На утро вся честная компания завалилась в «Коня без седла». Интеллектуальные беседы о прогрессе прошлом и будущем вмиг утихли, все посетители разом напряглись, будто по их стульям пустили ток. Не обращая ни малейшего внимания на реакцию окружающих, Линэш промаршировал за стойку и по-хозяйски, не спрашивая никого, взял из-под нее очередную бутыль. Вольф, виновато горбящийся — всем телом защищающий тайну своего вчерашнего отсутствия в таверне, сел рядом со своим господином. Голды тоже заняли табуреты у барной стойки, только не так близко к Линэшу, как старались садиться обычно. Рубин явно вел себя чересчур холодно, смотреть боялся в сторону Михаэля, лишний раз не открывал рот, а когда собирался что-то сказать именно ему, делал это через посредников. Сапфир метала гром и молнии. Даже воздух вокруг нее был словно заряжен, и всего одна незначительная вспышка могла бы привести к необратимым последствиям. Комфортнее всех из колдовской компании себя чувствовал Линэш. И было это несколько анормально, ведь он был единственным, кто помнил вчерашний вечер и вчерашнюю ночь во всех подробностях. Остальные вспоминали события и разговоры минувшего дня фрагментами и резко оборванными кусками, причем в большей своей массе постыдными.
Пикантности добавляли и сны. Сапфир, уснув на сеновале в старой полуразвалившейся конюшне, весь остаток ночи умирала в объятиях Линэша, по крайней мере если судить по ее стонам, изредка прорывающимися в реальность сквозь сон, и по крикам в самом царстве Морфея: такие звуки издают, только находясь на пороге смерти. Рубину, чье лицо по цвету напоминало сейчас побеленный потолок, снилось, в принципе, то же самое, только он воспринимал это скорее как пытку, вспоминать о которой не дозволялось ни в коем случае, иначе как Голд он в своих же собственных глазах потерял бы фамильную честь.
Вольф всю ночь во сне преследовал незнакомых детей, набрасывался на них и разрывал на маленькие кусочки. Даже проснувшись человеком, он еще какое-то время помнил вкус их крови и застывший на лицах ужас, когда длинные адлетские клыки входили в мясо кричащих от боли жертв, раздирали плоть. Уже почти час Вольф бодрствовал, но жесточайший сон никак не выходил из его головы. Переживая из-за увиденного, словно он совершил все те поступки взаправду, он весь день ходил, понурив голову, и был даже чуточку бледнее Рубина.
Линэш тоже был зол из-за сна. Он явственно видел, как клетка вместе с волком внутри вдруг начала проседать и с бульканьем уходить под воду. Ее засасывала жижа, и в этом черном киселе уже исчезло ее дно. Волк метался и выл, расшатывая клетку, но так она только быстрее уходила вниз. Линэш пытался придумать хоть что-нибудь, чтобы спасти Вольфа, но выпустить его означало смерть для многих жителей туманного города. В конце концов великому колдуну и на это стало наплевать, он направил волшебную палочку на замок, он был готов подвергнуть опасности и мирных жителей, и самого себя, только бы спасти ребенка, отданного ему самой Судьбой на попечение. Но из палочки не вылетела даже крошечная искра. Она отказывалась слушаться своего непризнанного хозяина и именно в этот момент… В пелене легкого безумия Линэш отбросил палочку прочь, в самое болото, и схватился руками за черные прутья, пытаясь удержать клетку с неподъемным адлетом своими силами, хоть как-то… Желтые волчьи когти рассекли пальцы Линэша, и по рукам, в рукава, потекли потоки горячей, почти обжигающей крови. От нее заскользили ладони, но даже если бы Линэш сумел удержать прутья решетки, это не смогло бы замедлить погружение клетки… Черный волчий нос вместе с хватающей живительный воздух пастью скрылся под бурой от крови Линэша водой — клетка безвозвратно ушла ко дну. В эти самые секунду Вольф мучительно погибал без кислорода, запертый в клетке по приказу своего любимого хозяина. Это он! Он поставил клетку именно в то болото! Зачем?! Зачем он это сделал?.. Линэш упал на колени, тихо хлюпнула лужа его собственной крови. Что-то горячее пульсировало в его кармане. Онемевшими от кровопотери пальцами он извлек этот маленький блестящий предмет. Ключ. От замка на решетке клетки. Почему?..
