Килл Валентайн

Размеренно стучали колёса поезда. Киллиан куда больше предпочитал поездки на автомобилях, но постепенно начинал привыкать к ощущению качания в салоне и пролетающим пейзажам за окном. В поездах своя прелесть — и он не был против ещё раз прокатиться куда-нибудь таким образом. Особенно, если это будет вагон первого класса с напитками, закусками и мягкими сиденьями вокруг резных столиков. В самый раз для его ноющей спины. Миссис Гамильтон после очередной жалобы настояла, чтобы Ник по возвращению в Нью-Йорк записал Киллиана на курс массажа. После предварительного рентгена, разумеется. — Слушай, Пиппа… — воспользовавшись тем, что Ник утащил мистера Гамильтона куда-то в сторону вагона-ресторана, а миссис Гамильтон закрыла уши наушниками и задремала, Килл обратился к Филиппе с давно тревожащим вопросом. Майк и Льюис насторожились. — Можно у тебя спросить что-то… Личное? — Смотря что… — Филиппа неторопливо отвлеклась от пейзажа за окном. — Спрашивай, а я решу, хорошо? — Ты же знаешь про нападение на Дюваль? — с корабля на бал начал Киллиан. — Что тогда произошло? Ему казалось, что Филиппа буквально расцвела — хотя тема для разговора была не особо радужная. Её торжествующий вид немало смутил всю троицу, но она не обратила на это внимания, заговорщицки шепнув: «Подсаживайтесь ближе». И они сгрудились возле окна, успешно прикрывая друг друга от посторонних глаз других пассажиров. Это произошло в девяносто шестом — буквально за пару месяцев до рождения самой Филиппы. Эрика Дюваль — восходящая звёздочка американской команды по фехтованию среди кадетов. Она попала в кадетскую сборную на год раньше остальных и уже делала большие успехи. Говорят: талантливый человек талантлив во всём. В определённой мере это относилось к каждому из семейства Дюваль. Мать — Маргарет Джерри-Дюваль, которую больше знали, как Джерри Мэг, дива восьмидесятых, звезда слэшеров «Адская ночь» и «Чёрные воды», при упоминании которых Килл воскликнул: «Да ладно?!» — но тут же прикусил язык, потому что привлёк слишком много внимания к их разговору, будто он был секретным. Отец — Эрик Дюваль, в честь которого дочь назвали, довольно известный в узких кругах музыкант. Настолько знаковые для восьмидесятых личности родителей побудили злые толки: все успехи маленькой Эрики списывали только на их влияние. Она сама ни на что не способна, всё лишь их заслуга. Однако тренера отмечали, насколько трудолюбива и упорна девочка. Ей обещали место в команде летней олимпиады, но тренироваться приходилось каждый день. Упорно и изнурительно. Совмещая с учёбой, языковыми курсами и дополнительными занятиями. Жизнь девочки пролетала, как скорый поезд, но она не привыкла жаловаться. «Всё достигается только постоянным трудом», — так говорили отец и мать. Трагедия произошла в конце мая. Вечер. Фешенебельный пригород Лос-Анджелеса, где ещё с семидесятых селился бомонд. Когда-то здесь соседствовали Кит Мун и Джон Бонэм, а вечером двадцать седьмого мая девяносто шестого года по этим же улицам четырнадцатилетняя Эрика возвращалась с тренировки привычным пешим маршрутом. Обычно её сопровождали на автомобиле, но в этот раз нанятый отцом водитель задерживался, и девочка не стала его дожидаться: это значило не увидеться с матерью, которая должна была заскочить домой буквально на пару часов и снова исчезнуть на съёмках. Жизнь ребёнка звёзд красива на картинке, но не когда тебе хочется просто обнять маму и поделиться своими успехами. На улицах безлюдно — в такое время жители пригорода предпочитают расслабляться на пляже или в бассейне, но никак не шататься туда-сюда по пыльным дорогам. Настроение отличное — тренер отметил сегодня, что Эрика готова войти в олимпийскую сборную. Подумать только! Четырнадцатилетняя олимпийская спортсменка! Все мечты — вот они, можно рукой потрогать. На полпути Эрика услышала спешные шаги за спиной. Оклик. Она обернулась, чтобы рассмотреть прохожего: им оказалась девушка, с которой в прошлом году они соревновались в спарринге. Ей, в отличие от Эрики, не повезло — тренер резко