Килл Валентайн

Холодный ветер поднимался от залива, на берегу которого раскинул щупальца-районы огромный Кракен — Нью-Йорк. Крохотный, сонный Статен-Айленд, жизнь которого замыкалась в домашней суете и тихих разговорах на сотнях языков мира. Слишком независимый и деловой Бруклин, стремительно перетягивающий на себя внимание деловой жизни новыми бизнес-центрами. Легкомысленный, приветливый Куинс, готовый принять в тёплые объятия любого гостя города за сходную плату. Странный, говорящий на постороннем языке Бронкс, выйти на улицы которого ночью — дурная затея. И возвышающийся над каждым, величественный и нелюдимый Манхеттен, где в самой плотной толпе человек чувствует себя бесконечно одиноким. Ветер с ледяными каплями воды гнал по улицам мечты и мысли, заточённые в маленьких черепных коробках людей. А люди в ответ спешили укрыться тёплыми вещами от неизбежно приближающейся на восточное побережье зимы. Погода в конце ноября окончательно отказалась радовать жителей Нью-Йорка минимальными потеплениями. Куртки и плащи поспешно менялись на парки и пальто, дорогие женщины доставали из гардеробов шубы, чтобы брезгливо стряхивать с них мелкие снежинки, случайно опустившиеся по дороге от машины до торгового центра или концертного зала на Бродвее. Жизнь на Манхэттене забавляла своими контрастами. Богачи и разномастные бизнесмены ходили по одним улицам с попрошайками и бездомными. Коренные американцы — истинные янки — обедали в одних ресторанчиках с успешными иммигрантами, нашедшими своё счастье в продуваемом всеми ветрами жестоком городе. Солнце с присущей ему зимой поспешностью скользило к горизонту, заставляя рано включаться уличную иллюминацию. В момент, когда зажглись фонари, в одном из домов, без сомнения имеющих богатую историю, а в современном мире и богатых владельцев, глаза открыл парень восемнадцати лет. Он бесцельно уставился в белый, идеально ровный потолок, размышляя на банальную тему: стоит ли с этим что-то делать. С потолком, комнатой и жизнью. Следом за парнем проснулась неприятная — до тошноты — резь в горле. За ней — хриплый кашель, который вынудил резко сесть из опасности захлебнуться мокротой. Киллиан Валентайн отмечал свою первую неделю жизни в Нью-Йорке не прогулкой между предрождественской суетой, а общением с лекарствами и постельным режимом. Город после переезда быстро одарил его главной наградой для любого привыкшего к теплу — простудой. Голова гудела, как колокол свободы. Кашель сменился неприятной сухостью. Киллиан попытался вдохнуть носом, но вместо этого почувствовал лишь тошнотворное бульканье в пазухах. Лечение не просто не помогало, но делало хуже, гоняя простуду через нос в горло, голову и обратно. Сейчас температура — веря ощущениям — спала, но зато в горло будто засунули моток колючей проволоки. Киллиан укутался в плед и, шмыгая носом, направился вниз — влить в себя ещё лекарств и вновь забыться на пару часов. Дом Николаса Валентайна располагался в престижном районе Манхеттена, где таунхаусы конца девятнадцатого века прижимались стена к стене, обращаясь изящными фасадами к центральной улице, а ко внутренним дворам — небольшими закрытыми двориками. Американская мечта в самом центре Нью-Йорка. Киллиан, не интересовавшийся до этого момента бытом дяди, с трудом верил такой удаче. В сравнении с городком в Виргинии, откуда он сбежал, одна улица здесь представляла собой целый мир, зажатый между Третьей-авеню и Лексингтон-авеню. Киллиан позволял себе шальную мысль: окажись он здесь летом, Большое Яблоко мог вздрогнуть. Возможно. Скорее всего нет. Ну какой из него гуляка, прожигающий жизнь в ночных клубах и на улицах? Ни денег, ни жизни толком: от