Проснувшись, он еще долго не мог осознать, что смерть Вольфа была лишь реалистичным кошмаром. В его груди зияла пустота, от боли глаза повлажнели. Линэш поднялся не сразу, но увидев в клетке спящего прямо в луже человека-Вольфа, он тотчас сбежал с сеновала и отпер замок. Мальчик смотрел на него глазами, полными страха. В тот самый момент Линэшу казалось, что они с Вольфом видели одинаковый сон и мальчик презирал колдуна за то, что тот позволил ему умереть. Но волчонку снился совершенно другой кошмар, и по пробуждении боялся он никак не Линэша, а самого себя.
К прочим волнениям Михаэля присоединилось еще одно. Поводом для новой нервотрепки стало отсутствие Найта, который обещал вернуться к своему хозяину еще вчера. Линэш бы всецело утопил тоску по фамилиару в вине, как делал это прежде, но факт присутствия в этом городе Каина не позволял расслабиться ни на секунду. Оттого и день прошел не слишком хорошо.
Сперва его попросила зайти в ее комнату Сапфир, и когда Линэш заглянул туда, то увидел жеманно улыбающуюся ему с кровати мисс Голд, прикрывающую наготу легким покрывалом. Как и пристало настоящему джентльмену, колдун извинился и захлопнул за собой дверь, в которую тут же с прикроватного столика полетел графин и разбился в дребезги, а на весь второй этаж «Коня без седла» прозвучали страшные оскорбления. Позже Линэш, как ни в чем не бывало вернувшись на свое излюбленное место за пустующей барной стойкой, на вопрос Рубина о том, зачем его звала к себе Сапфир, ответил не самым вежливым образом, просветив любопытного Голда, в каком именно месте у его сестрицы свербит. Теперь уже орал второй Голд, ознакомив сидящих за столами постояльцев таверны с наполнением своего словаря сквернословий, после чего стремглав бросился наверх к сестре. Бóльшая часть гостей тоже поспешила разойтись по своим комнатам, с недоверием косясь на откупорившего новую бутылку рома колдуна.
В гордом одиночестве Линэш сидел то у барной стойки, то у трескучего камина, булькая содержимым бутыли, до тех пор, пока за окном совсем не стемнело.
В дверь «Коня без седла» постучали трижды, и Михаэль с улыбкой оглянулся, отставляя бутылку на стол. От мысли, что это Найт, на душе у него стало спокойно и тепло, как бывало всегда при появлении кота.
— Открыто же! — прокричал двери Линэш.
Но гость так и не зашел. Постучался еще раз.
— Да что ж такое… — старчески прокряхтел Линэш, вставая из удобного кресла, принесенного сюда с верхнего этажа.
Он прошел к двери и резко распахнул ее. Доли секунды образ вернувшегося кота еще стоял у Михаэля перед глазами, но шаг вперед к порогу сделал высокий мужчина с длинными черными, как смоль, волосами. Его глаза тускло горели алым светом, как и всегда в ночи. Хитрая усмешка обнажила клыки.
— Долго идешь, — бархатным низким голосом сказал он.
Счастье Линэша словно смыло волной прибоя. Он пожалел, что не взял с собой бутылку, иначе в сердцах точно швырнул бы ее в незваного гостя.
— Что тебе надо? — ледяным тоном спросил колдун.
— Все того же. Поговорить.
— При последней нашей встрече ты сказал, что тебе нужен не разговор, а я, — напомнил Михаэль.
— Может, сначала позволишь мне войти? — невинно кивнул в сторону камина Каин, сверкнув глазами. — Невежливо держать гостя на пороге…
Алый огонь в его очах усилился всего на миг, отразившись в фиолетовых глазах Михаэля — стараясь попасть в его мысли, закрасться в самую душу, подчинив себе… Ненависть схлынула с лица колдуна. Он, марионетка, сделал широкий шаг назад, монотонно шепча:
— Проходи…
— Как мило с твоей стороны, — самодовольно рассмеялся вампир, переступив через порог.
Его безмолвному ликованию в ту же секунду пришел конец. Поток воздуха врезался в его тело, вышвырнул вампира прочь из таверны! Каин с треском влетел в повозку, оставленную напротив, и разломил ее надвое.
— Ты забыл? Я такой же, как ты, — закончил спектакль Линэш, — так что на меня твои ужимки кукловода уже не действуют, меня защищает твое же проклятие. К тому же я не хозяин, и мои приглашения ничего не значат.
В груде переломанных досок зашевелился вампир, поднимаясь и с чудовищным хрустом поправляя свернутую шею. Из его глаз, носа, рта и ушей обильно сочилась темная густая кровь.
