Don't give up, Donnie. End of story.

Обещай, что мы не станем чужими друг другу С годами, взрослый не значит умный, Что-то ценное, я чувствую, как сквозь пальцы песок, Я теряю опору, но… Ты Земля, Ты Земля, Ты Земля. ©Ассаи

*VAST — Touched*

      Днём он, как всегда, подбросил Брук до клуба. А по возвращению его внимание привлек торчащий из почтового ящика угол конверта. Коричневый без марок и прочего, его положили сюда лично, в те полчаса, пока никого не было. На одном из углов обнаружилась простая подпись от руки: «Майки». Кайл покрутил конверт в руках. Он не знал никакого Майки, и такие вещи настораживали, но он все же занес послание в квартиру, бросил его на стол и косился на кусок бумаги, словно тот мог таить какую-то опасность.       Он разулся, снял куртку и растянутый свитер, сделал себе крепкий кофе, нашел пустую пепельницу, сел, закинув ногу на ногу, и только теперь решился открыть загадочную посылку.       Ничего хорошего в таких обычно не присылают. Для начала он ощупал крафтовые бока, судя по тяжести и плотности, внутри было что-то бумажное.       Мигом представились фото, на которых колтуны светлых волос почернели от крови, и рябили налипшим мелким мусором, где валяются оторванными пальцы, может зубы, где кожа как восковая имитация человеческой, стало дурно… И только мысль, что, в случае беды, никто не станет присылать ему весточку, в каком-то смысле успокоила.       Отдышавшись, он решительно вспорол конверт от угла до угла и вывалил его содержимое на стол.       В первые секунды он не понимал, что это такое видит перед собой. Это были… рисунки. Множество разных рисунков выполненных карандашом, акварелью и даже обычной шариковой ручкой. Но самое удивительное, на каждом из них была Бруклин. В цвете и черно-белая, в анфас и в профиль, во весь рост или только по плечи. Кто-то потратил уйму времени, так старательно выводя эти глаза, губы и скулы, почти фотографически улавливая каждую эмоцию и выражение лица. Брук красива, это факт. Но художник был совершенно точно влюблен и через призму своей любви убеждал каждого, кто взглянет на рисунки, что она прекрасна. Кайл коснулся её губ на портрете и невольно усмехнулся тому, что кто-то возможно так отчаянно желал целовать их вместо него, а может даже и не мечтал, потому что не позволил бы себе такую дерзость.       Чувства были странными. Он не ревновал, но мысль, что совсем недавно у них под дверью топтался кто-то до смерти влюбленный, самую малость будоражила. Этот кто-то мог быть совсем поехавшим психом, который подкараулит ее однажды и утопит в формалине, чтобы держать в глубоком подвале у себя дома и никогда не разлучаться. А может это был неуверенный в себе, но действительно хороший парень, чье место он занимает напрасно.       Среди страниц нашлось несколько странных: поделенные на квадратики и прямоугольники, они вмещали в себя рисунки и облачка текста, как несколько листов вырванных из комикса. Бруклин теперь, помимо всего прочего, героиня комикса? Кайл сложил пронумерованные страницы по порядку и приготовился прочесть целую, как оказалось, главу, но сделать это ему было не суждено.       В дверь постучали. Тихо и деликатно, как будто не желая беспокоить спящего. Кайл был один и, разумеется, не спал. В целом, постучать мог кто угодно, от глухой престарелой соседки, до торговца каким-нибудь хламом или даже тот художник, преследовавший Брук. Только вот он ждал и верил, что однажды услышит этот стук. Сердце забилось чаще. Даже ладони вспотели от страха. Позабыв надеть на себя что-нибудь, он наспех сгреб рисунки, затолкал их обратно в конверт, который спрятал под подушкой на кровати и затем, как был босой и по пояс голый, подкрался к входной двери, даже не думая подглядывать в глазок или накидывать в петлю бестолково висящую цепочку. Он лишь сделал глубокий вдох напоследок и решительно распахнул дверь.       Мел изменился и в то же время остался прежним. Все такой же худой, к своим двадцати годам, он заметно подрос. Кайл с удивлением обнаружил, что друг теперь одного с ним роста, возможно даже на пару сантиметров выше из-за массивной подошвы ботинок.       Он всё так же отдавал предпочтение черному цвету, но уютные джинсы и толстовки сменились на кожу и деним, мягко говоря, более вызывающего вида, и все же… Нет, в целом он совсем не поменялся, дело было даже не в росте, одежде и всем таком прочем, просто перед ним стоял все тот же Мел, и, после трех лет разлуки, Кайл без труда узнал бы его из сотен тысяч похожих. Глаза все те же, не разобрать, ни голубые, ни серые, они цвета льда и холода, как русская зима, которую Кайл никогда не видел. Светло-русые волосы и белая в сетке словно бы заиндевелых голубых вен кожа. Морозов. Эта фамилия досталась ему не случайно. В нём всё было не случайно. Даже лютый нрав упорно казался следствием происхождения, словно далекая и страшная Россия это не территория на карте, а суровое божество, метившее своих людей несмываемым следом. Кайл с самого детства видел всю Россию в одном человеке. Странный, охваченный неизлечимой лихорадкой, до глубин промерзший, необъятный, воинственный, незаслуженно обиженный, во всех отношениях несовершенный, но, вне всякого сомнения, бесконечно прекрасный край.       — Классный апгрейд, Мел, — улыбаясь, Кайл шагнул навстречу другу, босыми ступнями в холод и грязь лестничной клетки.       Это было очень важно задать тон их первой встрече. Меньше всего хотелось столкнуться сейчас с отчужденностью со стороны человека, который не утратил ни капли своей важности. И у Мел не должно было оказаться причин, по которым он станет держать его на расстоянии, кроме банального «прошло столько времени», пожалуй. Вот Кайл мог бы найти причины для обид, но он забил на поиски.       — Ты тоже ничего, — Мел улыбнулся немного настороженно, оставшись стоять, где и стоял, но когда Блэйк приблизился к нему вплотную, спросил уже смелее, — Скучал по мне?       Кайл озадаченно всмотрелся в лицо напротив, в вопросе не было издевки, глаза подтверждали это, а губы вот пытались обмануть нагловатой ухмылкой.       — Не то, чтобы сильно, — сказал он лукавой улыбке под стать.       Но Мел этот ответ не сбил с толку. Расслабившись, он, наконец, хлопнул друга по плечу со словами:       — Я тоже рад тебя видеть.

***

Мой бог, нам так горько здесь, внизу терять родных. Мой друг, видишь ли ты? Мне так много нужно тебе сказать. Едва подпрыгнув — лети наверх. Смотри, солеными каплями вниз. Это белый бархат хрустит под ногами, мокрый Апраксин двор, Мой Ленинград нельзя не любить, и твое сердце тоже оттает. И мне так пусто ночью, в тишине ни слова о тебе. Я иду за тобой, я иду за тобой. ©Ассаи

      Он — причина, по которой Кайл поверил в судьбу, и он же доказал ему, что никакой судьбы, как фатальной предопределенности, не существует.       Формально Мишель только наполовину русский, пусть он никогда не жил во Франции и совершенно не знал французского. А вот фактически преданной душой и цепкими мыслями он всегда оставался лишь со своей родиной.       Из детства он помнил Москву, Санкт-Петербург и Черное море. Воспоминания о Москве были унылыми, а в Ленинграде родился его отец. Но он знал только «Питер» и произносил это слово ласково, словно имя питомца из далекого детства, которого, разумеется, уже нет в живых, зато есть воспоминания с фотокарточек.       Было ясно, как белый день, его отец совершенно чокнутый. Он поднялся в девяностые, когда в прежде закрытой стране за океаном творилась лютая дичь. И Кайл очень быстро сообразил, почему все так тряслись перед русской мафией. На его взгляд, конкретно эти русские все были, в той или иной мере, странные, чаще в плохом смысле этого слова. Если не брать в расчет тех сдвинутых, у кого явно не все дома, а к ним относился каждый третий, у всех у них было какое-то совершенно иное, в высшей степени непонятное мировоззрение, бонусом к которому шел комплект из диковатой логики и стальных яиц. Русская мафия промышляла всем по чуть-чуть, наркотиками, рекетом, угоном машин, и конечно же оружием; в последнем пункте они превосходили всех, у них можно было купить что угодно, когда угодно и в любом количестве.       Мишель родился в двухтысячных. Его мать была француженкой. Кажется, она пыталась сделать карьеру модели.       Отец Мишеля увез её за собой из Парижа, где был на отдыхе, а уже через год закатал в асфальт, потому что она хотела сбежать от него с двухмесячным ребенком на руках. Вот так, в память о матери, осталось только имя наполовину осиротевшего сына.       До семи лет Мишель был просто Мишей, жил с бабушкой и хотя ни в чем не нуждался, чувствовал себя ужасно одиноко. Иисус, изображенный на старенькой иконе, заменял ему всех, кого так не хватало. Затем была иммиграция, чужая страна и язык. Внезапное осознание, что же именно так отличает его семью от всех прочих людей, как здесь, так и в России. Мишель боялся отца, который внушал ему ужас и трепет, как злой ветхозаветный Бог. Но единственное, чего он хотел — заслужить одобрение этого человека.       Американцы склонные все упрощать, превратили его имя в простое и короткое Мел. А когда ему было десять, некий крупный босс из японской мафии превратил и так непростую жизнь в ад. И Кайл не спрашивал, за что японцы мстили.       История вообще-то была очень мутной, а итог её удручащим: отца арестовали, потому что полиция продавалась, как и все в этой стране, а японец заплатил больше. Но в каком-то смысле им повезло, что таинственный клан фут не пришел за головами, как это случалось с очень многими.       Так Мишель и познакомился с американской системой опеки над несовершеннолетними. Детей, оставшихся без родителей, всеми силами старались устроить в семьи к родственникам, друзьям и прочим непосторонним ребенку взрослым, что соглашались стать опекунами. По понятным причинам, таковых у Мел не оказалось. Нет, родня, конечно, имелась, но едва ли криминальным элементам без гражданства по силам получить право опеки. Далее его должны были определить в любую приемную семью, желающую за компенсацию заботиться о мальчике. От фостерных родителей Мишеля спасло только то, что его отец даже за решеткой сохранял некое влияние. Его определили в приют при церкви святого Марка, и это тихое место на окраине города, благодаря щедрым дотациям от русских доброжелателей, стало для него домом на долгие годы.       Кайл никогда не понимал, почему его крещеного в православии друга поместили в приют при католической церкви, но был очень даже рад, что так вышло, ведь иначе они и не встретились бы вовсе.       Для него самого, как и для всех прочих детей, этот приют должен был стать временным пристанищем, перед новыми опекунами. Мать Кайла лишили родительских прав, когда ему было двенадцать. Никакой родни кроме у него не водилось, а отношения с первой приемной семьей сложились скверные. Курировавший его социальный работник, обещал как можно скорее найти новую. И опоздал. Но обо всем по порядку.       Его жизнь, до этого времени, трудно поддавалась описанию, если быть кратким, то череда причинно-следственных связей и кое-каких его собственных выборов привела к дерьмовым последствиям.       Сначала что-то пошло не так у взрослых. Они с мамой переехали в тесную квартирку в Бронксе, и после школы он ошивался в компаниях уличных хулиганов одна другой хуже. Молодые парни, подражая крутым взрослым гангстерам, творили друг с другом невообразимое в драках за право считать вонючие районы своими. Все они были отчаянными отбросами, готовыми пожертвовать своим будущим и здоровьем для того, чтобы толпа других отбросов насладилась зрелищем неподдельной подростковой жестокости.       То были тяжелые времена, но Кайл не жалел себя, потому что ему было по большому счету плевать на всю свою жизнь, ему даже нравилось то, чем он занимался. Ну вот где еще, скажите на милость, он мог попробовать сигареты и алкоголь так рано? Или творить любую невообразимую хуйню и совершенно плевать на общественное мнение. Нет, напротив, он умудрялся заслуживать никому не нужное уважение среди будущих преступников и страшно им гордился. Для того, кто фактически рос на улице и вспоминал о своей семье, состоявшей из не самой лучшей в мире матери, только в приступах пьяного, жгучего стыда, это было самое место.       Он даже в школу ходил только потому, что боялся привлечь внимание соцслужб и загреметь в приемную семью. Как и случилось. Матери он стал не нужен. Настолько, что уже в девять ему впервые пришлось украсть себе еду из супермаркета. С воровства и началась цепочка его злоключений, если бы он не попался в очередной раз на краже, взрослые из школы и полиции не вмешались бы в его жизнь.       Признаться честно, Кайл слабо верил в то, что сможет остаться в святом Марке надолго. Обстановка давила. В плане новых друзей, которые обычно заводились у него, как блохи у собаки, внезапно случился напряг. Приют ему сразу не понравился. Серый и скучный, с сильным религиозным уклоном, но тогда он, конечно же, еще не знал, что почти все подобные заведения базируются при религиозных организациях. И все же он хотя бы был католиком. А вот странный русский мальчишка, почти наверняка молился кому-то другому, по крайней мере, в отличии от Кайла, который ни одной молитвы не знал, этот молчал на мессах демонстративно. И кто знает, сумел бы Кайл частично побороть свою лень и раздолбайство, не встреть он там его.       Дети в приюте казались Кайлу осадком с самого дня американского общества. Часть из них серьезно отставала в развитии из-за неблагополучной среды своего рождения. Другая часть проиграла в генетическую лотерею. Были, конечно, и относительно нормальные дети вроде него, но их оказалось меньше.       Мел привлек его внимание тем, что был как-то слишком уж благополучен на фоне всех остальных. А еще красив. И обычно Кайлу не было дела до чужой внешности, но видимо каждому иногда встречаются такие, к ним так и тянет, если не прикоснуться, то хотя бы приклеиться взглядом. Правда смотреть было лучше украдкой, иначе не избежать объяснений, слухов, насмешек и прочих неприятностей. Он хотел сказать, что, да, этот парень определенно был особенным, и это чувствовалось в нём так явно, словно бы он был отмечен каким-то видимым знаком.       Люди, подобные ему, вызывают неоднозначные чувства и эмоции. Восхищение и злость одновременно. Вот что Блэйк испытал, когда впервые увидел мальчика со странной фамилией Морозов.       Мировая политика не больно-то интересовала Кайла в его двенадцать. Политика дело грязное, об этом знали даже дети, потому тратить энергию и разбираться в чем-то настолько мутном ему было слишком лень, однако, про напряженные отношения с Россией, о которых постоянно писали в газетах или говорили по новостям, знал даже он.       И все же Кайл был далек от того, чтобы всерьез беспокоиться о своем отношении к внешней политике. Наверное поэтому слово «русский» не звучало для него как клеймо. Мишель худой и безобидный с виду мальчишка не вызывал в нём ни жалости, ни опасений. Этот ребенок выглядел довольно флегматично и держался вполне уверенно. А вскоре Кайл узнал, что его сторонятся не из-за национальности, языкового барьера или презрения, а потому что боятся.       Слухи ходили разные: про мафию и вооруженного телохранителя, про то, что Мел и сам может избить обидчиков, а директор Винсент его не накажет, про то что русский повернут на учебе и выпендрёжничает, слушая только классическую музыку. Кайл не верил и в половину из них, но день ото дня его интерес разгорался не на шутку, и вот на третью неделю своего пребывания в приюте он не выдержал.       — Так ты тут значит самый крутой?       Мел, оторвавшись от книги, недоверчиво прищурился, пытаясь понять, не смеется ли над ним новенький, но широко распахнутые глаза выражали совершенно искреннее — Мишель сказал бы даже искрящееся — восхищение.       От этого ему вдруг сделалось до одури приятно и в той же степени неловко одновременно.       В общем-то подобострастное отношение он давно воспринимал как должное, потому что считал себя лучше других, а то, что некоторые признавать этого не желали, не меняло абсолютно ничего. Мел было кристалически всё равно на всех. От одиночества он давно не страдал, потому что, во-первых, был самодостаточен, а во-вторых, относился к той редкой категории везунчиков, что при наличии достаточно скверного характера, все равно всем нравились. Если он нуждался в компании — большинству воспитанников приюта за счастье было погонять с ним в футбол.       Тем не менее, у Мел не было друзей. Тех, кто добивался его внимания, он воспринимал с пренебрежением, а тех, кто из зависти считал выскочкой, относил к неприятелям.       Этот же… чем-то отличался. Не был таким раздражающим, какими казались все остальные.       Мишель впервые сомневался в том, как ему стоит поступить. В итоге, рассердившись на самого себя за заминку, он выразительно фыркнул и отвернулся. Не глядя на новенького, пробубнил:       — Я читаю, не мешай.       Кайл выполнил, но отступать после такого был уже не намерен. Вместо этого он решил стать настоящей занозой в его тощей заднице. И наступило веселое времечко.       Привлечь внимание оказалось несложно, мальчишка, к счастью, легко велся на провокации, а Кайл всегда умел наделать много шума из ничего.       Поначалу Кайл сбил этого русского с толка. Чтобы понять насколько сильно Мел злился, достаточно было представить себя на его месте, в ситуации, где совершенно неожиданно, по каким-то неведомым причинам — а то, что причины именно личные Мишель понял сразу — совершенно незнакомый подросток цепляет, провоцирует, все время пробует на зуб. Но и Мишель был не из робкого десятка — всегда старался дать отпор.       И все же, врагами они не стали. Кайл не испытывал ненависти, он терялся перед обособленным чужаком и прикрывался дерзостью. Он терялся в вопросе, почему вообще интересовался им и злился, потому что интерес был не взаимный, а потом, когда этот чванливый мудак обратил-таки на него своё внимание, злился, потому что запутался во всем этом дерьме еще больше.       Со стороны, должно быть, всё выглядело так, словно Кайл был одержим — когда переглядки между новеньким и русским заметили все, включая персонал и директора, Кайла сочли ненормальным. А Блэйк уже даже не отрицал, русский сносил ему крышу. Каждое утро, каждого нового дня вызывал целый шквал эмоций, которые он едва ли мог держать под контролем.       Эта потеха продолжалась все лето. Кайл осознал, что вляпался по полной в конце августа, когда директор Томас Винсент вызвал его на беседу, где настоятельно рекомендовал оставить Мел в покое. А так же спросил, нет ли какой-то особой причины, по которой такой пассивный во всех отношениях ребенок столь бурно реагирует на другого воспитанника.       Задай тогда Винсент вопрос о том, чего конкретно Кайл добивается, он бы растерялся от того, сколько всего разного приходит на ум. Ему хотелось ударить Мел, даже избить и стереть самодовольную ухмылочку с лица, но потом зализать, загладить все синяки и раны. Учуять его запах. Чем пахнет этот ни на кого не похожий человек? Кайл абсолютно не знал, что хотел с ним сделать, будь у него такая возможность.       А потом они впервые подрались, столкнувшись плечами в самом широком коридоре. Силясь бороться, они несколько минут показывали какие-то нелепые акрабатические этюды, толкались и терлись носами, старались грозно друг на друга смотреть. Мел больше не выглядел настороженным, он пытался сохранять серьезность, пытался выглядеть разозлённым, а где-то за всем этим Кайл разглядел то, чего он так отчаянно добивался — интерес.       Примерно с тех пор Кайл убедился, что Мел полноправно вступил в его спонтанно развернутую и капельку жестокую игру-провокацию, появились эти неясные ему фишки с облизыванием губ, во время традиционных гляделок в столовой и вполне себе серьезные моменты, когда игры отступали на второй план, и он был такой же растерянный, как сам Кайл, а в этих светлых глазах бегущей строкой читалось: «Вот он я стою перед тобой, скажи уже прямо, чего ты от меня хочешь?»       Тогда-то Кайл впервые и задумался о природе своих чувств. Он не был педиком и отнюдь не считал, что хочет от этого парня чего-то такого. Возможно, он хотел стать его другом? Он определенно хотел присвоить его, но надеялся, что это не имеет никакого отношения к гейству.       Кайл не умел разбираться в своих чувствах, с самого его рождения весь мир плевать на них хотел. Мир вообще склонен отказывать даже подрастающему мужику в каких бы то ни было чувствах, если только это не долг и все с ним связанное. В остальном все четко прописано, что можно, а чего нельзя.       В этих мыслях прошел конец лета. Жара сошла на нет, а вместе с ней поостыли и головы.

