue waves.
Though I had hoped to hear your voice there.
Last song before the fade!
Who's in control?
Spite, so cold in this light.
[Как я мог забыть все наши дни?
Я тону в серебре, готовясь уйти.
Бесстрашный
В голубые, голубые волны.
Хотя я надеялся услышать твой голос там
Последняя песня перед исчезновением!
Кто контролирует ситуацию?
Злость, такая холодная в этом свете.
© Katatonia. Last song before the fade]
— Почему мы здесь? Разве ты не должен ненавидеть Бруклин? — Почему я должен ненавидеть Бруклин? — спросил Раф, зашвырнув с крыши мелкий камешек. Лео не нашелся, что ответить и молча присел рядом с братом на парапет. — Здесь, именно здесь в Браунсвилле, родился Майк Тайсон. Ты знал? — в его ладони целая горсть мелкой гальки, мишенью ему служит диск чьей-то проржавевшей и давно отключенной тарелки цифрового ТВ. — Тайсон, — фыркнул Лео. — Жизнь тут непростая, конечно, но благодаря этому, он и вырос таким. — Каким? На всех озлобленным? Я не знаток его биографии, Раф, но он ведь три раза в тюрьме сидел, один из которых был за изнасилование. Так себе заслуги. — Так ведь никакого изнасилования, возможно, и не было. — Ну, нас с тобой тоже там не было, знаешь ли. И все же его признали виновным. Раф не ответил, только снова кинул по тарелке, замахнувшись куда резче. И Лео, тяжело вздохнув, добавил: — Я не оспариваю сейчас его крутизну как боксера, но ничего хорошего больше в нём не вижу. И заслуга района в том, что он добился таких высот в спорте сомнительная. А вот в том, что он отгрыз Холифилду кусок уха или обзывал репортёра «белой сучкой» заслуга этого гадкого места есть, определенно. — Зануда, — резюмировал Раф. — А ты, хотя бы иногда, думай головой, она дана не только для того, чтобы в неё есть. — Лео, ты не стой ноги встал сегодня? — поинтересовался Раф, ссыпав вниз сразу все камушки. Очевидно, ему это наскучило. Пока брат отряхивал ладони, Леонардо еще раз осмотрелся. Медленно выдохнул. Это всего лишь реакция на место. Оно всегда влияет на него так. А тем более в этот день. Здесь он чувствовал себя беззащитным, как улитка без домика. Здесь он терял разом всю свою моральную силу и подготовку. Здесь, на этой самой крыше, он приобрел себе путевку в ад и подписал Рафу приговор, отпустив от себя в неизвестность. Он знал, что не должен говорить ничего из того, что рвалось наружу. Как только он пытался придать происходящему хотя бы каплю смысла, все превращалось в настоящий абсурд. — Бруклин отбирает у меня все, — услышал он свой собственный голос как будто со стороны, — Я не говорил тебе? Майки, как бездомный кот, увязался за какой-то девицей. Утверждал даже, что любит ее. Любит он. Догадаешься, как ее зовут? Её зовут Бруклин, Раф. В том или ином виде, это проклятье пытается оттяпать у меня самое дорогое. — Это просто имя, — ответил Раф, немного подумав, — а Майки-то времени зря не теряет. С этими словами он на секунду улыбнулся тепло и с одобрением, а еще так, словно очень сильно, практически невыносимо скучал. — И то, что я перебрался в этот район, не значит, что он что-то там у тебя отбирает. Прекрати драматизировать, — закончил он уже без намека на улыбку. Лео лишь прикрыл веки, непонимание не давило на него больше. Оно оседало в голове чувством разочарования, привкусом фальши и безразличия. Раф, между тем, уже поднялся на ноги и стал нервно вышагивать туда-сюда у него за спиной. — Я знаю, зачем ты здесь. Снова будешь плакаться, как я нужен. Звать домой. Убеждать, что это правильно. Что мы имеем право быть. Апатия, показавшая свои щупальца, вмиг перестала оплетать мысли Леонардо. Он тоже подскочил на ноги и уставился на Рафа, пока тот продолжал говорить. Наверное, он просто не верил, что действительно слышит именно это, а не придумывает все слова в своей голове. — Вам лучше без меня. Я там лишний. Ты же и сам это знаешь. Тебе тоже лучше без меня! — Нет, неправда! Ничего такого я не знаю и знать не хочу! — Лео видел, что Раф начинал сердиться не на шутку, но теперь горячо верил, что они обязаны поговорить, а не поссорится, как раньше, просто потому что кое-кто наговорил кучу гадостей. Он даже попытался взять руку брата в свою, чтобы успокоить, но тот был настолько взвинчен и расстроен происходящим, что его ладонь тут же снова вырвалась. — Ты упрямец, Лео, а ведь я не устаю поражаться тому, насколько мы с тобой разные. Таким, как я и ты, лучше держаться друг от друга подальше. Почему ты продолжаешь это отрицать? — А, может, это ты вечно упрямишься, зачем-то доказывая мне, что тебе лучше одному, но ведь это же бред! — знакомое чувство боли заполнило грудь, он уже и забыл, сколько её может причинять эта тема. /Они ссорятся. Раф грозит ему что уйдет. От волнения и обиды Лео едва может дышать, но все равно пытается предотвратить катастрофу/. — Почему сразу бред? — Потому что ты каждый раз говоришь это и после сожалеешь, потому что прекрати уже втаптывать в землю мою гордость, ведь я не смогу, даже если захочу, сказать тебе «иди», прекрати считать себя во всем правым. Даже Дон не так самоуверен, а ведь он поумнее нас с тобой. — Я самоуверен? — Да, Раф, ты самоуверенный сукин сын. Не знаешь порой самых элементарных вещей, но всерьез считаешь Донни скучным типом, Майки обзываешь придурком, а меня занудой. И ни слова про себя. — Ты что, хочешь высказать мне в лицо все обиды, что не давали тебе покоя с пяти лет? Валяй! — Раф остановился и, усмехнувшись, скрестил руки на пластроне. Взгляд, которым он смерил Лео, дал тому понять, что это вроде как будет даже забавно. — И не подумаю, ты и сам прекрасно знаешь, что ты вечно ВСЕМ недоволен, а винить в этом готов кого угодно, только вот знаешь что? Причина в тебе самом. А тебе проще сбежать, чем изменить это. И знаешь, что злит меня больше? То, что я каждый раз должен напоминать тебе простую истину, которую ты никак не усвоишь. — Это какую? — Злость проходит, а родство никуда не девается. — Вытатуирую на лбу. — Не утруждайся, тебе и это не поможет, — горько усмехнулся Лео, ощутивший вдруг жуткую усталость от всего. От повторяющихся тем и разговоров. От перепалки, словно под копирку, как и десять лет назад. Лео был тогда очень молод и верил, что в его силах все исправить. Прямо сейчас он чувствовал, как явно тут пахнет безнадежностью, и выхода, на самом деле-то, и нет вовсе. Можно только тянуть эту лямку, продолжая