***
10 лет назад…
Туманный город остался за спиной Михаэля и Вольфа неделю назад. Все минувшие дни, не считая последнего, охотники за нечистью провели в пути, но был с ними спутник, о котором не ведал адлет. Боль… Всеобъемлющая, вездесущая, не знающая усталости и жалости по отношению к тому, чье сердце стало гнездом для нее. Когда сама того желала, она ворошила воспоминания, прислоняла яркие мучительные образы к чужим глазам, от которых нельзя было ни спрятаться, ни отвернуться… Она сжимала горло когтями, меняла маску лица, заставляла руки и ноги дрожать от бессилия, а душу — молить о пощаде. Она питалась страданиями, она кормилась тоской. Украдкой толкала Михаэля к краю скалы… Колдун не мог больше спать, но не из-за восторжествовавшего над ним проклятия почившего Каина. Как и прежде, он способен был видеть сны, и именно они его разрушали: светлые и желанные напоминали о потерянном навсегда, мучительные и беспощадные ломали кости. Он не ел, он не пил — и картина бы вряд ли изменилась, не стань он «бессмертным». Его улыбки были болезненны и прозрачны; единственное, чем он мог отплатить искренне беспокоящемуся за него Вольфу. Отныне часами щенок не слышал голоса Линэша, вынужденного прятать лик смерти от посторонних, довольствовался кивками, пожатием плеч, скупым поднятием бровей — учился читать душу хозяина, чтобы не оставаться в одиночестве на рубеже его трескающейся жизни. В груди адлета билось всего одно сердце — его собственное. Он даже не ведал, по-прежнему ли фамилиар колдуна, или переданный ему Найтом титул с возложенной на его плечи заботой о своевольном господине канул в бездну, как и человеческий облик Михаэля, — в секунду, когда Мид Найта не стало… Путники заночевали в очередном небольшом городишке. Старый сердобольный аптекарь пустил их бесплатно в одну из жилых комнат, расположенных над аптекой. Комнатушка была крохотной, но уютной. Левую узкую кровать, стоящую практически вплотную к соседней, тут же занял Вольф и, не раздевшись, уснул поверх тонкого одеяла. Наступила глубокая ночь, а Линэш все сидел и сидел, подпирая подушку спиной; бледный месяц шептал ему ветром в затылок через щель под квадратным окном, подоконник до боли впился в лопатки. Дискомфорт был незначителен на фоне тайфуна, отгрызающего от души Михаэля куски. Он устал… Он чертовски сильно устал ощущать, как кровоточит его сердце, коему более надеяться было абсолютно не на что. Все бессмысленно… Время вспять не повернуть: упущенное не вернется в руки само собой — хладнокровные законы природы такой магии не допустят. «Мы никогда не говорили о смерти… — прозвучали мысли Линэша в сплошной тишине, чем только больше распотрошили незарубцовывающуюся рану. — Казалось, подобное не может случиться: чтобы остался кто-то один или умерли оба… Вели себя так, будто в запасе были века!.. Будто бессмертие существует… И вот куда это его завело: в непроглядную тьму… туда, где нет радостей, любви и тепла; куда за все время мира не проникнет ни один лучик света… Окруженный пустотою во тьме — заперт, уничтожен, потерян… Как я по эту сторону жуткой завесы…» Виски Линэша сдавливала моральная пытка, в сознании проснулись голоса: плачущие, смиряющиеся с неизбежным, готовые укоротить и без того слишком стремительное существование захлебывающегося кровью человека. Сколько бы Михаэль ни зажимать голову обеими руками, он все равно слышал хрипы, глубокий низкий голос, шипение остывающего пепла… Только одно способно было избавить Линэша от боли потери и усугубляющих ее призраков недавнего прошлого. Всю эту