Колдун: Три Проклятия

      Когда Вольф уводил убитую горем Мелину под взглядом десятков любопытных глаз, он прижимал девушку к груди, обхватив вокруг пояса, и ноги ее касались дороги только для вида, — как можно скорее он уносил Рэмси в избу, отведенную охотникам на нечисть; за ними угрюмо следовал Линэш. А к лошадино-драконьим останкам стягивались жители деревни, чтобы взглянуть на диво, пока то еще не растворилось в воздухе.       Дверь дома захлопнулась за спинами странников. Вольф уложил Мелину на свою постель: плечи Рэмси вздрагивали, рваные всхлипы подменяли вдохи. Под опущенными веками, словно насекомое в смоле, застыли абсолютно голые, будто бы обглоданные, кости ее старшей сестры…       — Что происходит, хозяин? — шепотом спросил Вольф, отошедший от кровати к столу, стул возле которого занял колдун. — Что все это значит?       — То, что за «всадниками» кто-то стоит: скрывается в тени да бросает пыль в глаза, играясь с костями убитых. Не седоки убивали тенями — скелеты исполняли роль отвлекающего маневра, были марионетками, не более, пока убийства совершали Дьявольские скакуны…       — Что?.. — ужаснулся адлет. — В Аду есть свои кони?..       — В Аду есть свое все. Ты спрашивал недавно, могут ли в деревне присутствовать демоны, — вот тебе и ответ: кто-то призвал Дьявольских скакунов, посадил на них мертвецов и создал иллюзию совершенно новой нечистивой твари. Черт, я ведь сам попал под их силы, должен был догадаться! — раздраженно зашипел Михаэль, дотрагиваясь до медальона-книги, на цепочке свисающего на грудь. — Дьявольские скакуны, естественно, не могут никого убить своей тенью. В Аду они пытают жертв самыми страшными воспоминаниями и таким образом, через мучения, питаются — высасывают эхо жизни. Обычно они охотятся на людей по одному, изгаляются над жертвой чуть ли не час прежде, чем удастся наконец выпить ее всю, но здесь их много — настолько, что люди умирают практически мгновенно. А движущиеся тени — это так, пустышка для отвода глаз. Для создания новой легенды и уничтожения надежды на спасение в зачатке.       — Но кто и зачем это делает?.. — С безмерным сочувствием Вольф окинул взором Мелину, прижавшую колени к пробитой утратой груди.       — Отгадка кроется в Чернокаменном Замке. — Скрипнул стул — Михаэль поднялся. — И я отправлюсь туда сейчас же, а ты присмотришь за ней, — указал колдун взглядом на Рэмси.       — Но, хозяин…       — Не спорь. То, что кони не убивают своей тенью, не отменяет их умение пытать людей до смерти. Я отправлюсь в самое «гнездо» этих тварей, ведь они доказали на деле, что расправиться со мной им не под силу, и докопаюсь до правды. Со мной ничего не случится, в отличие от хрупкого смертного тебя.       Линэш дошел уже до двери, когда слова разочарованного, встревоженного не на шутку Вольфа застали его врасплох, — и замер, бросив взор через плечо на ноги адлета, но никак не в ясные желтые глаза.       — Ты всегда так поступаешь: стараясь защитить меня, держишь подальше от смертельной опасности и взваливаешь на себя непосильную ношу. Я благодарен, я знаю, что это проявление заботы с твоей стороны, однако это же меня и ранит, ведь никого из тех, с кем мы сражались плечом к плечу, ты не оберегал с тем же пылом. Потому что видел в них профессионалов, настоящих охотников… в отличие от меня, так?..       Какое-то время Михаэль молчал, недвижимый, напряженный, точно сжатая пружина, но вот обратил лицо к двери вновь…       — Ты ошибаешься, Найт. Я скоро вернусь… — и вышел из дома.       Удар захлопнувшейся двери совпал с резью в широкой адлетской груди. Далеко не в первые раз колдун, забывшись, называет Вольфа имеем того, по кому они вдвоем по-прежнему тоскуют. Разумеется, для Михаэля эта потеря была куда страшнее, и Панри это понимал: если уж за столь короткий срок его знакомства с Найтом второй сумел настолько основательно поселиться в душе Вольфа, что уж говорить о многолетней семейной теплоте, существовавшей между вампиром и Линэшем… Вольф понимал, сколь многое значит до сих пор для Михаэля Найт; он понимал, что сам сумел стать колдуну семьей и истинным учеником! — однако понимание обычно мало влияет на чувства, живущие будто бы своей жизнью, и потому от горечи и боли деться было некуда.       