Колдун: Три Проклятия

      Пустота была похожа на Ад…       Там не было ничего. И было все сразу. Тела колдунов терзали ледяные ветра, бурлящие волны, пылающее вокруг и в них самих пламя, душила всепожирающая темнота, выжигал и испепелял вездесущий свет.       Упав в серую пыль, Линэш и Голд беззвучно кричали от боли и ужаса, глубоко дыша спертым воздухом, словно не вдыхали кислород целую вечность.       — Что это было?.. — Рубин первым оторвал голову от подобия песка и сел, дабы оглядеться.       — Сложно объяснить… — все еще задыхаясь, лежа проговорил Линэш. — Это как… прослойка в пироге. Нельзя везде положить варенье, иначе оно смешается. Его прослаивают тестом. Уровни Флакона тоже могут смешаться, и это… «Пустота» — прослаивает их.       — Хочешь сказать, что нам каждый раз придется испытывать эти муки? — ужаснулся Рубин, зачерпывая горсти песка.       — К сожалению… — Веки Линэша медленно опускались, а мускулы на лице в умиротворении расслабились: только во сне Михаэль не хмурил брови…       Но Рубин не дал ему заснуть:       — Не думаю, что это хорошее место для ночлега.       Двух усталых после многочисленных сражений колдунов окружала пустынная деревня. Тут не было деревянных домов и их скрипучих дверей. Все жилища были сделаны из глины и украшены старинными квадратными письменами. Вместо дверей на мертвом ветру колыхались изодранные временем шторы, в небольших окошках не было ни ставен, ни стекол — только темнота. Давно пересохший круглый колодец был развален: булыжники, что раньше как-то скрепленные между собой, сейчас лежали в радиусе нескольких метров, а часть стены вообще завалилась внутрь. Везде пахло ветхостью и удушающей пылью, но через какое-то время гости привыкли к этим малоприятным запахам и просто перестали их замечать.       Вся деревня, состоящая из пяти одинаковых потрескавшихся домов, располагалась не в пустыне, как показалось колдунам сперва. Вместо забора были высокие стены с полуразрушенными колоннами, вместо небосвода — далекий куполообразный потолок. Краска на нем уже давно облупилась и наполовину осыпалась, на века исчезнув под слоями бесцветного песка, а оставшаяся часть рисунка была блеклой и малоразборчивой. Кажется, люди пытались бежать от чего-то, неся на руках детей, но изображение того, что вселяло в них неподдельный страх, было утрачено благодаря времени навсегда.       Несмотря на полное отсутствие огня, здесь было светло как днем. Откуда-то сверху, точно из самих стен, дул прохладный ветер, не сильный, но дырявые шторы меланхолично раскачивались, подметая длинными подолами землю.       — Эй, есть кто живой? — достаточно громко произнес Рубин, и эхо повторило его вопрос трижды. — Кажется, никого…       — И уже давно, — добавил Линэш, изучающе присматриваясь. Сонливость как рукой сняло: любопытство всегда действовало на него лучше любых бодрящих трав и настоев. Он прошел в ближайший дом, осторожно отодвинув темно-бордовую штору, осмотрел кровать — солому, сложенную поверх глины, — и глиняный стол с отколотым краем. Нитеобразный дневной свет, проникающий в дом через окно, озарял засохшие и почерневшие фрукты, прилипшие к стенкам большой глиняной чаши. — Больше месяца. Может быть, даже около полугода или дольше… — Он вышел и заглянул в следующий дом: картина была похожа, только на пыльном полу лежали осколки разбитой чарки, возможно, когда-то полной воды. — Все бежали в спешке. Совсем как на рисунке на потолке.       Рубин только сейчас задрал голову, обнаружив потолок — и никакого неба.       — Почему у сирен был целый остров, а тут всего лишь маленькая деревенька, спрятанная в не таком уж и большом зале?       — Хороший вопрос, — согласился Линэш, закончив осмотр каждого дома. — И хорош он именно тем, что я пока что не знаю ответа на него.       Два колдуна подошли к колодцу и с разочарованием увидели на его дне один лишь песок да мелкие камни.       — Воды нет, — озвучил Голд.       — Спасибо, а то я ведь не догадался.       — Я не о том. Мы можем пробыть здесь три дня, а воды нет. Придется поторопиться на следующий «этаж» в поисках воды, и на ночлег тут устраиваться нельзя.       — Похоже на то.       В эту же секунду к Линэшу вернулись и его сонливость, и усталость, и даже ноющая боль в шее, которую чудом не свернула ему одна из сирен. Единственным его желанием сейчас было оказаться в горячо любимом месте. В борделе. Где можно лежать на диванах, обложенным пышными подушками с шелковыми тесемками. Где тебя накормят, напоят, принесут, если надо, и закусить. Где музыка будет литься рекой, как и веселые похабные шутки и такие же нескромные песни. Где дамы обласкают, приголубят и не дадут заскучать. Где не надо ни о чем беспокоиться, решать извечные проблемы, бороться с самим собой. Где никто не будет чувствовать себя несчастным, брошенным и одиноким. Где жизнь всегда бьет ключом…       В голове Михаэля уже играла та старая, как мир, мелодия — бренчало расстроенное пианино, и на душе становилось все теплее, но от воображаемой идиллии и медленного засыпания прямо у глубокого, оттого и опасного колодца его отвлек далекий шорох. Никто бы его и не заметил, если бы не эхо. Промчавшись вокруг колдунов, оно еще три раза ударило камнем о стену, и в тот же самый момент наступила нерушимая тишина. Только в этой тишине Линэш осознал, что до нее все это время был еще какой-то звук, тихий, прерывистый и шипящий.       Нет, это не было похоже на шипение охотящейся на них сирены. Шелестела ткань, но не штора. Что-то тревожило песок, но не ветер. Кто-то прятался за одним из домов…       Молча Линэш достал из-за пояса волшебную палочку и указал ею Рубину направо. Голду не пришлось ничего объяснять: просто так Линэш бы палочку не обнажил — рядом опасность, и действовать надо, не теряя ни секунды.       