Сердца химер бьются ровно

       Всем известно, жизнь Дина Винчестера — очешуенно веселенькое дерьмо. Дин Винчестер продал душу, вернулся из ада, начал Апокалипсис (справедливости ради — не он один) и втрескался в собственного падшего ангела-хранителя (что для себя больше не отрицал, но за любой намек дал бы в морду). Еще всем известно, что Дин и Сэм Винчестеры лучше всех умеют находить себе неприятности.        Конец Света грядет, Люцифер на свободе, а они в компании сумасшедшего парня без возраста торчат в мотеле имени туалетной богини, и края этому не видать.        И да, Дин помнил о своем намерении не лезть в дела «одержимого придурка». Однако все выходит из-под контроля.        Стоило им троим оставить гостеприимную хозяйку в фойе и оказаться в длинном узком коридоре, застеленном темно-красным ковром, как Дин схватил Леона за плечо и толкнул к стене.        Криптозоолог приложился затылком о хрустнувшую пластиковую панель. Он отчего-то не сопротивлялся, даже в лице не изменился.        — Эй, друг, ты чего?! – попытался удержать Дина Сэм, но тот только отмахнулся. С силой притиснул шею Леона локтем, на всякий случай. Раздражение, наконец, нашло выход, и он зашипел прямо в чересчур спокойную рожу:        — Погоди, Сэмми. Эта гнида давно напрашивалась! Ты, зоофил хренов, ты мне, блядь, все объяснишь! Хватит делать из меня придурка!        — Вы сами… влезли, я вас… не звал, — натужно выдавил Леон. Через силу усмехнулся.        — Дин, он прав, пусти его! — Сэм снова попытался его оттащить.        — Умирают люди! Дети, блядь, умирают!        — Дин!        — Ладно! — Дин с силой припечатал стену кулаком рядом с белобрысой Леоновой головой и отстранился. По светлой панели зазмеилась трещина. Криптозоолог отлепился, прокашлялся, потирая шею. Смерил братьев долгим тяжелым взглядом.        — Мне будет качать права пара дятлов, начавших Апокалипсис. Отлично. Зачем вы на мою голову, хотел бы я знать? Ладно, идемте.        Он развернулся и выудил из кармана ключ.        Винчестеры переглянулись.        — Какого хрена? — одними губами вопросил Дин.        Сэм в ответ только пожал плечами.        В крохотном, как спичечный коробок, номере Леона из мебели обнаружились только кровать и тумбочка. Поверх кровати стояла нераспакованная спортивная сумка, поверх сумки клубком свернулась безмятежно дрыхнущая Эстер.        Дин потер саднящие костяшки. Выплеснувшись, раздражение улеглось, оставив после себя усталость пополам с недоумением. На месте криптозоолога Дин врезал бы себе в ответ, даже будь сам не прав. Тем более если был бы неправ.        А еще хотелось есть; Дин терпеть не мог вести мудреные разговоры на пустой желудок.        Леон прошелся по комнате взад-вперед, оценивая обстановку и не обращая внимания на бестолково скучковавшихся в дверях братьев. Сэм сориентировался первым.        — Ну, э-э… Я схожу за едой? Которая в машине?        — У вас есть еда? — восхитился Леон, не оборачиваясь. Подошел к окну, зачем-то поправил занавеску.        — Ага, — подтвердил Сэм скомкано. — Парни, не убейте друг друга за десять минут без меня, окей?        — Расслабься, — буркнул Дин. Братец хлопнул его по плечу и смылся, оставляя его с гребаным криптозоологом наедине.        В номере застыла напряженная тишина. Леон завис, опершись одной ладонью о подоконник. Кактусовая кошка спала, ее колючий зеленый бочок мерно поднимался и опускался. Смотреть на нее оказалось неожиданно приятно.        Дин хотел много чего сказать. На самом деле. Он собирался расспросить долбанного придурка обо всем, о дерьме, которым он занимается, о бабке, которая дух кошки, о душе природы или как-там-ее…        Вместо этого он прочистил горло и выдал:        — Так… Кас сказал, ты видишь его сущность?        Леон все же обернулся, на его моложавой роже отразилась презабавная смесь насмешки и недоверчивого недоумения.        Дин оперся плечом о дверной косяк. Уж в гляделки какому-то одержимому придурку его не переиграть, у него колоссальный опыт, спасибо одному ангелу.       