первых, предлагаемых дядей, Киллиан отказывался; вторая утонула в болезни. В кухне послышался звон, заставивший насторожиться. Кого принесло, чёрт возьми? Киллиан напрягся, вспоминая своё приключение в Джорджтауне, после которого мог назвать себя заслуженным параноиком. Тихо-тихо, по стене, сжимая в руках зонт, как биту, он поплёлся к источнику шума. Хвалёная рассеянность Ника: он постоянно оставлял вещи где попало, но не на местах. Шаг. Ещё один. Вниз по лестнице. В другой руке телефон с готовым для дозвона спасительным девять-один-один. Тихо притаиться за углом, пытаясь высмотреть неизвестного. Массивная, внушительная фигура человека, готового переломить пополам незадачливого подростка… — Килл! Мальчик мой! Чего ты там шаришь по углам? — из кухни величественно выплыла крупная женщина с ровной чёрной кожей. — Н-Нэнси! — Киллиан выдохнул, выронив зонт. — Прости! Я думал, дома кто-то посторонний… — И мерещится тебе всякое, — отмахнулась она. Нэнси когда-то переехала в Америку в поисках лучшей жизни. Воля судьбы привела её в только начавшую существовать компанию «Ви-энд-Ви» на минимальную ставку, где остроумная, чуть надменная и безусловно сметливая женщина помогала молодым и неопытным предпринимателям Валентайнам развивать своё дело. Но годы шли, Нэнси не молодела. Когда пришло время уходить на заслуженный отдых, Николас настолько не захотел отпускать свою «мамочку номер один», что предложил ей жить у себя в качестве личного помощника. Постепенно Нэнси подмяла под свою железную руку всё хозяйство, скучая без дела. — Угу, — обречённо кивнул Киллиан, усаживаясь на высокий барный стул. Секундное напряжение сменилось тяжёлой волной усталости. Он ляжет спать снова, как только примет лекарство. — На месте Ника я бы давно записала тебя к специалисту, дорогой, — строго заметила Нэнси. — После того, что ты пережил! — она схватилась за сердце, но больше для драматизма, чем от реальной боли. — Нет. Мне просто нужно отвлечься, — запротестовал Киллиан, — я болею, две недели не вылезал из дома, как приехал в Нью-Йорк. Подавать документы в колледж слишком поздно, да и школу я закончил кое-как, мне ничего не светит. Друзей нет, за последнее время общался только с тобой да Стариком. — Ох, дорогой, — его тут же прижали к широкой, мягкой груди, — ты мог бы связаться со своим приятелем из Джорджтауна. Разве он не оставил своих контактов? Мы давно живём не в двадцатом веке, когда звонок в другой город стоит больших денег и ещё больших нервов. Бархатный, глубокий голос Нэнси по-особому успокаивающе звучал в заботливых объятиях. — Ну… — неопределённо пробормотал Киллиан, отстраняясь. — Ну? — внимательный взгляд, от которого не скрыться. — После того, что произошло… Я не уверен… Мы познакомились случайно. И в процессе знакомства один мудак искалечил неплохого парня. Звучит не очень для начала дружбы… — Киллиан отошёл к ящику, где хранились лекарства. — И что ты хочешь сказать? — нахмурилась Нэнси. — То, что меня не захотят ви… — Послушай меня, Киллиан Валентайн, — голос, до этого по-матерински мягкий, приобрёл стальные нотки, — ты пережил с этими ребятами такое, на что не способен обычный подросток. И бросил на произвол судьбы, когда лучше держаться вместе хотя бы морально. Избалованный, эгоистичный мальчишка! — она топнула ногой, бросив на Киллиана гневный взгляд. Он почувствовал себя нашкодившим малышом, слегка отступая под натиском Нэнси. Впрочем, его смущение не осталось без внимания, заставило умерить пыл. — Не веди себя как Ник. А ещё лучше — выпей лекарство и возвращайся в кровать, завтра утром проснёшься здоровым, свяжешься со своими друзьями из этого Джорджтауна, всё наладится, — Нэнси