Вооружившись, Рубин отправился в обход справа, а Михаэль зашел за ближайший дом с левой стороны. Никого. И судя по тому, что Голд показался в проеме между первым правым домом и соседним, он тоже никого не нашел. За следующей парой домой также никого не было, но возле утопших носками сапог в пыли, точно в неглубоком болоте, Михаэль заметил следы. Маленькие, словно детские, неровные — ведущие не прямо вперед, а вихляющие, как если бы идущий преодолевал путь впотьмах, ища стены руками.       Последний дом… Первым его обогнул Линэш. Сюда едва проникал свет, обходя покатую стену, и в его тени часто дышало что-то живое…       — Привет… — прошептал Линэш, опуская палочку.       Из-за контура дома показался Рубин. Он тщетно вглядывался в полумрак и, наконец, спросил подрагивающим от волнения голосом:       — Кто там?       — Просто девочка, — по-прежнему тихо ответил Линэш, боясь испугать новую знакомую.       Рубин снова исчез и через десяток секунд уже стоял рядом с Михаэлем, оббежав дом кругом.       Девочка сидела на песке, прижав голову к коленям. Длинные грязные черные волосы скрывали ее лицо и ниспадали до самой земли; платье, сшитое, похоже, из белой простыни, было рваным и грязным, в некоторых местах даже виднелись засохшие пятна крови.       Линэш спрятал палочку и неторопливо коснулся пальцами руки юной незнакомки.       — Ты в порядке?.. Тебе больно? Или чт…       Девочка подняла лицо, и Линэш упал назад, слишком поздно схватившись за глиняную стену. Доли секунд Рубин не понимал, что же вызвало у удалого колдуна такую реакцию, но ветер откинул черные волосы девочки назад, и Голд в ужасе замер: все мысли застряли единым комом у него в голове, сосредотачивая только на том лице, что было сейчас перед ним.       На Рубина взирали черные глазницы, обрамленные кровавой коростой.       — Господь милосердный… — проронил Рубин, зажимая себе рот.       Девочка сразу спрятала лицо, прикрыв пустые глазницы руками.       — Не надо, — остановил ее Линэш, держа за плечи. — Все нормально. Не прячь…       Она выпрямилась, обращая лицо к Михаэлю так, будто видела его. Рубин безмолвно попятился назад. К горлу его подступала тошнота.       — Я… на секунду… — сквозь пальцы, прижатые к губами, попытался что-то объяснить он, но не выдержал и убежал прочь.       Линэш нежно убрал сальные локоны с лица ребенка, заодно стирая с щек девочки грязь.       — Кто это сделал? — сочувствующим тоном спросил он.       — Отец…       — Какой родитель совершил бы такое…       — Он был необычным человеком, — с долей гордости сказала она. — Он был колдуном.       — Я тоже колдун, — не подумав, ответил Линэш.       Внезапно девочка вскочила на израненные камнями ноги и отбежала от него на почтительное расстояние, всем телом прижимаясь к стене.       — Нет-нет, я не сделаю тебе больно! Я обещаю. Вернись. Я не такой, как он, — тише добавил Линэш, и девочка с опаской вернулась на место. — Зачем он это сделал, ты не знаешь?..       Малышка помотала головой, давая понять, что не хочет отвечать на этот вопрос.       — Но я знаю, где мои глаза, — сказала она, словно продолжила подуманную фразу.       Линэш медленно погладил ее по руке, стараясь передать свое сожаление:       — Дело в том, что… утраченное так просто не вернуть. Ты не сможешь снова видеть, просто найдя свои глаза… Мне очень жаль…       — Нет, ты не понимаешь! — громко запротестовала она. — Мой отец — колдун! Он не просто лишил меня глаз, он зачаровал их и спрятал, поэтому если я их найду, я снова буду зрячей! Только я не знаю, как выбраться отсюда… Вокруг стены, выхода нет… Я обошла всю деревню тысячу раз, водя руками по стене! Я не знаю, где выход…       — А как же ты попала сюда?       — Я не помню.       — То есть ты тут давно?       — Я не поэтому не помню. Вместе с глазами он забрал мою память. Если разыщу глаза, то там же я найду и ее. Ты поможешь мне? — Маленькие горячие ручки коснулись лица Михаэля, принялись изучать каждый его дюйм. — Пожалуйста.       — Хорошо, — не думая ни секунды, кивнул он. — Здесь есть кто-нибудь еще?       — Нет, я одна.       — Ну а как тебя зовут, ты тоже не помнишь?       Она растерянно покачала головой.       — Ладно. Тогда идем.       Взяв девочку за руку, он вывел ее к колодцу, где, согнувшись и держась за живот, стоял белый как полотно Голд. Один взгляд на покореженное детское лицо! — и его кожа приобрела еще более болезненный оттенок, близкий к мертвенно-голубому.       — Можно тебя на секунду… — поманил он пальцем Линэша в сторонку.       — Подожди меня здесь, — улыбнулся девочке Михаэль, подходя к другу.       — О чем ты думаешь? — гневно зашипел на него Голд.       — А о чем таком я думаю? — возмутился Линэш, разводя руками. — Помогаю ребенку, брошенному всеми в ужасающем положении. Каков подлец, а?       — Как будто ты не понимаешь, о чем я! Мы находимся во Флаконе, населенном всякими тварями. В последний раз, когда мы видели дорогих людей, они оказались кровожадными тварями, пытающимися нас придушить. И тут ты находишь милую одинокую девочку — с вырванными глазами, если ты не заметил! — и сразу же рвешься ей помогать, не задумываясь ни на мгновение о том, что она может оказаться жутким монстром!       — Да что с тобой не так? Это ребенок, оставленный всеми черт знает где, не способный даже видеть. Мы не можем бросить ее здесь — она же погибнет.       — Великолепно! А как она объяснила свое нахождение в месте, где должны быть только чудовища?       — Она ничего не помнит. И кто тебе сказал, что здесь должны быть только монстры? Так же, как и мы оказались здесь, другие до нас могли тут побывать, может, даже поселиться, чтобы спастись от какой-то напасти вроде наводнения или извержения вулкана. Ты видел эти дома: они построены из подручных материалов. Грифоны, горгульи и даже разумные гарпии такое соорудить бы не смогли. Тут были люди. И с ними что-то случилось, а эта девочка, вспомнив все, сможет пролить свет на эту тайну…       — Твоя любовь к тайнам тебя когда-нибудь погубит! — выпалил Рубин последний аргумент, но Линэш пропустил его слова мимо ушей:       — …мы поможем ей, будь у нее хоть хвост, хоть третье ухо, ты меня понял?       