Огромный бутон нынешней бездонной ночи давно уже распустился. Колдун шагал по главной деревенской дороге по направлению к поваленным воротам. Местные уже успели вновь спрятаться в церкви, даже дозорный ребенок с колокольни исчез. Можно было подумать, что действия их, как и всякую ночь, заданы стремлением к безопасности, однако в этот раз в стенах не святого более места шло горячее обсуждение произошедшего — и присутствовать на данном собрании Михаэлю или хотя бы Вольфу стоило…       Последний напряженно смотрел в мутноватое окно, провожая сквозь тьму адлетскими горящими глазами покидающего деревню колдуна. Позади, на кровати, Мелина прижимала собранное в ком покрывало к шее, незаметно терлась о пыльную ткань, как страдающая от одиночества кошка. Как только Линэш исчез из вида за бревенчатой стеной и Вольф с тяжелым вздохом оторвался от оконца, Рэмси скрипнула кроватью, приподнявшись. Порозовевшие щеки ее покрывали белые пятна, глаза сверкали так, словно сделаны были из зачарованного истекающего водой стекла. Заметивший ее пробуждение, Вольф поспешил к постели и опустился на корточки перед измученной горем девушкой. Он хотел спросить «Как ты?..», но такой глупый вопрос, подразумевающий ответ вполне очевидный, виделся ему дурным тоном, если не вообще оскорблением. А больше на ум ничего не шло, и потому он сидел у кровати, сочувственно глядя Мелине в глаза, точь-в-точь пес, чувствующий хозяйскую печаль, но не ведающий, что с ней делать.       Рэмси шмыгнула носом, успешно поборов рыдания, коих внутри осталось еще предостаточно. Деревянная птичка, привязанная к ее запястью, была неподвижна — мертва…       — У меня к тебе просьба… — в прижатое к лицу покрывало озвучила Мелина. Вместо ответа Вольф кивнул, вкладывая в этот простенький жест: «Я сделаю что угодно, если это поможет тебе…» — Пожалуйста… собери кости Пины и принеси их в мой дом… Мешок для них ты найдешь там же, в сундуке…       Медленно она прилегла обратно в обнимку с покрывалом, как бы сообщая Вольфу между строк: «Я буду здесь — стараться не погибнуть от разорванного в клочья сердца…» И не думающий отказать ей в просьбе, тем более в столь темный день, адлет вышел из дома — поспешил к избе семейства Рэмси, куда днем Мелина водила его за ведрами. Благодаря звериным глазам он в кромешной темноте сумел отыскать сундук, стоящий за изъеденным насекомыми платяным шкафом, а в нем — мешок, грубый, вместительный. Когда Вольф преодолел половину пути до ворот, в бесчисленный раз ощутил невесомую ноющую тревогу между затылком и виском, однако, обернувшись, на этот раз увидел в окне их избы Мелину. Накинув покрывало на плечи, она смотрела сквозь стекло на адлета, и он меланхолично, совершенно безрадостно махнул ей свободной рукой. Мелина кивнула в ответ, но от окна не отошла.       Присев на дороге неподалеку от деревенских стен, Вольф бережно перекладывал в мешок останки Пины Рэмси. Кости были тонкими, в чем-то изящными, и чем чаще их касался Вольф, тем активнее его фантазия рисовала образ стройной, грациозной девушки, ставшей жертвой очередных адских тварей. «Сейчас она, должно быть, с Богом, — подумал Вольф, опустив в мешок поверх костей череп, — но почему Он вообще допустил ее гибель?..» Отсутствие сил и знаний закончить эту мысль душило комом в горле. Адлет выпрямился, затянул шнурок на мешке и перед тем, как отправиться обратно, бросил полный волнений взгляд на черный силуэт заброшенного замка. Это Линэш считает себя неуязвимым, но ничего вечного в этом мире нет, что «бессмертные» Найт и Каин давно им доказали…       Выдохнув душевную тяжесть в холодноватый ночной воздух, Вольф двинулся в деревню, снова к дому Рэмси. У окна избы охотников на нечисть Мелины уже не было. «Может быть, опять уснула…» — понадеялся Вольф. В чужом жилище он чувствовал себя неуместно, особенно с костями бывшей хозяйки этого дома. Сутулясь, словно бы в непрестанных извинениях, он мягко положил мешок на одну из застеленных кроватей — возможно, на ту самую, что даровала отдых и яркие сны ныне покойной девушке, — беззвучно притворил за собой дверь и покинул избу, ощущающуюся отныне склепом.       