терпеливо, как маленькому, объяснять одно и то же раз за разом, пока не сдадут нервы, и он не сделает что-то такое, чего сам от себя никогда не ожидал. И любовь тут будет совершенно бессильна, не все задушившие своих возлюбленных, сделали это от ненависти. Словно почувствовав это настроение и мысли Раф осекся. Не стал продолжать. Хотя он миллион раз пытался донести до Леонардо одно и то же, чего, мол, лезть под горячую руку, если прекрасно знаешь, чем кончится. Разумней ведь отойти в сторонку, дать остыть и перемолчать в конце концов. Лео не желал об этом даже слушать. Он не был провокатором и подозревал, что Раф просто пытается таким образом отделаться от ненужной ему головомойки. Да и проблему так все равно не решить. А обвинять в этих его срывах и припадках кого-то кроме себя самого, совсем уж край. Решив пойти на такую редкую для него уступку, Раф едва ли не впервые захотел поделиться с братом скудными мыслями, благодаря которым он укреплялся в своем мнении. И видят боги, как он ненавидел копаться в себе. — Послушай, любовь не для таких, как я. Я не хороший парень. Я не всегда знаю, как правильно. Но я, черт возьми, стараюсь быть хорошим! А если замешаны чувства, мне сложно, Лео, мне чертовски сложно себя контролировать. Не важно, люблю я тебя или нет. Ты все равно иногда просто выводишь меня из себя. И я злюсь так, что перед глазами белеет. Говоришь, дело во мне? Хорошо. Только что меняется, я все равно не могу это сдерживать. Ещё я не могу сдержать ревность, хотя совсем не хочу её чувствовать, большую часть времени я злился на Караи, не потому что она наш враг, а за то, что она появилась, и ты влюбился, а потом мучился. Я не знаю, почему другие так не чувствуют… но я, боже, Лео, я даже желал ей смерти. Я мечтал о том, чтобы она просто исчезла, неважно как, но оставила тебя в покое… — Раф, погоди, ты вовсе не обязан исповедоваться мне в своих самых темных мыслях, — запротестовал Лео. — Но я хочу, хочу исповедоваться, чтобы ты понял, наконец. Я должен выложить все, что внутри, чтобы ты решил, хочешь ли ты видеть такое чудовище рядом. И прекратил уже ждать, что увидишь кого-то другого. — Погоди тогда, позволь я кое-что сделаю, сейчас ты поступишь, как и хотел, расскажешь мне все самое страшное или только то, что посчитаешь нужным, но я скажу тебе сразу, какие бы тайны мне ни открылись, я все равно буду видеть тебя рядом. Секунду Раф пристально смотрел ему в глаза, как будто не веря и а ещё борясь с желанием обругать и уже окончательно послать к чёрту. — Затри мне еще какую-нибудь христианскую притчу, — выдавил он, наконец, — про то, как каждый должен нести свой крест. Будет очень в тему. Лео непонимающе прищурился, без слов напрашиваясь на пояснение. Сам он видел себя ревностным блюстителем восточной традиции чести и долга, Раф знал это наверняка. Но патетика подобных ситуаций и его мученическое лицо, даже на неискушенный взгляд Рафаэля, были какого-то совсем иного, не восточного толка. Раф глубоко и тяжко вздохнул, уголки его рта дрогнули от досады. Своими словами Лео взял и обесценил его намерение. Он не поймет, какая это в действительности драма. Быть типом вроде Рафаэля — проклятье. Вечно умен только задним умом. И лучше уж совсем не осознавать свою неправоту, чем делать это ровно в тот момент, когда сделанного не воротишь, а сказанное не заберешь обратно. Быть им — значит всегда проигрывать, попеременно скатываясь то в ярость, то в вину. Ведь злость всегда отступала, лишая поддержки, когда была так нужна. А потом приходила без приглашения, почти всегда не вовремя и некстати. Быть им — значит смириться, в конце концов, и уйти, потому что этот выход окажется единственным.*Ursine Vulpine feat. Annaca — Wicked Game*
— Для таких, как я, всегда есть только искупление. Это мой удел, Лео. Ты сказал, что мои слова ничего не изменят, потому что не понимаешь до конца. Не важно, насколько ты умен. Уверен, даже Донни, как и ты, не понял бы моей проблемы, он же такой хороший, святой почти. И мне иногда хочется спросить, но не знаю у кого только, почему так? Почему кто-то рождается святым, или почти святым, а кто-то, таким как я? Лео хотел что-то возразить, но Раф отрицательно покачал головой и пресек эту попытку. — Жизнь такая сложная. Нужно успеть ухватить и суметь удержать так много! Может, это только у меня все так безбожно из рук валится? Мне правда проще оставаться враждебным, чем испытывать раскаяние. Раскаяние же очищает того, кто его испытывает. А знаешь, как оно очищает? На все твое существо будто цистерну кислоты выливают, и она жжёт и оплавляет тебя всего до тех пор, пока слой морального уродства не сойдет с такой мукой, после которой ничего уже не хочется, ни любви, ни мира. Вообще ничего. Раф замолчал. И смотрел теперь на Лео с вызовом. Тот ведь всегда говорил, как плохо им от его характера. Что он скажет теперь, когда наверняка знает, что плохо не только ему и братьям? — Донни не святой, Раф, а я тем более, и это вовсе не попытка утешить, — на самом деле Лео не нашелся, что еще сказать на откровение брата. Как и всегда в таких случаях, волнение победило хладнокровие. Но мнение его оставалось прежним. Темперамент вряд ли поймет, какого рода война идет внутри каждого, он и свою-то всеми силами игнорирует. Вместо того чтобы разобраться и исправить, предпочитает отрезать то, что, по его мнению, мешает. Аллергия у него что ли? Ментальная. Непереносимость моральной боли и, как следствие, попытки сбежать, уютно спрятав голову в песок. Кажется, для него что угодно лучше, чем испытать раскаяние. Не улавливает Раф и метакоммуникативного послания в словах Лео. Он даже и не подумал уточнить, от чего же это умник не святой, а Лео, так и того хуже. Он зол. Зол на весь мир сразу. Понять друг друга им не судьба. И оба это знают. — Значит, обо мне ты не скажешь, — уточняет Раф. — Поругаться мы всегда успеем. — Это такой изощренный способ отомстить мне или да? — Раф хватает Лео за шею, грубо тянет на себя, ноздри его угрожающе раздуваются. — Вечно лез в душу, когда не просили, а теперь, пожалуйста, наизнанку тут вывернулся, и он решил просто промолчать, словно я стене сейчас все это рассказывал! Волна раздражения захлестывает их обоих одновременно. Лео почти уверен, что Раф сейчас всерьез взвешивает необходимость хорошей для него зуботычины. Чего уж там, он