***
Хрипя от удушья, Рубин открыл глаза в кромешной темноте. Попытавшись пошевелиться, он тут же ушиб руку о деревянную стенку. После недолгих изощрений он сумел достать из-за пояса волшебную палочку; деревянный ящик, внутри которого был заперт Голд, осветил слабый магический свет. Рубин ударил по крышке ладонью, с каждым разом он бил все сильнее, но та не поддалась. Лучи волшебной палочки отразились на блестящей поверхности изогнутых концов совершенно новых гвоздей — значит, крышка приколочена. Намертво — ни одного просвета. Рубин замер и прислушался. Сквозь каждую деревянную стенку доносился монотонный глухой шум, больше похожий на гудение, усиливающийся с каждой секундой. По стенке ящика пробежала темная капля, и Голд осознал ужасную истину: сейчас его со всех сторон окружала вода — он заключен в водной могиле. Деревянный ящик вместе с запертым в нем колдуном медленно опускался на дно, тихо скрепя от ежесекундно увеличивающегося давления. Кислорода внутри становилось все меньше, и в голове Рубина появился назойливый шум, мешающий мыслить здраво. Руководствуясь инстинктом самосохранения, он набрал как можно больше воздуха в грудь и направил волшебную палочку на крышку. Огонек на ее конце погас, но в тот же миг темноту прорезала ослепительная молния! Со страшным треском в крышке образовалась дыра шириной с кулак, в которую, булькая, моментально стала заливаться вода. Ящик наполнялся слишком быстро. Снова вздохнув, Рубин продырявил крышку уже выше и выбил ее середину ногой. Выбираясь из ящика, он до крови оцарапал плечи — раны жгла морская соль, но все же Рубин оказался на свободе, а разбитый черный гроб дальше опускался на дно. Чувствуя, как в его легких постепенно кончается воздух, Голд поплыл наверх: туда, где на фоне мерцающего света у самой поверхности воды покачивались темно-зеленые тени, длинные волнистые листы водорослей, цепляющиеся к невидимому отсюда дну длинными нитями стеблей. Он почти добрался до поверхности: мелкие волны, поднятые его же движениями в воде, колыхались над головой; Рубину надо было оплыть всего один лист, отделяющий его от живительного воздуха, от порывов ветра, ласкающих лицо и волосы… Мутная зеленая вода больше не была препятствием для Голда, и, подплыв ближе к листу, он увидел лицо. Крупные пузыри воздуха вырвались из его рта в немом крике ужаса: десятки — нет! — сотни мертвецов были привязаны бесконечными веревками за ноги и за руки к самому дну. Бледная кожа давно распухла и начала гнить, одежды превратились в лохмотья, глаза были выдавлены из глазниц… Страх понес Рубина назад, спиной он уперся во что-то твердое, и распухшая рука с полуобглоданными пальцами опустилась ему на плечо. Из неведомой глубины вверх взвился канат. Вспенивая воду, кольцами он обвился вокруг ног колдуна и на безумной скорости потащил на дно. Давление тонны воды выдавило за миг весь воздух из легких Рубина, тело сковала невыносимая боль. Голову точно сдавило невероятно тугим обручем, глаза налились кровью!.. Еще мгновение, и Рубин Голд погрузился в темноту. — Рубин… нет… — слышался ему сквозь саму смерть голос Сапфир. — Пожалуйста… не надо!.. — Сапфир… — смог пошевелить губами Голд. Тьма рассеялась, однако намного светлее от того не стало. В левой руке колдуна вспыхнул оранжевый факел, осветив двухметровый деревянный крест, стоящий прямо перед ним. Фигура на кресте извивалась, но никакие усилия не могли помочь ей справиться с тугими веревками. Под босыми разбитыми в кровь ногами хрустели мелкие ветки, сложенные горой, словно для разведения костра. А факел разгорался все сильнее, и его свет теперь доходил до лица привязанного к кресту