В другой дом (тоже мертвых владельцев) он заходил так же тихо. В его постели лежала Мелина, полностью укутавшаяся в одеяло; покрывало бесследно пропало. Снаружи не было видно ни локона ее волос, ни кончика пальца — настолько глух был кокон из одеяла. Вольф намеревался сперва учтиво не вторгаться в искусственный личный мирок, очевидно, необходимый для излечения настрадавшегося сердца, но через три шага в сторону стола в его сознание закрались сомнения. Он обернулся и присмотрелся к кровати, опасаясь, что Мелина может задохнуться во сне. Вот только она уже не дышала — одеяло не вздымалось, не двигалось абсолютно…       — Мелина?!..       В одно мгновение адлет подлетел к постели, рывком сдернул одеяло — и на пыльный пол упали подушки, ранее служившие начинкой для мягкого кокона.       — Мелина… — прошептал Вольф. Уронив одеяло, он бросился к двери! Бледный, оглушенный участившимся биением сердца, озирался, стоя у дома!.. Все вокруг было недвижимо, а деревня — пуста.       Мелина пропала.       Не желая терять ни секунды, адлет принюхался: безветрие хранило нить нежного запаха, однозначно принадлежавшего юной Рэмси. Дверь в избу так и осталась открытой нараспашку; со всех сил Вольф побежал, наполняя легкие снова и снова ароматом девичьего тела. Тот вывел адлета на дорогу, далее — за стены деревни — прямиком в темный лес. Ночь была облачной, беззвездной: человеку пришлось бы продираться сквозь деревья вслепую, потому-то аромат и вился по тропе, явно хорошо знакомой любому живущему в деревне. И все же ветки цеплялись за одежду, норовили расчертить кожу рук и лица красноватыми полосами, а особенно жестокие, голодные — метили в глаза. Вольф старался не снижать скорость, насколько ему позволяли кусты и деревья. От него, продирающегося сквозь теснеющую чащу, разносился треск тонких веток и попадавшегося под подошвы сапог хвороста. След, становящийся лишь более явным, привел его, наконец, к глубокому оврагу, в самой середке которого в окружении ягодных кустов замерла обернувшаяся в покрывало Мелина. Вольф видел лишь спину девушки, кажется, присевшей, прижавшей голову к коленям.       — Мелина! — выкрикнул Панри, пробуя осторожно спуститься в овраг. Под руку попался толстый корень, выбивающийся из-под земли точно змея в броске, и, воспользовавшись им как веревкой, адлет преодолел высоту. Рэмси не шевельнулась, ни когда он окликнул ее, ни теперь, под шорох приближающихся шагов. — Почему ты сбежала?.. — тихо спросил Вольф, протянул руку, дабы ободряюще положить ладонь Рэмси на плечо, вот только под толстой тканью оказалась не мягкая кожа, а грубое корявое дерево.       Растерянный и сбитый с толку, Вольф сорвал покрывало с кривого высокого пня, в потемках — и без накидки походящего на сгорбленную человеческую фигуру, не то что в подобии одежды! Внутри постепенно начинала закипать злость: он второй раз повелся на один и тот же трюк!.. И все же досада и рядом не стояла со страхом за жизнь Мелины. Да, ее явно не похитили, она сбежала сама — и прикладывает всевозможные усилия для того, чтобы выгадать время, не позволить Вольфу помешать ее планам. В этом-то и заключалась главная опасность… Рэмси могла загореться лишь одной идеей. Местью за гибель сестры… И раз даже Линэшу опасно лезть в обитель Адских скакунов, Мелине — тем более…       Покрывало впитало слишком много запаха беглянки и обманщицы. Исходящий от ткани аромат озарял весь овраг — подобно лучу света, пробившемуся в зеркальную коробку, и определить, каким путем дальше пошла Мелина, для Вольфа не представлялось возможным. Но это и не было ему нужно: он догадался о конечном пункте ее путешествия. И потому помчался обратно к дороге, чтобы по ней добраться до Чернокаменного Замка.