и сам не прочь тряхнуть брата как следует. Его ладонь также властно накрывает загривок темперамента, пальцы цепко сгребают кожу. И во всем этом есть что-то до боли знакомое. Тысячи ослепляющих отражений, сверкнули вдруг мимолетным бликом в глазах. Как разлетевшееся на тысячи осколков зеркало, отражало каждым своим кусочком одно и то же, но уже по-разному. Тот самый пресловутый путь в один шаг, который они миллионы раз проходили туда и обратно. Желание поцеловать всегда успешно маскировалось под злость. Это желание и было злостью. От любви до ненависти. На одном полюсе или с разных. Они прожигали друг друга взглядами, тяжело дыша от возмущения и вскипающей привычной ярости. Ни один не мог быть до конца уверен, что последует за этим мгновением, соприкосновение сухих, шершавых губ или чей-то кулак прилетит другому в подбородок, но так, чтобы и собственным костяшкам досталось. Ведь только так искупается причиненная брату боль. — Ну почему все так?.. — зло цедит Раф сквозь сведенные челюсти и резко дергает Лео еще ближе, так близко, что их лица соприкасаются. Поцелуй не похож на ласку даже отдаленно. Слишком много горечи на этих истосковавшихся губах. Это не борьба, не спор. Доведенные до отчаяния, они не разъединяют губ, судорожно ища в этом утешение каждый от своей боли. Когда они отстраняются друг от друга, Раф прячет глаза, как пристыженный большой ребенок. — Почему, Лео? — в двух словах неизбывное чувство тоски, непонимания, и что-то о чем Раф готов сокрушаться вечно. Сколько лет глаза Лео были сухи, как пустыня, но есть вещи, которые не меняются, Раф всегда способен вынуть его душу и выжать из нее горькие слезы. — Не знаю, как так вышло, что я все время думал о тебе, но не о твоих чувствах. Если бы я знал все это раньше, — сказал он, осторожно касаясь щеки брата кончиками пальцев, — Просто, с тобой должно было случиться что-то подобное. Вечно ты выбираешь противника не по силам, вечно дергаешь опасность за усы, как дворовую кошку, Только смерть смогла преподать тебе урок. Но какой нам теперь от этого толк? — голос его был мягок, а рука бережно и успокаивающе гладила лицо. Раф, завороженный этими касаниями, смотрел на отражающие свет капли, что блестящими кристаллами срывались с подбородка лидера. — Смерть? — переспросил он, не понимая странных вещей, что говорил его брат. Их первый поцелуй горел на губах. Все это время они говорили о разном. А вместо ненавистного пустыря, огороженного металлопрофилем, под небом и луной стоял унылый и коричневый прямоугольник заброшенного прожекта.***
— Как думаешь, что он ищет? — Не имею ни малейшего понятия, — помедлив и как будто бы нехотя ответил Донни, — Но его явно что-то тревожит. — Хоть бы что-нибудь уже конкретное, — простодушно вздохнул Майки, — Оружие, следы нападений, сплетни, да хоть Золушкина туфля. — В городе, в целом, спокойно, но, возможно, у нас тут и правда гости, — задумчиво произнёс Дон. — Знаешь, если Лео беспокоится не напрасно, то мне даже жутко немного. Дон одарил младшего заинтересованным взглядом. — Как будто во всём Нью-Йорке от его глаз ничто не может укрыться, — пояснил тот, передернув плечами. — Хах, он был бы польщен, услышав такое. — Обойдется, — усмехнулся Майки, провожая взглядом важную, полосатую кошку, — Но знаешь, я все же надеюсь, что в этот раз он просто лопухнулся и гордость не позволяет ему признать это. Я правда не хочу новых неприятностей. — Как и я, — кивнул Донателло. Какое-то время братья молча наблюдали за тем, как проворно орудовала пушистой лапкой дворовая красавица. Она умывалась явно напоказ и они, как настоящие джентльмены, учтиво не мешали её кокетству. Закончив, кошка сладко потянулась, зевнула, демонстрируя острые иглы зубов, и грациозно запрыгнула на мусорный бак, а оттуда перемахнула через стену забора. — Эм, Дон? — Да, Майки? — Я вот все хотел спросить, да всё случая не представлялось… — О чем? — Между тобой и Лео… ну у вас все в порядке? Донателло кинул встревоженный взгляд на брата, но потом одернул себя, с чего бы, собственно, нервничать. У них все в полном порядке, потому что именно между ними не было никаких ссор или трений. Лично у Лео вот дела похуже. С годами чувство вины в нем только обостряется и он уже давно достал сам себя. — Ничего нового, Лео тоскует. — И почему в такие моменты мне тебя жаль? — Напрасно, Майки, говорю же, между нами все в полном порядке. — Как скажешь. У братского секса, должно быть, свои плюшки, никто из вас не жалуется, по крайней мере. — Майки, ну как ты можешь, где твоя совесть? — Брось, мы никогда не обсуждаем все, что касается вас, словно говорить запрещено, потому что это хуже, чем делать. — Майки, предполагалось молчать об этом, чтобы не действовать лишний раз на твои нервы. — Тебе самому не смешно? — Не смешно, но обсуждать какие-то подробности я не стану. — Оставь свои подробности себе, герой-любовник. Я совершенно не горю желанием их обсуждать. Только скажи, ты реально вообще ни капли не расстраиваешься, что он до сих пор умом трогается из-за Рафа? — Нет, разумеется, ну, пока он в норме. Его чувства это часть его самого. Я не отрицаю ни одну из его частей, какими бы они ни были. Это как-то неправильно. — И почему только все предпочитают плохишей, а не хороших парней, вроде тебя? — Кто это «все»? — Ну, очевидно же, будь Раф здесь, ты бы отправился в отставку. — Не очень-то мягко. — Потому что ты и так в курсе. — В таком случае, напомню тебе, Лео никогда не переставал и не перестанет быть моим братом. В этом качестве мне никогда не будет отставки. — Не уверен, что Лео был бы так же спокоен, если б ты внезапно запал на меня, к примеру. — Майки, у тебя фантазия разыгралась. К тому же, ты выражаешься не совсем корректно. Но если уж мы говорим об этом, я ни на кого не западал. Ты и Лео вы оба мои братья. Это сложно объяснить. Просто так получилось, что с Лео меня связывает темный и непростой период, который стер некоторые границы. А точнее стер все границы. Но Дон подбирал максимально нейтральные и мягкие формулировки, не желая упоминать жалкое состояние их лидера, слабость и беспомощность, которые, ничего не поделать, были отталкивающими. Никто не западет на безвольный, похожий на призрак полутруп, который даже уборную посетить не мог, без посторонней помощи. Да Донни чуть не вздернулся от всего пережитого. И в