Клонящееся солнце заливало номер прозрачным золотистым светом, превращая силуэт человека, стоящего спиной к окну в темный образ, охваченный ореолом. Рыцарь, блин, от криптобиологии.        — Вижу, — наконец, сказал Леон, прозвучав ровно и удивленно. — Я много чего вижу, и в последнее время все больше. Апокалипсис на дворе, и такое чувство, что все дерьмо мира повылезало наружу. Я десять лет изучаю самых редких на свете тварей, я эксперт, но такого наплыва на несчастную Америку я не ожидал. Наверное, дело в вас.        — Ты и в нас что-то такое видишь?        — Неа, — он покачал головой. Запустил руку во встрепанные соломенные волосы, в солнечных лучах почти подобные неряшливому нимбу. — В том и суть. Я в судьбу и предначертания вообще не особо верю. Те, кого я встречаю, существа вроде Сун, говорят, мол, провидение ведет меня, а ни фига. Упрямство меня ведет, да и просто ничего больше, кроме поиска, у меня не осталось. Ты так и будешь там стоять или сядешь, наконец?        Дин пожал плечами, отлепился от косяка и плюхнулся на кровать. Потревоженная Эстер недовольно взмявкнула, поднимая головенку. Зевнула во всю нежно-розовую пасть.        — Я все равно ни черта не врубаюсь, — поделился Дин, обращаясь больше к ней, чем к ее хозяину. — Из тебя очешуенно хреновый рассказчик.        — Алле, я был копом, — фыркнул Леон. Сложил руки на груди. — Да и после привык спрашивать, а не отвечать.        — Просто рассказывай с начала, — посоветовал ему Дин. — Это работает. Дверь в номер приоткрылась, пропуская нагруженного пакетами Сэма.        — Я узнал, микроволновка тут одна на этаж. Мы будем есть сейчас или вы слишком заняты уничтожением друг друга?        В итоге они все-таки разогрели то ли обед, то ли ужин: мясные лазаньи в пластиковых коробках, замороженные хот-доги и какую-то фигню с рисом и кукурузной подливкой для Сэма — самое здоровое из полуфабрикатов, что нашлось в супермаркете.        За едой и пивом (и при Сэме, относящемся к криптозоологу чуточку слишком попустительски, на Динов взгляд) разговор пошел бодрее. Леон в самом деле оказался отвратительным рассказчиком, но он хотя бы больше не пытался напустить таинственности на ровном месте. Говорил сжато, явственно опуская подробности, зато не юлил и не сползал с темы. И, судя по всему, говорил более-менее чистую правду.        Не то, чтобы Дин собирался безоговорочно верить ему на слово. Только не человеку, у которого на футболке как-то красовался желтый единорог.        Сжатую версию этой истории братья слышали еще в Данхэме, но теперь синопсис их не устраивал.        Леон Оркотт десять лет назад служил детективом полиции Лос-Анджелеса, прямо как герой второсортного боевика. Служил, видимо, неплохо, по крайней мере, о прежней работе он отзывался тепло. У него был значок детектива, прекрасная напарница-блондинка, съемная квартира и иногда — секс в уик-энд (но чаще все-таки порно). Он планировал через пару-тройку лет найти себе милую девушку, разумеется, совсем не похожую на принцессу из сказки, обычную земную девушку, жениться на ней, завести детей и приходить к ужину. У него был сводный брат, усыновленный его дядей — и то было время, когда Леон Оркотт не собирался обременять себя воспитанием мелкого пацана, виноватого только в том, что мама умерла при родах.        Он когда-то был практичным рациональным человеком, не верящим ни в какую сверхъестественную хренотень.        Когда он встретил графа, ему исполнилось двадцать четыре. Граф — граф Ди, хотя он утверждал, что титул носит его дедушка, а сам он лишь скромный управляющий скромным зоомагазином — обосновался в китайском квартале и сам выглядел в принципе как китаец. Очень странный китаец: с макияжем, в невероятно роскошных одеяниях, ценой минимум в годовую зарплату копа, с устрашающим маникюром, со всеми своими отстраненными азиатскими улыбочками и бесконечными чайными церемониями. И красивый — словно сказка.        