высказался о нескладном телосложении и неловких выпадах. Путь в большой спорт закрыт. Они не виделись с прошлого лета, потому встреча обрадовала Эрику. Приветливая улыбка, обращение по имени. Вместо встречного приветствия её ожидало другое. Позже в показаниях Эрика тихо скажет: «Она назвала меня высокомерной уродиной, пообещала… доказать это каждому». Последний образ — синяя ёмкость и шипучая струя. Последнее воспоминание — адская боль, разъедающая лицо, грудь и правое предплечье, которым она инстинктивно закрывалась. К счастью, пронзительный крик собрал зевак из ближайших бассейнов. Они вызвали скорую помощь до того, как стало слишком поздно. Нападавшую остановили тут же — девушка успела пробежать едва ли один перекрёсток, отчаянно не желая верить, что сделала это. Она сожалела. Раскаивалась искренне, но Эрик Дюваль оказался жесток и суров. Он выступал обвинителем. Нападавшую опознали около семи очевидцев. Приговор — колония для подростков. Эрику Дюваль ждали мучительные операции — более шестидесяти, о каждой из которых писали газетчики, смакуя все подробности произошедшего. Вокруг больниц — куда бы её ни переводили — дежурили журналисты. Наркоз. Пробуждение. Боль. Отвращение. Вновь наркоз. Вновь пробуждение. Жизнь превратилась в замкнутый круг, выхода из которого, казалось, нет. Последнюю операцию Эрика перенесла в две тысячи четвёртом. Врачи предупредили: могут быть осложнения. Усилием воли она заставила себя отказаться от дальнейших услуг пластических хирургов. Пользы всё равно мало, а осложнения могли помешать в жизни. Родители поддерживали все её решения, как образцовая семья. Эрик, прошедший Вьетнам и вернувшийся домой обезображенный, до самой своей смерти был её примером сильной личности, гордо несущий свои раны. Эрик Дюваль носил маски. Эрика Дюваль добавила к его гардеробу вуали. Судьба или совпадение, но трагедия стала — по мнению некоторых — спасением юной Эрики. Буквально через два месяца на Олимпийских играх — тех самых, где она должна была выступать — прогремел взрыв, унёсший жизни двух человек, ранивший более сотни. В том числе — непоправимо — её тренера и многих из команды по фехтованию. Эрика Дюваль же, со своим отцом и матерью, стала соосновательницей «Галереи Дюваль» — фонда поддержки культуры и спорта во всём мире. Под их эгидой организовывались независимые соревнования, выставки, концерты, они руководили площадками и креативными пространствами. Лишившись одной мечты, Эрика Дюваль быстро нашла себя в другой — помогать творческим и активным людям, которым нужны деньги. И которые имеют перспективу принести намного больше, чем в них вложено. Таким человеком оказался и Николас Валентайн. Однажды он пришёл со своей компанией — «Ви-энд-Ви», — которую покинул его брат — Винсент, — с просьбой профинансировать проект переработки, ставший впоследствии самым крупным толчком для процветания фирмы. Рассказ окончился молчанием. Человеку свойственна эмпатия, свойственно переживать чужие несчастья и выражать к ним сочувствие — хотя бы минимальное. Отсутствие эмпатии — нездоровый признак, который может привести к весьма нежелательным последствиям. — Курить хочу, — хрипло признался Киллиан, с трудом переваривая информацию. Пока они искали сокровище, он пытался выстроить в своей голове хоть какие-то предположения, почему Дюваль прячет лицо. Пьяно-спокойный тон, которым Ник сообщил: «Она не очень любит являть своё милейшее личико миру», — скорее предполагал какие-то личные странности, но никак не настолько ужасающие события. В горле пересохло. — Я могу сходить с тобой, — робко предложил Льюис. Киллу хватило сил только на кивок. Наверное, они всего лишь пережили слишком много событий за такой короткий срок, а потому новая информация казалась более жуткой, чем была на самом деле. В конце концов, Дюваль жива, у неё успешный бизнес. Не в пример несчастным, погибшим под селевым потоком в Королевской Башне. — Наверное, не стоило это всё рассказывать, — пробормотала Филиппа, глядя на то, какой эффект произвёл рассказ. — Всё в порядке, — покачал головой