слегка успокоила себя, позволив и Киллиану выдохнуть. — Как скажешь, Нэн, — он махнул рукой. — Не хочешь сначала поужинать? — Мммм… — неопределённый ответ напомнил о больном горле, неспособном воспринимать человеческую еду. — Брось дурную привычку мычать! — вновь прикрикнула Нэнси. — Возьми чашку, налей себе бульона. Ты уже не маленький. — Да, Нэн, — порой с ней проще согласиться, чем утверждать, что есть в целом не хочется. Горячий бульон приятно согревал горло. Киллиан устроился в гостиной, свернувшись в кресле. Нэнси включила электрический камин, тихонько потрескивающий теперь искусственным огнём с поразительно естественным звуком. Ник создал в маленьком помещении с выходом во внутренний дворик нечто классическое: камин, мягкие кресла, чуть скрипучий диван и аккуратный кофейный столик. Глядя на обстановку — довольно стильную — Киллиан не верил в участие Ника — любителя джинс и старых свитеров — в дизайне помещения. Максимум вкуса дяди — притащить потрёпанный диван и повесить плохонькую картину, а здесь всё довольно утончённо. Каждый раз убаюкиваемый искусственным огнём Киллиан думал: «Нужно спросить Нэнси, кто делал ремонт в доме и выбирал мебель». — Эй! Парень! Кажется, для этих дел я выделил тебе комнату! — Бог мой! Ник! Не кричи! Мальчик и без того плохо себя чувствует. Голоса вернули в реальность — Киллиан не заметил, как задремал, забыв полупустую чашку на столе. — Ну и погода на улице! — в чём-чём, а в игнорировании хороших манер Николас Валентайн был бесподобен. — Безумный снегодождь обрушился на наши головы! — он откинул куда-то в сторону зонт, приземляясь в соседнее кресло. — Как ты, парень? — уже тише спросил Ник. — Паршиво, — пожал плечами Киллиан, пытаясь отойти от дрёмы. — Думаю, по мне видно. Оба усмехнулись, пожимая руки. Ник, без сомнения, понимал своего племянника. Когда-то давно и сам, приехав в Нью-Йорк впервые, столкнулся с ветрами, несущими неизбежную простуду неокрепшему организму. Когда Киллиан только заболел, дядя рассказал легендарную историю первой простуды в Нью-Йорке. Они с братом снимали крохотную комнатушку где-то на окраине, все деньги уходили на лекарства, а питаться приходилось подачками старушки-кошатницы из соседней квартиры. С тех пор Ник терпеть не мог пироги любого сорта. С содроганием при виде любой самой прекрасной выпечки вспоминал пресные, кривые кулинарные шедевры дряхлой дивы. Однако до сих пор с теплом чтил её память. «Без старушки я не сидел бы рядом с тобой», — меланхолично заканчивал он рассказ, смахивая несуществующую слезинку. Киллиан задумчиво посмотрел на дядю. Показалось, что выглядел он сегодня не лучше болезненного племянника. На лице словно отпечатались примерно пятьдесят лет жизни, обычно скрытые задорной улыбкой и горящими энтузиазмом глазами. Скромные аналитические способности подсказывали: с дядей явно что-то не так. Конечно, стоило сделать скидку на двухлетнее отсутствие в жизнях друг друга, но Киллиан понимал: он должен выяснить, что происходит. От вынужденного бездействия чесались ладони. — Что-то случилось? — осторожно поинтересовался Киллиан. — Вовсе нет, — излишне быстро отмахнулся Ник. — Лучше закидывайся лекарством и пойдём смотреть что-нибудь. Я пока разогрею ужин. Голоден, как волк! Николас вскочил — он точно старался избежать внимательного взгляда племянника, получившего незабываемый опыт в детективном деле. Это был, похоже, какой-то его фирменный стиль — уходить в отказ, как только посторонние замечали проблему. Когда Киллиан впервые спросил у него, с чего вдруг такой обеспокоенный вид, дядя едва не выгнал его взашей. Это случилось, когда Киллиан впервые посетил офис дяди. Так, из чистого