Дымом на ржавые крыши твои волосы льются здесь, Как дождь оставляет на мне следы, Так и ты оставишь в сердце моем дождь. ©Ассаи

      ***

Сегодня тот день, когда мы все забудем. Когда ресница коснется ресницы. Когда душа отойдет от тела, и пена моря слижет мертвую птицу. Сквозь утренний туман белые пики гор. Умирать от пуль, от нелюбви. Откручивать головы куклам. Отец, мы больше не помним себя детьми. ©Ассаи

      — Ты один живешь? — поинтересовался Мишель, непринужденно осматривая комнату на предмет вещей, что могли принадлежать кому-то, кто не Кайл. К счастью, все шмотки, после недавней войны за уборку, были распиханы в старые глухие шкафы, и только ванная предательски выдавала присутствие в доме девушки.       — Разумеется, зачем мне жить с кем-то? — ответил Кайл, экстренно прикидывая в уме, сколько времени у него есть, чтобы убраться отсюда до возвращения Бруклин.       Мел повел плечами, едва заметный царственный жест избавил его плечи от тяжести дорогущей на вид кожаной куртки, которую Кайл едва успел подхватить до падения на пыльный пол.       — Знаешь, поговаривают, в домах холостяков иногда заводятся девушки, реже, парни, — в его голосе все яснее проступала скрытая угроза. Не нужно было гадать, какой ответ он предпочитает.       — Ах, ты об этом, — Кайл сделал вид, что не уловил.       — Редко бываешь дома? — поза Мел, что уже успел занять компьютерное кресло, вдруг сделалась вальяжной, а голос понизился на несколько тонов, стал звучать очень вкрадчиво. Будь Кайл слепым бараном, он принял бы это за попытку пофлиртовать.       — Чертовски. Максимум, что могло здесь завестись — это мыши или тараканы.       — Твои дела требуют так много сил и времени?       — Да, — ответил Кайл, немного растягивая короткое слово, будто и правда подсчитывал в уме реальное время, — ты и представить пока не можешь, как я, порой, бываю занят.

***

Как всем нам нужно верить во что-то, Но кем станешь ты, если я стану Богом? Флюиды кованой стали. Река не помнит твои желания, ведь ты под стать им. ©Ассаи