— Хороший фокус, — прохрипел он, вновь подходя к двери, но уже не решаясь переступать порог. — Я об этом не знал. Тебе удалось превзойти собственного учителя.
— Ты не учитель, ты — страх Господень. И я никогда не стану таким, как ты. Так что можешь прямо сейчас убираться восвояси, потому что я ни за что не пойду с тобой.
Все сказанное Линэшем не произвело на Каина должного впечатления. Вампир улыбнулся еще шире, покачивая головой то вправо, то влево:
— Тик-так… тик-так… — тихо нараспев произнес он. — Ты очень сильно заблуждаешься, считая, что всегда будешь балансировать на этой грани, оставаясь хоть самую малость человеком. Я твой создатель, я чувствую проклятую метку, и она заняла уже все твое тело. Дело осталось за малым: голова… и все! Ты станешь куда сильнее, куда важнее, чем все эти люди.
Ярость Линэша бурлила как в котле.
— Мои родители… они тоже были неважны? — держа себя в руках, спросил колдун.
— Да, — без раздумий ответил улыбающийся вампир.
Рука Михаэля сама рванула к волшебной палочке, извлекла из-за пояса и направила Каину в лицо. По пустынной главной улице разнесся его рокочущий хохот.
— Она тебя не послушается, — озвучил он мысли Линэша. — Потому что в глубине души ты не хочешь меня убивать. Ты все тот же маленький одинокий мальчик, жаждущий найти друга, того, кто поймет тебя и примет. И это я. Только я смогу тебя понять и принять. Остальным это не дано. Возлагаешь надежды на эту ярковолосую парочку охотников? Они первыми всадят тебе нож в спину, как только метка возьмет над тобой верх. О, или твой лучший друг — смердящий грязной кровью адлет? Не тешь себя надеждами! Ему просто нужна твоя защита, потому что один он пропадет. А ты лезешь из кожи вон, стараясь помочь им, называешь их своими друзьями…
— А Найт? — безупречно сыграл безмятежность Линэш. Чувствуя эмоциональные всплески колдуна, волшебная палочка то вспыхивала самым кончиком, то вновь потухала.
— Он мог бы, — с выражением лица истинного мыслителя согласился Каин. — Только где он, твой домашний котик? Снова гуляет сам по себе? Нужен ли ты ему, если он всякий раз пыжится выскочить из-под твоего бочка и удрать в близлежащий лес? Он сам по себе — как и пристало настоящему коту. Если бы его интересовал ты и твои чувства, он бы был постоянно рядом… — Каин прилег на дверной косяк, заглядывая Линэшу в глаза. — Ты никому не нужен. Кроме меня. И даже зная это, ты отвергаешь мою дружбу?.. Хочешь остаться совсем один?.. «Роза с черными шипами, с неба льет соленый дождь. Если не найдешь ты дома, то один потом умрешь…» — эта песня должна звучать именно так. Твой дом — рядом со мной… Только задумайся: двое Вечных, странствующих по свету… Мы можем помогать людям, если захочешь! Наказывать злодеев, спасать невинных — все то, что ты делаешь и сейчас, окруженный этими плебеями. Так что же тебя не устраивает? И что не устроило тогда?
— Кровь моих родителей на твоих руках, вот что, — отрезал Линэш, пряча палочку за пояс. — Можешь сколько и как угодно стелить словами, но я никогда не приму ни одно твое предложение. Ты ублюдок. И я убью тебя.
Каин выпрямился, глядя на старого друга исподлобья зло.
— Какие громкие слова, — цокнул он языком. — Только вот никогда не говори «никогда». Потому что и на старуху бывает проруха.
— Это не конкурс пословиц.
— Действительно. Тогда давай поиграем в вопросы и ответы. Вопрос первый! Что ты выберешь: жизнь своего ручного котенка или жизни жителей этого зловонного городка?
Линэш с ужасом поднял на Каина глаза, и страх колдуна на славу позабавил вампира.
— Что, испугался? Понял, что я не шучу… — проницательно добавил он. — Думаешь, почему этот недоделанный вампиреныш не приходит к тебе?
— Немедленно отпусти его! — Забыв о всяких предосторожностях, Линэш шагнул за порог таверны, вцепившись в ворот Каина обеими руками.