человека. Большие темные глаза сверкали от слез, точно звезды, по разбитым алым губам стекала кровь, каплями оседая на лебединой шее, тонких ключицах и пышной груди, просвечивающей сквозь мокрую ночную рубаху. — Сапфир… — с ужасом повторил Рубин. Не думая ни о чем другом, он хотел лишь взобраться на гору хвороста, сорвать веревки и освободить сестру, но тело его не слушалось. Только лицо подчинялось ему. Не управляя собой, Рубин подошел ближе к кресту и поднес факел к хворосту. — Рубин… за что? — взмолилась Сапфир, безмолвно рыдая. Но его губами управлял уже совершенно другой человек: — Если ты не можешь выбрать меня… то ты никому не достанешься… Огонь мигом перекинулся на сухой хворост, разгорался все сильнее. Девушка вскрикнула, прижимаясь дрожащим телом к плохо оструганному кресту, сразу же всадившему толстые занозы в ее нежную бледную кожу. Рубин рыдал, а его темное Я хохотало от невообразимого счастья, пылающего в груди не хуже, чем огонь вокруг креста. «Сапфир!.. Сапфир!!!» — беззвучно надрывался Рубин, слыша истошные крики сестры, пока ее кожа отслаивалась от плоти, покрывалась крупными волдырями… А темное Я продолжало смеяться, ни на секунду не закрывая глаза — не позволяя Рубину не видеть хотя бы толику мучений самого дорогого человека… Тело Сапфир перестало биться и бессильно повисло на горящих веревках; поднявшееся до самых небес рыжее пламя скрыло ее всю.***
Больно, до слез, ударившись о каменный пол спиной, Линэш пришел в себя и сею же минуту вскочил. Как и прежде, его окружала темнота, но глаза уже привыкли к ней, и Михаэль смог различать особенно крупные силуэты, — а здесь такой был всего один. Перед Линэшем на ледяном полу вздрагивал, точно от боли, Рубин, царапая ногтями голые камни, на которых уже появились яркие алые полосы. — Рубин… — С облегчением и тревогой, подступив к нему, Линэш коснулся плеча. Сквозь мокрую ткань он ощутил тепло тела друга, но одно это никак не могло быть доказательством того, что этот Рубин — настоящий, а не очередной воплотившийся в жизнь кошмар. Однако иной проверки Линэш не знал. Присев рядом, Линэш положил руку Рубину на грудь: сердце билось так, словно его хозяин прямо сейчас бежал, не жалея ног, без оглядки. Ноги и руки Голда хаотично подрагивали, грудь резко вздымалась, губы шумно хватали сырой воздух. — Нет… Вольф, вспомни… ты человек, Вольф… — сквозь иллюзию постанывал Голд, быстрее перебирая ногами по мокрым каменным плитам. — Рубин! Рубин, тебе все это снится! Проснись! — Линэш с силой потряс его за плечи, но Рубин не пришел в себя, продолжая шептать мольбы и бежать прочь от настигающей его в кошмаре смерти. Вдруг все тело его сжалось, в темной каменной кельи, в которой они с Михаэлем находились, оглушительным выстрелом прозвучал пронзительный крик Рубина, и на обеих руках вспоролась кожа чуть ли не до самых костей. Обжигающая кровь хлынула на камни, переливаясь тысячей измельченных рубинов. Казалось, от нее исходил ярчайший свет, видимый лишь для Линэша. Рыжеволосый колдун не мог отвести от нее взгляд; в горле резко пересохло, язык тщетно раз за разом облизывал утончившиеся губы. Чуткого нюха коснулся сладкий аромат, отдаленно напоминающий смешение легких запахов фруктов, ягод, сочных овощей и мяса, приготовленного на открытом огне. Лужица крови добралась до пальцев Линэша, и Михаэль нерешительно поднес руку ближе к лицу. Ничего не будет, если он попробует… всего один раз… никто не узнает, ведь он здесь один… даже Рубин ничего не поймет… Так он докажет, что ему совсем не нравится кровь, он не монстр, он человек… лишь для доказательства… Раскаленным языком Линэш слизал кровь с ледяных подрагивающих от