Их свело дело о бесследно исчезнувшем тигре, насмерть загрызшем мелкого мафиозного дельца. О плотоядных кроликах, нападающих на людей в центральном парке. О вдовце известной певицы, заведшем огромную хищную рыбу неизвестного вида. О поваре-убийце, о вампире-сталкере, о взрывоопасном яйце дракона…        Леон ни во что такое не верил, не подумайте. Отчаянно цеплялся за привычный мир. Врывался в заднюю комнату зоомагазина, где животные ходили без всяких клеток, а на спинке дивана сидели багряные и зеленые райские птицы, где пахло сандалом и ладаном. Обвинял хозяина в наркоторговле, в контрабанде запрещенной живности, в связях с триадами — и приносил десерты по триста долларов за порцию, оставался на чай, а хозяин с усмешкой рассказывал ему очередную легенду про русалку или цилиня.        Потом все стало хуже. Появился младший братик, сопливый восьмилетка с фантазиями и проблемами, к которому Леон неожиданно для себя горячо привязался. Крис перестал говорить из-за неприятного случая в приемной семье, а в магазине у графа он по-настоящему оживал.        И само собой получилось, что Крис там и остался, в магазине. И прожил у графа без малого два года, тогда как Леон являлся официальным опекуном. Он пропадал на работе, и что же, у него появилось место, куда можно было приходить на ужин, появился мелкий брат, о котором можно было заботиться, и даже все те жуткие странности, которые происходили вокруг магазинчика Ди, стали привычным злом.        Его даже не пугало, что Крис говорит с животными из магазина как с живыми людьми: то есть, не просто говорит, понимаете? Ведет диалог. Мысленно. Он молчал, по-прежнему упрямо не раскрывал рта, а Леон его понимал. Слышал. И Ди, и чертовы животные. Но самое главное, Леону и это перестало казаться странным.        Он по-прежнему считал себя рациональным человеком. Может быть, рациональным человеком немного-не-в-себе.        Дело в том, что Леон знал — с магазином и его хозяином не все чисто. И все же Ди оставался для него земным существом. Непостижимым, но земным.        Так прошли два года, а потом все перевернулось с ног на голову. Сначала двоюродные сестры забрали Криса — то было решение Криса, и Леон неохотно согласился, хотя графа уход маленького воспитанника расстроил, и самого Леона расстроил тоже.        Потом…        Тут в рассказе наметилась пауза, Леон в два глотка докончил банку «Миллера», смял ее в руке. В тишине номера отчетливо прозвучал жестяной хруст.        Дин Винчестер без вопросов пихнул ему следующую. История давалась криптозоологу очевидно непросто.        — Спасибо, — буркнул Леон, щелкая клапаном. Однако пить не стал, сплел пальцы в замок вокруг баночного бока.        Дин распиливал свою лазанью пластиковой вилкой. Тесто на вкус напоминало резину, зато полная пищевых добавок и обжигающая язык подливка с фаршем и томатами оказалась вполне себе хороша.        Сэм, разумеется, мучил свой комковатый рис, пресный и противный даже на вид.        Леон к своей порции покамест не притронулся, хлестая только пиво., Он все-таки сделал новый глоток и продолжил, выдержав минуту напряженного молчания.        …потом много чего случилось. Но самое главное — появился агент Веска Хоуэл.        Это вообще-то отдельная песня, агент ФБР Веска Хоуэл. Сейчас те охотники, которые, так уж вышло, знают Леона Оркотта, называют его одержимым, сбрендившим, гоняющимся за фантомом идиотом. Так вот, Хоуэл был в тысячу раз хуже. Леон не удивился бы, узнай он, что агент послужил прототипом Фокса Малдера.        Только еще хуже, понимаете?        Веска Хоуэл искал графа Ди. Не того графа Ди, которого знал Леон Оркотт. Графов Ди внезапно оказалось несколько. Отец и сын. И дед.        Но обо всем по порядку.        Агент явился в полицейский участок, представился псевдонимом, как старший инспектор Хауэр. Он говорил разумные рациональные вещи, говорил про обширные связи «графа», про наркоторговлю и преступные синдикаты. Он не выглядел безумцем, работать с ним оказалось удовольствием.        Но когда они пришли в магазин, тот встретил их пустотой. И тут агент начал рассказывать дикие вещи. Непостижимые. Граф Ди нигде не задерживается больше, чем на два-три года. Всюду его описывают как юношу лет двадцати, обаятельного, женоподобного и странного. Он кочует по миру и везде, где останавливается, открывает зоомагазин.        Веска когда-то учился вместе с ним, с очаровательным студентом по обмену. То есть, не с ним.        