И, не оставаясь с ним наедине больше ни секунды, Михаэль вернулся к ребенку с наигранной улыбкой на губах, словно девочка могла ее видеть. За его спиной стоял недовольный Рубин, но насколько бы сильно его мнение ни разнилось с виденьем Линэша, он ничего не мог поделать и против лидера бы никогда не пошел.       — Все хорошо? — мило спросил Линэш, поглаживая девочку по волосам.       — Разве я виновата, что меня лишили глаз? — вкрадчиво произнесла она.       Улыбка сошла с его лица.       — Боже, конечно нет!       — Тогда почему вы боитесь меня?       — Я не боюсь.       — Но боится он, — указала она тонким пальчиком на растерянного Голда.       — Я… я не боюсь… — попытался солгать Рубин.       — Вообще-то у меня отличный слух, — с оттенком злобы ответила она. — Вы считаете меня чудовищем… как и все, кто жили здесь. А ведь в этом нет моей вины…       — Так что-то ты все-таки помнишь? — подтолкнул ее к рассказу Линэш.       — Я помню, что здесь жили люди, много людей. Но потом они все ушли искать богатство, оставив меня одну как самую слабую и беспомощную — самую бесполезную. И не вернулись.       — А ты знаешь, куда они пошли?       — Я слышала лишь обрывки разговоров. Они что-то говорили про храм с запечатанными дверями, за которыми хранятся несметные сокровища. Но я не знаю, где он. Я даже не могу найти выхода из деревни, — ее голос дрогнул.       — Ничего, зато вместе мы его найдем, — пообещал Линэш, смотря по сторонам. — Когда люди уходили, ты что-нибудь слышала? У тебя ведь отличный слух, — припомнил он ее недавние слова. — Ты должна была что-нибудь да услышать.       — Шум песка под сотней ног.       — Сотней? — задумчиво нахмурился Линэш. — Ты уверена? Или сказала это для красного словца? Потому что сотня ног — это в лучшем случае пятьдесят человек… в худшем — сто… — немного поразмыслив, с полуулыбкой добавил он.       — Или их было гораздо меньше пятидесяти — и не такое бывает, — кисло улыбнулся карабкающемуся по его ноге жуку Рубин.       — Там были люди не только из нашей деревни: я слышала чужие голоса.       — И что еще?       — Ничего. Только песок. И глухие шаги. Будто кто-то спускался вниз.       — Под землю, к кротам? — снова поделился не самой удачной шуткой Рубин, щелбаном откидывая жука через окно на покрытый трещинами стол — к давно прогнившим фруктам.       — Под землю… — с новорожденной улыбкой повторил Линэш, оббегая Рубина, и от избытка эмоций отвесил ему хорошую затрещину. — Под землю! Это гениально! Как я сразу не догадался: это ведь действительно странно!..       — Что странно? — не выдержал Рубин.       — Колодец! — Линэш схватил его за покрытую грязью рубаху и потряс так, что ткань затрещала. — Рубин, когда ты заглядываешь в обычный колодец, что ты там видишь?       — Эмм… воду?.. — нерешительно предположил он.       — Именно! Потому что воды там много, но если ее там нет, дна колодца ты не увидишь, даже если вокруг стоит самый яркий день. Здесь не так уж и светло. Но мы видели песок на дне колодца, вспомни!       — Ну, песок — что с того! — отказывался Рубин улавливать ход мыслей Михаэля. — Тут свет идет из ниоткуда! И тебя удивляет, что мы видели где-то там песок?       — Ты — ИДИОТ! — с чувством прокричал Линэш ему прямо в ухо, и Рубин попятился назад, тряся головой: теперь у него в этом ухе звенело. — Посмотри вокруг! Стены гладкие, ни одного шва, тут нет потайных дверей и обычных проходов тоже, но как-то даже сами строители, что возвели эти стены, должны были уходить! Они уходили вниз! Или наверх — в зависимости от того, какая из деревень им была нужна. Очевидно, это самая верхняя деревня, ведь в потолке нет абсолютно никаких отверстий, хотя я могу и ошибаться, — тут же поправил себя Линэш. — Но бесспорно одно! Этот колодец слишком неглубок.       И с этими словами бравый колдун переступил через невысокую полуразвалившуюся стенку колодца и ухнул вниз, скрылся из вида!       — Линэш!!!       Голд подбежал к колодцу, но теперь вместо песчаного дна видел только кромешную тьму. Волшебная палочка плюнула несколько искр в колодец, осветив уходящий далеко-далеко вниз каменный туннель.       — Сюда… — донесся из туннеля отголосок эха, и Рубин спрятал палочку за пояс, возвращаясь к так и не шелохнувшейся девочке.       — Ты права: я до ужаса боюсь смотреть на твое лицо, — признался он, не отрывая глаз от песка у своих ног, — прости меня за это. Но тут остались только ты да я, и нам нужно спуститься в этот колодец. Если ты позволишь, я помогу тебе.       — Поможешь?       — Да.       — То есть скинешь меня в колодец? — на полном серьезе спросила она.       — Похоже на то, — нехотя согласился Рубин.       До этого момента он совершенно не так смотрел на то, что собирался сделать, и теперь предстоящее виделось моральным испытанием — или жестокой казнью невинной девочки, если голос из колодца ему всего лишь померещился и Линэш уже как минуту мертв, разбившись там, внизу, о голые камни. Но иного выхода не было. Если сам Михаэль Линэш не смог догадаться о потайном ходе жителей этой деревушки, то Рубин никогда его не найдет и скорее умрет с голоду или от жажды. Сейчас тройное самоубийство посредством падения в теперь уже глубокий колодец представляло собой более гуманную смерть.       — Идем? — все с той же неуверенностью обратился он к малышке.       Она кивнула, найдя пальцами его кисть и сжав ее. И так вместе, рука в руке, они подошли к зияющей дыре, что ранее была дном колодца.       Откровенно признаться, Рубин самую малость завидовал девочке: от одного взгляда в эту бесконечную темноту, точно в бездну, кровь стыла в жилах, а страх силился унести прочь даже самого отважного героя, коим — больше в глубине души, чем на ее поверхности, — Рубин и являлся. Но затруднительно было сказать наверняка, какая из судеб лучше: видеть пропасть и собираться в нее ступить или же не иметь возможности взглянуть своему страху в глаза и ждать, что другой, незнакомец, выведет тебя к свету, не дав умереть. Но пальцы слепой не дрожали, рука не была холодна, и Рубин сделал единственно верный в такой ситуации вывод: незнание легче — оно оставляет шанс на спасение.       