— Он просто у меня в гостях: каким же я буду хозяином, если в ночь погоню своего гостя вон? — с издевкой вымолвил он. Когтистые пальцы легли на руки Линэша, и по горячей от ночного жара коже побежала кровь. Одним рывком Каин заставил Линэша отпустить свои одежды и швырнул его в стену «Коня без седла». Вывеска резко качнулась. — Можешь хорохориться сколько влезет. Только вопрос остается на повестке дня: Найт или этот город — выбирай. Свой ответ ты должен будешь дать мне до следующей ночи, потому что уже послезавтра, в полдень, я исполню свой приговор. А откажешься выбирать — уничтожу и город, и твоего слугу.
— Зачем ты это делаешь?.. — с надрывом прохрипел Линэш, держась за спину — удар о стену таверны был слишком силен. — Если тебе нужен я, то я пойду с тобой, только отпусти его… и не трогай город…
— А мне не нужно, чтобы ты шел за мной как на эшафот. Ты должен с полным пониманием дела выбрать меня, мой образ жизни. Иначе все это будет просто лишено смысла, — развел руками вампир.
— Но по доброй воле я никогда на такое не соглашусь, не в здравом уме…
— Я знаю. И поэтому… я сведу тебя с ума. Ты станешь подобным мне.
Ледяной смех вновь заполнил улицу, и Каин растворился в тумане.
Хромая и держась двумя руками за бока, Линэш зашел в таверну и с мукой на лице налег всем телом на дверь. Каждое, даже самое незначительное движение отдавало острой болью в ребрах. «Кажется, сломал…» — подумал Линэш, со стоном все же закрывая дверь. Никогда раньше для него не было настолько сложно сделать всего десять шагов до своего кресла — о том, чтобы подняться по лестнице в свою комнату и лечь на кровать, не было и речи: он просто не выдержит такого долгого путешествия. Схватив со стола бутыль, Линэш наскоро залил в себя как можно больше рома, и боль чуточку притупилась. Где-то раньше он слышал, что рыжеволосые куда лучше прочих справляются с болью при помощи трав и вина, и, кажется, то была чистая правда. А может, дело было всего лишь в проклятии колдуна, но в этот момент метка и все, что с ней было связано, вытеснялось из головы Линэша, впрочем, как и всегда. Сейчас его разум горел лишь одной мыслью: «Каин слишком жесток, с Найтом он может сделать все что угодно…»
В сердцах Линэш запустил бутылку в камин: остатки рома вспыхнули с громким хлопком, и взбрыкнувшееся пламя опалило солому, оказавшуюся к нему слишком близко. По лестнице застучали шаги. С неразборчивыми громкими криками со второго этажа спустились Сапфир и Рубин, сразу же рванули к потерянному другу.
— Что произошло? — изумился Рубин, разглядывая в камине осколки. — Ты что, кинул туда ром? На тебя это совсем не похоже…
— Найт у него… — лишенным всякой жизни голосом проговорил Линэш, блуждая взглядом по темному потолку. — У Каина… Или он Найта убьет, или уничтожит город… Я должен буду решить к следующей ночи… В полдень он сделает это…
В таверне зависла гробовая тишина. Глазами, полными ужаса и отчаяния, Голды смотрели на умирающего от совсем не физической боли Линэша. Впервые в жизни в нем не горела страсть исправить все, побороть Судьбу и все ее препятствия; впервые в жизни он хотел броситься в огонь, уйти под воду, поджечь под собой бочку пороху — и все только для того, чтобы прекратить, заставить потухнуть раз и навсегда эту боль в груди!..
Найт… или целый город…
Уже через двадцать минут все сидели рядом, у камина: Голды вместе с предчувствующим чужое горе псом, Вольф, бледный и испуганный, кусающий покрывшиеся свежей корочкой губы, Жизель уже не в похоронном одеянии, а в своем обычном широком, как и она сама, платье со сверкающим белым фартуком, и даже сверстник Линэша, новый бармен «Коня без седла», Тобиас Ноу. Паренек был бледен, сутул, особенно в мешковатой, словно отцовской, одежде. Светлые волосы были темнее из-за вечно покрывавшей их пыли, ясные голубые глаза хотя и должны были бы выглядеть жизнерадостными, нынче были потухшими и неяркими то ли из-за сложившейся в городе ситуации, то ли отчего-то еще.
Юноша с тяжелым вздохом потер шею, сразу прикрыв ее высоким воротником великоватой ему рубахи, и с тоской оглядел всех вокруг. В пальцах он крутил маленький молочно-желтый цветок.
— Мы сдаемся? — со странной хрипотцой спросил он.