неделю колдун терзался от чувства вины перед адлетом, которого не мог бросить — но все же хотел. «Разве это не он — шанс сделать все правильно?» Под опущенными веками Михаэля зажигался солнечный день: за прилавком аптеки опрятный старик расставлял по полкам настойки, у двери улыбчивый Вольф ловко справлялся с метлой. Покупатели в первый же день полюбили бы этого мальчика за силу духа, старательность и лучезарность. Он смог бы быть человеком в окружении точно таких же людей, а не чудовищ, искусно маскирующихся под оных. «Стало быть, вот оно — идеальное окончание не лишенного трудностей пути… Пора сойти с тропы, спуститься в чащу леса, во тьму…» Как громко скрипнула кровать — словно нарочно, в попытке разбудить Вольфа и смешать все карты Линэшу, так удачно построившему из них шаткий «дом». Но адлет спал крепко, обхватив руками подушку и утопив в ней щеку. Колдун покинул спальню, крадучись, как кошка, спустился в аптеку. В зале было темно, пол поскрипывал под подошвами сапог. С осторожностью вора Михаэль выдвинул ящик за прилавком, взял первый попавшийся под руку шприц. Строгий ансамбль стекла и металла блеском подмигнул любопытному месяцу, заглянувшему и в это окно. «Один путь во тьму на двоих…» Линэш поднимался на второй этаж неспешно. Ему не было легче, не было хуже, все эмоции в нем поглотило Ничто. Шаги не опережали секунды. Ожила дверь, дабы пропустить страдающего от бессонницы гостя обратно к постели; печально вздохнула кровать. В десятом кармане плаща отыскался крохотный пузырек с бледно-зеленоватым мелким песком. Поворотив нос, Линэш ссыпал на ладошку одну щепотку сонной пыли, спрятал вновь закупоренный флакон в плащ и просыпал порошок на подушке адлета, прямо перед его мирно сопящим носом. Вольф поморщился: едкий запах растений чуть обжег ноздри; пальцы подростка на миг сжали наволочку — и в следующий же момент их одолела ватность. Ближайшие пару часов Вольф не сможет проснуться, как бы ни тужился сквозь сон разомкнуть неподъемные веки. Прощаться с ним оказалось труднее всего. Михаэля заботила не столько собственная жизнь, сколько будущее верного адлета. Для него смерть хозяина будет трагедией, переступить через которую Вольфу обязательно помогут добрые люди — его чистое сердце притянет тех, в ком света не меньше, и все будет опять хорошо. Как же Линэшу хотелось в это поверить… Вольф и ухом не повел, когда игла проткнула кожу предплечья. Медленно, боясь навредить единственному оставшемуся члену семьи, колдун вытянул поршень, и шприц потихоньку наполнился, на первый взгляд, обычной человеческой кровью. Игла плавно высвободилась из плоти. На простыню упала одинокая алая капля — регенерация адлета мгновенно залатала прокол. Столь близок к последней черте Линэш еще не был… Он ждал, что перед глазами пронесутся лица любимых, но мертвых людей: матери, отца и, конечно же, Найта; что прегрешения и бессчетное количество совершенных убийств обрушатся на него и раздавят; что в памяти будут сиять приятные мелочи, составляющие, точно осколки витраж, всю его сложную жизнь. Но в комнате и под небьющимся сердцем была тишина. «Так вот как все на самом деле — когда Смерть тебе дышит в затылок…» Вводя под бледную мертвецкую кожу иглу, Линэш не мог разобрать, чувствует он боль в эти секунды или всего-навсего помнит ее. Яд хлынул по венам — колдун стиснул в агонии зубы, выдернул пустой шприц и отбросил его прочь! Тот разбился пополам у стены. Кожа Михаэля кипела, выступившие слезы, глаза! Его мышцы, хаотично сжимаясь, опрокинули колдуна на кровать, где он бился поверх