Откинув прочь размышления, только усугубляющие его нерешительность, Рубин взял девочку на руки, крепко прижал к себе и шагнул вперед…       О, это ужасное чувство во время падения! Словно дух вот-вот покинет тело, не успевая падать вместе с ним… Сердце Рубина замерло, воздух камнем встал в легких, ветер свистел в ушах, заглушая крики испуганной девочки. С бешеной скоростью они неслись по каменной трубе, падая все ниже и ниже, скользя по бугристым камням на спине. Одежда на нем быстро разогревалась, и вскоре Рубин ощутил жгучую боль: кожа будто горела.       Туннель извернулся, и началось свободное падение. Рубин, крепко держащий девочку у своей груди, вылетел из небольшого отверстия в потолке и приземлился на громадную гору сухих листьев. Крик девочки оборвался. С силой трех взрослых мужчин она обхватывала шею Рубина; от страха бедняжку всю трясло.       Перед ними с ученым видом топтался на месте Линэш, говоря сам с собой вслух:       — Интересно, откуда взялись эти листья… и, видимо, местные использовали какие-то доски или, может быть, шкуры, на которых съезжали по туннелям, чтобы у них не было потом того же, что у нас… — поморщился он, потирая обожженную сквозь одежду спину. — Но надо уметь радоваться мелочам: зато мы внизу!       — Отлично! — с театральным восторгом воскликнул Рубин, оглядывая далекий потолок новой деревни. — А как здешние жители добирались наверх?       — Понятия не имею, — вздернул бровями Линэш, тут же переключившись на украшенные рисунками стены.       Рубин больше десяти раз погладил девочку по голове, уверяя ее, что теперь все хорошо, прежде чем она выпустила его из тесных объятий и сбежала по горе листьев вниз, на твердые, покрытые мертвым серым песком камни. У самого Голда было слишком мало сил: вставать, чтобы спуститься, когда из-за тяжести собственного тела утопаешь в листьях по пояс, — слишком большой труд. Потому он просто скатился вниз бревном и только затем встал.       Изображения на стенах заинтересовали и его, но если в уме Линэша разгорался научный интерес профессионального собирателя мифов, в душе Рубина эти жуткие картинки будили только тревогу, предчувствие приближающейся смертельной опасности.       На ближайших четырех метрах стены изображалась сцена смерти десятков людей. Высокая тонкая тень, протягивая костлявые руки вперед, гнала прочь от себя селян с выражениями истинного ужаса, застывшими на их нарисованных лицах. Все те, кто были изображены в метре от тени, были блеклы и бесцветны, в то время как прочие спасались бегством со шлейфами из разноцветных одежд, развивающихся на бегу.       — Что тут изображено? — первым заговорил Рубин, нарушив минуту молчания.       — Смерть, — негромким голосом ответил Линэш, продолжая изучать следующие картины, мало отличающиеся от первой. — Тень — воплощение смерти, что пришла в эти края. Она забирала людей слабых, не способных быстро скрыться, нагоняла и расправлялась изощренным способом… Знаешь, почему после смерти лицо человека становится бледным? — Рубин молча помотал головой, но Линэшу не требовалось смотреть на друга, чтобы узнать его ответ. — Цвет — это жизнь. Цветы, лишающиеся цвета, это увядающие цветы. Когда человек теряет жизненную силу, он теряет и цвет. Очевидно, именно это и изображено: существо, забирающее жизнь своих жертв…       — Вампир? — проглотив ком в горле, произнес Голд.       — Может быть. Но маловероятно. На вампиров охотились бы. А тут чудовище-одиночка. Что-то одно. Что-то смертоносное. Что-то, что ввергало всех в оцепенение. В оцепенение… — вдруг повторил за собой Линэш, упираясь взглядом в бесцветных людей на стене. — Здесь было что-то, что нападало на людей, не касаясь их, высасывало их жизненную силу, — и заметь, все люди, нарисованные серой краской, смотрят на эту самую тень, все без исключений! — а также есть девочка, которой отец без видимой на то причины магическим путем удалил глаза. Колдун не стал бы делать такое зря: будь он сумасшедшим, не стал бы тратить на это магию, просто бы вырезал их! — уж прости за излишнюю откровенность, малышка. Но колдуны всегда знали больше прочих: ему могло быть известно, как именно эта тень убивает людей, и он решил защитить своего ребенка…       — Защитить меня? — Девочка на ощупь добралась до Линэша.       — Именно. Он спрятал твои глаза, чтобы эта тень не смогла добраться до тебя. Потому что она убивает взглядом. А если только два существа, способных на такое. Василиск и горгона.       По пяти домам брошенной деревни разнесся неуместный смех Рубина.       — Ты же сейчас шутил, да? — с глупой улыбкой на устах удивился он. — Горгона — это же выдумка.       — Медуза Горгона — выдумка. Как Красная Шапочка или Ван Хельсинг — нравоучительные сказки, только и всего. Но что если горгона — это не существо из древнего мифа, а целый вид, как те же сирены? Все твердо убеждены, что горгона — одна женщина из легенды, но ведь в самой той истории у нее были сестры. Сирены всех подобных себе тоже называют сестрами! «Горгона» — это общее название для множества существ, как «люди», «волки» или «журавли»! Тогда это может быть правдой: куда большей правдой, чем присутствие здесь василиска.       — А чем плох василиск?       — Реши уж раз и навсегда: если ты не собираешься пользоваться головой, то руби ее с плеч. На стене изображена человеческая тень. А василиск — зверь. Его бы не стали так изображать. Так что, похоже, мы будем иметь дело с горгоной. Или горгонами — смотря, как нам повезет. И, кстати, козни горгон объясняет еще кое-что… песок.       — Что, снова песок?..       — Он серый. И слишком мелкий. Песок не бывает таким. Пол и стены тут сделаны из камня, а то, что их покрывает, — каменная пыль умерших, рассыпавшихся от времени. Но тут же всплывает новый вопрос. Девочка, сколько ты тут?       — Я не помню, — только и сказала она.       — Это отличная отговорка, — перехватил эстафету Рубин, однако сразу же был остановлен Линэшем:       — Она не врет, в том-то и дело. Но люди давно покинули ее, как и эту деревню. Настолько давно, что повсюду успел разнестись их прах. И я очень надеюсь, что как только мы отыщем твои глаза и вернем твою память, ты все нам объяснишь. Идет?       Безымянный ребенок в который раз кивнул, но и этого безмолвного согласия было достаточно сердобольному Линэшу.       Впервые за долгое время Рубин одолел лень и усталость и проявил чистый профессионализм, свойственный охотнику на нечисть со стажем:       — Что известно помимо того, что горгона может превращать людей в камень?       — Немного, — без энтузиазма вздохнул Михаэль, касаясь пальцем ледяного медальона. — В Книге ведь выдумки не пишутся, только истина. И думается мне, я первый, кто предположил, что горгон может быть столько же, сколько тигров и медведей.       — Ну а в легендах что-то же должно быть?       — В легендах полная путаница, — с легким отвращением на лице отмахнулся от Рубина Линэш. — То у Горгоны зеленая кожа, то это вообще не подобие человека, а химера. В общем, на легенды во всем полагаться не стоит.       — Боже, и это говорит сам Михаэль Линэш, тот, чьи познания мифов настолько вознеслись, что он может без труда связывать их и реальность, в которой мы все варимся! Что с тобой случилось? С каких пор мифам нельзя доверять? Может, ты и в Бога поверил? — скептически усмехнулся Голд.       — А я в него никогда и не переставал верить, — возразил Линэш.       — Да что ты…       — Хотя, может, его и нет.       — Ты ведь только что сказал обратное!       — Я сказал «может». «Может, сейчас из стены вылезет песчаный змей и откусит тебе руку» — он ведь действительно может это сделать.       У Рубина самопроизвольно дернулось веко, и он тут же отскочил от стены.       — Не бывает же никаких песчаных змеев, да? — затараторил он.       — Может, — одарил его вредной ухмылкой Линэш.       Дольше этой секунды Михаэля не забавляло волнение Рубина, и он продолжил изучение стены. Через небольшой промежуток нетронутых камней начинался новый рисунок. Все та же черная тень исчезала за двойными золотыми дверями каменного храма, сложенного из таких же серо-желтых глыб, как и окружающие колдунов стены. Линэш взглянул на следующий рисунок. Сокровища. Драгоценные камни, золотые монеты, короны и кубки скрывались за теми дверями. И сундук. Небольшой темно-зеленый ларец блистал в середине сокровищницы, и тонкие, костлявые руки в черной вуали тянулись к нему…       Дальше стена сплошь была покрыта трещинами, краска вся осыпалась. И от остальных рисунков остались только цветные неровные пятна, узнать в которых какой-то определенный образ было невозможно.       Линэш отошел от стены, разочарованно потерев серый от налипшей на волосы каменной пыли затылок.       — Что такое? — обеспокоился Рубин.       — Я нечасто такое позволяю себе сказать… Я ничего не понимаю.       — А что тут непонятного? Как и сказала девчонка, все собрались и ушли в сокровищницу.       — Это-то как раз ясно как день, но почему они не вернулись? Неужели их там всех поджидала горгона и обратила в статуи, а после время сделало свое дело — и вот результат? — Линэш зачерпнул горсть серого песка и развеял его над очередным колодцем.       — Очевидно, да, — охотно согласился Рубин, по-прежнему избегая смотреть на юную компаньонку.       — И тебя ничего не смущает?       — Нет.       — А должно! Зачем тогда эти люди изрисовали все стены?       — Например, чтобы не забыть, куда они идут.       — Чушь! — сурово пригрозил ему пальцем Михаэль. — Я почему-то не… Что-то не так, должно быть еще что-то важное, чего я не замечаю!       — Да ну и ладно, не обязательно же тебе всегда все знать. Мы найдем этот храм, вернем ребенку память, и она все тебе объяснит, ты сможешь позже утолить свою жажду знаний.       Но Линэша такой ответ не устроил. Однако и сделать он ничего не мог. Вне зависимости от его желаний, Рубин в кои-то веки был абсолютно прав: сейчас они могли только плыть по течению и надеяться, что оно приведет их туда, куда надо.       Колодец этой деревни был практически таким же, как и прошлый, разве что стенки его смогли противостоять времени и не обвалились. Снова первым Линэш прыгнул вниз. На этот раз подготовившись, он достал из ближайшего дома искусно вылепленный глиняный стул, обломал ему спинку и ножки и тем самым превратил его в подобие скользянки. Рубин сделал то же для себя и девочки, и, пропустив ее вперед, он последним покинул деревню.       За этим колодцем было следующее поселение и другой колодец. Путники не стали осматривать дома, проверять, остался ли кто в живых, хотя Рубин предлагал это, но Линэш, скосив глаза на девочку, кратко ответил, что в этом уже нет никакого смысла. В каждой новой деревне он подбегал к стене и рассматривал рисунки, но все они повторяли послания из второй деревни — один в один. Стены не были испещрены трещинами, но те обрывки, которые Линэш уже видел раньше, были единственными изображениями, и дальше шла просто голая стена.       Колдуны не считали, сколько деревень проскочили через колодцы. Но глиняные скользянки потрескались и осыпались с краев: каждый новый спуск мог стать для них роковым. Похожие друг на друга колодцы, дома и туннели вниз снова пробуждали в Линэше сонливость, которую он с титаническими усилиями ранее смог одолеть. Теперь время, проведенное в пути до следующей деревни, он коротал с закрытыми глазами и не сразу поднимался потом с насыпи листьев, стараясь подремать хоть одну лишнюю секундочку.       