— А ты что предлагаешь? — устало посмотрел на него Линэш, по-прежнему сидящий в кресле, принесенном со второго этажа. Его руки не касались ребер, которые уже совсем не болели, не держали бутылку рома или вина; долгие, долгие минуты похоронного молчания его пальцы сжимали деревянные подлокотники, не расслабляя мышцы ни на секунду.
— Но сдаться мы ведь тоже не можем, — начал приходить в себя Рубин. — Да, этот… — он швырнул яркое словцо, от которого Жизель бросило в краску, — держит Найта в плену, как и весь город. Но это не значит, что мы должны сдаваться. У нас ведь просто нет такого варианта из предложенных им.
— Молодец, классно подбодрил, — саркастично похлопала в ладоши Сапфир.
— Да нет, ну, вы сами подумайте! — красноволосый колдун встал ногами на табурет. — Как нам сдаваться? Что делать, сдаваясь? Ничего. Нам не давали такого выбора. Линэшу нужно выбрать между Найтом и этим городом, вот и все наши варианты. Так?
— Так, — уныло согласилась компания.
— А вот и нет! — яростно топнул Рубин. Табурет качнулся, и прирожденный оратор чуть не оказался на полу. — Мы спасем и Найта, и город! Так было всегда, так будет и сейчас!
— Великолепно, — без всяких эмоций произнес Линэш, исподлобья глядя на него. — И как ты предлагаешь это сделать?
— Не знаю, — спокойно сел на место Голд. — Это ты — мозг нашей компании, умеешь собирать все мысли воедино, как вино в бутылку, а у меня просто язык временами хорошо подвешен.
— Мастер языка… — хмыкнула Сапфир.
— Это на что ты еще намекаешь? — вспыхнул румянцем Рубин, вспоминая события проведенной в конюшне пьяной ночи.
— Заткнитесь, — опередил девушку Линэш. — Мешаете думать со своими бреднями.
— А у тебя уже появилась идея? — довольно заулыбался новый бармен.
— Похоже на то, Тоби, похоже на то…
Окрыленный размышлениями над спасительным планом, Михаэль Линэш прошел мимо друзей, уже без хромоты, поднялся на второй этаж, в свою комнату, где, лежа на кровати, провел целую ночь, пропустив три, быть может, самых важных разговора по душам.
***
Когда Линэш покинул зал, никому не сказав ни слова, у всех сидящих там возникло впечатление, что по крайней мере этой ночью измученного колдуна беспокоить не надо.
Не решаясь зайти в комнату, что он делил вместе с господином Линэшем, сонный адлет коротал темное время суток под дверью, как самая обыкновенная ручная собачонка. И это сходство очень бы угнетало Вольфа, если бы он не был занят самым важным для него в это время делом — спал. Свернувшись калачиком на холодном полу, волчонок видел десятый сон, когда у лестницы громко скрипнула половица.
Вольф тут же сел, всматриваясь в полумрак. Дрогнул приблизившийся огонек на фитиле свечи, и адлет увидел улыбающегося ему Тоби с подсвечником в руке.
— Не стоит спать на полу. Ты можешь простудиться. Идем.
Доверившись новому работнику «Коня без седла», Вольф пошел за барменом, оставил сторожевой пост у двери любимого хозяина. Они прошли мимо десятка дверей, но вот Тобиас остановился возле одной, приглашая Вольфа жестом войти. Эта комната была куда более приветливой, чем полупустые покои Линэша: кровать, вся уложенная мягкими подушками, кресла, коих в комнате Михаэля и в помине не было, а на круглом трехногом столике стоял букет светло-желтых цветов, источающих сладостный, хоть и терпкий аромат.
— Эту ночь можешь спать здесь.
Тобиас поставил на столик подсвечник и зашторил окна, пока Вольф нерешительно разгребал подушки и залезал под пуховое одеяло.
— Спасибо, — сдавленно поблагодарил он.
Как только голова щенка коснулась подушки, он сразу почувствовал, как прочь уходят тяжесть в теле и усталость, которых он раньше совсем не замечал.
— Тебе удобно? — медовым голосом поинтересовался Тоби. — Никогда не стоит спать на полу. Даже если ты так сильно о ком-то заботишься, все равно нельзя забывать о себе. Ну, и о других важных людях в твоей жизни.
— Важных людях в моей жизни? — высунул нос из-под одеяла Вольф.
— Ну, да, знаешь… — Бармен присел на край постели. — Родители. Может быть, любимая девушка.
— Мои родители мертвы.
— У-у, — состроил бармен сочувственное лицо, — мне очень жаль. Ну а девушка? Любимая девушка у тебя есть?