его дыхания пальцев. Слишком мало… для проверки нужно еще… И снова пальцы окунулись в лужицу крови, скребя до боли каменный пол. Сладко… так сладко было просто вдыхать этот неземной аромат. Линэш вылизывал пальцы точно зверь, измученный жаждой. Склонившись к самому полу, встав на карачки, Михаэль, как бродячий кот, стал жадно вылизывать пол. Его взгляд медленно двигался вверх, пока не остановился на тонкой шее Рубина. Против собственной воли Линэш слышал стук его сердца, ощущал пульсирующую в каждом сосуде горячую живительную — неимоверно сладкую! — кровь… Не прикрывая веки ни на миг, Линэш мягко коснулся пальцами шеи Рубина. Внутри Михаэля кипело желание вдавить ногти сильнее, гораздо сильнее в шею Голда: вздрагивающий в путах ночного кошмара колдун виделся Линэшу единственным желанным плодом — его так и тянуло поддаться низменному инстинкту, разодрать кожу в лоскуты, только чтобы добраться до вкусной сочной мякоти… Справа громыхнула об пол метла, сама собой подкатившись к ноге Михаэля. Колдун вздрогнул, приходя в себя, но на шее Рубина все равно осталась тонкая кровоточащая полоса. — …Что со мной?.. — хватаясь одной рукой за голову, а второй — за пересохшее горло, простонал Линэш. Сейчас он не нуждался в ответе. Ему и так была открыта ужасная истина — его самый большой страх, воплотившийся в жизнь. Выпитая кровь, пусть то и были крохи, все же принесла свои плоды. В ближайшее время темнота была Линэшу не страшна: он видел отчетливо как днем. В дальней стене он отчетливо различал дверь с тяжелым черным засовом. Будучи впервые здесь, точно знал, что находится за ней. Путь дальше в глубины Флакона. Но откуда ему это знать? Вампирское сверхъестественное чутье или интуиция охотника на нечисть? Кто же он теперь?.. Затрещала ткань, когда Линэш оторвал половину рукава своей рубашки и перевязал получившимися тряпками раны Рубина. Он попытался взвалить его себе на плечи, но светлая ткань на руках Голда в одну секунду пропиталась кровью, и теперь аромат вновь неистово сводил Михаэля с ума. Не выдержав этой муки, Линэш бережно опустил тело Рубина на прежнее место. Он знал наверняка, что не сумеет пройти подобное испытание: его воля всегда была слишком слаба, и он до крайности часто позволял себе без памяти тонуть в удовольствиях любого рода, будь то блуд или выпивка. Он не натренирован говорить своим желаниям «нет». Волшебная метла, обзаведясь собственной идеей, оторвалась от пола и зависла в метре от Михаэля. Как только Линэш поднял Рубина, метла подлетела ближе, услужливо предлагая себя в роли носилок для все еще пребывающего в забытье Голда. С горем пополам Рубин был привязан к волшебной метле за руки и за ноги, и та поплыла по воздуху следом за подходящим к двери Михаэлем. На уровне глаз к ней была приколочена золотая табличка с высеченными, плохо различимыми даже при свете черными письменами:«Не каждый пришедший пройдет тут живым, Забудет в кошмаре, что мир был другим; Потери и смерти, полно все обмана, Дуэль для души — вот Фобоса кара».
Засов поддался слишком легко, а дверь распахнулась сама, бесшумно, без единого скрипа, выпроваживая непрошеных гостей. Вернее, всего одного такого гостя — Михаэля: когда Линэш прошел в дверь, та попыталась захлопнуться, не выпуская за свои пределы Рубина, но волшебная метла оказалась проворнее. Хотя оглушительно захлопнувшаяся дверь прищемила ей парочку особенно тонких, тут же переломившихся прутьев, Рубин не достался врагу. Переход на следующий уровень Флакона был вовсе не такой, каким его воображал себе Линэш. Просто потому, что самого перехода как такового не случилось. Закрывшаяся намертво дверь растворилась за спинами