Но новый туннель оказался слишком длинным по сравнению с остальными. Он вильнул в одну сторону, все так же плавно в другую, и Линэш первым вылетел из отверстия в стене, приземлившись на голые камни. Скользянка со звоном раскололась, несколько ее особенно крупных кусков впились Михаэлю в мягкое место, и такие ощущения вмиг разбудили его. Если бы Линэш не додумался сразу отползти в сторону, то выскочившие следом из туннеля девочка и Рубин врезались бы прямо в него. Еще два громких звона разбившейся посуды, и на ноги как ужаленный подскочил Рубин, поглаживая раненую поясницу.       — Что за черт, листья-то где?!       — Не это самое интересное, — помотал головой Линэш, как зачарованный глядя вперед.       Храм. Огромные каменные глыбы служили ему и фундаментом, и стенами, и крышей. Высокие золотые двери, покрытые рельефом древних узоров, были приоткрыты, и сквозь этот небольшой промежуток можно было увидеть сияние тысячей драгоценных камней. Ко входу в храм вела тонкая дорожка из горок серого песка. Где-то из-под него обнажались остатки канувших в небытие статуй: пальцы, части пораженных ужасом лиц и прочие осколки.       Стены в этой круглой зале были сплошь исписаны все теми же отрывками, повторяющимися в бесконечности до самого куполообразного потолка. Случайно зачерпнув сапогом горсть мертвого песка, Линэш подбежал к стене, чтобы разглядеть каждый рисунок.       — Один в один — здесь в точности отображено то, что и на других этажах, но такой технологии нанесения рисунка нет, это можно сделать только при помощи колдовства. Зачем тратить магические силы на расписывание стен? Если бы это была просто история из жизни этих людей, ей хватило бы и одного этажа; зачем рисовать это везде?..       — Может, художник руку расписывал, — не слишком глубоко копнул Рубин, стараясь со своего места увидеть как можно больше богатств. — Или ему платили за каждое изображение, и он подумал: «Зачем придумывать что-то новое, если можно везде рисовать одно то же?» — я бы так и сделал.       — Не сомневаюсь. Тебе стоит взять в качестве кредо одну очень верную поговорку.       — Какую?       — «Промолчишь — сойдешь за умного».       — Ну и отгадывай свои загадки сам, раз такой гений, — без всякой обиды отозвался Голд, отправляясь к храму.       — Стой на месте! — рявкнул Линэш. — Не смей даже приближаться к этим дверям.       — Почему?       — Что бы ты сделал, если бы хотел, чтобы никто не съел твое яблоко? — спиной к Рубину спросил Линэш.       — Эм… подписал бы его. Вырезал бы на нем или рядом написал: «Мое яблоко, не ешь!»       — Молодец. А что если бы это было отравленное яблоко и ты опасался, что твое послание кто-то не заметит?..       — Написал бы это везде, — с улыбкой озаренного человека выпалил Голд. — Так это наставление? «Идите в храм и добудьте сокровище»?       — Хуже. Я сделал неверные выводы, упустил из вида самое простое, что только может быть… Рубин, это мы читаем слева направо: а что если у здешних все наоборот? Тогда это не наставление, а предупреждение. В храме, в золотом ларце, заключается Смерть, и если освободить ее, она пойдет по свету, обращая людей в камень, а потом — в прах…       — И те люди выпустили ее?..       — Да, — вместо Линэша ответило дитя.       Колдуны обернулись: девочка стояла в дверях храма, сжимая что-то небольшое в обеих ладонях. К ее ногам в горстку пыли беззвучно рухнул распахнутый ларец.       Лицо Михаэля окропило сожаление и боль.       — Не зря ты хотел оставить ее здесь, — сокрушенно похлопал он по плечу Рубина. — А вот я пошел у нее на поводу. Твой страх видел куда больше, чем моя жалость.       — Я… не понимаю… — окончательно запутался Голд. — Этот ларец…       — Эта девочка — Смерть.       Малышка улыбнулась самой зловещей улыбкой, которую только можно было представить (даже Каин позавидовал бы этому выражению лица). Сердце Линэша сжала горечь.       — Но… она ведь нас не убила, — продолжал не уступать логике Рубин.       — Потому что не могла, — тихо ответил Линэш, и не пытаясь достать волшебную палочку. — Горгона убивает взглядом. Но что случилось с твоими глазами? — уже громче спросил он.       Девочка разжала пальцы: на ее ладонях лежали абсолютно белые, лишенные радужки глазные яблоки. Кровь на них еще не застыла, словно их вырвали всего пару минут назад.       — Я уже рассказала тебе правду: мой отец извлек их из моих глазниц.       — Как у горгоны может быть отец-колдун?       — Он отец всех, кто есть здесь.       — Ты всех убила! Тут уже никого нет! — зло выкрикнул ей в лицо Голд.       — Я говорю не про людей, — монотонно возразил ребенок. — Другие, подобные мне. Я чувствую их присутствие, как и они сквозь стену пространства ощущают меня. Это место заполнено теми, кого вы, люди, всегда будете считать монстрами. Но наш отец был другим. Самым великим колдуном из всех. Самым человечным из тех, кого мне доводилось видеть. Он спас нас от страшного, непобедимого врага. От времени. Он спрятал нас здесь, дав каждому то, что нам нужно было. Мне он дал злато и прекрасные камни, избавил от одиночества, всем нам дал иллюзию свободы. Но через многие века в человеческом мире случилась беда, и он решил спасти людей, спрятав их здесь, с нами. Со мной.       — И ты убила их? — уже зная ответ, произнес Линэш.       — Я готова была жить с ними в мире, я готова была никогда не открывать глаза, но они не были готовы. Они ненавидели меня. Они швыряли в меня камни, проклинали и боялись меня, отказывались пускать на порог. Вскоре я сбежала в возведенный специально для меня храм, но и это не устроило людей. Они решили, что когда-нибудь я нападу на них, и разделили мой дом между собой, построив стены и сквозные проходы. Им опасно было возвращаться в свой родной мир, и они остались здесь навсегда. Поколения за поколениями — они ненавидели меня и передавали эту ненависть своим детям. И вот однажды они захотели избавиться от угрозы раз и навсегда. Они решили меня убить, ворвались в храм и стали терзать мою плоть. Я не смогла такого снести… и открыла глаза. Близстоящие тут же обратились в камень, а их жизни живительным нектаром напитали мою разбитую душу. Люди пытались бежать. Пожелав убить раз, они бы не остановились; я шла за