одеяла с черной пеной, заполняющей рот. Мерещилось, что глазные яблоки талым воском покидают глазницы, что плавился кожа, обнажает искрящие нервы!.. Он был бы счастлив вместо этого ада разделить судьбу Каина: сгореть живьем, вспыхнуть как спичка!.. Его голос не прорывался наружу, он застрял где-то в горле, утонул в черной смоле. Он не чувствовал своего тела — всецело был соткан из боли, которую организм уже не мог различать. Не потерять от пытки рассудок не давал барабанный бой, нежданно рассеявший тьму. Удары были глухими и частыми, и оторвавшийся от реальности Михаэль цеплялся за них, как за спасательный круг… …Стук замедлялся, боль отступала, постепенно возвращался контроль над измученным телом. Линэш снова видел потолок, верх стены, мокрые от пота рыжие волосы, упавшие ему на глаза. Барабан все стучал: удар — пауза — удар. Михаэль дышал глубоко и шумно, теплый воздух покидал его перепачканный угольной кровью рот. Теплый… Такой, черт возьми, теплый!.. Как он может вообще быть таким?! Ничего еще толком не сообразив, Линэш сел рывком и прижал ладонь к вздымающейся груди. К горячей коже. К ожившему сердцу… В ту темную ночь он не только не умер: он почувствовал жизнь, пусть ненадолго, утерянную, как думал колдун, навсегда. Потеснив дни кромешного отчаяния, в его тело упала звезда. Серебряным светом она питала Линэша, разжигала былую неукротимость, готовность бороться, до победного стоять на своем. Сие райское струящееся сияние было надеждой совершить «невозможное» — то, что таковым бы назвали глупцы. Ведь раз Михаэлю удалось-таки повернуть время вспять для себя, он нарушит любые законы природы и протянет руку во тьму…***
Грохотали шаги трех людей в коридоре за решеткой темницы. Белая от страха Мелина ютилась у дальней стены, Вольф жмурился от боли в прокушенном Линэшем плече и в спине, кою излишне крепко стискивал сосущий кровь колдун… — Хозяин, достаточно… — просопел Вольф. Его широкие ладони уперлись в бока Михаэля, но вампир был слишком силен — оттолкнуть его не получалось. — Хозяин, ты слышишь меня?!.. Хозяин! Линэш!.. Сердце бессильного в данной ситуации Вольфа вздрогнуло от ужаса: если Михаэль выпьет его крови с избытком, то повторит судьбу своего предыдущего спутника… Паника овладела адлетом без остатка: он вцепился челюстями в плечо колдуна! Зубы волка продрали все слои одежды за раз, вошли в дрожащую холодную плоть, и только тогда Линэш с криком повалился назад. Встревоженный не на шутку, Вольф, позабыв о все еще стреляющей боли в плече, навис над хозяином, по-прежнему бледным, по-прежнему нелюдем — но теперь отравленным адлетской кровью?.. — Что происходит?.. — глухо плакала в ладошки Мелина. Три невысокие тени прошли мимо их камеры, лязгнули дверью соседней. Не шибко почтительно две из них, что стояли по бокам, швырнули в заключение среднюю, и с хриплым женским вскриком та ударилась о пол. Решетчатая дверь была тотчас закрыта на замок, и пара тюремщиков удалилась. Эхо сырой темной тюрьмы сплеталось с рычащими криками Михаэля, бьющегося в судорогах возле перепуганного до смерти Вольфа. — Нет… Нет-нет-нет-нет-нет!.. — тараторил адлет, тщетно силясь придержать запрокидывающуюся голову Линэша. — Нет, только не это! Хозяин, не смей!.. Хозяин, да черт побери!.. — Он хотел хоть чем-то помочь, но не знал, как вообще в этом случае должен вести себя и что делать! Единственное пришедшее ему на ум — обхватить Михаэля покрепче, оторвать его затылок от пола, дабы не дать разбить голову в предсмертном припадке, и держать, молясь о том, чтобы еще одна