Вольф покраснел: совсем как тогда, когда он стоял возле нее, сейчас он видел ее глаза, губы, прекрасные волосы и завораживающую, как у нимфы, фигуру.
— Вот об этом я и говорю, — хитро усмехнулся Тобиас Ноу. — Девушка. Ты прямо сейчас вспомнил ее. Если она тебе так дорога, то за свое счастье нужно бороться. Нужно защищать свою любимую ото всех ненастий. Так почему же ты не рядом с ней? — тише спросил он.
— Потому что я с хозяином…
— Зачем? Он ведь даже не ценит тебя, не позволяет ничего делать самому, не прислушивается к твоим словам. Он таскает тебя за собой, как игрушку, просто от безделья, чтобы ты его развлекал, точно шут. И тебе это дороже возлюбленной?
Вольф сел. Сонливость как рукой сняло. Все, что бы ни говорил ему этот человек, представлялось адлету чистейшей правдой, не нуждающейся ни в подтверждении, ни, тем более, в опровержении. Каждое слово Тобиаса Ноу закрадывалось в самое сердце волчонка, становясь для него истиной в последней инстанции.
— Будь я на твоем месте, — как бы невзначай продолжил бармен, — я бы прямо сейчас собрал свои вещи и отправился в деревню к любимой, чтобы зажить как обычный человек — это ведь то, чего ты так желаешь, не так ли?
— Да! — немедленно согласился Вольф. — Это то, чего я желаю, только этого: спасти любимую, оградить от всех ненастий, быть рядом… быть рядом…
— Так иди, — со счастливой улыбкой шепнул Тобиас Ноу.
— Прямо сейчас?
— Ну конечно, а когда еще, если не сейчас?
Вольф вылез из-под одеяла, румяный от предвкушения и восторга. Он остановился всего на секунду, обронив:
— Спасибо! — и убежал прочь, громко скрипя половицами.
Тобиас Ноу по-прежнему улыбался. Он нежно подул на свечу, и она погасла, погрузив несуществующую комнату «Коня без седла» в небытие.
***
Рубин закончил встряхивать новую ядреную смесь и влил часть получившегося убойного напитка в стакан, из которого на стойку повалил пар. Колдун оценивающе поднял стакан и принюхался к пару. Потом аккуратно лизнул его, сунул палец в стакан и только после всех этих нехитрых манипуляций решился на подвиг — осушил его за раз.
Стакан коснулся стойки.
Рубина перекосило. Икнув в кулак, он, как дракон, выдохнул клубы пара, и пробубнил:
— А неплохо, надо же…
Но рисковать еще больше Рубин не стал, и закупоренная тотчас бутылка отправилась под барную стойку, к еще десятку результатов таких же экспериментов горе-винодела.
— Развлекаешься? — спросил улыбчивый как всегда Тобиас Ноу, спускаясь со второго этажа.
— Ага. Извини, что хозяйничаю здесь, — спохватился Рубин и ловко расставил стаканы по местам, — это ведь теперь вроде как твое место.
— Ничего страшного, если тебе это нравится. — Юный бармен сел на табурет за стойкой, как простой посетитель. — Не хотел бы заниматься этим делом всю жизнь? У тебя явный талант к созданию новой выпивки.
— Да ну. — Рубин с тоской окинул взглядом стоящие позади него бутылки. — Какой талант — просто балуюсь иногда.
— Многие талантливые люди поначалу тоже «баловались», а потом прославились на своем любимом поприще, привнесли что-то новое в мир. А твой талант может и должен дарить людям радость, у тебя огромные перспективы. Думаешь, не стоит пойти за мечтой?
В один из стаканов Тоби поставил желтый цветок и легким щелбаном заставил его кружиться в стекле по часовой стрелке.
— Ты серьезно? — озадаченно спросил Рубин, следя за мутно-желтым цветком.
— Ну конечно, начал бы я про это говорить, если бы не был серьезен? Ты должен попытаться начать все сначала, подальше от этой профессии с ее опасностями и смертельным риском.
— Я риска не боюсь, — гордо выпятил грудь Голд, обходя стойку и присаживаясь рядом с барменом.
— Разумеется, — ничуть не смутился тот. — Ты ведь сильный парень, умный, быстрый и ловкий, тебе не из-за чего бояться всех превратностей своего дела. Только вот есть одна девушка, милая, хрупкая, совсем не предназначенная для такой суровой работы…
— Ты про Сапфир?