Килл. — Раз уж она — деловой партнёр Старика, узнали бы рано или поздно. Из интереса погуглил, вроде того. Он списывал всё на усталость. Хотелось уже вернуться в Нью-Йорк, сгрести Индиану и завалиться с ним крепко спать пару дней. Вспоминая, что Льюису придётся вернуться в школу, Киллиан уже предвкушал одинокие дни с возможностью выспаться, посмотреть пару фильмов, что-нибудь почитать, а потом — слушать рассказы о школьных днях. «Забавно», — он задумчиво посмотрел на Льюиса, идущего впереди него к зоне для курения. Что именно ему казалось забавным? Объяснить он себе не мог. Так. В голову пришло. — Кстати, — как только они вышли в тамбур, где находилась тяжёлая металлическая пепельница, Льюис заговорил, — я вспомнил, что толком ничего не подарил тебе… — Не подарил? — удивился Киллиан. — То есть тот шарф и варежки с ярмарки… — Ты их не носишь, — тут же смутился Эл Джей. — И именную флягу… — Это не… — Театр, блин, теней… — Мы делали его вместе и это была твоя идея! — воскликнул Эл Джей, но смех всё-таки не сдержал. — Но вообще, я говорю не про Рождество. — Хм? — Килл поднял бровь. — У тебя ведь был День рождения буквально в день, когда мы познакомились, — неуверенно начал Льюис. — За день до этого, но не суть, — поправил Килл. — Пожалуйста, — нахмурился Эл Джей, — дай я договорю. В общем… я подумал о том, что должен подарить тебе что-нибудь на прошедший день рождения. Помнишь, кто-то прислал тебе на Рождество кассету… — Дир Стрейтс? — Да-да… В общем, пока с родителями мы ходили по магазинам, папа завис около прилавка со старой техникой. Он вообще фанат, ну, ты понимаешь… в общем. В общем, вот. Это тебе… с днём рождения, — он вытащил из внутреннего кармана горнолыжной куртки небольшую коробочку. Килл ощутил странный прилив эмоций. Иррациональное желание прямо сейчас закружить Эла по маленькому квадрату тамбура пришлось давить сигаретой и глубокой затяжкой. Как минимум, им не хватило бы места для танцев. Зажимая сигарету губами, он развернул тонкую подарочную бумагу. Внутри — старый кассетный плеер. Немного похожий на тот, который был когда-то у отца, но на взгляд Киллиана техника того времени вся похожа друг на друга. Сердце пропустило удар, сигарета выпала на металлический пол тамбура и тут же погасла. — Это ведь… — Я подумал, что тебе нужно на чём-то слушать подарок от твоего папы… — Даже если он от Бейкера, — Киллиан усмехнулся. — Ась? — растерялся Льюис, но его тут же крепко обняли, вжимая куда-то в границу между свитером и кожаной курткой. Стало как-то очень тепло внутри. У обоих. Молчание сейчас отличалось от любого другого молчания в их знакомстве. Оно не было связано с какими-то тяжёлыми, болезненными событиями или размышлениями. Оно не несло за собой недомолвок. Оно просто было, потому что сейчас слова не требовались. Иногда нужно помолчать и в счастливые моменты. Показалось, что Льюис расчувствовался и прослезился, но вместо всего прочего Килл лишь крепче прижал его к себе. Во всяком случае, к особой эмоциональности Льюиса он уже привык. Они знакомы без малого три месяца — в современном мире, когда всё происходит быстро, этого уже достаточно. — Нас потеряют, — пробубнил Льюис откуда-то из свитера. — Да ладно. Может быть, я решил скуриться окончательно? — отшутился Киллиан, но всё-таки отпустил его. Стоило покурить. Одна сигарета уже валялась на полу, а организм требовал табачного дыма в лёгких. Ещё один щелчок зажигалки, организм получил своё достаточно быстро. — Что будешь делать? — Сейчас или в целом? — Килл посмотрел на Льюиса, уставившегося в окно тамбура. — В Нью-Йорке, — пояснил он. — Мне ведь нужно выйти в школу в понедельник. — Буду сидеть дома, ждать тебя. Научусь у Нэнси готовить обеды и… — Какой же ты дурак, — Эл Джей рассмеялся, перебивая его. — В смысле «дурак»? — картинно оскорбился Киллиан. — Может быть, я абсолютно серьёзен. — А подготовка к колледжу? — Не хочу. Вновь короткий момент молчания. Поезд влетел на каменный виадук: внизу раскинулось тёмное полотно леса, укрытого редким снегом. Весь горизонт укрывали горы. В