тяжелая туча обошла их стороной… — Пожалуйста… Пожалуйста… — шептал Вольф в воспрянувшую тишину, покачиваясь и прижимая Линэша к груди. — Пусть все будет в порядке… Прошу тебя… Умоляю… Только не… Только не… — задохнулся он громким всхлипом. Хозяин адлета лежал неподвижно. Его чуть синеватые губы наливались бледно-розовым цветом, что было совершенно не видно из-за черных кровоподтеков. Вот секунду назад лоб поникшего Вольфа касался холодного виска — но жар вспыхнул под розовеющей кожей в следующий миг, совпавший с особенно сильным ударом вновь заведенного сердца. — Плакса… — снисходительно рыкнул Линэш, и адлет выпрямил спину. За сверкающим от слез лицом и могучим телом молодого мужчины колдун видел ребенка, чьим хозяином и семьей стал уже так давно… — Слава Всевышнему… — простонал Вольф в потолок и вытер глаза рукавом. — Знаешь, быть твоим другом… просто неописуемо сложно… — Как и всегда, сочту за комплимент. — Ты же не умрешь сейчас, правда?.. — с недоверием покосился адлет на встающего Михаэля. Десять лет тому назад, тоже в темнице, Вольф был уверен, что беды удалось избежать… Колдун попятился назад, к решетке, случайно встретился взглядом с Мелиной. — Жить буду… Но полностью проблема не решена. — Кивком он указал на потемневшую от крови штанину ошарашенной девушки. — Оближи ее рану. — Что?.. — в один голос ошеломились Рэмси и Вольф. — Я… не буду этого делать!.. — Да ни в жизнь! Он ко мне не притронется!.. — Закрыли рты! — осадил их Линэш. Грязный прут решетки вдавился меж его напряженных бровей, на коже остался ржавый песок. — Сейчас не до соблюдения этикета. В этой душегубке раненный человек, вампир и адлет. Я все еще не сыт… И когда твой организм, Вольф, заметит кровопотерю, он пробудит голод… — Я умею сдерживаться!.. — Ты готов рискнуть жизнью этой девочки, поставив на свою правоту?! В камере воцарилось молчание. Вольф обернулся на Рэмси, губы которой дрожали, и медленно покачал головой: — Нет… не готов… — Тогда ты знаешь, что должен сделать. — Нет, не подходи ко мне! — взмолилась Мелина, стоило Вольфу подняться. — Что такое «адлет»?! Что ты такое, раз способен напасть на меня?!.. Выставив перед собою ладони, Вольф осторожно подходил к Мелине все ближе, не спускал с нее глаз, говорил тихо и вкрадчиво: — Я… честно… не знаю, как тебе объяснить, что такое «адлет»: все сказанное мною в этот момент будет звучать совершенно неправильно. Будет пугать — но напрасно! Я не причиню тебе вреда, я клянусь… Дело в том, что моя слюна помогает заживлять раны. Ты слышала, что сказал хозяин: мы не можем ждать, пока твой порез сам затянется. — Плавно он опустился пред ней на колени, протянул руку к ее поджатой ноге. — Я понимаю, бессмысленно просить тебя довериться мне, незнакомцу… но обратись к внутреннему чутью, посмотри в мои глаза — я не способен сделать тебе больно! Я и не хочу этого! В данный момент необходимо… зализать твою рану… Тебе не будет больно, кровь перестанет идти, и мой запах перебьет ее аромат для Линэша. Вольф бережно приподнял ногу Мелины, закатал до колена пропитанную кровью ткань. Мелина дрожала, вся, целиком. Ледяные пальцы не слушались ее более, покрытая мурашками кожа стремительно замерзала, оттого столь болезненными были прикосновения раскаленных мужских рук… — Под-до… — пролепетала Рэмси, и Вольф поднял на нее глаза, замер в считанных дюймах от ее изящной голени. — О-он… вампир, да?.. — горько поджала девушка пухлые губы. — Да, как он и сказал. Но хозяин тоже не желает тебе зла, иначе не приказал бы мне позаботиться о твоей ране. — А… а я… не