период, когда все стало понемногу налаживаться, подарить друг другу немного больше тепла и ласки было просто необходимо и как-то даже естественно. Тот страшный год, коснувшись их сердец своей чернотой, навсегда оставил незаживающие раны. И они до сих пор иногда спасаются от наваждений в объятиях друг друга, тем более что делать это как-то совсем не совестно. Уж им-то, вместе пережившим такое, можно, делать друг с другом все, что угодно. — Думаешь, Сплинтер знал о вас? — сцепив руки за панцирем в замок, Майки покачивался вперед-назад, перекатываясь с пятки на носок и обратно. — Нет, — твердо ответил Дон, которого мысль об этом до сих пор пугала и даже сердила, — Лео наверняка был бы в курсе, если так. — Не подумай плохо, но я рад. — Я тоже, ты же знаешь, я любил отца не меньше Лео… — Но свои тайны предпочитал придерживать при себе. — Именно. Не представляю даже, как смотрел бы ему в глаза. Майки многозначительно хмыкнул. — Донни, а знаешь, тогда, когда я застукал Лео и Рафа, ну помнишь, когда они целовались в тоннеле, я, конечно, был в шоке, но, уверен ты поймешь меня сейчас, я не был удивлен. Теперь пришла очередь Донателло кривить рот в усмешке, выражавшей понимание и согласие. — Я сам не признавался себе в том, что это может случиться, — поделился он сходным ощущением того времени. — Мы все боялись себе признаться, но я хотел сказать, что после того случая, все стало понятней. Они же всегда были как-то повернуты друг на друге, слюной хоть не капали и то здорово. А еще они наделали много шума и плохо кончили. Если бы только они почаще вспоминали о том, что они братья. И что такого связывало их? Насколько мне известно, в то время никаких «стирающих границы тяжелых периодов» в нашей берлоге не было. Разумеется, в истории двух старших братьев все было по-другому. Они привлекали друг друга своими сильными и яркими сторонами, в то же время, отталкивая другими не самыми лучшими и приглядными. Но про границы Майки подметил точно. Братьям пришлось ломать их, ломая по сути и себя самих. Особенно трудно пришлось Лео. А Раф, по незнанию, только усугублял положение до тех пор, пока Лео не оказался на грани нервного истощения. Ну, а потом и вовсе сорвался, не справившись с потерей. — Столько лет уже прошло, а он все еще надеется. Все мы, конечно, надеемся, но он конкретно помешался. Я почему и затеял этот милый разговорчик. Ты же знаешь, я так люблю тебя, бро, я не хочу, чтобы тебе было плохо. Но раз уж ты уверяешь, что все отлично, можете и дальше облизывать друг друга, как котятки. Дон улыбнулся. Забота Майки приятно его трогала. — А что насчет Лео? Ты ведь и ему этого не желаешь? Весельчак немного нахмурился, по-детски упрямясь из-за мелочной, в общем-то, обиды. Конечно, он не хотел, чтобы Лео было худо. Но вслух он скажет об этом не раньше, чем тот перестанет быть засранцем. — А знаешь, вот если бы я был Лео, я бы, не задумываясь, выбрал тебя. — Майки, прошу, не волнуйся, в отношении меня и Лео говорить о каком-то выборе просто глупо. Мы только братья, пусть и необычные, если так необходимо подчеркнуть то, что тебе сегодня как-то особенно не дает покоя. Но Майки не давало покоя совсем другое. Донни уж слишком упрощал ситуацию, что очень смахивало на самообман. Только сказать такое он не решался, а потому лишь неумело намекал. — Как скажешь, умник. Вы с ним просто идеальные братаны. Я раньше думал, что это можно о нас с тобой сказать, но нет. — Почему еще? — Ну, тут мы с Рафом похожи. Все что вы оставляете за дверями спальни, у меня бы вырвалось наружу. — Вот же бестолочь! — Донни, в который раз за этот разговор, закатил глаза, — Еще одно упоминание спальни, и я решу, что ты это не просто так. Говорю в последний раз, ничто не сделает тебя моим братом больше или меньше. То же касается Лео. Ну и Рафа, конечно. Хотя не согласиться с тем, что младший снова был кое в чем прав, Донни не мог. Лео не только их брат, но так же и предводитель. Горячая голова путал три разных лица, требующие различного отношения и поведения. Лидер в команде, старший брат в семье и любовник за дверьми спальни. Для Рафа это сложновато. — Может, обсудим твои любовные похождения, а, Казанова? — перевел тему Дон. Прежде чем открыть рот, Майки как-то странно подобрался, будто услышал посторонний звук, но затем, говоря самую малость громче, чем требовалось, ответил: — А чего обсуждать, Лео запретил мне к ней соваться, сам же слышал, такими темпами, скоро приду к тебе с просьбой об одолжении. — О каком еще одолжении? — не понял Дон. — О каком-нибудь неприличном, стирающем, так сказать, границы, — лукаво сверкнув глазами, ответил ему младший. — Майки, ты нарочно превращаешь все разговоры в балаган? — Дону стало немного не по себе, весельчак вел себя как-то странно, как будто с трудом сохраняя серьезность, и даже его грудь заметно дрожала, словно под напором смеха, что он удерживал. — Нет, просто подумал, почему бы тебе не утешить меня поцелуем, в случае чего. Дон успел только моргнуть и издать какой-то невнятный звук, нечто среднее между иканием и кряканьем, а черная тень уже мелькнула откуда-то сзади. Лео спрыгнул с высокой стены, специально тяжело приземляясь на согнутые ноги, и от этого катаны грозно бряцнули в ножнах, затем он плавно и неспеша встал, не сводя строгого взгляда с братьев. — Хорошая у вас тема. — О, Лео! А я-то думал, чего это тут так резко похолодало? Да ты просто не тот кусок разговора подслушал, — мигом нашелся с ответом Майки. — Неужели? — Лео невольно прищурился, пытаясь понять, издевается ли над ним младший или же ему только кажется. — Верь мне на слово, брат, — кивает весельчак. Ну конечно он издевается. Цокнув языком, Лео перевел вопрошающий взгляд на Дона, чей вид выражал только одно желание: чтобы его с этим бредом не трогали вообще. Ему сейчас проще было бы объяснить их лидеру, почему у него, к примеру, зажженные свечки из носа торчат, а не сложноприкологию Майки. — Нашли время чудить, — пристыдил Лео сразу обоих, но братья быстро смекнув, что дешевле не связываться, промолчали. — Ладно, патруль окончен, парни, — сдавшись, объявляет он. — Осталось только добавить «всем спасибо» и похлопать себе, как на уроке танцев, — подсказал Майки, но Лео его проигнорировал. — Так что, двигаем домой? — Да, Майки, двигаем, — Лео кивнул и неторопливо, словно на прогулке, направился к