колдунов, а впереди вспыхнул огонь в черном от сажи камине. На деревянных чуть косоногих столах одна за другой зажигались свечи, игриво отражаясь на бутылках, расставленных за барной стойкой. Линэш и Рубин, приникший всем телом к метле, очутились на пороге таверны «Конь без седла». Тут не было ни единого посетителя, как и самой Жизель. За окном мерцала ночь, лениво покачивались раскрытые ставни; с улицы доносился только скрип вывески, танцующей на порывистом, но, определенно, добром ветру. Стол в самой середине зала был будто только что накрыт. Меж тарелок, усыпанных разномастными изысканными яствами, еще пышущими жаром и аппетитными, до слюнок, ароматами, мостились бутылки с алкоголем и кувшины с прочими, «детскими» напитками: молоком, соками лесных ягод, травяными настоями и разбавленным медом. По праву не доверяя очередным сомнительным подаркам судьбы, Линэш осмотрел таверну, ища в ней отличия от настоящей, и выискал между дверным косяком и окном еще одну табличку. Чтобы прочитать ее, ему также пришлось потрудиться: огоньки свечей постоянно дрожали, искривляя написанные от руки загогулины.«Гордятся герои — их воля сильна! За храбрость и доблесть получат яства, Вино и покои. Ты лишь не забудь Наутро продолжить тернистый свой путь».
Смысл оставленного здесь сообщения был для Линэша предельно ясен, и он позволил себе наконец расслабиться. Погрузиться с головой в чревоугодие мешало только одно: привязанный к дребезжащей метле Рубин. Волшебное орудие уборки лавировало между стульями, как будто намеревалось скинуть с себя ездока. Линэш быстро понял намек и, отвязав раненого друга, усадил его за стол. Какой-то очень короткий промежуток времени тело Рубина держалось ровно, параллельно спинке стула, но опосля голова его перевесила, и он завалился мордой в салат. Все, что сделал Линэш, так это заботливо перевернул его голову на бок, чтобы Голд ненароком не вдохнул в себя кусочек какого-нибудь овоща, — и принялся за еду. Как только колдуны пересекли порог «Коня без седла», видения Рубина прекратились, и теперь Михаэлю незачем было за него беспокоиться. Уделяя как можно больше внимания вину и самодельной медовухе (он просто-напросто испортил медом вино, однако вкус этого напитка пришелся Линэшу по душе), Михаэль не заметил момент, когда Рубин пришел в себя. Голд сел, и с его виска обратно в тарелку уныло упал помидор. — Ешь? — только и спросил он. Линэш оторвал изучающий взгляд от бутылки и широко улыбнулся Рубину. Эта улыбка не была столь привлекательна, как прочие, ведь не каждый человек способен оценить улыбку того, чей рот до предела забит пережеванным картофелем, мясом и поджаренной капустой. — Где я? Линэш лишь пожал плечами, проталкивая в горло этот малоприятный на вид ком, что, как ни странно, нельзя было сказать о его вкусе. Постепенно воспоминания о терзавших его видениях стали возвращаться к Рубину, и колдун с ужасом глянул на свои перевязанные руки. — Это был не сон?.. — Сон! — в ту же секунду остановил ход его мыслей Линэш и отхлебнул для храбрости медовухи. — Но мои руки!.. — Руки — да, но все остальное, что ты видел, было нереально. Рубин поверил — просто потому, что иначе его разум бы не выдержал. — А вдруг и ты сейчас ненастоящий? — Могу тебя ударить во имя доказательства собственного существования. Но стоит ли: на тебе живого места нет. Что ты видел, пока спал? Рубин взял в руки теплую картофелину, как бы проверяя, реальна ли и она. — Я видел Сапфир… и ужасные смерти: огонь и воду… видел мертвецов. И Вольфа. Он гнался за мной в облике волка и чуть не настиг. А что видел ты? Аппетит Михаэля пропал, точно его и не было. Скривив кислую мину, не