какой-то мере Киллиан сожалел, что вместо прогулок по улице они бродили где-то под землёй. В Альпах действительно красиво. «Надо спросить у Старика, как часто он тут отдыхает», — пришла в голову весьма разумная мысль. Вернуться в Альпы уже здоровым, без больной спины и предполагаемых трещин в рёбрах, научиться стоять на доске. Или на коньках. «Ну уж нет», — Киллиан живо вспомнил, чем закончился для мистера Гамильтона романтичный танец на льду. Он не удержался и рухнул, повалив за собой пару туристов, которые потом громко возмущались на итальянском. — Я помню, — нарушил тишину Льюис только после того, как прошёл гул виадука, — как в детстве папа сидел с нами, пока мама заканчивала университет. — Твой отец? — не поверил ушам Киллиан. С первой встречи с мистером Гамильтоном и до сих пор Киллиану казалось, что он имена-то своих детей не помнит, а уж сидеть с ними — совсем из разряда фантастики. — Ну, — Льюис посмеялся, — когда Филиппа родилась, он только-только заканчивал школу, а мама уже получила ответ из колледжа. Выбор… — Немного очевиден, — согласился Киллиан. — Забавно. Старик тоже закончил только школу. И то — со средним аттестатом. Отец был отличником. — Я уверен, что мы сможем найти твоего отца, — неожиданно произнёс Льюис. Киллиан невесело улыбнулся. Найти отца. Он не знал, что думать о нём. Не знал, с чего начать. Ник отказывался говорить даже под действием алкоголя. Бейкер заставил думать, что отец вообще мёртв. Иных зацепок не было. Кассета и клочок бумаги с засекреченной информацией, состоящей практически полностью из чёрных плашек? Слишком маленькое количество «улик». Впрочем, за что бы Киллиан ни брался, никогда не было больше. Но он справлялся. Они справлялись. Нашли Филиппу, раскрыли Висконти, вывели на чистую воду Эддингтона, узнали историю Катерины и Библии. Информации всегда было мало. Всегда приходилось искать или полагаться на чистую удачу. Может быть поиски — его призвание? В конце концов, фамилии Пинкертон и Бернс до сих пор ассоциировались в массовом сознании с помощью в трудных делах. Даром, что уже лет пятнадцать были просто частной охранной фирмой. — Я хочу верить, что он жив, — признался Киллиан. — Ты сказал, что кассету мог прислать Бейкер. Почему? — осторожно поинтересовался Льюис. — Когда я ездил ночью в «Ви-энд-Ви». Бейкер напел строчку из песни. Ту самую, которую ты вспомнил в машине… — Из «Лёгкие деньги»? Которая «Лёгкие деньги, доступные девчонки»? Брось. Это ведь у них самая популярная песня. Останови кого-нибудь, скажи им Дир Стрейтс — услышишь первым делом про неё, — Льюис развёл руками. — И откуда ты это зн… ах да. Твой отец, — Килл поморщил нос. — Может быть, если это кассета, как любил твой папа… но песня у тебя так ассоциируется с Бейкером… вдруг Бейкер как-то связан с твоим папой? — предположил Льюис. — И с Маккохен, — Киллан задумался. — Мы ни разу не попытались поискать информацию о Маккохен в интернете, — напомнил Льюис. — Может быть, ответ ближе, чем кажется? — Какой же я идиот! — Киллиан ударил себя ладонью по лбу. — Нам давно нужно было посмотреть, кто вообще такие Маккохен! Он положил голову на плечо Льюиса, пока тот пытался поймать местный вайфай и выйти в интернет. Найденную информацию о «Маккохен Индастриз» язык не поворачивался назвать развёрнутой или — хотя бы — достаточной. Сухая выдержка из Википедии гласила, что корпорация «Маккохен Индастриз» занимается исследованиями в области высоких технологий и робототехники. Энтузиасты, объединённые движением к лучшему будущему, существовали ещё с самого начала тридцатых. Будущую «Маккохен Индастриз» основали в Карлоу, как небольшую семейную контору. Постепенно предприятие расширялось, проекты становились всё более амбициозными. Контора переросла в фирму, фирма в предприятие. С семидесятых Маккохен плотно занялись работой над компьютерной техникой, спонсируя всё, что попадалось под руку — даже самые маленькие фирмы, работающие над созданием персональных и промышленных компьютеров. Под их крылом оказались DesCo, Heuristic algorithms comp., а чуть позже