под…хвачу какую… заразу?.. — Нет, — ласково улыбнулся Вольф, глядя ей прямо в глаза, и от этой искренней простодушной улыбки в темнице стало светлее… Его горячий влажный язык всей поверхностью дотронулся до глубокого пореза. Ни Мелина, ни Вольф не помнили, когда и при каких обстоятельствах Рэмси получила его; никому из них сейчас это и не было важно: он был поглощен лечением раны бедняжки, она — не знала, куда деть глаза и покрывающиеся нервным льдом руки. Отняв будто не свои кисти от груди, Мелина почти вслепую опустила их на голову Вольфа. Его волосы были мягки, шелковисты, как мех; они согревали пальцы, расплавляли морозные иглы, впивающиеся в кожу. Успокаивали… расслабляли… Некрепко держась за них, Мелина больше не испытывала волнения или страха, только странное небывалое тепло пронизывало ее тело от всякого движения языка Вольфа… Нога не болела, рана невероятно быстро затягивалась. Через минуту не осталось даже шрама. Не стирая слюну, Вольф раскатал обратно грязную штанину и похлопал поверх того места рукой. — Пусть впитается в ткань — перебьет запах крови. Откинувшаяся на стенку Мелина практически не видела спину удаляющегося Вольфа. Взгляд ее был рассеянным, мутным, на щеках горел яркий румянец, дыхание сбивалось в груди… Никогда прежде она не чувствовала себя так… — Спасибо, — поблагодарил Вольфа колдун, потирая запястьем лицо. — Гораздо лучше. Сам-то ты как? — Плечо пока еще болит. Вылизать его я, увы, не сумею: шея не та… — Нашел проблему: плюнь да разотри. Вольф разомкнул губы… окаменел и, пораженный, взглянул на Линэша. — Тогда к чему было все это?!.. — гневно зашептал адлет. — И не делай вид, что придумал другой способ только сейчас!.. — Позже ты мне еще «спасибо» скажешь… В соседней человеческой клетке раздался полустон-полурык, и три пары глаз обратились к двинувшейся незнакомке. Оторвав израненное лицо от грубого пола, она приподнялась на локтях, сдула блеклую ореховую прядь, полезшую в правый глаз: остальные пыльные растрепанные волосы у затылка держала узловатая бечевка. Одежда молодой женщины была явно не по размеру, и когда пленница, кряхтя и ругаясь, вставала, тканный жилет на груди отвисал и открывал полупрозрачную нижнюю рубаху (Вольф залился смущением, по-джентельменски отвел глаза вбок, Линэш же проявил куда меньшую деликатность). — Мило они обращаются с чужеземцами, верно? — кисло ухмыльнулась женщина. — С чего взяла, что мы не отсюда? — чуть прищурился Линэш. — Я из других краев — и меня посадили сюда. И вы тоже здесь. Сделала соответствующий вывод. Излишне поспешный? Тогда, может, объясните, какого черта тут происходит? — К ней все вопросы. — Кивком Михаэль перевел стрелку на Мелину, только-только пришедшую в себя. — Из нас всех ты — здешняя. Что ты такого учудила, если по возвращении тебя бросили в темницу (и нас за компанию)? — Разумеется, ничего! Я не знаю, что приключилось, почему мы оказались в тюрьме… Раньше это место никогда не использовалось… по назначению. В этих камерах хранили припасы до распределения на общем собрании, запирали за ключ, чтобы никто ничего не украл, если сподвигнет Лукавый… — И где мы? — За церковью. Общие собрания обычно проводятся в ней. — Что ты помнишь? — повернул Линэш голову к незнакомке, разделившей их малоприятную участь. Та устремила взор в никуда, вороша воспоминания, и пожала плечами: — Я путешествовала, шла по дороге. Увидела деревушку — подумала, в ней получится найти место для ночлега; не все же спать на холодной земле… Меня зовут Сибрис. — Линэш, Вольф, Мелина, — скучающе