      — Пойдем, погуляем? — Мел выпалил это быстро и четко, не задумываясь, не стараясь даже встроить фразу в диалог и сделать ее естественной, сказал и замер, уставившись на новенького, а у того вдруг глаза на лоб полезли.       «Не ожидал» было явно очень мягко сказано.       Кайл, по логике Мел, должен был так же отключить голову и просто ответить в соответствии со своими истинными желаниями, но новенький тупил. Тяжело вздохнув, Мел устремил глаза вверх, к облакам.       — Ну?       — Я, я… я не знаю, ты же сам сказал, держаться подальше и…       — Так идешь или нет? — вскипел Мел, он поверить не мог, что все еще стоит тут и ждет, а не шагает прочь, гордо вскинув голову.       И тут до Кайла дошло. Не забивая больше голову ненужными вопросами, он поспешил ответить, пока Мел не ушел с психу.       — Да иду-иду, я не ожидал просто.       Может, кто другой и позлорадствовал бы тому, что Мел, наступив на горло собственной гордости и принципам, потащился к какому-то новичку, которого сам же и отшивал все лето, но Кайл думал о том, что ему нужно будет ценить этот момент в будущем, если, конечно, они, в итоге, подружатся.       Мальчишки зашагали по лужайке с немного подросшим газоном и Мел, сто раз уже пожалевший о том, что сделал, вконец смутился и пробубнил неразборчивое:       — Просто здесь скучно, хоть волком вой, а поговорить совершенно не с кем.       — Ты же не хочешь назвать меня средством от скуки? — добродушно уточнил Кайл, и Мел мысленно ахнул от того, что этот парень каким-то невероятным образом умеет не обижаться на любого рода хамство и не казаться при этом тряпкой.       Ещё нужно было срочно придумать каку-нибудь тему для затеянного разговора.       — Полное безразличие ко всему, что происходит вокруг — это твоя жизненная позиция? — остановившись, спросил Мел.       — Моя-то? — Кайл так же остановился, задумавшись над вопросом.       — Твоя, твоя, — покивав, Мел продолжил неспешное движение, и новенький вынужден был тоже топать следом.       — Я не занимаю никаких позиций, просто наблюдаю. И делаю только то, что мне хочется.       — Нас считают придурками из-за твоих фокусов. И тебе все равно?       — По большей части — да, — сознался Кайл.       — Но что-то же, кроме меня, тебя касается, вынуждает реагировать?       Кайл пожал плечами, что тут сказать, бывало всякое. Подколку он засчитал, но вида не подал.       — И как ты реагируешь, если тебя что-то допекает?       — По ситуации, — коротко бросил Блэйк.       — Раз уж мы общаемся, я бы хотел знать, что ты за человек, — зачем-то пояснил Мел, но снова столкнулся с добродушной и понимающей улыбкой.       Кайл, разумеется, не знал, что ему ответить на это. Он не задумывался над своим моральным обликом, а интересы его были более чем обширны, чтобы попытаться охарактеризовать себя через них. Может, все дело в том, что он с самого раннего детства не любил бывать в центре внимания и активно проявлять себя, чтобы это внимание заслужить. Исключение составляли дни проведенные на улицах, но там его мыслям и поступкам редко давали оценки. Потому он и сам не знал, что он был за человек. Никто не говорил ему этого. В прошлой, доприютской школе его считали достаточно одаренным, но ленивым. Кайла раздражало подобное, он просто чувствовал себя по-дурацки и стремился убраться подобру-поздорову в свою зону комфорта.       С возрастом он обязательно займется глубоководными погружениями в себя самого, в дополнение к уже имеющейся замкнутости в общении. Ну а пока он об этом не знал, какая-то часть его натуры радовалась, что он оказался в доме, где был кто-то действительно особенный, ведь затеряться на этом фоне было куда проще, чем раньше, а наблюдать в разы интересней. Мел вообще, казалось, был создан для того, чтоб вокруг него все вращалось. Вот кто был действительно невероятным, со своей безупречной учебой, взрослыми интересами, и манерой держаться.       — У тебя есть какие-то критерии? — озадаченно спросил Кайл, решив, что если уж он не может подобрать набор прилагательных, способных рассказать новому знакомому о нем что-то важное и интересное, то пусть тот сам назовет, что ему в людях нравится, а Кайл честно сопоставит этот список с реальной картиной самого себя.       Но что мог сказать ему Мел, которому люди вообще не больно-то нравились.       Кайл его не раздражал. Совсем. Мел, разумеется, помнил, как тот нарывался, но всё равно проникся первой в своей жизни симпатией практически на пустом месте. А если так, имеет ли значение то, какой он человек. Каким бы он ни был, едва ли среди незначительных, скрытых пока ещё черт его характера и привычек найдется что-то такое, что сможет перевесить это впечатление.       — Никаких критериев нет, — выдохнул Мел, засунув руки поглубже в карманы черных джинс, он не чувствовал необходимости пояснять и дополнять реплику, не потому что ему было все равно, как поймет Кайл, а потому что какое-то чутье подсказывало, новенький понимает и без того.       — У меня тоже, — кивнул Кайл, — по крайней мере, к тебе они не относятся.       — Вот как?       — Ну… Все считают тебя злым. Но ты просто не можешь быть озлобленным на всех дегенератом, ты слишком умный для этого и наверное знаешь, за что их не любишь. И ты слишком упёртый, но мне пофиг. А ещё ты такой ботан если честно, но не из тех, которые совсем того…       — Остановись, я понял, — Мел перестал шагать и серьезно посмотрел в зеленые глаза напротив, кончики его ушей предательски алели, — Я сказал, что критериев нет, но знай, если бы с тех пор, как ты сюда прибыл, я увидел, что ты пытался подружиться с кем-то еще, мы бы сейчас даже не разговаривали.       Кайл в ответ на эту реплику только улыбнулся. Мел, сохраняя серьезность, зашагал дальше, и Кайл окликнул его уже в спину:       — Мел, можно попросить тебя кое о чем?       — Валяй, — откликнулся тот, не останавливаясь.       — А скажи что-нибудь на русском!       К концу сентября улей снова оживился, все жужжали о каком-то крутом и опасном парне, что должен был вот-вот появиться. А когда он все-таки появился, Кайл убедился — суетились не напрасно.       Все дети приюта делились на два типа, одни и сами не могли сказать, как так вышло, что они оказались здесь, другие же пришли по стопам потомственного неблагополучия, и у этих ребят интерес к легкой и красивой жизни, как правило, шёл в гору гораздо веселее.       Так вот, взрослого парня, что будоражил воображение второй категории воспитанников своей крутизной звали Роман, и он не был никаким телохранителем Мишеля. Он был его братом по отцу. Изредка он наведывался в гости, убедиться, что все хорошо, подкинуть дирекции деньжат и побаловать самого Мишеля чем-то вроде нескольких часов вне стен приюта, это не говоря уже о том, что Мишель единственный жил в отдельной комнате, и только ему было разрешено иметь мобильный.       Мишель, не мелочась, сразу представил Кайла, как своего лучшего друга. Роман скептически осмотрел Блэйка, хмыкнул что-то себе под нос, но промолчал.       В целом, о неприветливом Романе у Кайла не осталось такого уж негативного впечатления, наоборот, он посматривал на него с неким пугливым интересом, возникшим от простого любопытства, но не более. Кайл был просто не готов держать в своей голове еще кого-то. К тому же они были слишком разными людьми: Роман уже очень взрослым, уверенным в себе, флегматичным здоровяком с четкими целями и конкретными планами, а Кайл ребенком, что плыл по течению, куда вынесет. Они бы даже приятелями стать не смогли, если б сошлись при иных обстоятельствах. А вот сам Роман стал присматриваться к нему с какой-то мрачной и настороженной внимательностью, по крайней мере, Кайл в его приезды то и дело ловил на себе тяжелый взгляд из-под бровей. Скорее всего, он жутко ему не понравился.       Однако, в феврале они в очередной раз встретились, и Кайла впервые взяли с собой на вылазку. Перед этим он долго пребывал в сильнейшем эмоциональном возбуждении, за пару предыдущих визитов он уже накрутил в своей голове всякого, стал смущаться и злиться, потому что совсем не мог понять, что он успел сделал не так. Ответ пришел позже, когда он оказался в одной машине с тем, кто нравился ему и с тем, кому он почему-то отчаянно хотел понравиться.       — Стрелять умеешь? — спросил Роман.       — Нет, — честно ответил Кайл и только потом испугался, зачем вообще его об этом спрашивают.       — А Миша сказал, ты рос в настоящем гетто… — разочарованно протянул здоровяк, заставив Кайл вскинуться, возмущенно посмотреть на Мел, которому было жуть как интересно пялиться в окно вот прямо сейчас.       — Да ладно, успокойся, я же просто шучу, — неожиданно добродушно сказал Роман, а после добавил, — Мишка тоже стрелять ничерта не умеет.       Настала очередь Мел подскакивать и угрожающе смотреть на брата, но тот не обращая внимания вдруг… засмеялся.       Кайл, которому Роман прежде ни разу даже из вежливости не улыбнулся, растерялся и лишь завороженно смотрел Роману в рот, благоговейно пересчитывая там пломбы.       — Миша говорит, ты хороший парень, Кайл, надежный и не болтливый. Поэтому ты сейчас тут, — продолжил Роман, отсмеявшись, — Тебе же не нужно объяснять, что рассказывать обо всем, что ты узнаешь или увидишь под страхом смерти нельзя?       Кайл активно закивал. Умирать ему, конечно, не хотелось, но слова Романа не были угрозой. Это был предельно честный договор, который сулил Блэйку что-то хорошее, и это он уловил безошибочным звериным чутьем беспризорника.       — Славно, — кивнул Роман, довольный тем, как легко они друг друга поняли.       Через час они оказались где-то за городом, скучный, серо-бурый пустырь. Горка булыжников, бревно. Роман достал из багажника большую упаковку пива. Но вместо того, чтобы пить, расставил банки в рядок на этом самом бревне. Затем достал два пистолета, сухо объяснил Кайлу как устроен «грач» и предложил испытать свои силы. Кайл боялся ни разу не попасть и опозориться перед Мел, боялся, что отдача окажется слишком сильной, боялся, что этот холодный кусок железа в его руках может случайно покалечить или даже отнять жизнь по его вине. Но все оказалось не так страшно. Он гораздо больше мазал, чем попадал, а потом под руководством Романа соотношение промахов и попаданий уровнялось.       — Ты боевиков обсмотрелся что ли? Кто так стреляет?       — Но я же попал! — возразил Кайл, не сводя взгляда с банки, которая с громким шипением, истекала пенной бурой жидкостью.       — И что? В тебя тоже могут попасть.       — Роман, в чем проблема? — Мишель опустил пистолет и уставился на него, как бы требуя объяснений.       — Так, умники, говорю один раз и повторять не буду, тот, кто хочет не просто выпендриваться, а реально чему-то научится, слушает и не возникает, ясно?       Парни угрюмо кивнули. Кайл окончательно убедился, что они здесь не ради веселья.       — Стоять нужно прямо, а не боком. Если в тебя попадут, так будет больше шансов остаться в живых.       — Потому что в броне по бокам защита слабее, — умничал Мишель.       — Да, и не только. С бронежилетом или без, пока ты стоишь прямо, неразрывная пуля, если у неё не смещен центр тяжести, поразит только один орган. Если словишь ее боком, она прошьет много всего.       — А как это неразрывная, но со смещенным центром тяжести?       — Это когда попала в голову, а вышла через жопу. Когда-нибудь расскажу, как из любой пули сделать такую.       — Откуда ты всё это знаешь? — искренне восхитился Кайл.       — В Чечне воевал.       Кайл не знал, что там за война такая была в Чечне, но веса у слов Романа прибавилось в несколько тонн и голова слегка кружилась от избытка новой интересной информации.       — А так разве можно поступать, делать из обычных пуль вот такие?       — Нет, конечно, — Роман скривился, словно признавал очевидное через силу, а затем натянул на лицо усмешку и продолжил, — Но лучше бы тебе знать, как делать то, что нельзя. Это в конце концов Америка, пистолеты доступны всем желающим, маленькое преимущество иногда необходимо.              Кайл выдавил улыбку, не зная, что на это сказать.       Мишель, который уже множество раз выезжал с братом пострелять по баночкам, всё это уже знал и владел оружием гораздо лучше и уверенней Кайла. Пистолет ему даже шел.       — Ладно, — Роман, мельком глянул на часы, — Мы потом еще поговорим о ногах, стрелять на таких палках вообще не дело, ноги должны пружинить, даже если ты одеревенел от страха.       На обратном пути Кайл долго еще думал о том, что знакомство с Мел изменит его жизнь гораздо сильнее, чем он мог представить изначально.       После Роман бывал у них всё так же нечасто. Но с того дня, Кайл больше не видел закрепленного за ним социального работника, и вопрос о поиске фостерной семьи попросту отпал. Он понял — его взяли под крыло.       Кайлу разрешили переселиться в комнату Мишеля, а накануне дня рождения Роман привез Блэйку его первый ноут, беспроводной передатчик и маршрутизатор, рассказал, что такое даркнет и как туда попасть. Конечно, он делал все это не из личной симпатии, а по просьбам брата. Но Мел не чувствовал признательности.       — Он как собака, — рассуждал ночами Мишель, — верный, да, но не достаточно умный, может, все дело в контузии… Он мне не соперник, когда займу место отца, а ты будешь мне помогать, я, может, оставлю его для мелких поручений.

Мы покорим эту планету и будем знать больше, Чтобы видеть все твои эрогенные точки. Что-то навсегда поменяется в людях, пускай в тебе это тоже побудет. Тёмная вода утекает из тел. Мир идёт на тебя стеной. Всё, чтобы переступить законы, но не прятать лицо в ладонь. Мы давно тебя ждали в твоём телесном храме. Мы подняли руки к звёздам. Сердце подскажет как быть, Чтобы в этом месте мы остались людьми. Листья, в своём последнем пути на землю, На лица, на твой день рождения, Кружатся в медленном танце, И мне снится… тёмная вода… Тёмная вода. ©Ассаи

***

Но даже после любви я готов ненавидеть, Ночь уютна, и так тепла. Это вдохновение, питает мой мир Безумием тела, безумием белого снега, жестами, когда мы одни. Послушай, так падает серое небо, Обнажая даже скрытые вены. Как будто ты станешь одним из тех, Кто расставаясь на миг, забывает на век. ©Ассаи

      Повисшая тишина подсказывала: Мел уступил ему право первым задавать все важные вопросы. Но Кайл молчал. Он так много времени потратил на мысленные репетиции их возможной встречи, что теперь попросту не знал, с чего начинать.       Он просто смотрел.       Мел пришел к нему не в мыслях, а живой, настоящий. Кайл хотел разглядеть и осмыслить в нём каждую мелочь: что изменилось, что осталось прежним, всё.       Мел морщил нос и нервно поглядывал по сторонам. Топтал поскрипывающий паркет новенькими мартинсами, а в руках Кайл всё еще сжимал теплую кожу его спасенной от падения на пол куртки.       «Если бы Курт Кобейн и Вилле Валло поменялись шмотками, это были бы в точности мы с тобой» — так Кайл шутил еще в приюте, и Мел заливался хохотом, соглашаясь.       Теперь уже трудно было распутать клубок под названием «кто на чей вкус повлиял». Но Кайл смотрел и находил в Мел всё, что было в нём раньше и ничего из того, что нельзя было предсказать. Именно таким он его помнил и представлял. Среди таких же людей искал его копии. Или создавал эти копии сам.       — Закончил меня рассматривать? — спросил Мел, когда от столь пристального внимания стало неловко.       — Закончил, — кивнул Кайл, но взгляда не отвел.       — Тогда, может, оденешься?       Кайл поймал брошенный ему свитер и механически натянул на себя.       — В нём кто-то умер? — услышал он классический уже подкол и конечно не обиделся, ни для кого не было секретом, что его одежду друг всегда считал барахлом для придурков.       — А что насчет тебя? Выглядишь, как будто рок-концерт отыграл или же мужика решил подцепить.       Мел очень нравился ему таким, каким он стал, но последнему знать об этом было вовсе не обязательно.       — Почему мой внешний вид должен сообщать тебе о роде занятий или сексуальных пристрастиях?       — Ну, о чем-то же он должен сообщать окружающим… — и вместо завершения мысли Кайл развел руками.       — Конечно, есть ведь только такой способ заявить, хочешь ли ты трахаться и с кем конкретно предпочитаешь. Использовать разговоры — моветон? Ты тоже не выглядишь, как альфа-самец, знаешь ли.       — Я прекрасно осознаю, как выгляжу, но со спины меня уж точно не путали с девчонкой-неформалкой.       — Именно это делает тебя менее странным? Заметь, не я начал этот разговор о странностях, так что же тебя тревожит, Кайл? — Мел снисходительно улыбнулся, очевидно, разыскав в неловкой теме некий смысл и для себя.       — Тебе не понять. Ты человек, который проебал всю юность на учебу, а теперь что? Вытесненные желания берут верх?       — Тогда на что тратил время ты, м? Видеоигры? Эксперименты с сексом и наркотиками?       — Ага, я по-твоему три года в приставку играл.       — Если не три, то два, как минимум, — Мел, гордец каких свет не видывал, тряхнул головой. Кайлу показалось его волосы стали светлее. И спорить ему совсем не хотелось, но он продолжил оправдываться.       — А что до наркотиков, мне что, должно польстить твое мнение? — Боже, ну что за чушь? Разве об этом они должны говорить в такой момент?       Мел моргнул, не понимая в чем прокололся.       — Знаешь, ты прав, в крупных городах молодежь чертовски этим испорчена, но я могу покаяться только в том, что время от времени выкуриваю косяк, — про таблетки он конечно же умолчал, в том, что он начал их принимать косвенно виноват Мел, и ему не хотелось это озвучивать.       — Так значит, ты проебал три года в буквальном смысле? — брови Мел шутливо приподнялись.       — Так и есть, я спал с девчонками, но, клянусь, не знал, что это плохо.       — Во множественном числе, — зачем-то подметил Мел.       — Давай я не стану сейчас вдаваться в подробности множественности этого числа, — Кайл не испытывал желания мериться сарказмом, но пресечь тему, когда Мел развивал её, чтобы в конечном итоге, довести до абсурда, у него просто не получалось.       — Считаешь себя таким сердцеедом?       — Я считаю, что мне класть на это. Поважнее темы нет?       — Да ну? Ты же так старательно оправдываешься, — Мел доверительно заулыбался, провоцируя на откровенность.       — Когда разговор успел превратиться в допрос?       — Остынь, мне просто интересно, насколько все изменилось, — Мел слабо улыбнулся, махнув рукой. Огонёк азарта потух в его глазах, как мгновенно пропадает синее пламя газовой горелки, но теперь уже Кайлу не терпелось узнать, к чему тот вёл.       — Ты это о чем?       — Я это о старых добрых временах, когда один мальчик в приюте клялся мне в любви.       Мел сказал это не прекращая осматриваться вокруг, сказал так же просто, как и любую другую обыденную вещь. Словно, подумаешь, в любви клялся. Да когда это было? Не важно, ведь значения больше не имеет.       Стало как-то досадно, Мел оставил его тогда, он же затолкал в прошлое его чувства и сейчас.       — Так ничего не поменялось, — поспешил возразить Кайл.       И он почти не хотел расхохотаться, когда увидел, как смешно друг переменился в лице, как очевидно попытался воздержаться от резких слов. Мел ему просто не поверил. Зато теперь разговор наконец становился серьезным.       — Не нужно так шутить, — предостерег Мишель.       — А я и не шучу. Это правда, я все так же люблю тебя. Точнее я все так же считаю тебя своим приоритетом, а твои амбиции своими, и все так же готов за тебя умереть, — Кайл проговорил это как формулу, как древнее заклинание, которое не нуждалось уже в эмоциональном подкреплении и вере в магию.       Мел резко встал, словно его кто-то ужалил, похоже всё-таки достиг того предела, когда способен наговорить грубостей, о которых позже пожалеет. И Кайл ценил его исключительное терпение по отношению к себе. Правда.       — Послушай, может для тебя это смешно, но я вовсе не готов шутить на тему прошлого. Не нужно мстить мне так.       Вот значит, чего он опасается. Насмешки? Столкнуться с мстительным желанием обесценить то, что их связывало?       — Месть. Ну конечно. Думаешь я хочу высмеять лучшее, что было в моей жизни? И кто теперь вспомнит, как я клал на всё и всех ради тебя в том самом прошлом. Мне вот меньше всех хотелось смеяться, как тогда, так и теперь!       Встреча, которая не планировалась, как воссоединение героев любовного романа. Мел словно провалился в яму с воспоминаниями, и оттуда с пугающей глубины он вдруг вцепился колючим взглядом в Кайла.       Слова той клятвы всё ещё тянулись между ними.       — Если бы я спросил тебя, что ты чувствуешь ко мне теперь? Что ты мне ответишь?