и Zip2, откуда мир узнал имя самого эксцентричного современного творца — Илона Маска. «Маск тоже работал на Маккохен?» — поразился Киллиан, для которого это оказалось большой новостью. Они с отцом следили за работой и проектами Маска довольно долгое время, даже спорили: удастся ли ему покорить космос или нет. При чтении статьи выяснилось, что с Маккохен в разное время и разной степени контактировали Стив Возняк и Рональд Уэйн, Ричард Столлман и многие другие деятели компьютерной индустрии варьирующейся важности. Некоторые имена Килл в глаза не видел, но названия компаний говорили сами за себя. — Корпорация зла какая-то, — Киллиан схватился за волосы. — Почти как Дисней, но в компьютерах… — поддакнул Льюис. — Они даже с Эппл пересеклись — смотри, Уэйн продал им свою долю в десять процентов за восемьсот долларов. — Продешевил… — Это семьдесят шестой. Простительно, нет? После списка осуществлённых и — нескольких — провальных сделок шёл список фирм и предприятий, косвенно — от одного до трёх рукопожатий — финансируемых «Маккохен Индастриз». Обнаружить среди них «Ви-энд-Ви» и две дочерние компании «Галереи Дюваль» Киллиан в какой-то мере ожидал. «Вообще не удивительно», — хмыкнул он. — Странно, — протянул Льюис, словно не слышал комментария. — Здесь указан год основания — тридцать первый. Первый руководитель — Лео Маккохен, но на него нет ссылки. Статьи не существует. И ничего о финансах. Ни доходы, ни акции — даже раздела такого нет, — он указал пальцем на светло-серую зону, где обычно выписывали основную информацию о фирме. В сухом остатке, кроме года основания, имени основателя и типа компании, существовал только огромный список дочерних предприятий. Словно автор статьи и не думал о капиталах такого финансового титана. — С ума сойти, — покачал головой Льюис. — Как отца вообще могло занести к ним? — никак не мог сообразить Киллиан. — Они владеют практически всем, что связано с компьютерными технологиями… ты не рассказывал, кто твой папа. Он был учителем ведь? — Учителем химии, — развёл руками Киллиан. — Он вообще не дружил с техникой и этим вот всем. — И его пригласили работать на Маккохен… — Так сказал Старик. — Здесь что-то не так, — Льюис нахмурился. Киллиан едва ли мог понять, что сейчас произошло и какое отношение к этому мог иметь отец. Винсент Валентайн, каким Киллиан его помнил, всегда был самым простым учителем химии в средней школе. Ответственный, умный, но далёкий от мира высоких технологий, с которыми даже Ник общался проще. — Не могу понять, каким образом, — сдался перед собственными мыслями Килл. — Уверен, что твой дядя не знает подробностей? — осторожно поинтересовался Льюис. — Сомневаюсь, если честно. Документ был в его кабинете. Неслучайно. Даже если он не знает, то точно интересуется… — Бейкер? — Рори у нас в долгу. Можно попытаться задать ему пару вопросов о Бейкере, — Киллиан глубоко затянулся. — Если хочешь, я могу поговорить с ним, — предложил Эл Джей. — Кажется, у вас разговоры не очень ладятся. — Он издевается надо мной! — тут же взвился Киллиан. — Они оба. — Давай послушаем кассету, — постарался отвлечь его Льюис. — Докурю только. Кассета в рюкзаке, — остыл Киллиан. Нервничать рядом с Льюисом не хотелось. В конце концов, он никак не причастен к этим проблемам, в том числе и к его сложным отношениям с Рори и Бейкером. Вторая сигарета ушла достаточно быстро. Когда Килл и Льюис вернулись в вагон, Филиппа и Майк задремали, последовав примеру миссис Гамильтон. «Не придётся рассказывать, где были», — расслабился Килл, падая на сиденье и залезая в рюкзак. Ник и мистер Гамильтон до сих пор покоряли вагон-ресторан. «Интересно, они вообще вспомнят дорогу?» — про себя усмехнулся Киллиан, вытаскивая кассету. Пластиковый кейс со вкладышем голубого цвета. Обложка альбома — металлическая гитара на фоне неба и розоватых облаков. Щелчок. Проигрыватель работал идеально. Тишина с шорохом кассетной ленты — она дарила приятное воспоминание откуда-то из далёкого детства, когда отец включал что-то из своей коллекции кассет. Она занимала примерно