похожую даже на плохую пародию на улыбку, он сухо ответил: — Каина и родительский дом. — И все? — И вас с Сапфир. Рубин побледнел, решив, что Линэш видел момент сожжения… — В твоем видении, я… — Вы были мертвы, — твердо отмел его опасения Линэш. — Каин убил вас. Как моих родителей. Похоже, это мой страх. — Страх? При чем тут страх? — «…потери и смерти, полно все обмана. Дуэль для души — вот Фобоса кара», — продекламировал Михаэль по памяти половину четверостишия с первой золотой таблички. — Фобос… — потупил взгляд Голд. — Фобос, — кивнул Линэш, осушая кружку. — Поправь меня, если я ошибаюсь… — издалека начал Рубин, разминая затекшие плечи, — Но… Фобос… древнее божество, питающееся страхом людей? — Именно. — Это шутка? — Если и шутка, то того, кто развешивал все эти таблички. Линэш кивнул в сторону двери, но Рубин поленился вставать; после столького времени, проведенного привязанным к древку метлы в позе жареного порося, вероятно, он и не смог бы встать со стула, даже если бы очень сильно захотел. — И где же мы теперь? — растерянно вопрошал Рубин, ища глазами еще хоть одну живую душу. — Где — сказать не возьмусь, потому что не знаю, но все, что ты видишь на столе и вокруг нас, нечто вроде награды победителям. — О чем ты, черт возьми, говоришь? — Мы явственно видели свои страхи, столкнулись с ними лицом к лицу, побороли их и вот — получили награду. — Побороли?.. — Да. Я твердо решил для себя убить Каина — чем это не победа? — А я? Я тоже переборол страх? — Ага, — чуть замялся Линэш, наполняя третью или четвертую кружку до самого верха. — Как? — Откуда мне знать: это ведь были твои страхи и кошмары. — Разве я боюсь мертвецов?.. — Знаешь, люди не смерти боятся — они боятся последствий. — А чего боишься ты? Всегда твердая рука Михаэля дрогнула, пролив немного вина на единственную скатерть. — Я боюсь… стать монстром. Но это и без проказ древних божков и так происходит. — Что ты имеешь в виду? — Ничего. Ешь и пей. Восстанавливай силы. — Михаэль. — Серьезные темные глаза Рубина, казалось, видели Линэша со всеми его секретами насквозь. — Что ты скрываешь? — …Кровавое вино, — бросил одну только фразу Линэш, но и этого Рубину вполне хватило: — Ты перестал об этом думать, по крайней мере не думал до того, как мы оттуда ушли. Ты что-то увидел, так же, как и я, — в своем кошмаре. Тогда с чего ты взял, что становишься монстром? Ты сам сказал: это все неправда. Иллюзия. Представление, чтобы нас запугать. — Неправда. Это касается тебя. Но со мной все совсем по-другому. Рубин хотел как обычно засыпать Линэша вопросами, впоследствии показав ему светлую сторону былого кошмара, но тут он почувствовал, что сейчас вместо слов куда полезнее будет молчание. Порой о некоторых темах стоит забывать. — Ты уверен, что это не очередная ловушка? — вместо уговоров и утешений спросил Рубин. — Более чем. Так сказано на той табличке. — С каких пор ты веришь табличкам? — С тех пор, как их содержание стало разумным. Мы вырвались из кошмаров Фобоса и получили в награду пир. Это место неспроста выглядит как таверна: оно стало таким, чтобы нам было спокойнее, оно как бы показывает, что мы в безопасности. Это хороший знак. К тому же мое чутье подсказывает мне это. — Ну, твоему охотничьему чутью я верю значительно больше, чем всем прежним отговоркам, — сдался Рубин, принимаясь за еду. — Меня вот что волнует, — за куском жирной жареной свинины поделился мыслями Линэш. — Что делать с этим Фобосом и его комнатой ужасов? Когда горожане хлынут во Флакон, обязательно десяток-другой окажется в этой душегубке и выбраться не сможет. Нужен будет кто-то, кто легко отсеет свои страхи и поможет выбраться