***

В этом мире так сложно найти половину внутри.

Раскусить и затыкать в больные места.

Унижать и любить — в этом Русская суть,

В этом смысл меня.

Я так мало просил, но сейчас — не бросай якоря.

Я — один из придворных Отца.

Я спустился с небес — унижать и любить.

©Ассаи

*my blood -twenty one pilots*

      Им почти по шестнадцать. Из-за лабильности нервной системы оба страдали внезапными сменами настроения, которые очень даже часто не совпадали, и тогда довольная морда одного способна была довести до бешенства другого. Они даже дрались пару раз, но если кто-либо в это дело вмешивался или пытался дознаться, откуда на лицах мальчишек ссадины или царапины, они лишь упорно сопели, даже не думая закладывать друг друга.       Переходный возраст. Мел всласть настрадался от этого дерьма, и без того эмоциональный, он превратился в перманентно раздраженного, взрывоопасного и агрессивного придурка, который сам себя заколебал и впал по этому поводу в нескончаемую депрессию.       С Кайлом было немного легче, он почти не отчаивался, и подростка выдавали в нем разве что большая категоричность в словах и поступках, а вообще Кайл даже тогда был в основном спокоен, как танк, просто стал очень замкнутым. «Долбаный пубертатный период», — цедил он сквозь зубы и жить становилось как-то проще. Мел вспоминал вдруг, что это вовсе не он припадочный истерик, это всё его гормоны, а главное, Кайл понимает и даже не думает держать обид. Мел не был хорошим человеком, это точно, но он никогда не делал другим зла ради самого зла.       Им почти по шестнадцать. И жизнь прекрасна не смотря ни на что. Особенно весной.       Занятия только что кончились, но Кайл привычно уже прогулял последнее и, как всегда в таких случаях, дожиладся Мел в самой укромной части сада, лежа на газоне. Без Мел он только и делал, что ковырялся в компе и часами пялился в небо. Без Мел жизнь была не вокруг Кайла, а внутри него.       Мел вдруг сделалось так хорошо от этой мысли, что захотелось рассмеяться, но вместо этого он опрокинулся на спину, тоже растягиваясь на травке и рассыпая светлые волосы рядом с каштановыми прядями Кайла, нашел ладонь друга и вложил в нее свою. Цепко переплетая пальцы, они молча лежали под чистыми небесами, нарочно дыша в такт. Они были почти счастливы.       И надо же было Кайлу завести вдруг какой-то совершенно непонятный и очень неловкий разговор о том, что он долго думал обо всем, и ему кажется, точнее он почти уверен, что все его чувства, учитывая их пол и дружеские отношения, в каком-то смысле можно назвать любовью. Но, разумеется, не той, что между парочками, а скорее даже братской, ну или какой-то такой, где людям не обязательно нужна и физическая сторона вопроса.       Слушая его, Мел прикрыл глаза. Ну почему у них всё именно вот так? То, что ещё минуту назад было хорошо и кристально ясно, стало вдруг очень сложно, непонятно и требовало дурацких разговоров. И почему Кайл, говорил о чувствах так, словно это результат обработки информации, полученной в ходе эксперимента. Неудавшегося эксперимента, судя по последней реплике.       — Скажи это еще раз, — сдавленно попросил Мел, понимая, что, наверное, только в слезливых мелодрамах люди могут открыто говорить слова «люблю» и «нужен», а в реальной жизни сделать это не так-то просто.       — Что сказать? — неуверенно переминаясь, спросил Кайл.       Разумеется. Даже если всё понял, нужно непременно прикинуться дурачком. Ну так ведь и Мел велел ему повторить нечто названное словом «это», так что удивляться тут нечему.       — Скажи, что чувствуешь ко мне, — сказал он, снова избегая конкретных слов, но теперь Кайл не притворился, будто ничего не понял.       — Я, кажется, тебя люблю, — ответил он, приподнимаясь и заглядывая Мел прямо в глаза.       Мишель скривился от того, как резанула по ушам эта фраза.       Чувства, любовь, привязанности — иррациональные проявления человеческой природы, слабости, что, в его понимании, только мешали достижению высоких результатов и заветных целей. Мел мог бы поспорить на что угодно: у него никогда не будет своей семьи, где рано или поздно жизнь превратится в стартовую площадку для общего продолжения. Дело ведь вовсе не в количестве жизни, а в ее качестве. И для него не было ничего страшного в том, чтобы закончиться, не оставив после себя потомства. В общем Мел готов был поклясться, что никогда не примет чувства женщины, потому что это никак не сочеталось с его планами на будущее, и отвлекаться он не собирался. Но жизнь его перехитрила.       О том, что чувства могут возникнуть к мужчине он до последнего не задумывался. И по правде сказать, задумываться теперь было поздно.       Кайл и сам, наверное, в последнюю очередь хотел потерять контроль над собственной жизнью из-за того, что чрезмерно к кому-то привязался. В связи с этим, должен был хорошо понимать это своеобразное отношение Мел к привязанностям, как к маленькой трагедии. И, возможно, именно поэтому у него все еще не появлялась блажь под названием «пожалуйста, не делай того, что заставляет меня волноваться». Вместо этого, он словно принял решение забросить свой путь и следовать за Мел по его собственному, не ожидая, что кто-то заметит эту жертву, и век будет благодарен. Он любит его? Возможно, это можно назвать и так, только вот…       — Как думаешь, если однажды мы будем работать, как мой отец, и все время подвергать себя риску, тяжело ли будет осознавать, что твой близкий постоянно в опасности?       Кайлу не нужно и думать, чтобы ответить:       — Конечно, тяжело.       — Но приоритет следует отдавать делу, а не нытью, так ведь?       — Твой приоритет это твои амбиции.       — А твой?       — А мой приоритет это ты сам.       — И мои амбиции вместе со мной?       — Да, Мел, твои амбиции станут моими, если ты об этом.       — Ну так, а что насчет опасности?       — Все мы когда-нибудь умрем, но знаешь, если я умру за тебя, точно не буду сожалеть о такой смерти.       — Согласись, звучит куда лучше, чем я тебя люблю, — осклабился Мел, который при помощи старой доброй сократовской майевтики вывел вроде как идеальную формулу признания возможную для таких, как они.       — Да, — согласился Кайл, — звучит круто.

Для чего ты живёшь? Унижая людей, я бегу от того, что внутри. Мы узнали, как выглядит мир. В этом доме так много дверей. Я хотел бы остаться с тобой. Запомнить себя молодым И распутать все провода.<…> Я хотел бы остаться с тобой и не знать. Унижать и любить — в этом смысл меня. Все останется здесь… ©Ассаи

***

      Мел, конечно, не верил, что мог быть прощён, не верил, что три года разлуки прошли бесследно. Он хотел увидеть и оценить масштаб ущерба, который сам же и нанёс.       — Послушай, у тебя есть повод злиться, но молчать в ответ не вежливо, не думаешь?       Возможно он считал, что скандал вскроет все обиды, поэтому не пытался его избежать. И Кайл мог бы подыграть. Спросить для начала на кой ему заботиться о чувствах других? Он никогда не испытывал желания нравится окружающим, быть в самом широком смысле приятным человеком. О нет, цели у него были совсем иные, а его ум прекрасное средство для их достижения. И воспитание у него — спасибо святому Марку — было безупречным, так что в этом вопросе проблем не возникало, он прекрасно понимал, где о вежливости можно напрочь позабыть, а где не мешало бы помнить. Что касается поводов злиться… Господи, да он был самым настоящим обозленным на весь белый свет мудаком. Хорошо еще, что очень скоро обнаружил, как его буквально тошнит от людей, от мира, вообще от жизни и принял единственно правильное решение: держаться в стороне от всего. Практически изолироваться. Он мог вообще не высовываться из себя и из дома. Мог часами просиживать задницей на диване, упираясь разведенными локтями в колени, и, как сказала бы Брук, «втыкать в свою приставку ебучую», лишь бы не осознавать себя в реальности. Но все это правда не относилось к Мел.       И разве это Кайл дал ему повод усомниться в искренности всего, что было сказано и сделано между ним в прошлом? Разве он теперь должен доказывать Мел, что его чувства не изменились?              — Слышал, один здешний барыга едва тебя не подставил.       — Давай не будем об этом. Со мной, в любом случае, все было бы в порядке.       — Думаешь, такой умный? — Мишель вдруг надменно вздернул левую бровь, но для простого сарказма он был слишком взвинченным. Догадка тут же сорвалась с языка:       — Ты что следил за мной?       — У меня нет столько свободного времени, но твоя правда, в каком-то смысле я тебя страховал.       — Почему тогда сразу не дал знать, что искал меня? И почему пришел сейчас? — Кайл вдруг ощутил обиду, которую прежде купировал еще в зачатке.       Мел, не скрывая чувства досады, чуть отвернулся, демонстрируя свой точеный профиль. Такой бы на монетах чеканить.       — Это в двух словах не объяснишь.       Кайл непременно съязвил бы, что лимита лексических единиц никто и не устанавливал, но время поджимало, поэтому он промолчал.       — Какого черта с тобой стало, Кайл? Всё это безделье, проблемы, наркота? Даже найти меня не смог. Я считал, ты способен на большее.       Так это что, был такой ебанутый квест? Вот теперь Кайлу и правда захотелось закатить скандал, но вместо этого он горько усмехнулся.       — Я открыл в себе манию выбирать сложные пути. Просто хотел убедиться, что могу прожить вообще ни о чем не думая.

***

Иди на свет, православие наш крест и я твой тонкий лед. Всякий вряд ли найдет ответ на дне и ничего не поймет. Но каждый новый день ты во мне, и каждый день я срываюсь внутри. Я должен всем себя, но я один И я устал идти. Бездна и мы куда-то спешим все равно, Но я вижу в тебе мир иного ума. И ты должен понять все. ©Ассаи

      Кайл прекрасно знал механизмы своей психики. Все, что приобретало статус обязательного, даже самое интересное и любимое занятие, становилось невыносимым, удушающее тяжелым грузом, заставляя его испытывать моральные страдания и желание выпутаться, освободиться как можно скорее, пока еще жив, пока не задохнулся. Он вроде как интуитивно чувствовал, насколько глубоко должен копать в той или иной области знаний и если сам докапывался глубже, чем от него требовали, не испытывал ничего особенного. Если же он четко осознавал, что нужный предел достигнут, а противные учителя требовали большего, чувствовал себя очень угнетенным.       Мел к учебе относился терпимее и только рад был почувствовать своё превосходство над остальными. Хоть вся его деятельность, в итоге, сводилась к тому, чтобы заработать себе право тыкать в лица победный фак, его трудолюбие казалось Кайлу невероятным.       Кайл был типичным технарем. Мишель, чей разум оказался воистину универсальным, советовал ему больше времени уделять компьютеру. Кайл не перечил. Но порой ему казалось, что оба они не живут, как все нормальные подростки, а заживо хоронят себя под тоннами макулатуры.       — Мел, ты же не собираешься весь вечер провести над учебниками?       — Нет? — оторвавшись на секундочку от книги, Мел посмотрел на друга с удивлением.       — Может нам стоит выйти из комнаты, голову проветрить, — Кайл неуверенно пожал плечами, уже жалея, что сказал это.       — Голову проветрить? — сузив глаза, переспросил Мел, — Боже, да у тебя же и так один ветер в голове, может, из нас двоих, хотя бы я буду серьезным?        Как только обидные слова вырвались, он опомнился и тут же добавил:       — Прости, съязвил. Просто я ничего не успеваю, из-за этого злюсь и паникую. Ты, конечно, отдохни, если хочешь.       — Ничего, Мел, я знаю, — кивнул Кайл, но поспешил покинуть комнату поскорее, потому что совершенно не хотел мешать, становясь, таким образом, причиной раздражения.       Кроме того, было кое-что, возможно, любопытное в словах Мишеля, о чем хотелось поразмыслить. «Может, из нас двоих, хотя бы я буду серьезным?» Почему он сказал так? Кайлу очень хотелось, чтобы это было именно то, что он сам чувствовал. Они не просто соседи по комнате и даже не просто друзья, но еще и команда, в которой один возьмет, если надо, ответственность за другого, в которой один всегда прикроет слабое место другого.       Высокий средний бал. Кайл едва ли пойдет в колледж. Для него эти цифры все еще имеют значение, только потому что Мел одержим ими. И он тоже одержим, но только не цифрами…       Кайл тоскливо перекинул взгляд от одного конца пустого коридора в другой и уселся прямо на пол, опираясь спиной о стену. Он пока сильно отставал от друга в плане полезности для команды «против всего мира». Он даже не нужен был сейчас, чтобы успокоить его тревоги.       Мел ни на кого не расчитывал. Не то чтобы ему никто и никогда не помогал, но там, где это было возможно, свои проблемы он упрямо решал сам.       Кайл знал, это уже не изменишь, и знал причины, по которым Мел никому не доверял своих просьб: он считал, что принимать помощь унизительно, и любая услуга не стоила того, чтобы чувствовать себя обязанным. Более унизительно, чем принимать помощь, для него могло быть только одно — просить о ней.