— Про нее, — кивнул он. — Ты ведь после смерти родителей потянул ее на эту тернистую тропу. Нет-нет, я ни в чем тебя не виню! — поспешил добавить Тобиас Ноу. — Но это была ошибка, ты и сам это понимаешь как никто другой.
Рубин понурил голову, не отрываясь от все еще крутящегося цветка в стакане.
— Да, понимаю… — безоговорочно согласился он.
— Тем более, — заговорщицки склонился над стойкой Тобиас Ноу, — ты ведь понимаешь, какие чувства испытывает твоя сестра к Михаэлю Линэшу? Тут нужно быть полным идиотом, чтобы этого не заметить: она влюблена в него, бедняжка совсем потеряла голову от страсти и любви к нему. А вот он ее совсем не воспринимает всерьез… Блудливый сукин сын, Михаэль Линэш…
На лбу Рубина залегли глубокие морщины, из-за чего еще совсем молодой колдун словно состарился лет на десять. Таким обремененным и сосредоточенным Рубин Голд никогда еще не был.
— Она мучается, — зло просопел он почти шепотом. — Она мучается каждый раз, когда видит его. Она думает, что я не замечаю, но я провожу с ней двадцать четыре часа в сутки, я не могу не замечать. Уверен, что и Линэш, этот подлый ублюдок, тоже все видит и понимает, ему просто плевать на чувства моей сестры, ему никто не интересен, кроме самого себя!..
— Вот именно, — прошипел змей-искуситель в обличии бармена. — И это нужно прекращать, ее надо спасать от него сейчас же! Иначе обратной дороги просто не будет, она может даже покончить с собой…
— Покончить с собой? — встревожено поднял глаза Рубин.
— Думаю, да…
— И как же ее спасти?..
— Есть только один способ: увести ее как можно дальше от этого чудовища в облике человека. Подумай, Рубин, она изменилась ради тебя: стала жесткой, пробивной, всегда готовой к бою с любой нечестивой тварью. Теперь пришла твоя очередь измениться ради нее. Начните новую жизнь без крови и слез, без смертей и страданий. Жизнь без Михаэля Линэша. Вы переедете в какую-нибудь тихую, тем и прекрасную деревеньку, ты станешь работать в местном питейном заведении, радуя всех своими неповторимыми напитками, она сможет просто жить: не заботясь о том, что будет ждать ее впереди, не боясь собственной тени и не заглядывая за угол, трепетно сжимая волшебную палочку. Вы сможете жить так же, как все — долго и счастливо. Разве это не мечта?
Лицо Рубина просветлело. Он явственно видел Сапфир, кружащуюся в легком сиреневом платье на поляне, полной цветов. Она пела, глядя счастливыми глазами в чистое синее небо, танцевала и смеялась, забыв обо всех невзгодах на свете — не помня Михаэля Линэша.
— Но как же мне заставить ее уехать? — очнулся от прекрасной сказки Рубин.
— Я могу поговорить с ней, — мягко предложил бармен. — Если с подобной просьбой напрямую пойдешь ты, она может не понять тебя, воспротивиться твоим словам и намерениям. А я — человек совершенно незаинтересованный, я помогу ей увидеть то, что она упрямо отказывается замечать.
— И что же это?
— Вред от господина Линэша.
— Да, так будет лучше всего, — засверкал широкой улыбкой Рубин. — Но когда нам уезжать?
— Думаю, я смогу уговорить ее уехать этим утром: осталось ведь всего пару часов…
— Да, да, да… — Рубин задумчиво заходил по залу таверны, словно обдумывая что-то несоизмеримо важное, однако в самой его голове сейчас был только туман, напущенный никак не недавней выпивкой.
— Ну так я пошел? — услужливо спросил бармен, вставая с табурета.
— Да, иди. Удачи! И спасибо.
— Да что ты, — оскалился бармен, повернувшись к Рубину Голду спиной, — мне ведь от этого нет никакой выгоды…
***
Дверь в гостевую комнату, где еще совсем недавно Голды, Вольф и Линэш вели беседу с убитой трауром Жизель, была приоткрыта. На подоконнике у запотевшего окна сидела Сапфир, укутавшаяся в теплое одеяло. Прислонившись виском к ледяному стеклу, она смотрела на деревянную раму невидящими глазами, а пальцами сминала край пододеяльника.
— Я не помешаю? — ласково обратился к ней бармен.
Девушка вздрогнула, обернулась на вошедшего в комнату Тобиаса Ноу и деланно улыбнулась.