ними, уничтожая их одного за другим. О, как жизни их были сладки! — внезапно рассмеялась она. — Я вошла в их деревни, поглотила каждую жизнь. И людей не стало… Но он вернулся, — на мгновение виновато замолчала она. — Мой отец. Он нашел место, где эти люди смогли бы начать все заново, он был так рад, что хотя бы это поколение увидит солнце, почувствует ветер на своей коже — узнает, что из себя представляет человеческий мир. И он никого не нашел. Он сразу понял, что с ними случилось, он не слушал мои доводы, не давал мне возможности все объяснить!.. Он вырвал мои глаза, чтобы я больше никому не могла принести вред. Он спрятал их в этом самом золотом ларце, оставил мое самое дорогое сокровище в храме, где я когда-то чахла над златом и драгоценными камнями. А я, брошенная и слепая, осталась наверху. Чтобы я не смогла выбраться, он избавился от всех ходов, созданных людьми. Точнее, так он мне сказал. Мне и в голову не могло прийти, что он скрыл их за колодцами… Вот что со мной произошло.       — Почему ты все это мне рассказала? — сглотнув образовавшийся в горле ком, спросил Михаэль.       — Потому что я пообещала тебе все рассказать, когда мы найдем мои глаза. Ты помнишь?       — Не делай этого, — впервые с ощутимой мольбой в голосе попросил Линэш. — Ты ведь не хочешь снова становиться такой. И твой отец этого для тебя не хотел…       — ОН БРОСИЛ МЕНЯ! — на тысячу голосов, прорывающихся из самого ада, взревела горгона, и гримаса презрения застыла на ее лице как восковая маска. — Он не вернулся за мной, оставив в кромешной тьме совсем одну! Все его слова были ложью, он никогда не хотел спасти меня, только пленить, пленить, ПЛЕНИТЬ!       — Нет, он хотел тебя спасти. Да только ты разочаровала его. Как разочаровала сейчас меня. Пойдем со мной. С нами! Ты не будешь одна, ты уйдешь отсюда, окажешься в человеческом мире; он, поверь мне, не так уж плох! Там есть цветы, небо, солнце, ветер, огонь и вода, бессчетное количество животных, которых ты и не видела никогда.       — И не увижу, если пойду, — с усмешкой сказала она, обнажив из-под волос пустые глазницы.       — Но почувствуешь. И ты не будешь больше убивать. Задумайся, ты ведь и сама этого не хочешь, так?       — Я разочаровала тебя… и ты зовешь меня с собой?       — Разочарование — не повод бросать кого-то в одиночестве. Мы всегда должны давать второй шанс.       — Я тебе не верю, — твердо дала ответ горгона. — Те люди сначала тоже хотели жить в мире со мной, мой отец желал мне добра. А к чему все это привело? Вы, люди, не умеете сосуществовать с кем-то в мире, вас всегда одолевали и будут одолевать пропитанные едкой желчью чувства: презрение, зависть, жадность и страх…       — И ты убьешь нас? — непоколебимо спросил Линэш.       Руки горгоны, двинувшиеся к лицу, вмиг остановились, но, увы, ненадолго.       — Если я отпущу вас, когда-нибудь сюда придут еще люди. А я не отдам вам свой дом.       Одним резким движением Линэш заставил Рубина отвернуться от горгоны, пальцы которой исчезли под грязными прядями. Когда же она подняла бледное лицо, глаза колдунов были закрыты, как и ее собственные, но стоило ее векам открыться, как древний храм и все вокруг охватил невиданной силы ветер. Поднимая с земли прах, он разгонял его повсюду, врезался страстными порывами в колдунов, точно желал сбить их с ног и заставить взглянуть на горгону.       — Сдавайтесь, вы уже мертвы, — обратился к их спинам ребенок звонким, но уже отнюдь не дружелюбным голосом. — Посмотрите мне в глаза, и вы умрете без мук.       — Одумайся! — не оставлял попыток уговорить горгону Михаэль. Всего одно слово, а его язык уже ощутил вкус горького песка. Дышать глубоко что ртом, что носом было практически невозможно; колдунам пришлось прикрыть лица рукавами. — Я не лгал тебе и не лгу сейчас! Да, на тебя всегда будут коситься со страхом и ненавистью, но не все люди таковы, и жить среди них в их мире можно! Пойдем с нами!       — Я же сказала «НЕТ»! — криком ответила горгона под страшный грохот рушащейся у дальней стены колонны.       Линэш слепо бросился вперед, но Голд удержал его за плечо:       — Стой на месте! Ты уже достаточно меня спасал, теперь пришла моя очередь отдавать долги.       — Ты же не собираешься?..       — А у меня есть выбор?       Рубин выпустил рыжеволосого колдуна и обратил свои закрытые глаза к горгоне:       — Это твое последнее слово?       — Я не передумаю, — надменно отозвалась она.       — Тогда мне придется покончить с тобой…       В его словах не было ни ярости, ни высокомерия, ни хвастовства. Ему было невыносимо больно, что, только поверив в чистоту этого ребенка, он будет обязан его убить. Именно он — Рубин, ведь Линэш на такое не способен: он всегда будет рад дать кому угодно еще один шанс…       Горгона самовлюбленно хохотала.       — Ты даже не видишь меня! Как ты, человек, можешь причинить мне вред, когда и дойти до меня не сумеешь?       — А мне и не нужно никуда идти. И видеть тоже.       Его палочка сделала в воздухе круг, и тот зажегся малиновым цветом. Расширяясь до размеров и формы двухстворчатых врат, силуэт испустил сильнейшую вспышку света. Заскрипели тяжелые дубовые двери… Из темноты на покрытые прахом широкие плиты ступил трехметровый голем. Кожа — сплошной камень — грохотала при малейшем движении, словно где-то неподалеку рушились скалы. Мощные мускулистые руки хаотично сжимали и разжимали кулаки. Наготу голема скрывала лишь рваная набедренная повязка, а сравнительно небольшую голову скрывал округлый металлический шлем с опущенным забралом.       — Что это такое?.. — побледнел ребенок, вмиг потеряв решительность и кровожадность.       — Голем, — с по-прежнему закрытыми глазами ответил Рубин. — Он может и подойти к тебе, и смотреть тебе прямо в глаза — потому что он уже камень.       — Я прошу тебя! — в который раз взмолился Линэш. — Передумай! Измени решение! Иначе тебя ждет смерть; ты не обязана умирать, я помогу тебе, я…       — Нет! Я сказала свое слово! А ваша игрушка никогда не сокрушит меня!       