канализационному люку. — Шутник тоже мне. Да я чуть воздухом не подавился, — не удержавшись, Донни все-таки бьет Микеланджело локтем в бок, специально отстав от Лео на несколько шагов. — Ничего, Донни, я должен был как-то расшевелить в Лео его ревность. Майки, после их ссоры из-за девушки с поверхности, веселился только лишь назло, и это умнику не нравилось. А конкретно сейчас очень огорчало. — Проблемы на свою задницу. Вот что ты расшевелишь. — Ладно, не куксись, — отмахнулся Младший. — Знаешь, есть масса других способов показать Лео свое недовольство его решением. — Он же сенсей. Ему до лампочки мое недовольство. — Как будто тебя это останавливает, — шипит Дон еще тише, вспомнив про частые жалобы на недоступность Майки от Лео, — признайся, ты ведь только прикидываешься таким послушным? Майки скорчил мину, изобразившую прямо-таки суеверный страх перед нарушением запрета лидера. Вот всегда так. Даже самые серьезные темы разбавляет неуместным юмором. И от того, так легко перестать воспринимать его проблемы всерьез. Донни, как мог, старался не совершать этой ошибки. Но сейчас радует, по крайней мере, то, что все не так ужасно. Вот когда Майки не находит в себе сил пошутить — дела по настоящему плохи. — Хочешь, я поговорю с ним? — вздохнул Дон. Так больше не могло продолжаться, и он тоже это понимал.***
— Донни, просто скажи, что вы с Майки несли чушь от скуки, и я поверю. — Удивлён, что ты вообще спрашиваешь, — умник, расставлявший все свои гаджеты по зарядкам, ухмыльнулся сам себе. — Хочу отметить пунктик в списке выполненных дел. — Ну, раз так, будь спокоен. Он расстроен, из-за своей подружки, и ничего больше. — Считаешь, я не прав? — Лео даже нехотя оторвал голову от подушки, чтобы видеть брата. — Ты прав. Но ему одиноко. И вечно так быть не может. — Донни, я не стану рисковать им, только потому, что ему, видите ли, одиноко. Женщина с поверхности, да он рехнулся, не иначе! — вся эта ситуация по-прежнему очень его возмущала. — Будто ты не проходил через подобное, — просто ответил Дон. — Я это другое. Караи это другое. Она хотя бы четко представляла, кто я такой. — Она наш враг, Лео, куда хуже-то? Дон посмотрел на брата со своей фирменной мягкой улыбкой и выражением безграничного терпения на лице. Никакого порицания или осуждения, только неприятное до дрожи ощущение, будто все гадкие мысли, попытки схитрить или тайные мотивы раскрыты, а следовательно, притворяться дальше глупо. Лео и сам нередко видел окружающих насквозь, но ничего не мог поделать с тем, что его взгляд, в таких случаях, разил, как копье святого Георгия пронзало змея. Донни же взирал на него с улыбкой Будды, и лидер, без единого слова, почувствовал себя уличенным в насаждении каких-то двойных стандартов. — Не говори так, словно у меня с ней случился бурный роман, — скривился он. Дон примирительно поднял ладони, не буду, мол, просто к слову пришлось. — Что, если эта девица его выдаст? Я вовсе не хочу сейчас сказать, что она плохая и все такое, но подумай сам, чего можно ждать от напуганного человека? — Ну, положим, за это я бы не стал волноваться. В его ближайшие планы не входило ничего такого. И чисто в теории, если она отреагирует плохо, главное, чтобы не осталось никаких фото или видео доказательств. Ей попросту никто не поверит, и ты это знаешь. — В неблагонадежности есть свой плюс, никто не поверит рассказам о зеленых монстрах. Донни стало капельку неприятно от этих слов. В том, что они прозвучали, он чувствовал свою вину. — Лео, знаешь, думаю, я был неправ и погорячился, лента инстаграма и реальность не обязательно совпадают на все сто процентов. — Или же она занимается вещами и похуже. А вдруг она и Майки подаст дурной пример, об этом ты не подумал? — аргумент показался притянутым за уши даже самому Лео. Дон лишь покачал головой, улыбнувшись. — Лео, это рядом с тобой он выключает свою голову только потому, что ты вечно думаешь за всех и каждого. — Да знаю я, Майки отлично справляется, он уже много раз доказывал, что может прекрасно о себе позаботиться. Но, Донни, то о чем ты сейчас просишь, такого ведь еще не было, многих ли людей мы знаем? Я не мог бы ручаться, как все повернется, даже за себя. Естественно, что я боюсь за Микеланджело. — Как будто я не боюсь, но будь на его месте я, ты бы позволил мне попробовать, да и сам бы ты тоже рискнул, — Донателло присел на край кровати и накрыл ладонь брата своей. — Мы не на его месте. Не понимаю я, зачем нужно бегать за ней по крышам, как маньяк. Какая от этого радость? Вместо ответа, Дон склонил голову на бок и легонько пожал плечом. Чувства и не такое заставят сделать. — Ну хорошо, я отпущу его, но только с одним условием, умник, — сдался Лео, принимая сидячее положение, чтобы их лица во время дальнейшего разговора были на одном уровне. — С каким? — подобрался Дон, готовый выслушать это обязательное условие лидера. — Кто-то из нас будет его сопровождать.Мы должны быть уверены, что он ничего не выкинет и все будет в порядке, — говорит Лео, — Ну так как, все еще готов тратить с десяток часов в неделю на подобную чепуху? — Он ни за что не согласится, — нахмурился гений. Условие Лео даже ему не нравилось, чего уж говорить о Майки. — Значит, придется удалить из друзей мисс «развесёлую жизнь» и смириться. — А если я буду следить за ним так, чтобы он не узнал? –неуверенно предложил Дон. Лео был прав, ему совершенно не хотелось этим заниматься, но если другого способа нет, ради Майки он был готов. Это же не продлится вечность. Лео поджал губы, взвешивая предложение Донателло. Идти на уступки не хотелось, но как брат, он не хотел, чтобы Майки огорчался. Эта обида между ними была для него невыносима, пусть он и не подавал вида. — По-рукам, но ты глаз с него не спустишь. Их ладони сжали друг дружку, закрепляя договор. — Я обещаю, — кивнул Донни, прикидывая, когда, а главное в какой форме, лучше сообщить новости Майки. — Ты отвечаешь за него! — настаивал Лео. — Да понял я, — сказал Дон, невольно радуясь, что на дворе еще только август, а значит девчонка, скорее всего, на каникулах, и у него есть время все продумать аж до сентября. — Если с одним из вас хоть что-то случится. — Ты нас убьешь, я в курсе. — Если заметишь хоть малейшую опасность… — Лео, уймись уже, — улыбнулся Дон. Все-таки как хорошо, что сейчас еще август. А к сентябрю, глядишь, и вовсе что-нибудь переменится.***