продекламировал Михаэль, обведя клетку рукой. — Конечно, обмен любезностями — это такая безотлагательная вещь, что лучше ею заняться, чем найти выход отсюда… — А выход есть? — Сибрис уперла руки в боки. На ободранной при падении щеке выступали крохотные капли крови. Они манили взгляд Михаэля, благо сладкий цветочно-фруктовый аромат не достиг еще его носа. Из-под нахмуренных бровей внимательный взгляд Вольфа приметил и кровь, и рассредоточенность глаз господина. — Больше никого облизывать не стану, — процедил он Михаэлю на ухо. — Я могу обратиться и попробовать сломать решетку… — Не стоит, — тихо ответил Линэш, искоса поглядывая на нарезающую круги по камере Сибрис. — Тебя в качестве козыря лучше оставить на потом… Да и после кровопотери опасно пробуждать твою волчью сущность. Поступим умнее… За годы, проведенные вместе, Вольф уяснил, что в минуты интеллектуальной работы Михаэлю требуется тишина и свободное пространство вокруг. Адлет уже хотел отойти, приободрить повесившую нос Мелину, но после первого же его шага Линэш щелкнул пальцами у его уха, и Вольф обернулся. — Ты же способен отличить, боится человек или нет?.. — Да, по запаху пота… — Кто испытывает страх из нас четверых?.. По-собачьи приподняв голову, Вольф втянул носом воздух. — Только Мелина… Кивком колдун отпустил от себя адлета и повернулся к решетчатой двери. Понятное дело, ключ раздобыть не удастся, как и вскрыть замок, ведь все, что имел Михаэль, включая отмычки, было в плаще, который «приветливые» деревенские изъяли вместе с бесценной волшебной палочкой. Действие свежей, «неочищенной» адлетской крови все равно будет скоротечным — в общем-то, Линэшу нечего терять… Фиолетовые глаза колдуна блеснули вишневой вспышкой, заметно побледневшие руки просунулись меж прутьев и легли на замок. Послышался скрежет металла, на пол с грохотом упала покореженная ржавая пластина. Понемногу Линэш разломал на куски весь замок и рывком открыл дверь камеры. — Идем. — Вольф протянул руку Мелине, и Рэмси неуверенно вложила свои пальцы в его. — Интересный выход из сложившегося положения, — сверкнула Сибрис глазами. Она смотрела на Линэша без страха или удивления: ни его побледневшая кожа, как у смертельно больного, ни заострившиеся уши — ни одно изменение в облике колдуна не поражало ее, и это вкупе с отсутствием страха и потерей памяти было странно втройне. — Окажешь услугу: провернешь тот же фокус и с этим замком? Идете ли вы разбираться, что в этой Богом забытой деревне творится, сбегаете ли с концами отсюда — пока что я с вами. — Ну уж нет, — качнул головой Михаэль. Прижимая запястье левой руки к носу, чтобы меньше чувствовать запах человеческой крови, он подошел к камере Сибрис и раскурочил замок. — Ты странствовала, как сама говоришь, так иди прочь от этих проклятых мест. Не нужно увязываться за нами, будто голодная собака. С пронзительным скрипом решетчатая дверь распахнулась. Сибрис сплела руки под грудью, поджала тонкие губы, словно ее задели за живое. Линэш, Вольф и Мелина дошли до дубовой двери, когда со спины их обнял снисходительный тон: — Хорошо. Это и правда грубо с моей стороны — совать нос не в свое дело. Могу я хотя бы свои вещи забрать? Не думаешь же ты, рыжий, что я гуляю по лесам без всего, «налегке»! Первым же ударом плечом Михаэль сломал в щепки засов, и беглецы по изогнутому, как кишка, коридору выбрались наружу, где порывистый ветер очистил их одежды от пыли. — Куда дальше? — спросил Вольф господина. — Ты же слышал Мелину: общие собрания проводятся в церкви. Пора бы «антихристу» туда заглянуть…