***

      — Ладно, прости, я не хотел тебя обидеть, правда, — Мел пересек комнату и подойдя к окну, уставился в него, будто бы там могло быть что-то интересное.       — И потому наговорил кучу дерьма при первой встрече, — Кайл не сдержался, потому что дерзить в спину было проще.       И он мог поклясться, плечи Мел дёрнулись, словно тот вздрогнул.       — Понимай мои слова прямо, — ответил он, не оборачиваясь, — ты не имеешь права видеть в них вторые или третьи смыслы, которые я туда не вкладывал. А насчет твоего образа жизни, ты же не можешь отрицать, что я прав?       — Никто не может отрицать это.       — Почему еще? — на этом моменте он все же обернулся.       — Да потому, что ты утверждаешь обратное, разве тебя переспоришь?       Мел усмехнулся, обнажив зубы. Кайл даже из другого конца комнаты увидел, что клыки по-прежнему острые, отчего его ухмылки всегда казались плотоядными.       — Как пожелаешь, я больше и слова не скажу. Однако, учти, пожалуйста, я категорически против всего, чем ты жил до этого дня.       Это значило одно: тема отныне закрыта навечно. Кайл не удержался от того чтобы хмыкнуть:       — Тронут заботой. И всё-таки ты ведь пришел не затем, чтобы меня отчитывать?       Мишель помолчал недолго, видимо, стараясь подобрать слова, но в итоге не нашел ничего лучше, чем зайти из загадочного далека по самому большому кругу.       — Кое-что очень важное назревает.       Мел раздражающе деловой и напряжённый всегда был способен в два счета прикончить безмятежный настрой. И как ему удалось втельмяшить в голову Кайла свои заморочки?       Умом Блэйк понимает, все это не его проблемы, и нельзя так близко принимать к сердцу все, что связано пусть даже с тем, кто важнее всех. Да и было бы что-то конкретное, так нет же, смутно-пугающее, до тошноты тревожное, скребет душу, а Кайл не может успокоить шевеление мыслей и порывов в черепе. Он бы хотел заразить Мел своим покоем, но так никогда не выходит. Вместо этого он сам всегда заражается и его потом лихорадит.       — Я все еще готов тебе помогать, ты ведь за мной пришел, а не чая выпить?       — Да, признаться честно, ты действительно можешь очень мне помочь.       Три года тяжелой разлуки в каком-то смысле компенсировала простая и совершенно беззаботная жизнь. За это время Кайл очень ясно понял одну простую вещь, он не скучал по их прошлым мечтам, а вершить великие дела совсем не его романтика. Он скучал по другу. Только и всего. Но еще он знал, что человека нельзя переделать. Он, конечно, мог бы отказаться от затеи, только тогда Мел уйдет уже навсегда.       Нет уж, его голова не настолько заржавела, трехлетнее гниение еще можно повернуть вспять. Они же всегда такими были. Мишель паровоз — Кайл прицеп.

***

Берег реки далеко, теплится пар над водой.

В моих застывших глазах ледяная луна.

Толщя мокрого снега на ели.

Мое тело касается дна, тихо.

Рельсы расходятся в разные стороны,

Бог видит все в нас и мне страшно.

Не рассказывай, пожалуйста,

Не рассказывай, пожалуйста.

©Ассаи

The Perishers — Nothing Like You And I

      Мел полусидел-полулежал на полу, опираясь спиной на стену. Неудобно, но ему было все равно.       — Долбанный Винсент, намекнул мне сегодня, что я развиваюсь как-то «неправильно», — блондин скривил нос, выражая тем самым крайнюю степень презрения к директору, — честное слово, он достал уже со своими грязными намеками.       — С чего ты берешь, что его намеки грязные? — Кайл, который за последний год возмужал немножко больше, вальяжно развалился у стенки напротив и сосредоточенно продавливал клавиши на старенькой приставке.       — Он сказал, что мы уже не маленькие и не должны так тесно контактировать.       Кайл поднял глаза, чтобы пристально посмотреть на Мел поверх консоли, словно проверяя, не врет ли его обожающий драматизировать друг.       — Ты определись уже, кто именно развивается неправильно «мы» или ты, — сказал он наконец и снова погрузился в игру.       — Ты что, не веришь мне? — спросил Мел, подозрительно прищурившись.       — Верю, но думаю, есть вероятность, что ты неправильно его понял или типа того.       — Это все отмазки, ты думаешь — я лгу, но клянусь, он именно так мне и сказал, остановил в коридоре и пытался очень деликатно донести, что я похож на пидора.       — Все-таки ты, — хохотнул Блэйк, не прерывая своего занятия.       — Рано радуешься, я включил придурка и сказал, что не понимаю о чем он, и тогда старина Винни заявил, что ему «кажутся весьма неуместными многие проявления нашей с тобой дружбы», — Мел закончил свою реплику неумело пародируя гнусавый из-за хронического тонзиллита голос директора.       — Он сказал какие? — Кайл даже поставил игру на паузу и отложил игрушку в сторону.       — Кайл, ты что идиот?       — Полегче, я имею право знать, это ведь и меня касается, — Кайл вытянул вперед ставшие гораздо более длинными за лето ноги и блаженно вздохнул, ощущая облегчение в затекших конечностях.       — Мне наплевать, что он там думает насчет нас, — Мел тоже вытянул свои ноги вперед, так, что его ступни соприкоснулись со стопами Блэйка, — что хочу, то и делаю.       — Так поцелуй меня при нем в следующий раз, — Кайл и сам считал, что их поведение кого угодно способно навести на подобные мысли.       — Отличная идея, может тогда этот индюк с закостеневшими мозгами отвяжется от меня, где же его хваленое прогрессивно-американское мышление?       — Или он расселит нас по разным комнатам, настучит Роману, а тебе еще долго придется доказывать им обоим, что нет ничего плохого в том, чтобы попробовать в этой жизни все, или как там ты оправдаешь свои гомовыходки.       — Как скажешь, Кайл, я могу держаться от тебя подальше, если ты трусишь.       — Я вовсе не это хотел сказать, — Блэйк легонько пнул Мел по ноге, — я просто считаю, что показушничать перед Винсентом, который может отравить нам жизнь, вовсе не обязательно. В конце концов, чего ради мне нужно смело притворяться педиком? Мы ведь не такие.       — Он все усложняет, потому что это я, — Мел Кайла уже и не слушал.       — Ага, и потому что агрессия лет так с двенадцати становится единственной формой общения между детьми и теми, кто за них отвечает. Но прошу заметить, никто, кроме тебя, не старается выделяться так же сильно.       — Потому что они посредственность.       Кайл тяжело вздохнул. Мел, свято веря в свою исключительность, почему-то решил, что к ней прилагается еще и вседозволенность.       Сам Кайл полагал: они всегда выходили сухими из воды из-за космических сумм пожертвований, что Роман привозил наличкой. Но как далеко Мел готов был зайти в своих провокациях, и сколь велико терпение директора?       То, что Мишель красил ногти черным, Винсент, закрывая глаза, списывал на подростковое увлечение субкультурой. Хотя каждый знал: Мел нарочно бесит его, подчеркивая и без того андрогинную внешность. А вот если директор всерьез вцепится в мысль, что его воспитанники, будучи оба парнями, прикасаются друг к другу с сексуальным подтекстом, дело может принять серьезный оборот, ведь ни у кого уже язык не повернется назвать их просто детьми, которые не понимают, что делают.       Но уже на следующий день случилось то, о чем Кайл и говорил: Мел решил, что довести Винсента это дело чести.       — Смотри, смотри на него, — говорил он полушепотом, легонько пихая Кайла плечом, пока тот все свое внимание отдавал игре на геймбое.       Зная, что Кайл вряд ли оторвет глаза от экрана, Мел продолжал докладывать обстановку:       — Так и зыркает в нашу сторону.       Мальчишки дислоцировались на одном из диванчиков в коридоре приюта, по которому сновали туда сюда воспитанники, преподаватели и прочий персонал. Они же, вальяжно согнув ноги в коленях, полусидя или полулежа, это уж как посмотреть, расположились так близко друг к другу, что соприкасались бедрами, локтями, плечами, болтающимися туда-сюда острыми коленками.       — Винни, кажется, ясно выразился, он не в восторге, когда ты ко мне так жмешься, — уголки губ Кайла едва заметно приподнялись, и Мел лишь фыркнул на это.       — Если он подойдет сейчас, скажет что-то вроде «мальчики сядьте нормально».       — Теперь уж точно подойдет, — вздохнул Кайл.       — Почему это?       — Ты не очень-то пытаешь скрыть, что обсуждаешь его.       Скривив лицо в духе «что это на тебя нашло ещё», Мел даже отстранился от друга, но уже через секунду снова уселся, как сидел, нет, даже ближе. Кайл понял, что тот задумал и не стал мешать доводить директора до белого каления. Игра совершенно не интересовала Мел, но якобы следя за так увлекшей его картинкой на экране, он опустил свою прелестную, по-ангельски белокурую и при этом битком набитую всякой чертовщиной голову Кайлу на плечо. Хмыкнув, тот продолжал играть, как ни в чем не бывало, разве что только немного хуже, от того, что стал больше стараться.

***

      — Я могу воспользоваться сортиром? Ибо обратной дороги мой мочевой точно не выдержит.       Указывая нужную дверь, Кайл мысленно поблагодарил небеса за то, что пестрящая всякими женскими примочками ванная и туалет в этой квартире были раздельными.       Мел долго мочился, не стесняясь стона облегчения, что вырвался из его глотки. Все это, разумеется, при открытой двери.       — Господи, ссышь как конь, — усмехнулся Кайл из коридора, где караулил друга.       — Не упоминай в суе, — огрызнулся Мел, — С такими пробками на дорогах и под себя сходить не долго.       Оспорить это было трудно.       Когда Мел вышел из туалета, на ходу застегивая ширинку и ремень, Кайл преградил ему путь в ванную и надеясь, что прозвучит достаточно правдоподобно, перенаправил:       — Руки помой на кухне. Тут смеситель поломался.       Мел поморщился от мысли, что можно было как-то жить при неисправной ванной, но проверять не стал.       — В этой дыре есть что-нибудь ценное? — спросил он, намыливая руки у раковины, — Желательно, не тащить с собой ничего лишнего.       — Ехать нужно прямо сейчас? — уточнил Кайл, экстренно прикидывая в уме под каким бы таким благовидным предлогом выторговать себе несколько часов.       — Естественно. Или у тебя остались тут какие-то супер важные дела?       Мел раздраженно скомкал в руках полотенце, и Кайл всей своей кожей ощутил его подозрение и собственный опаляющий стыд. Мишель ненавидел, когда ему лгали, и никогда прежде Кайл этого не делал, но сейчас зачем-то продолжал свою жалкую попытку:       — Типо того, — кисло выдавил он, — Ну и так ещё по мелочи. Кое-куда зайти, кое-что уладить, вопросы решить, попрощаться. В общем, если не можешь ждать, я сам доберусь куда скажешь.       Мел смотрел на него долго и хмуро, а потом что-то похожее на страх вдруг прокралось в его голос:       — Слушай, я думал, что тебе, без лишних вопросов, и пяти минут хватит на сборы. Вместо этого ты лепишь мне тупые отговорки. Уверен, что не хочешь мне ничего рассказать? Или, может, ты все-таки мне не рад?

***

Первобытный клич.

Друг, я видел закат, и твой мир был полон соблазнов.

Мне так жаль.

Я не смог тебя удержать.