— Да, конечно, проходи.
— Спасибо.
Он плотно закрыл за собой двери, склонился над лампой, стоящей на столе, закрыв ее от Сапфир, и что-то недолго подержал над огнем. По комнате развеялся приторный запах цветов, смешанный с ароматом меда и легкими нотками дыма. На сердце у Сапфир полегчало, все проблемы будто улетучились, оставив ее один на один с молодым человеком и не давая больше думать ни о чем и ни о ком другом.
Юноша придвинул к окну стул и сел напротив Сапфир, став ниже ее на голову. Длинными пальцами пианиста он достал из кармана рубахи мутно-желтый цветок и нежным движением заправил его вместе с прядью синих волос девушке за ухо.
— Желтый цвет отлично сочетается с синим, — произнес он, заключив теплую руку Сапфир в свои холодные ладони.
— Спасибо.
— Ну что ты, это просто цветок. Тебя что-то тревожит, я вижу, — сыграл проницательность он. — Не желаешь облегчить душу?
Красавица Голд покачала головой, возвратилась очами к оконной раме.
— Ну хорошо, — уступил Тобиас Ноу, поглаживая ее руку. — Знаешь, ты напомнила одну знакомую мне девушку. Бедняжка днями напролет убивалась из-за мужчины, не зная, как обратить его внимание на себя. Рыдала, изводила себя бессонными ночами, ведь и во снах ей не было покоя, всегда снился он…
— А что случилось потом? — с головой погрузилась в историю Сапфир.
— А потом она умерла, — печальным голосом изрек он. — Покончила с собой. — Плавным движением указательного пальца он очертил линию поперек вены на правой руке Сапфир: — Она сделала глубокий надрез здесь… только на левой руке… и медленно умирала, исписывая собственной кровью все стены в своем доме.
— И что же она писала? — Ее губы дрожали, под глазами залегли еще более черные тени, словно слушала она историю не о ком-то другом, а о себе и о своей жизни.
— Его имя, — со сладострастной улыбкой ответил Тобиас Ноу. — Она писала его имя до тех пор, пока вся жизнь не утекла из нее. Когда ее нашли, она улыбалась, хоть и была мертва. Она смотрела на имя своего возлюбленного и была несказанно счастлива, точно воссоединилась с ним. Только с ее смертью тот мужчина понял, кого он потерял. Он страдал днями и ночами, он не мог есть и пить, каждый вдох без любимой казался ему пыткой…
— Как чудесно… — сквозь слезы проговорила Сапфир, сжимая руку бармена в ответ. — И что случилось дальше?
— В один прекрасный день он вернулся к себе домой, взял нож и порезал руку точно так же, что и его возлюбленная. Он, так же как и она, исписал все стены в своем доме ее желанным именем… Его нашли под утро: он был мертв — но улыбался… потому что только на том свете они смогли воссоединиться на века…
Крупные слезы скатывались по щекам Сапфир, губы уже не казались такими алыми, глаза — такими живыми. Она плавно спустилась с окна на ковер, с нагого тела упало одеяло, бесшумно коснувшись пола. Девушка обернулась в пол-оборота и улыбнулась Тобиасу Ноу в последний раз.
— Спасибо… — беззвучно сказала она, уходя.
Белобрысый бармен остался в гостевой комнате совсем один. Его губы нестерпимо растягивала улыбка, радости его не было предела — и он захохотал. Смеясь громко и отрывисто, совсем не своим обычным голосом, он встал и закружился по комнате, переступая через позабытое Сапфир одеяло. Слова, родившиеся в одном проницательном уме так давно, что кажется, будто в другой, более светлой и счастливой жизни, рвались из его истерзанной временем души на волю:
«Крик души за сто стенами.
В зеркалах сплошная ложь.
Потеряешь скоро брата
И один с ума сойдешь.
Нет спасения, всеми брошен,
Ты не умер, не живешь.
Без рассудка, без надежды
Ты к концу пути придешь:
Роза с черными шипами,
С неба льет соленый дождь.
Если не найдешь ты дома,
То один потом умрешь.
И впотьмах бредешь ты к другу,
«Ты поможешь, ты поймешь…»
Но молчат угрюмо ставни,
Будто ждут, что ты уйдешь.
«Не открою тебе двери —
На порог мой не пройдешь.
Не впущу бродягу в дом свой:
Слишком грязен и негож!»
Рядом розовая клумба,
Тело сковывает дрожь —
Умираешь возле дома,
Где не друг, а только ложь…»