*Planet Funk It's Your Time*
Он пришёл через месяц или около того, ровно в тот момент, когда она уже перестала вглядываться в толпу посетителей со сцены. Когда стало совершенно ясно, даже если они встретятся случайно, лучше сделать вид, что не узнала. Пришел, словно имел на то право, обрывая звонок у входной двери. Посвежевший и отошедший от болезни, он источал свое плутовское, какое-то почти магическое обаяние, как, впрочем, и в ту ночь, когда они познакомились. Флегматичный и расслабленный, он был одет в явно большую ему линялую футболку и рваные джинсы. Словно обнимая его, на плечах лежала небрежно накинутая клетчатая рубашка из фланели. А солнцезащитные очки скрывали за собой нахальные, зеленые глаза. С ним был черный рюкзак, на указательном пальце болтались ключи от мустанга. Она впустила его. И он остался. Его ноутбук занял стол, а красного цвета и почтенного возраста красавчик — обочину прямо под окнами. Сам же он занял не только её постель, но и сердце. Они совершенно не ладили, ругаясь буквально на каждом шагу. По ночам он работал, не посвящая её в подробности своих дел. Днем отсыпался, рубился в игры и дымил прямо в комнате. А все свободное время холил свою тачку. Он редко приходил в клуб, и к тому факту, что его подружка самая горячая девчонка на много кварталов вокруг, относился спокойно, не как к должному, нет, а скорее с преобладающей долей пофигизма. Везунчик и бродяга. Он нигде не задерживался надолго. Она прекрасно понимала это и, вопреки собственному здравому смыслу, очень хотела обратного. Иногда он брал её с собой по незначительным делам. Иногда заезжал за ней после работы и, подхватив прямо из клуба, вез куда-нибудь в городские трущобы, где они могли, не боясь копов, раскурить жирный косяк, лежа на теплом капоте горбоносого мустанга шестьдесят девятого года выпуска. Время, потраченное на него, было напрасным. И совершенно пустым. Но ей нравились эти дни. У него не было ничего, кроме него самого, и это накладывало свой отпечаток, человек, которому совершенно не за что переживать и бояться, он прожигал жизнь так заразительно, что ей, потерявшей все ориентиры, тут же захотелось присоединиться. Даже если бы можно было вернуть время назад, для того, чтобы исправить все ошибки, то она бы все равно еще раз в него влюбилась. Рычание мотора смолкло, и она услышала привычное: — Все, детка, приехали. Что бы кто ни говорил, но Блэйку все же было присуще некое пижонство. Стоило посмотреть на него внимательней. Все эти его раздолбайские шмотки, на первый взгляд, подобраны с совершенным безразличием к внешнему виду. Но как бы ни так, этот гад знает, как хорош он в своей неряшливой одежде. А эти очки? Господи, неужели все, и правда, верят в то, что его чувствительные глаза не переносят яркого освещения? Отчасти это, конечно, правда, но данный факт приукрашивает его образ, в чем и заключается его основная функция. К тому же, он вечно забывает где-то свои глазные капли. По его собственным словам, в детстве он страдал от гиперактивности, но сейчас все его движения будто пропитаны завораживающей, медлительной небрежностью. Иногда кажется, что он репетировал перед зеркалом свои жесты, мимику, все то, что без слов (ведь он предпочитает загадочно молчать) делает его таким привлекательным. Он курит крепкие пижонские сигареты. Он ездит на пижонской ретро-тачке. Те, кто давно его знал, говорили, что рядом с ним едва ли не каждый месяц новая, но неизменно стройная капризная блондинка. И, наверное, поэтому он так упорно избегает её имени, называя деткой, куколкой или Барби. То, каким он хочет выглядеть его и только его дело. И все же Бруклин не могла сдержать ухмылки. Кайл, он такой, за стеклами очков скрывал красивые, но вечно красные от недосыпа и травки глаза, под растянутыми, кофтами и свитерами укрывал поджарое тело хищника, совсем не то, что декоративное мяско, которым так гордились футболисты в колледже и школе. За внешним спокойствием он прятал довольно нервную натуру. Но она видела его без всего этого, открытым и оттого совсем другим, он даже казался ей в каком-то смысле хрупким, когда разгуливал по квартире сонным в одних джинсах на голое тело. Вовсе не безумец нигилист Кайл, каким он предстает перед публикой, Кайл который умеет говорить не только на языке иронии и сарказма, который улыбается белозубой беззаботной улыбкой и шутит чуть реже, чем постоянно. Бруклин выбралась из машины и, прихватив с приборной панели пачку сигарет и зажигалку, закурила на ходу. Баловство очень быстро превратилось в привычку. Кайл приобнял её за плечи и несколько раз перехватил затяжку прямо у неё из рук, пока они шли вдоль обочины по дорогам печально известного района Бризи Поинт. Ураган Сэнди превратил вполне благополучный пригород в жутковатые, практически заброшенные трущобы, и на этой благодатной почве мигом укоренилась преступность. Полуразрушенный дом на границе между уцелевшими строениями и пустырями выглядел угрюмо и неприветливо. Так же выглядел и Джерри, что поджидал там Кайла. Где-то неподалеку, в одном из заброшенных домов, у него, должно быть, склад или, еще скорее, притон, куда товар прибывает с доставкой. — Зачем ты притащил ее? — спросил он, вместо приветствия. — Мне было скучно в дороге, — соврал Кайл. Бруклин, давным-давно потеряв страх перед этим человеком, пустила глаза под лоб, чем и вызвала как всегда бурную реакцию. — Знаешь что? Я отказываюсь сдвигаться вот с этого самого места, пока ты не уберешь подальше от меня свою сучку! Мы тут по делу или как? Никто, даже сам Джерри, не смог бы дать вразумительного ответа на вопрос, чем же именно она так его раздражала. Но к его сожалению, грубость её не проняла, обменявшись с Кайлом выразительным взглядом полным сочувствия, Бруклин удалилась. А пока она шагала, виляя задом, до машины он едва сдержал себя, чтобы не выматериться вслед и медленно выдохнул через нос. — Эй! Ты в порядке? — Кайл щурясь против солнца, сосредоточенно пытался прикурить от последней спички из потрепанного коробка с логотипом закрытого еще год назад стриптиз клуба, — Давай уже дело делать. Дилер хмыкнул, возвращаясь в своих мыслях к работе. — Много товара не дам, сам понимаешь, дерьмо, в которое ты вляпался, так просто не отмоешь. — Но у копов на меня ничего нет, — посетовал Кайл. — Дружище, скажи