любопытства. Посмотреть на светлый ресепшн в многоэтажном бизнес-центре, милую девушку за стойкой, поплутать по опен-спейсу — не более. Дядя Ник встретил его в кабинете — даже не совсем встретил, потому что в момент, когда Киллиан без стука ввалился в незапертую дверь, он внимательно изучал какую-то бумажку. Киллиан успел рассмотреть, что это и близко не похоже на документы — скорее записка шутника. Склеенные из газетных заголовков буквы складывались в послание, заставившее дядю Ника если не занервничать всерьёз, то как минимум беспокоиться. Этот короткий эпизод без сомнения активизировал наблюдательность Киллиана, даже с простудой. — Николас Валентайн! — Киллиан попытался повторить командный голос Нэнси. — Вау! — воскликнул Ник. — Из тебя получится неплохой начальник! — Старик! Мне восемнадцать, а не восемь, не делай из меня дурака! Киллиан поднялся на ноги и поковылял следом за Ником, который теперь выглядел откровенно нервным. Чувствовалось, как из его мешков выбегают коты и выпадают колюще-режущие предметы. — Ты не отстанешь, да? — сдался Ник, уже на кухне готовя себе нехитрый коктейль из виски с виски. — Конечно, не отстану. — Я не хотел беспокоить, пока здоровье… Ну… Ты понимаешь… — он замялся, нервно оглядываясь. — К тому же это довольно… Небезопасно, я полагаю. Нэнси, скорее всего, отправилась наверх: протереть пыль в комнатах, пока Валентайны ведут «непринуждённые семейные разговоры». Это вроде добавило Николасу уверенности в том, что диалог можно продолжить. Ну или всё дело было в виски. Киллиан прозаично ставил на второе. — В «Ви-энд-Ви» какие-то проблемы? — спросил он. Ник старательно изучал содержимое стакана. — Старик, не игнорируй меня, я здесь вообще-то. И я — на минуточку — не какой-то случайный сожитель, а твой племянник. С утра им был, по крайней мере. Чем дольше продолжалось молчание, тем больше Киллиан давил на личные кнопки. Раньше — при менее значительных поводах, вроде «стрельнуть деньги на бургер» или «рассказать про молодость папы», это всегда срабатывало. Сработало, как ни странно, и сейчас. — Я бы не назвал это проблемами, конечно, — медленно, раздельно произнёс Ник. — Вчера мне показалось, будто кто-то залез в мой кабинет. Ничего не пропало, но что-то искали… И сегодня это повторилось. Немного в другом ключе, — Николас замялся, присосавшись к выпивке: успокоить нервы. — Что случилось? — настороженно протянул Киллиан, предчувствуя большие неприятности. — Сегодня я вновь заметил, что кто-то у меня был… Но этот кто-то ничего не взял, но оставил записку. Ничего важного, на самом-то деле, — Ник замолчал, залпом осушив стакан. — И что в записке? — Не всё ли равно? — Не всё! Я, может, хочу помочь и… — Нет. Чёрт побери, ни в коем случае! После того, что случилось в Джорджтауне… Я не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности. Кухня погрузилась в тишину. Киллиан задумался. Ник, вероятно, проклинал свой длинный язык и отвратительную актёрскую игру. — Мне нужен кто-нибудь, кто поможет… — задумчиво пробормотал Киллиан. — Даже не думай! — Если бы можно было… — Киллиан! Ник взвыл, хватаясь за голову одной рукой и бутылку виски другой. Впрочем, Киллиан уже почувствовал где-то глубоко в сердце охотничий азарт детектива. Вспомнил то покалывание в пальцах, что ощущал в самом начале поисков Филиппы Гамильтон в Джорджтауне. Опасность. Чувство погони. Сейчас — спустя неделю — он мог признаться себе: несравненных эмоций не хватало в огромном чужом городе, подарившем пока лишь мерзкую простуду. — Старик! Ты не понимаешь! — Это ты не понимаешь! — прикрикнул Ник. — Я уже потерял брата! Не хочу потерять ещё и племянника. Я пойду в полицию, они