©Ассаи

Radical Face — Ghost Towns

      Он знал, что неплох во многом, а точнее во всем, за что брался с подачи Мишеля, и проблема заключалась лишь в том, что без самого Мишеля ему было не нужно и не интересно ничего из этого. Он всегда чувствовал себя выбраковкой на общем конвейере, бесполезное изделие, которое не в состоянии осознать себя в этом мире и найти в нем собственное место.       Пассивный, незаинтересованный и легкомысленный. Чувство собственной обреченности в глазах других людей на бесславную, бесполезную кончину не угнетало его. Он не умел жить по-другому. Ценности, которые закладывали им в голову, ориентировали только на самое лучшее, и это самое лучшее, разумеется, было, ничем иным, как место под солнцем. А Кайлу, по правде сказать, было поебать на это место. Его место находилось только рядом с Мел, он не мог объяснить почему, просто знал это, и ему было комфортно. Это было правильно. Конечно, всегда находились те, кто омрачал жизнь попытками убедить в том, что Кайл запутался, обвинить в недальновидности. Мел упёрто шел к заветной цели — стать не иначе как сверхчеловеком, который поставит мир и ненавистную страну на колени, а Кайл угрюмо топал следом. Думать о том, что если другу понадобится, образно говоря, перейти на бег, он сделает это и даже не обернется, оставив его позади, было страшно и неприятно. Их дружба была для Кайла всем. Он не мог трусливо подстраховываться. Он отдавал себя без остатка.       И как известно, кто не рискует, тот не оказывается в идиотском положении. Кайл рискнул, кинувшись в омут с головой, и потерял всё.       Случилось невероятное. В Нью-Йорке нашелся кто-то покруче Шреддера, которого — Кайл был в этом уверен — Мишель мечтал когда-нибудь убить самолично.       Но японского босса убрал кто-то без сомнения жутко крутой. И после семи лет тюремного заключения, отец Мишеля выбрался на свободу. А Мел, ни дня не колеблясь, убежал. Убежал, не сказав Кайлу ни слова и позабыв обо всех совместных мечтах.       Это смахивало на сбывшийся кошмар. Кайл отказывался поверить, что такое могло произойти. Что Мел — его Мел! — мог так с ним поступить. Но отрицание постепенно сменилось принятием, а внутри и снаружи все померкло, ибо смысл существования потерялся в хаосе какой-то новой сюрреалистичной реальности. И Кайл упивался ядовитым коктейлем из разочарования, непонимания и обиды. Как могло случиться так, что он не сумел найти ни одной причины, чтобы продолжить жить дальше? Он искренне не понимал, зачем ему теперь учеба, зачем общение с другими, зачем вообще все. Если его нет. Какого хрена планета всё ещё вертится?       Кайл обратился серой тенью, по инерции делал все, что было положено делать, снося жалостливые взгляды. Никто даже не пытался влезть ему в душу, а он, наверное, побил бы любого, кто осмелился. Хватало и того, что в глазах остальных, он был похож на брошенную собачонку.       Напялить на себя маску цинизма и безразличия Кайл не смог. Он почти не спал, горестные мысли лишили его такой возможности, и заполняли теперь всю огромную пустоту внутри. Еда вызывала отвращение. Он таял на глазах. Наверное, разумно было попробовать дать себе шанс, но у него не было на это сил, да и желания обрекать себя на адскую пытку тоже не возникало. Умереть от тоски, чтобы не мучиться — это все, чего он тогда хотел. И потому размышлял о том, как долго еще протянет, прежде чем свихнется. Думал об этом днем во время и после занятий, думал ночью, лежа в кромешной темноте.       Но дни шли, и ему все как-то не умиралось.       Отупение уступало место новому невыносимому и безымянному чувству, для выражения которого не годился обычный человеческий плач. Хотелось кричать раненым животным, пока в голове не полопаются сосуды или кто-нибудь из милосердия не придушит его подушкой. В такие моменты, он сжимал челюсти, рискуя сломать себе зубы, и ждал, когда хоть немного отпустит.       Вскоре он стал ощущать нестерпимую боль почти физически, а в один прекрасный день просто не смог подняться с постели. Слабость одолела тело, и врач посоветовал не вставать. Его, всех уже порядком задолбавшего, оставили одного, все вернулись к своим делам. Уснуть ему не грозило и тишина давила, словно многотонная бетонная плита. Вот тогда-то внутри снова горячо защемило, а он, что есть силы, зажмурил глаза, комкая холодными пальцами простынь. Но вся та боль, заполнившая его, она не могла уже больше оставаться внутри, она искала выход, словно где-то глубоко он противился тому, чтобы сдохнуть, будучи ею отравленным.       Это было похоже на приступ рвоты. Предел. Удерживать в себе и дальше просто не возможно. Наверное, его крик слышали даже в окрестностях приюта, а он отчаянно орал почти до потери сознания и если бы не слабость, то разнес бы ещё и всю комнату. Но даже так, накрывшая истерика заставляла его метаться на кровати, словно в агонии, до тех пор, пока на шум не сбежались люди. Винсент, влетевший в комнату первым, замер на пороге, замешкавшись. Даже спустя годы, своё тогдашнее горе Кайл будет способен вспомнить лишь через призму чёрного юмора. Подумал ли директор, что настала пора расчехлять пылящийся набор для экзорцизма? Ведь какой католик не держит подобного под рукой.       Конечно, вместо обрядов изгнания дьявола, к нему снова позвали доктора. Кайлу вкололи успокоительное, и он погрузился в сон. А когда в следующий раз открыл глаза, находился все так же в своей комнате. Судя по всему, был уже вечер, в коридоре и за окном слышались звонкие, весёлые голоса ребят. Тогда он искренне пожелал, чтобы все, что происходило за пределами этой комнаты, весь этот внешний мир со всеми его красками, событиями и шумом не совался сюда, хотя бы до утра. Но конечно же, желание не сбылось.       Директор зашел проверить его состояние, принес с собой ужин и брякнув что-то про предписание врача, заставил принять крохотную голубую таблетку.       — Кайл, — сказал он, усевшись на край постели и тон голоса был почти что траурный — Зачем ты так?       Ответом ему стало угрюмое молчание.       — Расскажи мне. Я попытаюсь помочь.       Состояние было таково, что Кайл едва держался, но Томас Винсент был совсем не тем человеком, перед которым он мог бы раскрыться.       — В любом случае, придется принять меры, даже если ты сам не хочешь того. Но знаешь, что я думаю, ты сильный малый, поэтому не губи себя.       Его слова вызвали усмешку, и, наверное, она вышла кривая, потому что Винсент только тяжело вздохнул.       — Кайл… — лоб накрыла сухая, морщинистая ладонь, — я знаю, это из-за Мел.       Теперь настал черед Кайла вздыхать.       — Нам всем больно от того, что он сделал. И тебе, возможно, больше всех, но ведь он выбрал свою собственную дорогу, и ты тоже должен выбрать свою. Подумай, — с этими словами, Винсент удалился, не находя смысла в дальнейших попытках поговорить.       Кайл так и не притронулся к еде, но вот пища для размышлений осталась. Нет, директор вовсе не пробудил в нём желание продолжать свою никчемную, как оказалось, жизнь. Другое дело, что ему вовсе не хотелось попасть под пристальное наблюдение специалистов и усугубить свое положение еще больше.       Хотя состояние под неизвестным препаратом ему внезапно очень даже понравилось.       Со дня ухода Мел, Кайл всласть настрадался, но так и не подох. Так, может, директор в чем-то прав, не стоило все усложнять. И может, у него есть ещё шанс увидеть Мел вновь? Найти и потребовать объяснений. Может, он и не бросал его вовсе, и просто так было нужно?       Уснул весь в противоречивых чувствах. А поутру встал, поборов слабость, сходил на завтрак, и отсидел занятия, после них даже вышел на улицу, чтобы бесцельно послоняться в одиночестве. Легче не становилось, и он, проживая свое принадлежащее теперь только ему время, понятия не имел, зачем эта пытка.       В столовой он всегда сидел с Мел, теперь же остался один. На занятиях он сидел позади Мел, отныне место его сиротливо пустовало, вечера он проводил за уроками вместе с Мел, что ж придется свыкнуться с тем, что его больше нет.       И только ночи будут даваться особенно тяжело, без их разговоров перед сном, без его сопения, когда они, заболтавшись о будущем, засыпали на одной кровати. Ночь вообще была особым временем. Мел даже позволял целовать его, и уже в запале сам проявлял какую-никакую инициативу.       Утром они вели себя, как ни в чем не бывало, утром он становился собой, пропадал тот податливый, послушный Мел, притихавший от напора. Наверное, сколько бы он не храбрился, ему все же было стыдно. Но Кайл не жаловался, он терпеливо ждал ночи и никогда не пытался развести друга на откровение по поводу того, что он думал о происходящем. Днем Мел нравился ему не меньше. Кайл ценил его в любой роли и в любое время суток.       И вот теперь он жил собственной, полноценной, с позволения сказать, жизнью.       Все вокруг вели себя так, словно Мел умер и это ужасно злило, даже больше, чем его побег.       Воспитанники, пристыженные своей глупостью и молодостью, смотрели в пол и молчали, преподаватели, с высоты прожитых лет и ценного жизненного опыта, тоже молчали, только уже весьма выразительно.       Занятия проходили в атмосфере гнетущего давления. Блэйк презирал себя, но не мог больше гордо поднять глаза. Только выискивал признаки страха на лицах взрослых: все ли были в курсе, кто такой Мишель и чьим сыном он являлся? Ждал ли кто-то, что за побег воспитанника, здесь со дня на день полетят головы? Кайл не мог отрицать, в глубине души он хотел, чтобы Роман нагрянул и разнёс чертов приют по кирпичику. А еще возможно объяснил бы ему, что же на самом деле происходит. Но этого так и не произошло.       Кайл не отказался от таблеток, что ему прописали и с удовольствием их принимал. Все головы оставались на месте, а впереди были целых три года беспросветной тоски, к которым, с восемнадцати лет, прибавились еще и насущные заботы о пропитании и крыше над головой.

Благослови меня в путь, я забуду все свои дома.

Я хочу лишь немного тепла,

От тебя.

Липкие губы мне шепчут о смерти, можно просить о многом время.

Мы летим на небо детьми,

Бог един, но зол как цербер.

©Ассаи

***

Я пробовал незаметно для мира все представить по-старому.

Но незнакомые губы мое тело исследуют и не струсят.

Цветы под снегом умрут, но родятся заново.

Чувство робкое миллионом иголок по телу сыпется.

В теплоту и холод меня кидает небережно.

И почтовые голуби не долетают. Мое нутро не попросит

Прижаться к тебе и растаять — это мое чувство продажное.

Я вдыхаю холодных людей и паром через зубы выдавливаю.

Отпусти меня, я устал на земле искать мне отмеренное.

©Ассаи

      Разговоры бывают разные, после некоторых Кайл ощущал лишь досаду от бесполезности потраченного времени, из которого складывалась большая часть его жизни. После других, ошалевший, не мог прийти в себя от смысловой перегрузки и разбавлял прошедшие минуты долгими часами или даже днями раздумий, а после третьих не мог отделаться от ощущения, будто испачкался.       Этот разговор классификации упорно не поддавался. После трёх лет неуёмной боли, что в его душе камня на камне не оставила, они с Мел наконец говорили, но всё не то.       Могут ли они верить друг другу так же всецело теперь, после того как каждый показал свой страх и сомнения? Мог ли он ошибиться, посчитав его достаточным условием собственного счастья?       Да, пожалуй, он мог бы выбраться из этой задницы и устроиться в более пригодных для человеческой жизни условиях, заняться своим будущим, нормальной работой, распоряжаться временем, согласовываясь только лишь со своими собственными желаниями, а не черт его знает с чем вообще.       Но все же это не сомнения. Это чистой воды злость, смешанная в разных пропорциях со множеством чувств, смятением и обидой, одиночеством и тоской, усталостью и бессилием. Это всего лишь очередная вспышка злобы. Кого он сможет обмануть? Никакая жизнь не будет в радость, пока он остаётся в стороне от событий, в которые вовлечен, да бросивший его, но все же единственный друг.       Кайл выдохнул густой сигаретный дым через нос.       — Конечно я рад, но есть одна вещь, о которой ты забыл, а я вот помню. Если бы я был собакой, Мел, так бы все и случилось, я бы пошел за тобой в ту же секунду, как ты позвал. Вилял бы хвостом, облизывал лицо и руки, спал бы у твоих ног и рычал на прохожих. Но я человек, и за три года у меня могли появиться дела, которые необходимо закончить, прежде чем все бросить и уйти за тобой в закат. Да может я просто хотел втрепать чего-то покрепче напоследок, уж очень запарный денёк.       Эти слова задели Мел, Кайл понял это по выражению бледного лица, по частому дыханию, по сжатым в кулаки ладоням.       — Не знаю, что ты вбил себе в голову, но у всего есть причины, и ты не должен сравнивать себя с собакой, это не так и… — услышав как дрогнул собственный голос, Мел с явным усилием остановил сам себя, вздохнул, медленно выдохнул и постарался продолжить совсем другим, спокойным и ровным тоном, — Просто пойдём со мной, прошу. Ты правда очень мне нужен.       И теперь уже Кайл едва не задохнулся от выбросов адреналина в кровь. Вот оно — то единственно, что он так хотел услышать и не осмеливался попросить. Звуки родного голоса наполнили комнату желанными словами, что проникали в тело через уши и кончики пальцев, снижая амплитуду, поднимались выше по рукам и накалившись в груди, падали в низ живота, где низко вибрировали еще долго после того, как Мел прекратил говорить.       Кайлу захотелось схватить, как это раньше бывало, узкие ладони в свои руки и сжать их, словно это добавляло убедительности словам. Он не имел в виду все то, о чем подумал Мишель. Он не отказывался последовать за ним, куда бы там тот не собирался его отвести. Он даже не требовал объяснений, но только хотел знать, что все его мучения были оправданы, что он нужен. И теперь, когда он знает это…       Им не хватило совсем немного до хэппи энда и титров под красивую музыку.       Дверной замок вдруг щелкнул. Вставленный снаружи ключ уперся в тот, что торчал изнутри, и бестолково закопошился. Несколько раз дернулась ручка. И наконец, раздался оглушающий, долгий звонок, от которого настороженный Мишель стремительно и при этом почти беззвучно направился к двери, достав невесть откуда взявшийся пистолет.       Кайлу стало нехорошо. Только один человек мог стоять сейчас за дверью и, не смотря на то, что именно Бруклин была тут хозяйкой, она умудрилась прийти в самое неподходящее время.       — Мел, пожалуйста, все нормально, я разберусь, — голос Блэйка прозвучал напугано и неубедительно, но друг его не слушал, он, кажется, побаивался своих собственных незваных гостей.       Подглядев в глазок, Мел презрительно скривил губы:       — Трепло.       Кайл не нашел, чем возразить, поэтому виновато смотрел, как Мишель, направляясь на кухню, прятал пушку под одеждой.       Оставшись один, он устало потер виски, время неслось слишком быстро, почти полгода прошло с тех пор, как он впервые встретил эту женщину на своем пути. И хотя всячески отрицал привязанность, она по-прежнему была рядом, а Кайл, как мог, заботился о том, чтобы ее жизнь не менялась из-за него в худшую сторону. Конечно, сейчас он не сомневался в одном: лучше бы её не было. Но блять, увы.       Звонок противно верещал. Она, разумеется, не уйдет от порога в первую очередь её, а не его квартиры. И он решил открыть чёртову дверь.       Как бы все не повернулось дальше, она не стоила того, чтобы вновь потерять все.