еще спасибо, что не бросаю. Вот ты хакер, вроде. Так чего лезешь теперь не в свое дело? И что будет завтра? В угон тачек подашься? Оружием захочешь торговать? Сидел бы ты, Кайл, потише и радовался, что добренький Джерри подкидывает тебе немного товара, чтобы ты не подох с голода, пока все не утрясется. — А из-за кого все началось? Ты обещал несложное дельце. Вместо этого я чуть было не попался. — И это вопрос только твоей компетенции, — отрезал Джерри. — Ну разумеется, — осклабился Кайл, сделавшись похожим на зверька, благодаря которому получил свою кличку. Какой смысл спорить, с тем, кто решает. Он предпочитал быть умнее. И многим это нравилось. Они принимали его молчание за покорность. — Беги к себе в норку, Хорёк. Я свяжусь с тобой, если что, — наслаждаясь своим мнимым превосходством, Джерри вынул из рюкзака небольшой бумажный пакет, запечатанный наклейкой из популярной сети аптек, — и лучше спрячь колёса подальше, копы все-таки не кретины, увидят твою рожу и не поленятся проверить.***
*Gotye — Smoke and mirrors*
Директор клуба был жутко недоволен. Пригрозил даже уволить, если она еще раз не явится на работу, без предупреждения. Бруклин спасала только дружба с Бритни, которая все еще не послала её к черту и подменяла каждый раз, когда требовалось. — Я опять пропустила примерку. — В жопу примерку, — Кайл выдыхает едкий, густой дым и передает ей косяк. — Должны были заказать костюм Сейлор Мун. — Столько одежды! — изумился он притворно, — Серьезно? А что дальше, танцевать в куртках? — Ха-ха, — мрачно изрекает она прежде, чем затянуться. — Так в чем дело? Больше не нравится выставляться напоказ в нижнем белье? — Думаешь, мне хоть когда-то это нравилось? — Думаю, ты не собиралась задерживаться в этом клубе, но потом что-то пошло не так, и ты застряла. — А с чего такие выводы? — Давай честно? Твои далеко идущие планы на жизнь видно за версту. Я знаю таких, как ты. Думаешь, твоя вагина для любого мужика словно дар свыше. Спешу огорчить — это не так. Бруклин промолчала, травка затуманила её разум, и на размышления не тянуло совсем. — Много ты знаешь, — только и сказала она, возвращая косяк. Красный огонек усиленно тлеющей на вдохе травы, на несколько секунд слабо освещает лицо Блэйка. — Все вы думаете, что красота это гарантия, а когда обламываетесь, связываетесь с кем ни попадя. Ей захотелось возразить. Он был второй за всю её жизнь «кто ни попадя». И если первый стал ей уроком, то Кайл случай совершенно особый. — Помнишь, ты сказала, что не боишься меня, потому что тебе терять нечего? Бруклин утвердительно кивнула. — Я тогда еще подумал «и мне тоже». С меня нечего взять, поэтому я не боюсь женщин вроде тебя. И поэтому, наверное, я сейчас с тобой. — А ты хотя бы раз в жизни был влюблен? — спросила она. — Наверное, был. Но это не принесло мне ничего хорошего. — Может, это была не настоящая любовь. — И что же, по-твоему, настоящая любовь? Брови Бруклин сошлись у переносицы, почему-то она попыталась вспомнить все те вещи, что писал ей когда-то Майки и найти ответ в его словах. Но память подводила, а своих мыслей просто не было. — Откуда мне знать? Наверное, поровну делить все хорошее и плохое? — это было первым, что пришло ей в голову. — В нашей жизни не так много хорошего, чтобы делить это с кем-то еще, а что до плохого, и своего дерьма хватает, мне чужого не надо. Детка, не бей голову. Если кто-то тебя не любит, значит, ты просто этой любви не заслуживаешь, — подытоживал он весь разговор, давя окурок в пепельнице. И как всегда, она не нашла, чем ему возразить. Зато вскользь вспомнив о Майки, лениво подумала, а не написать ли ему пару слов, узнать как дела и все в таком духе. Проблема заключалась лишь в том, что сейчас она была попросту не в состоянии общаться. А позже и на свежую голову, найдется тысяча объективно разумных причин не делать этого. — Я пекусь о себе одном, потому что только это меня волнует, только это имеет значение. Мой единственный принцип «нравится — не нравится». И ты такая же. Хотя не до конца это понимаешь. Мы как близнецы. И хотим одного и того же. Может, мы нечистоплотны в методах. Но мы честны в этом друг с другом. Поэтому я не презираю тебя, как остальных. — Углубиться в собственную печать и найти из нее выход гораздо приятнее, чем попутно попытаться разрешить все тысячелетние конфликты. Так сказал мне однажды мой друг. — Твой эгоизм явно не остался для него секретом. Бруклин, прикурила простую сигарету. В темной занавешенной комнате она и её близнец Кайл лежали обнаженными на разобранной постели. И чем больше думала об этом, тем сильнее ей казалось, что реален здесь только он, а сама она в его глазах лишь чьё-то тусклое отражение.***
Через нехочу Донни оторвался от паяльника, ибо Майки уже не просто звал, а орал, словно его убивают. Режут тупым ножом, если быть точнее. — Иду, — крикнул он, выдернув вилку прибора из розетки. Донателло пошел на этот зов и оказался на кухне. — Чё-как, Дон? Ужин на столе, наслаждайся, приятель, — Майки драивший сковороду, взглядом указал на расставленные тарелки. — Лео уже ел? — спросил Донни, предположив, что лидера к столу еще не приглашали. Во всяком случае, имя Леонардо, да еще и в течении нескольких минут, точно никто не выкрикивал. — Неа, — просто ответил Майки. — А будет? — уточнил Дон, получалось как-то уж совсем нехорошо, если Микеланджело проигнорировал Лео. — Да. Но это не точно. И только увидев мрачное выражение лица умника, Майки сдался. — Да не волнуйся ты так, Донни-бой, я его позвал. И знаешь, что меня бесит? — Знаю, — вздохнул Дон, сразу же расслабившись и придвигая к себе тарелку с брокколи, — ты тут готовишь-готовишь, а нам трудно прийти и поесть, пока все теплое. — Именно, — кивнул Майки, — И ничего ведь сложного нет, позвали — приди, поешь и иди себе дальше. Только тарелку не забывай мыть. — Хочешь сказать, кто-то из нас забывал про тарелки? — Нет, но напомнить для профилактики никогда не помешает. — Это да, — Донни жевал зеленое соцветие, которое по всем законам мироздания не могло быть съедобным, но почему-то оно было. — Очень вкусно, как обычно, просто не понимаю, как ты это делаешь? — Немного магичества, щепотка колдунства и хорошенько приправляешь все любовью, — хмыкнул Майки, вытирая руки полотенцем. — Значит, на Лео ты больше не дуешься? Раз снова заправляешь свои блюда