другим, как… — Михаэль замолчал, чуть не брякнув «как это сделал для тебя я». Но Рубин и без того обо всем догадался, в частности по лицу Линэша. — А ты? — В это время я могу быть совершенно в другом месте, — угрюмо подметил Линэш, заглатывая последний кусок и запивая его «винной медовухой». — Что же, тогда возьмем на заметку, что нужно нам такого человека найти. Какое-то время Линэш и Голд пытались есть и пить без спешки, как бы растягивая удовольствие от чертовски вкусной пищи, в меру крепкого вина и пространства, лишенного всяких чудовищ. Но стоило им забыться, как и пища, и вино начинали пропадать с удивительной скоростью — давали о себе знать старые охотничьи привычки: когда опасность может нагрянуть в любую секунду, желание насладиться моментом отходит на второй план. Плотно наевшись и обогревшись у камина, колдуны отправились на второй этаж — в двойники своих комнат из настоящего «Коня без седла». Второй этаж, как и первый, был совершенно безлюден. Линэша всегда избегал честной народ, это же касалось и таверны Жизель: когда он появлялся в этом коридоре, из него пропадали все остальные; но Михаэль, проходя мимо, прислушивался и слышал чужие голоса, какие-то другие звуки, похожие на копошение мышей, представлял, что делают нормальные люди, оказавшиеся по вполне обычным причинам в ничем не примечательной рядовой таверне. Ему нравились звуки жизни, жизни простой, обыкновенной — лишенной всяких невероятных чудовищ. И в эту самую секунду именно этих звуков ему не хватало. Не успел Линэш закрыть дверь в свою комнату, как в нее следом за ним влетел Рубин. Он говорил лепетал о том, что разъединяться — плохая идея, о возможном исчезновении комнат или появлении еще более страшных, чем обычно, монстров, но истинный его мотив был куда незатейливее: после всего того, что ему пришлось пережить, лежа в темнице Фобоса на каменном полу, ему нужен был кто-то, способный пробудить его ночью от страшного сна. Линэш сразу это понял, но, ясное дело, ничего не сказал, затворив дверь и вверив Рубину кровать, на которой в настоящей таверне спал Вольф. Без лишних разговоров Голд в одежде, как принято у предусмотрительных охотников на нечисть, залез под старое одеяло и отвернулся к стене, делая вид, что мгновенно заснул. Линэш устроился на своей кровати. Постель была числа: никаких следов крови обезумевшей Сапфир; на полу не было осколков разбитой вазы, шторы висели на месте, обнимали с боков окно и ночь, видневшуюся в нем. Сейчас все эти мелочи особенно сильно бросались в глаза. Возможно, потому, что Линэшу было известно, какая на самом деле подделка — этот мир. Пытливый ум не был способен сидеть без дела и начал самовольно сравнивать реальность и нынешнее окружение, а теперь никак не мог остановиться. Мелкие мысли лишили Михаэля сна. Он заснул, как ему показалось, только под утро, но когда и Линэш, и Голд открыли глаза, совершенно точно выспавшись, за оконными стеклами по-прежнему была ночь. Время здесь стояло на месте. Спи сколько хочешь, ешь и пей — еда и вино снова появятся на твоем столе, но если увязнуть в этом месте надолго, о чем предупреждала золотая табличка, — быть беде… Конечно, Линэшу и Голду было дико интересно, что произойдет, если остаться тут навсегда, тем более что чувство безопасности так редко посещало их — с такой-то нелегкой профессией; но они не стали проверять на своих шкурах и, хорошенько позавтракав перед продолжением пути да чуть не забыв метлу, открыли толстую дверь «Коня без седла», вышли в сияющий свет. Недолго картина была столь обнадеживающей: как и внушительно количество раз до того, согревающий свет погас, оставив одну только боль.