найдут чёртова шутника, который заходит слишком далеко. И уж точно я не собираюсь подвергать тебя опасности. — Старик! — Если тебе хочется притащить в Нью-Йорк своих приятелей, только попроси. Устрою того прилизанного мальчишку в школу, его сестрицу в колледж. Как угодно. Только не смей думать, что я разрешу тебе лезть в пекло. Разговор окончен! — Рыкнул Ник и поспешил покинуть кухню. Вечер прошёл в тяжёлом молчании. Ник, как и обещал, занялся выяснением: возможно ли перевести Гамильтонов в ближайшую школу. Связался с их родителями, позиционируя своё участие благодарностью за то, что приютили нерадивого племянника с тягой к приключениям. Киллиан толком не слышал беседы. Постояв под дверью кабинета дяди, размышляя о мирном разговоре, он предпочёл уйти к себе и вернуться под одеяло. Выход из комнаты сегодня вечером оказался большой ошибкой. Возможно, Ник прав: Киллиан слишком страдал от одиночества и безделья в Нью-Йорке. Так повелось, что люди его возраста друзей находят в учебных заведениях — как правило. Все эти студенческие группы и клубы по интересам — лучшее место найти кого-то, кто будет рядом всю жизнь или несколько лет студенчества. Но Валентайн не горел желанием становиться обычным подростком. Мысли об отце и его судьбе всё равно не дадут жить спокойно, сподвигая мятежный дух на новые безумства, вроде побега. Но если из дома ему нашлось, куда пойти, то дядя — последнее спокойное пристанище. Киллиан почувствовал, как погружается в сон. Мышцы расслаблялись, боль уходила куда-то на второй план. Сквозь сон он уже услышал, как дверь приоткрылась, но Нэнси строго прошептала: — Не смей его будить… — Я и не собирался, — голос Ника звучал как-то устало, будто он и сам не обрадовался конфликту. — Всего лишь хотел передать приятную вещь… — Какую? Как бы Киллиан ни пытался услышать и запомнить, что же хотел сообщить дядя, сон, навеянный лекарствами, сковал сознание. Он погрузился в пучину ночных догадок, являющихся смазанными образами знакомых людей. Лишь под утро сновидение приобрело определённые черты. Он вновь оказался в комнате Льюиса Гамильтона, освещённой тусклым светом гирлянд. Почувствовал неуверенные прикосновения к рукам, помимо которых ничего не ощущалось. Во сне нет боли. Во сне нет ничего, кроме образов, основанных на пережитых событиях и впечатлениях. Эл молчал. Взгляд его больших глаз ничего не выражал. — Килл, — неожиданно заговорил он, — постарайся быть в порядке… Сон резко оборвался. Киллиан вскочил в кровати, хватая ртом воздух. В окно нехотя заглядывало холодное зимнее солнце. Настойчиво вибрировал телефон на прикроватной тумбочке. — Слушаю, — пробормотал Киллиан, отвечая на звонок не глядя. — Тебе настолько стыдно за неделю молчания, что вчера твой дядя в течение двух часов извинялся перед нашим отцом? И что же такое произошло, раз мы с Филиппой теперь вынуждены думать о переводе в Нью-Йорк? — Валентайн не сразу узнал искажённый микрофоном голос Льюиса. — Эл Джей?! Неопределённое ноябрьское утро начиналось на удивление приятно. Голос Льюиса, куда ярче, чем во сне, звучал весело и непринуждённо. Будто он не разговаривал с засранцем, который за неделю не нашёл и пары минут, чтобы позвонить или написать. Он вещал о том, как вчера удивились матушка и отец, услышав голос Ника Валентайна. И о том, как не поверили своему счастью: не каждый день людям из небольшого городка предлагают устроить детей в учебные заведения Нью-Йорка. Киллиан, слушая это, ощущал, как губы складываются в довольно глупую улыбку. Кажется, Нэнси была права: после некоторых событий нельзя не остаться друзьями. И совместное расследование настоящего преступления — одно из таких событий.