любовью. Майки отвел взгляд и прикусил щеку изнутри, вид у него сделался озабоченный, но через пару секунд он стряхнул с себя задумчивость. — Думаешь, я не понимаю его? Дон, как-то неопределенно пожал плечами. В данном вопросе, до этого момента, о понимании говорить не приходилось. — Но дело не только в нем, — продолжил Майки, — кажется, она не хочет больше общаться. Наотрез. Так что конфликт исчерпал себя сам. Мне больше нет необходимости делать то, что ему не нравится, а он может не волноваться, если меня не оказалось в зоне видимости. Донни не мог не испытать сочувствия. И в то же время, такой исход был именно той самой переменой, о которой он в тайне мечтал. Теперь Лео и Майки не за что больше бодаться. А ему не нужно будет брать на себя ответственность и тратить уйму времени на подлую слежку. — Значит, ты сможешь нормально общаться? Так, чтобы у него не дергался глаз от твоих шуточек? Майки, сохраняя серьезность, кивнул. Лео же совершенно ни при чем. Да, он запретил ему общаться с БиДжей и загрузил патрулированием, которое казалось просто отвратительно замаскированным способом помешать ему ослушаться приказа. Но Донни, который тоже был задействован по полной, убеждал его, что это не так. В любом случае, она сама отдалилась еще в начале лета и, в общем-то, ясно дала понять, что в его обществе больше не нуждается. Месяц назад она перестала отвечать совсем. Майки винил во всем свой длинный язык. Проклинал тот день и час, когда идея подыграть ей и приписать себе инвалидность показалась ему хорошей. Он не знал, покидала ли она город на каникулы, но к студенческому кампусу больше не приходил. Только обещал себе, что сделает это в последний раз, когда наступит сентябрь. Устроит традиционное прощальное свидание, правда в новой для себя роли. Он не сделал бы и этого, не будь у него смутного чувства тревоги. Все же их общение оборвалось при каких-то немного странных и не до конца понятных ему условиях. Леонардо вошел в кухню и с порога пожелал Дону приятного аппетита, затем тщательно вымыл руки и, поблагодарив Майки за еду, тоже присоединился к трапезе. — Как всегда, вкусно, — сдержанно похвалил он стряпню младшего, похвалил бы и больше, но опасался это делать. А Майки порадовавшись, что не ему пришлось начинать выстраивать мост общения, откашлялся. — Чем кончился бой? — спросил он, не придумав ничего более непринужденного. Лео, не ожидавший ни диалога, ни конкретно этого вопроса, моргнул, а палочки с комочком риса застыли у рта. — Не знал, что тебя рестлинг интересует, — продолжил Майки, — еще думаю, с какой это радости, последние запросы в гугле только об этом. Оказывается, твоя теперь тема. Лео неловко посмеялся, вместо ответа, чтобы хоть как-то прореагировать на слова Майки. Но Донни, конечно же, не пропустил новость мимо ушей. — Вот уж, и правда, сюрприз, — сказал он, вилкой катая кусочек брокколи по тарелке. — Странное увлечение. Как будто для тех, кто любит и спорт и сериалы одновременно, — рассуждал Майки, — Нет, я, конечно, твой выбор не осуждаю, просто была бы там настоящая драка. Но какой! С другой стороны, там иногда такие «вот это повороты», сценаристам мелодрам на зависть. И все же это трудно назвать чисто спортом. Как считаешь, Дон? — Откуда же мне знать? Я в этом совсем не разбираюсь. — В соревновательном плане: игра была равна, играли два говна. Примерно так я это вижу, — с авторитетным видом пояснил ему Майки, после чего поспешил добавить, положив ладонь на грудь, — При всем уважении к твоему вкусу, Лео. Но и в плане завязки, часто одно и то же. Какой-нибудь громила выходит на ринг, как на сцену, берет микрофон и начинает задирать какого-то другого громилу, давай выходи, мол, а иначе я твой рот наоборот и все в таком духе. Леонардо поморщился от того, в какой форме мнение брата дошло до его ушей, но не стал делать замечаний по этому поводу. — Все нормально. Я не настолько увлечен, как тебе показалось, — палочки тихо позвякивают о пиалу, сортируя овощи и рис, — я, как и ты, считаю это зрелище довольно глупой тратой времени. — Раф бы не согласился, — произнёс Дон, оставив тарелку. — А я редко соглашался с Рафом, — с этими словами Лео сосредоточился на своем остывающем ужине. — Да ладно тебе, мало ли что я там думаю о рестлинге, — Майки стало неловко, словно он пристыдил и, тем самым, вынудил лидера, который и так не больно-то позволял себе расслабиться, сказать это. — И разве не круто, что у Лео тоже есть хотя бы одно дурацкое хобби? — последний вопрос адресовался уже Дону, но тот особой поддержки не выразил, только выдавил вежливую, но какую-то с кислым привкусом улыбку. Лео улыбнулся Майки очень похожим образом. И в этот самый момент Микеланджело решил, что для первого раза хватит и ему пора откланяться. Разговор вышел странным, но свое слово он сдержал. — Пойду, пожалуй. Уже стемнело, так что я наверх. — Какие-то дела? — спросил Лео, спохватившись. Ему в равной степени хотелось узнать, куда собирается брат и продлить еще хоть ненадолго этот внезапно совершенно нормальный разговор, но Майки понял по своему. — Все в порядке, — Майки встал из-за стола, — Донни тебе расскажет. — Почему не ты? –спросил Лео, не сумев спрятать нотку обиды. Так, наверное, чувствует себя тот родитель, чье чадо созналось, что любит его меньше другого. — Ладно, — смиренно отозвался Майки, безошибочно эту нотку уловивший, — давай я. Если коротко, то тебе больше не нужно обрывать мне телефон и волноваться о целях моего пребывания в городе. Я с ней больше не общаюсь, точнее это она со мной. Она не желает со мной общаться. Ты рад? Издевки в его голосе не было, но Лео стало неприятно. — И как давно? — спросил он. — Месяц, чуть больше даже, — пожал плечами Майки. — Слушай, мне жаль, что все так получилось, — сказал Лео, выдерживая пытливый взгляд голубых глаз, — особенно учитывая тот факт, что я хотел отменить свой запрет. — Шутишь? — Разумеется, нет. Думал, Донни тебе расскажет, — едва заметно подчеркнув имя брата, ответил Лео. И прежде чем Майки успел придумать, что ответить на этот скрытый и неизвестно на кого направленный упрек, заговорил сам Донателло: — А давайте-ка теперь вы сами будете друг другу все рассказывать. Донни, с вашего позволения, займется своими делами, — с этими словами умник встал, вымыл тарелку и, ни на кого больше не взглянув, покинул кухню.