Сильнейшие удары ветра, в мгновение ока уничтожившие колонну, обрушились на голема — и не нанесли ему никакого вреда… Живое каменное изваяние качнулось, в недоумении крутя головой.       Во взгляде горгоны поселился страх. Она уже была готова сдаться колдунам, отправиться с ними куда угодно; ни одна из ее сил не поможет противостоять этому монстру, а плен на ряд лучше смерти. Но необъятная ладонь голема цепко схватила ее за горло, мгновенно сдавливая его. «Воздух…», «боль…» — лишь отдельные слова проскальзывали в ее умирающем мозге. Мучительные стоны и хрипы вырывались из глотки в попытках сказать «помогите», «я согласна», «не убивай», но глаза колдунов были закрыты — они не могли видеть, что нашептывают ее губы. И увидеть ее раскаяние они также не могли. Руки, в предсмертных судорогах царапающие камень, ослабли и безвольно повисли. С кончиков пальцев капала кровь, обтекая куски оторванных вместе с мясом ногтей.       Девочка умерла…

***

      Воцарившаяся тишина дала понять колдунам, что все кончено.       — Прости, дитя… — сдавленно прошептал Рубин, приказывав голему положить хрупкое тело в песок, на всякий случай лицом вниз.       Линэш еще долго не смел открыть глаза. Хрипы удушья умирающей девочки звучали в его голове. Он, и узнав правду, не видел горгону — перед ним был всего лишь одинокий напуганный ребенок, которого не удалось убедить жить. Возможно, он просто не нашел нужные слова, и если они были, виноват во всем только он, Михаэль Линэш… и этот труп — очередной на его совести…       Наконец, он смог поднять веки, но на охладевающее тело девочки взглянуть так и не сумел.       — Голем? — удивленно вздернул брови Линэш. — Даже больше, чем то, откуда он у тебя, меня интересует, почему на нем шлем.       — Для защиты, — натянул печальную улыбку Рубин. — Голем несокрушим, но его слабое место — письмена на лбу. А так куда меньше вероятность, что их разрушат.       — Особенно, если их не видят те, кто не знают про эту ахиллесову пяту: не получится логически догадаться. Умно! — впервые похвалил его Линэш.       — Благодарю.       — Но где ты взял голема?       — Да, у меня еврейские корни! — раздраженно взмахнул руками Рубин. — А у тебя с этим проблемы?       — С чего вдруг?       — Не знаю, с чего вдруг; у всех с этим проблемы!       — Меня это не смущает, — спокойно пожал плечами Линэш. — Разве что объясняет, почему ты так долго не вызывал своего каменного друга. Боялся, что придется за него платить?       — Ха-ха-ха, — саркастично отозвался Рубин. — Теперь, когда ты проехался на карете по моему самоуважению и, вдобавок, по моим предкам, мы готовы идти дальше? Где вообще может быть переход на следующий уровень Флакона?       Взгляд Михаэля случайно уперся в хрупкое тело ребенка…       — Я должен был догадаться… Это же так очевидно. Фрукты в деревнях: если там жил кто-то, почему не умер от голода, почему не ел обычную человеческую пищу?.. Если бы я догадался раньше, смог бы уговорить ее пойти с нами еще до того, как она вернула глаза… Ничего этого бы не было…       Рубин указал волшебной палочкой на призванные им двойные двери: голем без лишних слов ушел обратно во тьму, двери закрылись за ним, через секунду превратившись в насыщенно-розовый круг, растворяющийся прямо в воздухе.       — Не вини себя.       — Легко сказать. Ладно, идем.       Проходя мимо Голда, он хлопнул его по спине, и Рубин скривился от боли: недавнее путешествие по туннелям дало о себе знать — ободранная кожа еще долго не восстановится.       Линэш поднялся на ступени храма; только тогда Рубин догадался, где может таиться следующий портал. Внутрь они вошли вместе. Под подошвами сапог звенели нетронутые никем ранее монеты и драгоценные камни, переливались золотые кубки, короны и перстни. Но ни Рубин, ни Михаэль не придали этим сокровищам абсолютно никакого значения: по сравнению с потерянной жизнью ребенка все это — хлам, ничего не стоящий блестящий мусор.       Линэш жадно искал глазами хоть что-то, что выделялось бы на фоне несметных богатств. Что-то должно быть, что-то, на что обратят внимание только те, кто хотят покинуть это место, а не озолотиться. Но что…       — Ай! — вскрикнул Рубин после глухого стука.       — Что там у тебя еще?       — Да ничего, на меня метла упала.       — Что?       Линэш обернулся.       Среди мерцающих сокровищ действительно стояла старая метла. У нее не хватало больше половины прутьев, а рукоятка была сильно поцарапана. Краем глаза Линэш заметил, что на пятачке, расчищенном от монет и драгоценных камней, валялись в пыли несколько высыпавшихся поломанных прутьев.       — Что может метла делать в сокровищнице? — постарался Михаэль навести Рубина на мысль.       — Так это и есть переход?       — Таки да! — задорно аукнулся с еврейским акцентом Линэш.       — Не смешно!       — Да ладно, ты этого просто не понимаешь, потому что я издеваюсь над тобой, — легонько хлопнул он товарища по щеке.       — И как нам перейти на другой этаж Флакона? — усомнился Рубин, потирая все же немного покрасневшую щеку.       — Очевидно, подмести.       — Ты серьезно?       — Конечно, нет: подумал, что здесь пыльно, и решил таким образом тебя заставить подмести! Я же не шут, чтобы юморить на каждом шагу.       Линэш взял в руки метлу, и ее древко еле заметно задрожало. Магическая энергия била в этой старой метле ключом — кто-то очень постарался, чтобы наделить ее такими способностями.       — Мы должны переместиться с тобою вместе, чтобы не попасть на разные уровни.       — И что мне делать?       — Тоже положи руки на метлу.       Они вышли к очищенному от сокровищ пятачку и оба взялись за рукоятку. Метла загудела, но гул этот не был похож на предостерегающий, так что волнения колдунов полностью исчезли, откровенно говоря, как и горечь от смерти горгоны: лучшее средство отвлечься — работа, а этих двоих в одном только Флаконе ожидала еще масса приключений.