***

      Неспешные шаги охотника на нечисть гулким эхом рикошетили от высоких аркоподобных сводов. Темнота рассеивалась редкими ручьями лунного света, пробившегося, наконец, сквозь надорвавшийся облачный полог. Воздух был пропитан сквозняками и вековой пылью, поднимаемой им с массивных грубых черных камней, составляющих стены, колонны, перила, широкие прямые лестницы — все в этом замке. Линэш вошел со двора, укрытого тенью стен и башен, — через коридор, начинающийся в полуразрушенной конюшне. Разумеется, в стойлах Адских скакунов не оказалось; отсутствию встречи с оными Михаэль был искренне рад.       Ход вывел его в просторнейший холл, потолок коего терялся в разбавленном космосе, скопившемся высоко-высоко над головой. Когда-то эти голые стены были увешаны богатыми гобеленами, но их растащили, как и все ценное, несмотря на россказни Мелины о сверхъестественной защите этого замка. Признаться, услышанная история в некоторой мере все же влияла на Михаэля: гуляющие меж камней ветра цеплялись за углы и сколы, царапались — и подвывали-посвистывали чуть ли не человеческими голосами. Люди легковерные давно бы уже дали деру, заслышав зов с того света, почувствовав мороз, гуляющий призрачными пальцами по волосам и шее… Догадываться о том, что приведение может быть поблизости, в темноте, дышать в затылок, страшно. Но Михаэлю страшно не было: он знал, что призраки действительно есть, и имел с ними дело не раз. Его напугали бы по-хищному рычащее ржание да надвигающийся стук копыт… Пока царила тишина.       Поднимаясь по ступеням, Линэш сбросил носком сапога отколотый временем камень, и стук от его падения разбудил летучих мышей. Они с трескучим криком, похожим на скрежет, бросились врассыпную, позабыв, где находится дыра в крыше, через которую и попали внутрь замка.       Первое помещение справа от лестницы оказалось длинным залом, в котором, надо полагать, аристократ из легенды принимал гостей Чернокаменного Замка, выслушивал отчеты многочисленной стражи, быть может, устраивал сдержанные балы. В дальнем его конце пустовал массивный неподъемный деревянный стул, больше напоминающий каменный трон. Он был так велик, что имел собственные ступени. С концов его подлокотников на любого вошедшего в зал глядели бельмами искусно вырезанные девичьи лица; их невероятно длинные волосы спутывались волнообразными локонами и тянулись по подлокотникам к спинке, где сплетались в причудливые узоры. Рты дев были распахнуты, языки покоились за деревянными губами. Эта резьбы умудрялась пробуждать восхищение перед мастером, способным настолько оживить дерево, а также ужас перед его изощренной фантазией. Перед образами, надолго впитывающимися в память: на первый взгляд невинными — и все же…       Как раз тогда, когда Михаэль Линэш застыл перед диковинным троном, — когда Мелина Рэмси, прижимая кухонный нож к груди, вошла во двор Чернокаменного Замка, — когда Вольф Панри что было мочи бежал по дороге со вкопанными в нее сигнальными плитами, — когда селяне под предводительством Отца Тарина без сочувствия, человечности, самой крохотной толики благодарности решали судьбу всех вышеназванных, — в тронный зал вошел «человек» совершенно бессердечный, несмотря на пару пульсирующих в его груди сердец. В новой широкополой шляпе.