***

             Когда дверь, наконец, открылась перед ней, Бруклин не успела даже возмутиться. С самого порога Кайл показался странным. Его белое как полотно лицо, скованные движения и плотно сжатые губы — всё это заставило её проглотить обвинения. А сам он, так же ни слова не сказав, отправился в сторону кухни.       В квартире был кто-то еще, чужой запах заполнил пространство и после свежего уличного воздуха выделялся особенно сильно.       Бруклин закрыла за собой дверь, и проигнорировав нехорошие предчувствия, пошла следом. Воображение нарисовало банальнейший сценарий, унизительную встречу с незнакомой девицей: застигнутой врасплох, наспех одетой, со следами смазанной помады. И Кайл, которому даже соврать будет лень. Их расставание неизбежно, но так было бы больнее и хуже всего. Однако, реальность ожиданий не оправдала.       Нежданный гость обнаружился вальяжно сидящим на широком кухонном подоконнике. Молодой мужчина, а при более внимательном взгляде и вовсе совсем еще юноша, нервно подергивал стопой в массивных кожаных ботинках.       Они уставились друг на друга с одинаковым интересом. Она не скрывая удивления, а он не пряча внимательный, изучающий прищур.       — Детка, это Мишель, — бесцветно сообщил Кайл, даже не собираясь называть следом имя детки, как того требовала вежливость.       — Можно просто Мел, — он осклабился так, будто она в чём-то перед ним провинилась и еще сильнее прищурил глаза.       «Мел», — огорошило её. Не девушка, парень.       И вместо ответа Бруклин смерила его долгим, пристальным взглядом. После практически ежедневных упоминаний, вздохов и страданий по его персоне, мало кто на этом свете был ей так же неприятен. И уж точно никто ещё не умудрялся выбешивать заочно.       Ей отчаянно захотелось наговорить кучу гадостей, унизить его как-нибудь. Но с недавнего времени, каждый раз, перед тем как начать сражаться за столь маленькую и сомнительную радость, она чувствовала себя такой жалкой, что тут же сдавалась без всякого боя.       — Очень наслышана, — сказала она, просто чтобы не молчать.       — Правда? — вкрадчиво поинтересовался блондин, и его надменная ухмылка превратилась в улыбку заискивающую.       Эти его ужимки и фальшивые улыбки, что не касались глаз, показались Бруклин мерзкими. Словно её зачем-то пытались заставить почувствовать себя небезопасно балансирующей у края какой-то неведомой опасности.       — Правда. Только вот я думала, у тебя вагина, а не член, но Кайл оказывается из тех самых.       — Тех самых? — Мел, должно быть, ожидал услышать что угодно, но ей все же удалось его удивить.       — Брук, ты разве не должна быть на репетиции или что там у тебя? — Кайл как будто и сам не знал, что за игру мог затеять или уже отыгрывает его драгоценный вновь обретенный друг. Но его попытка намекнуть ей, что она тут не кстати неприятно задела. Исключительно назло ему Бруклин продолжила напирать:       — Перенесли, какие-то проблемы со светом.       Кайл слишком хорошо знал такой её настрой и справедливо опасался.       — Кажется, я должен пояснить. Мел мой друг, мы вместе росли. А ты просто неправильно всё поняла.       С той же интонацией он мог бы сказать «разуй глаза», к примеру.       — Тогда понятно, — простодушно махнув рукой, Бруклин, обратилась к Мишелю, не пытаясь скрыть ехидства, — Представляешь, когда мы познакомились, он так напился, что целый вечер звал меня Мел.       — Просто совпадение, — мрачно добавил Кайл.       — И в постели? — отбила Бруклин.       — Хах, Кайл, это правда? — Мишель, бегавший глазами от одной к другому, во время их небольшого диалога, безуспешно пытался скрыть в голосе веселье.       Закинув ногу на ногу, он теперь взглянул на Бруклин чуть иначе. С любопытством. От этого она решила высказать всё до конца.       — И постоянно твердит, что единственный человек, которого он любит, это Мел. У вас, часом, нет какой-нибудь еще знакомой Мел? Мелани, Мелиссы, Милены?       — Боюсь, я не знаю, — учтиво улыбнулся Мишель, — Мы уже три года как не виделись. К тому же, любить, увы, всегда проще того, кто рядом. Речь вряд ли обо мне, так ведь, друг мой?       Эта издевка предназначалась Кайлу, но тот предпочел ничего не объяснять и не оправдываться, позволяя понимать его странный поступок как кому вздумается.       — Кто-нибудь хочет кофе? — спросил он, желая перевести наконец тему.       Мел, чуть пожав плечами, как-то уж больно буднично и привычно попросил:       — Будь так добр, сделай мне лучше чай, всё как обычно.       И надо ли говорить, что своё «как обычно» он получил без дурацких уточняющих вопросов о количестве сахара или температуре воды. Без вопросов, которые Бруклин продолжала слышать даже через полгода под одной крышей.

***

Ночами, в поисках веры в небе, в открытое окно сочилось время тихо.

Они заберут и тебя. Не ты ли мне желал зла?

Я привыкаю к боли немного, к непониманию,

К этим повадкам строгим.

Годы, как бусы. Жемчуг темнеет. А взгляд уже не держит порчу.

Зализываю раны под звездами.

Знаешь, я стал сильнее. Старше на жизнь.

Можешь гордиться мной, ведь я нашел людей,

Способных заменить мне тебя!

©Ассаи

      — Кровь не имеет значения, я считаю. Может, меня так воспитали, но ты вот без отца рос, а я без матери. У Романа есть мать, но он здесь с ним, а не с ней. Потому что выбирает деньги, а не семью. Я ему только наполовину родной. Он просто делает то, что должен.       — Мне кажется, он тебя по-своему любит, — ответил Кайл, покусывая шариковую ручку. От формул в тетради рябило в глазах.       — Что ты имеешь в виду?       — То и имею, насколько только это вообще может быть, он тебя любит.       — Ты спятил, он не способен чувствовать, он скорее, как твой компьютер, беспристрастная машина.       — Ага. Машина для убийств. Но я же сказал, насколько это вообще может быть. И он все-таки не компьютер, а значит такое реально.       — Фу! — выглянув на долю секунды из-за книги, которую пытался читать, сказал Мел.       — Не будь вы соперниками, у него все равно не было бы шанса с тобой подружиться, — покачал головой Кайл.       — Верно подмечено.       — В нем есть что-то пугающее, — дернув плечом и прогоняя, таким образом, зарождающиеся мурашки Кайл высказал уже скорее просто свое личное мнение.       А Мел задумался вдруг. Что-то похожее он слышал и про себя, но только от Романа. Конечно, то были лишь вскользь сказанные слова. На деле же, Роман был уже взрослым и во всю занимался делами, пока Мишель сидел в приюте за уроками. Да ещё все почему-то постоянно пытались их сблизить. Просто напасть какая-то. Всячески поддерживая дух соперничества, хотели воспитать в них то, что друг друга взаимоисключало.       — А я тебя не пугаю? — осторожно уточнил Мел, просто потому что ему ужас как захотелось это знать.       — Ты — нет, — тут же ответил Кайл, безжалостно перечеркнув три строчки уравнения, которое никак не поддавалось.       Мел не знал даже порадоваться ему или расстроиться.       — Я тоже могу быть страшным, — не очень уверенным тоном заверил он друга.       — Можешь, — кивнул Кайл, — но это другое.       — Ну-ка подробней, — вздернув бровь, потребовал Мел.       — А то сам не знаешь, в гневе ты конечно страшен, да, но разве не страшнее неизвестность? Что там в его башке творится за непроницаемым слоем безразличия ко всему вообще? А ведь ему далеко не насрать на все, что происходит.       — Я не только в гневе страшен, — настаивал Мел, оскорбившись, потому что, фактически, его посчитали проще и понятней Романа.       — Ты меня просто убиваешь, хочешь, чтобы я тебя боялся? — ласково улыбаясь, спросил Кайл, и Мишель мигом опомнился, бурча возмущенное «нет, конечно!».       — Это хорошо, потому что я все равно тебя не боюсь, — подмигнул Кайл, и улыбнулся ещё шире.       — Почему это?       — Ты не сделаешь мне ничего плохого, даже если разозлишься.       И Мел нечем было возразить, разумеется, друг был прав.       — А знаешь почему? — хитро прищурившись, спросил тот.       — Почемуууу? — без энтузиазма протянул Мел.       — Потому что, ты меня просто обожаешь! — Кайл засмеялся так весело и заливисто, что Мел, которому вся кровь резко бросилась в голову, расслабился пусть и не так резко, как напрягся.       — Придурок, — только и выдавил он, глуповато улыбаясь.

Не ты ли мне желал зла?

И закалял мое детство церковным холодом?

Отец, я был добрым, добротой должной, словами лощеными.

<…>

Третий день подряд мне снится зима.

Будто отец или брат, меня оставили здесь одного, на века.

И эта жизнь песком приручила и нас жить так.

Но мы придумали мир другой, лишь для себя и вряд ли впустим вас.

©Ассаи

***

      — Так… и почему его прозвали хорьком?       — Джерри когда-то придумал и это не комплимент.       Мишель хмыкнул, скосив глаза на друга, едва слышное «ну-ну» слетело с его губ вместе с выдохом.       — Забавно, а ведь японцы верят, что хорьки, ласки и все им подобные приносят несчастья. Если так, то ты, Кайл, мой счастливый талисман.       — Хорьки селятся поближе к человеку и воруют ночами птицу, — напомнила Бруклин, — мелкий хищник, у которого естественных врагов больше чем у цыплят. Джерри не так уж и не прав.       И Мел, и Бруклин находили завязавшийся под чаёк шутливо-уничижительный разговор о Блэйке по-своему забавным. Но Кайл не обижался. Он притворялся расслабленным и внимательно следил за обстановкой.       Мел играл с ней, и Кайл это видел, возможно, нащупывал тактику, чтобы разговорить и выяснить, что ей известно. Это, с одной стороны, успокаивало, значит, он не причинит ей вреда, когда убедится, что она не знает ничего лишнего. С другой… Пусть она ничего и не знает, но язык у нее все равно длинный. А у Мел пистолет под одеждой. И ещё он непредсказуем, и характер у него как пороховая бочка, и он прав, они не виделись три года. Как изменился он за это время?       — Какой занятный, должно быть, человек, — предположил Мел, и Бруклин снова не упустила шанс для шпильки.       — Джерри редкостный мудак, но с ним работают и неплохие парни, это они рассказали мне про кличку и про то, что пьяным Кайл всех своих бывших подружек «случано называл» Мел. Так что лучше не суйся с ним к этим ребятам, они могут неправильно вас понять.       Вот, что и требовалось доказать. Бруклин не скрывая того, считала отбросами даже братишек Тодда и Фредди, с кем Кайл и правда неплохо ладил и любил время от времени пропустить по пиву. Дела в их семейной автомастерской шли не важно, но видит Бог, свой мустанг он мог доверить только им. Они оба обращались к Брук не иначе как «милая», терпеливо не замечая её пренебрежение. Парни вроде них часто грешат тем, что приравнивают хорошеньких женщин к детям, принимая дерьмовое отношение взрослого человека за пустяковые капризы. Но теперь на фоне ревнивой ненависти к Мел, они вдруг стали для неё «неплохими парнями».       Кайл поспешил сгладить угол, стараясь сохранить едко-шутливый тон этой беседы.       — Не переживай, любому, кто хоть слово в его адрес вякнет, я лично нос сломаю.       — Ты это сейчас на полном серьезе? — Бруклин посмотрела на Блэйка словно на придурка, словно он крайне неудачно и несмешно пошутил.       — Ну вроде, — просто пожал плечами тот, мечтая, чтобы она увидела, наконец, никто здесь не шутит.       А вот она не понимала, она никогда не понимала, и от неясности ситуации ей наверняка хотелось подойти и просто хорошенько ему вмазать. Привычку раздавать пощечины не удалось искоренить ни уговорами, ни предостережениями. Казалось сейчас её сдерживало лишь присутствие постороннего в лице Мел.       — Друзьям? — мрачно переспросила Брук.       — Ну да, — и улыбка никак не вязалась со смыслом его реплик, но Кайл беззаботно покачивался на стуле, держа в руке полную кружку обжигающего кофе. Уже вторую по счёту.       Повисшую тишину нарушил Мишель:       — Смотри, ебнешься вместе с кипятком, ошпаришь себе яйца, потом не ной, защитник, — он свесил ноги с подоконника, соскочил на пол и пройдя к раковине, водрузил туда свою пустую кружку, — Отвратительный у тебя чай.       — Не ебнусь, — все так же весело откликнулся Блэйк, — предупредил бы заранее, я бы тебе достал лучший сорт, собранный руками девственниц под светом полной луны в созвездии Овна.       Взгляд Бруклин проследовал от одного к другому и обратно.       Засовывая в зубы сигарету, она думает о том, что когда-нибудь жизнь непременно выбьет из них всё дерьмо. И с этой мыслью старается успокоиться.             Бруклин редко всерьез задумывалась над темой чувств, и все, чем могла похвастаться к своим двадцати: она ничего не знает о настоящей дружбе, постаралась свести к минимуму отношения с родней и не разу не влюблялась ни в кого так же сильно, как в Кайла, который был словно её кривое отражение. Но стоило Мел появится сегодня, и мысли мгновенно пришли.       Весьма печальные озарения, одно за одним, как вспышки от молний. Сигарета кончается очень уж быстро.       Блэйк всегда был к ней безразличен, как и ко всем прочим. Она смирилась с тем, что он такой. Но черта с два он был таким же с этим белобрысым сучонком, ходит перед ним на задних лапах и вообще всеми повадками до омерзения напоминает ей собаку.       Ей было не трудно признаться самой себе, что она завидует Мел. Кайл относился к нему, словно тот был богом, не меньше. Попахивало одержимостью. Но еще неприятней стало то, что ее собственная жизнь, на фоне этой привязанности за гранью понимания, начинала казаться совершенно никчемной. Никто и никогда не ценил её так сильно. Что-то теперь болело в районе груди. Даже дышалось тяжелей.       А ещё Мел встревожил её, пусть она этого и не показала. Его по-своему красивое лицо, болезненная худоба, наверняка привлекали много внимания. Хотя сам по себе он показался ей больше пугающим, нежели красивым. Эти безумные какие-то глаза, сладкий яд в словах, взрывоопасный, судя по всему, характер, повадки. Она могла назвать множество причин, почему его стоило опасаться и избегать. Но Кайл, кажется, готов костьми ради него лечь.       И вот тут она решительно ничего не понимала. За что Кайлу любить такого, как Мел?       Между тем, время на часах сообщало, что если она не хочет остаться без работы, думать дальше следует уже бодро шагая в клуб.       — Что ж мне пора обратно, приятно было познакомиться, — сказала она, не сомневаясь, что интонация передала смысл точнее вежливых слов. В знак прощания Бруклин кивнула Мишелю, но так и не дождавшись ответного кивка или любого другого знака, покинула кухню едва не взревев от злости и желания своими руками придушить обоих.       Едва ли ей суждено увидеть Кайла еще. Но ему она принципиально не сказала ни слова, даже прощальным взглядом не удостоила. Перед дверью успешно поборола желание обернуться, но едва не перепутала свою куртку с той, что была так похожа на её собственную. Затем решительно накинула ремень сумки на плечо и вышла из квартиры.