четыре ярких картонных ящика, которые хранились в гостиной под полкой с большой стереосистемой, подаренной Винсенту Ником на день рождения. Короткое тягучее вступление и качающий ритм поп-роковой «Так далеко» поймало в свои сети, а печальный, задумчивый голос Марка Нопфлера вымарывал из разума тяжёлые мысли, оставляя лишь лёгкую ностальгическую меланхолию. Льюис слегка покачивался в такт музыке. Киллиан постукивал пальцами по коленям. Оба вспоминали далёкое детство, связанное со звучанием музыки на фоне. Килл вспоминал, как они с отцом сидели в гостиной. За окном дождь грозился смыть городок с лица земли. Мать уже спала. Он проснулся в тот момент от неприятного кошмара, сопровождающегося раскатами грома где-то в сотнях миль от дома, но звучавших совсем рядом. Отец не спал. К тому моменту, как Киллиан спустился на первый этаж, чтобы попить воды, он уже сидел около проигрывателя, размеренно раскачиваясь под музыку. Он слушал что-то совсем другое, но звуки вне воспоминаний вытесняли произошедшее. Пускай он слушал то, что они слушают сейчас. Киллиан тихонько сел рядом — отец не возражал. Они молчали — не хотелось прерывать музыку. Ощущения ночного кошмара постепенно уходили, растворяясь в аккордах и мелодии. С тех пор Киллиан заимел привычку включать себе музыку каждый раз, когда просыпался от ночных кошмаров. Матери это не нравилось, ведь в её понимании сон означал полное спокойствие, без посторонних шумов, но благодаря слову отца Киллиан отбил свою привычку. Воспоминания Льюиса были напрямую связаны и с музыкой, и с конкретным альбомом. Их было много — самых разных. Музыка в машине, когда они едут куда-нибудь всей семьёй. Поздравления в прямом эфире с днём рождения или днём свадьбы. Совместные выходные и праздники. В их доме постоянно звучала музыка, будь то аудиозаписи, радио или попытки папы заниматься музыкой. У Виктора был талант, но не было амбиций. Во всяком случае, Льюис никогда их не видел. Работа диджеем на мелкой радиостанции — словно это было самым большим, о чём можно мечтать в жизни. Гамильтонов знали все в Джорджтауне, к ним относились с теплом и уважением, но Льюис и Филиппа никогда не понимали, почему их родителям — ещё достаточно молодым — не хочется чего-то большего, чем Джорджтаун. Они ведь переехали в него из другого маленького города, хотя могли отправиться и в Филадельфию, и в Нью-Йорк. Куда угодно, ведь везде есть школы и везде есть радиостанции. Став постарше, Льюис иногда пытался выяснить у отца, почему так. Тот лишь закуривал и пространно цитировал: «Видео убило звезду радио», — а потом переводил разговор на что-то более нейтральное, вроде успехов в рисовании. Льюис подыгрывал ему. Приносил альбомы и наброски, показывал персонажей и концепты. Папа всегда принимал в обсуждении активное участие, а когда Льюис вспоминал о начале разговора, находились какие-то неотложные дела. Поезд мчался в сторону Турина. Им предстояла долгая дорога обратно за океан — в Штаты. Сонливость охватила примерно к концу первой стороны кассеты, так что, когда музыка сменилась тишиной после щелчка кнопки, Эл Джей и Килл уже спали. Киллиан откинулся на спинку сидения, а Льюис упал головой на его плечо. Мерно стучали колёса. Рядом сопели Филиппа и Майк. Беззвучно дремала миссис Гамильтон. К моменту, когда вернулись весёлые Ник и мистер Гамильтон, все погрузились в глубокий сон. Ник беззвучно рассмеялся, опускаясь на пустое место: «Последую их примеру», — прошептал он, прижимая палец к губам. Мистер Гамильтон молча кивнул. Он сам не особенно уверенно стоял на ногах: последние пара бокалов определённо были лишними. После такого активного отдыха ещё долго не захочется прикладываться к бутылке. Через некоторое время спали все. Ровно до момента, пока поезду не осталось около получаса до Турина, а проводник сдержанным, вежливым тоном не сообщил, что они подъезжают. Киллиан и Льюис сонно переглянулись, пытаясь понять, где находятся. В кармане куртки звякнул телефон: Рори отправил сообщением фотографию, на которой гуляет с Индианой в Центральном парке.