Тебе не хватает одной любви на целую жизнь,

И ты за ней бежишь, чтобы убить.

Так пусто в твоей гнилой душе,

Мои молитвы летят тебе в помощь.

©Ассаи

***

      — Эй, красотка, подвезти? — из горестных раздумий Брук выдернул полный наигранного оптимизма голос Кайла.       — А? — она уставилась на парня, с которым уже мысленно простилась, пока он догонял ее на лестнице.       — Давай подброшу, говорю, — поравнявшись, Кайл приобнял ее за плечи и настойчиво потащил за собой, сгоняя последние остатки задумчивости, — ты какая-то странная, не заболела?       — Нет, вроде, — ответила Брук, но на всякий случай потрогала лоб.       — Вот и славно, — осклабился Кайл, оглядываясь по сторонам у машины, — можем потратить сэкономленное время на то, чтобы сделать друг другу приятно.       Бруклин давно уже не было приятно. Примерно с тех пор, как он сказал ей, что собирается уйти, и его мастерство в этом вопросе роли больше не играло.       Он был идеальным компаньоном для всего, о чем приличные люди с тоской вспоминают в старости. Любые выходки, любое безумие, меньшее из которого это классный экстремальный секс везде, где им взбредало в голову.       То, что ей в нём так нравилось: привычка жить одной секундой, возможность сбежать в какую-то другую систему ценностей, словно в другую реальность, где чувственные влечения и наслаждение сливаются в ёмкое «живем один раз», а последствия не более чем выдумка, всё это словно истлело, утратив цвет, вкус и запах, когда она собственноручно уничтожила царящую лёгкость, заявив на него свои права.       Несколько раз он пытался осадить её, напоминая, что никогда не обещал большего. И тем не менее он оставался. А теперь…       «Ты оставишь меня сегодня?» — вертелось на языке, но она запретила себе даже заикаться на эту тему. Вместо этого, просто смотрела на сжимающие руль запястья, на темные локоны, профиль с дымящейся сигаретой.       «Ты говорил, мы как близнецы в своей самовлюбленности, как же ты можешь оказаться таким зависимым от кого-то другого?»       В машине было жарко, раскаленная печка сушила глаза горячим воздухом. Бруклин раздраженно вытирала бумажным платком выступившие на шее капли пота.       — Как в аду, — поделилась она с Кайлом, который жару переносил куда спокойней, он всего-то закатал повыше рукава и, кажется, был в полном порядке.       — Да, у нас тут пекло, — ответил он, перестраиваясь вправо, взбудораженный и задумчивый, не заметил, как сам же и врубил отопление на полную.       За всю поездку он так ничего больше не сказал и даже не включил радио. Им обоим не нравилась тишина. Но в этот раз все было как-то иначе. По крайней мере у Бруклин не нашлось внятных мыслей, которые нужно было чем-то заглушить.       — О, вот отличное место! — Кайл резко вырулил с главной дороги на узкую улочку, а потом еще раз свернул в тупиковый переулок, где здания стояли друг к другу торцом, если кто и выйдет из черного хода, ничему не удивится.       — Откуда ты только знаешь столько этих самых отличных мест? — фыркнула Бруклин, отстегивая ремень безопасности.       — Тебе не понравится ответ, — покачал головой Кайл.

***

      Каждый рожденный во мне человек станет частью меня.

Как подкожная тушь тебя начинает съедать.

Открыв глаза, ты видишь лодку «Курск»,

Тобой станет вода, как я, соленая на вкус.

Война без людей, как медленный яд.

Тропа вьется в лес, я вижу прожитый день.

О чем думал ты, когда меня ел тиф?

Головы мертвых рыб медленно падали вниз.

©Ассаи

      — Ну и что, спрятал от меня свою ненаглядную? — Мел скептически приподнял бровь, когда Кайл вернулся, в комнату, где так внезапно оставил его, ничего не объяснив, — Зачем врал, что у тебя никого нет?       — Мел, я…       — Думаешь, у меня много лишних глаз и рук, чтобы похищать твоих подруг. Сколько их, кстати?       — Думаю, что серая камри у меня на хвосте это не случайность, — уличил его Кайл.       Но лицо Мел осталось непроницаемым.       — Я вот только одного не пойму, зачем тебе это надо? Настолько сильно запал?       — Дело вовсе не в этом, понятно?       — Ну что ж нет, так нет, — Мишель пожал плечами, — Собирайся уже, Кайл.       Блэйк рассеяно огляделся и принялся припоминать все углы, по которым прятались его пожитки. Мел, между тем, продолжил разговор:       — Может, ты соврал, потому что думал, я убью её прямо тут, а тебя заставлю запаковать в ковер?       Кайл хотел верить, что Мишель просто провоцирует его сейчас, поэтому не среагировал на недобрый прищур глаз и такого же вида улыбку. Им нельзя доверять. Он лишь сделал какое-то неопределенное пожатие плечом, запихивая в рюкзак неряшливый ворох тряпок из шкафа.       — В любом случае, я думаю, для нашего общего блага, будет действительно лучше, если с ней, ну ты понимаешь, что-нибудь «случайно произойдет».       Кайл замер. Выходит не провокация.       — Послушай, она ровным счетом ничего не знает. Принимала тебя за мою бывшую подружку, сам же слышал.       — Допустим. Но раз уж ты заметил машину на хвосте, она вероятно тоже. Подумает, испугается. Начнёт болтать лишнего.       От этих слов ему стало окончательно не по себе. Закралось справедливое подозрение, что для Мел это личное, и он просто ищет повод. Кайл посмотрел на него с вызовом.       — Не заметила, об этом я позаботился.       — Уверен? — спросил тот, подойдя вплотную, как будто мог учуять предательский запах волнения, но вместо этого отшатнулся, услышав с детства знакомый терпкий аромат смешанный с запахом её духов. Он сразу всё понял.       — Не сомневайся во мне, и мне больше не придётся скрывать от тебя что-либо.       Мел промолчал, может обдумывал как поступить, а может злился, потому что был чертовски ревнивым. Кайл хлопнул его по отчего-то напряженному плечу. И тот отстранился так, словно прикосновение было ему неприятно.       — Ни к чему тебе лишняя кровь на руках, — Кайл не знал, сколько на этих руках крови и есть ли она на них вообще, но Мел подвох фразы понял.       — За этим бы дело не стало, — он ухмыльнулся чуть более горько, чем ему казалось и брезгливо покосившись на аккуратно заправленную кровать, сел на пол возле неё.       Несколько минут он молча наблюдал, как Кайл сматывает провода и пакует пестрящий наклейками ноут. А потом все же не выдержал:       — Хорошо, пусть это будет под твоей ответственностью. Но я не понимаю, что общего у нас с ней? В чем мы похожи? Как ты вообще мог сравнить меня с кем-то? — он запустил пальцы в волосы, пытаясь убрать их назад, но они снова рассыпались закрывая большую часть лица.       Кайл подошёл, присел на краешек кровати и осмелившись ласково, прямо как в детстве, потрепал его по макушке, словно бы с недавних пор ему снова стало дозволено так делать. В этот раз Мел не отстранился.       Кайл ни разу не ошибся, когда дарил Бруклин что-то, что по его мнению наверняка нравилось Мел.       Вспомнилось, как бомбер с логотипом футбольной команды её коледжа смиренно и одиноко свесил на прощание рукав через край мусорного бака. Её плечи укрыла новенькая кожаная куртка. А в глазах он увидел не то, чтобы благодарность, но она ловила своё отражение в окнах витрин и ей нравился этот новый дерзкий вид. Позже он подарил ей и массивные ботинки.       Но они с Мел были похожи в главном — в незыблемой уверенности, что достойны выпить самый сок этого мира, и сожрать его мякоть без косточки. В этом мире все было для них. Даже чья-то шкура. В слух он, разумеется, сказал другое:       — Из общего у вас только цвет волос, отсутствие чувства самосохранения, ну и постоянно надменное выражение лица.       — Чего? Это у меня надменное лицо?       — Не бери в голову, ты в любом виде красавчик, — успокоил Кайл.       — Я никогда не искал тебе замены, — произнес Мишель, глядя в пустоту перед собой, — и ты даже представить не можешь, какую обиду причинил мне своим поступком. Лучше молчи, — тут же добавил он, потому что знал, Кайл попытается оправдаться и сморозит очередную глупость.       И Кайл промолчал. Он не хотел и не рассчитывал мстить, но чувствовал, что они теперь квиты.       — Я не стану больше говорить об этом и обид держать не хочу, давай просто забудем, сделаем вид, что не было всего этого дерьма, — заключил Мел, приходя в себя, после этой маленькой сцены слабости и немного сконфузившись от того, что они вообще обсуждают подобную тему.       — Лады, — тут же согласился Кайл, ведь как и раньше в их взаимоотношениях, он всегда был на стороне мира.       — Ну, а раз так, этот надменный красавчик хочет выбраться уже на свежий воздух и выпить нормального чая, — Мел встал с пола и критически осмотрел джинсы: в берлоге, где обитал Кайл, на полу могло быть все, что угодно.       Кайл продолжил сидеть. Его ладонь покоилась там, где секунду назад опиралась макушка Мишеля.       Во все происходящее просто не верилось, ну вот нисколько. Атмосфера вокруг стала теперь так непривычно разряжена, что Кайл, окунулся в блаженную негу, всерьез подумывая, а не так ли, часом, кайфуют чуваки, попавшие в рай.       — Блэйк, ты только на приказы реагируешь? — усмехнулся Мел, заметив эту заминку.       — Привычка, — ответил Кайл, возвращая усмешку, — но я привыкну и к другому отношению.       — К хорошему быстро привыкаешь, — Мел захватил уже собранную сумку с ноутбуком и направился к выходу, — Давай, не отставай.       И Кайл поспешил следом, решая не забирать зубную щетку и прочие мелочи из ванной, чтобы не копаться дольше.       Выйдя на улицу, он кинул прощальный взгляд на окна комнаты, служившей ему домом, запоздало вспомнил про конверт с рисунками, но возвращаться, чтобы оставить его на видном месте уже не было времени. Поэтому он закурил и горделиво кивнул Мел в сторону своего красавца-мустанга.       Прочистив горло, Мел медленно продефелировал вдоль вопиюще красного бока.       — Скажи, пожалуйста, — Кайл приготовился услышать что угодно, какой угодно вопрос, но прозвучало спокойное, — ты дурак?       — Что, прости? — Кайл надеялся, он ослышался или типа того.       Мишель не поленился пояснить:       — Какого хрена ты рассекаешь на такой заметной тачке? Мы же не сможем на ней передвигаться.       Кайл не успел даже придумать какими словами заступиться за свое сокровище, а Мел порывшись в карманах, уже выудил что-то и бросил в его сторону. Блейк подставил руки. В ладони шлепнулись ключи от доджа.       — Это от моей, я все равно не люблю садиться за руль, так что забирай. Считай, это подарок за три дня рождения.

      Зачарованный закатом рисует капель.

Я убью тебя, как представляла ты.

Видеть твой первый крик, твой затерянный дом

Теперь полон морской воды.

Жизнь — это красная тонкая нить,

После войны всегда будет мир.

Никто никогда не заслужит твоих слез,

Художник будет тебя беречь и любить.

©Ассаи