У графа Ди — у Леонова графа Ди — и правда обнаружился отец.        Он выглядел точно так же, как сынок, только волосы носил длинные, до талии. И глаза еще. У Леонова графа Ди была чуднáя гетерохромия, а у Вескиного — густо-лиловая радужка и безумие на дне зрачка.        Ди-отец оказался сумасшедшим, они с Веской Хоуэлом оба давно чокнулись. Только агент помешался на поисках бывшего однокурсника, гнался за ним двадцать два года, став в бюро настоящим Малдером. А Ди-отец… что ж, его можно было бы назвать «экологом-экстремистом». Он ненавидел человечество как явление. Занимался какими-то разработками, даже считался ученым (вроде бы), занимал огромную лабораторию в небоскребе. В конце концов, оказавшись там, Леон попал в зачарованный сад, полный доисторических тварей, мечтающих его сожрать.        Он почти ничему не удивлялся. Реальность сделала ему ручкой.        Ди-отец обожал поговорить. Он рассказывал дикие, нереальные вещи, он пытался объяснить свое происхождение и одновременно насмехался. «Мы — воплощение тех, кого не увидеть, голос тех, кого не услышать», — шептал он шелковым голосом, в точности голосом своего сына. «Мы — хранители, несущие в свои хрупких руках всю тяжесть утраченного планетой земля». Слова, видимо, навсегда раскаленным тавром отпечатались в несчастной памяти Леона. Поймав человека в свои силки, Ди-отец надеялся встретиться со своим сыном — и встретился, младший граф явился в компании агента.        А потом появился дедушка.        Леон говорил, Ди-отец был экстремистом-экологом? Ни фига.        Дедушка Ди оказался еще хуже.        Он появился как какой-то гребаный оборотень, воплотился в тощего молодого китайца из пушистого домашнего кролика с крылышками (и нет, Леону уже давно не казался странным кролик с крылышками — а вот дедушка Ди… бррр!).        Он оказался совсем помешанным.        Вкратце, род стремных (стремно красивых, не суть) китайских духов много веков продавал людям тварей, которые их сжирали. Мстили за давнюю обиду и за природу в целом. Типа того.        Но если дедушка Ди просто растил из внука традиционного для своего вида продавца-мстителя, то папаня Ди пошел дальше и решил запилить массовый геноцид, разработав в своих лабораториях нечто вроде биологического оружия.        И вот прямо в тот момент, при зрителях, главное — при Веске, собрался свои разработки применить.        И агент Хоуэл его застрелил. Веска Хоуэл пустил своей одержимости пулю в лоб, и все полетело к черту.        Опять же, вкратце, из Леона на самом деле хреновый рассказчик. Лаборатория взлетела на воздух, из крови умирающего Ди рванулся сонм чудовищ, дедушка Ди куда-то смылся, и невесть откуда, как в дурном сне, появился летучий корабль. Типа как ковчег, только летучий.        Леон поднялся на борт следом за своим Ди, и на его глазах животные из магазина превратились в людей.        Память — штука неверная.        «Вам с нами дальше нельзя», — сказал ему Ди, когда они стояли на корме ковчега, земной шар простирался под ними, а Леон уже был готов отринуть человеческую жизнь (хотя, конечно же, он не думал именно так, это было бы слишком пафосно).        «Людям здесь не место», — сказал Ди с ничего не значащей улыбкой, и, Леон готов был поклясться, по щеке его сбежала слезинка.        А потом он столкнул его вниз.        — Я очнулся в больнице, — закончил Леон скомкано. Он успел умоститься задницей на подоконнике, допить вторую бутылку, и теперь рассеяно теребил прозрачный камень подвески на своей шее. — И вот, с тех пор уже десять лет я пытаюсь что-нибудь выяснить. Ищу его.        Братья, бок о бок восседающие на кровати, переглянулись. В наступившей тишине басовитое мурлыканье Эстер слышалось особенно ясно. Кошка нахально разлеглась на Сэмовых коленях, цепляя время от времени его джинсы когтистой лапкой.        Оказывается, прошло уже много времени. Хотя в принципе не удивительно. Окно мотельного номера выходило на запад, солнце сползло за крышу магазина спортивных товаров через дорогу, окрасив края длинных перистых облаков золотисто-красным. Небо обрело удивительный синий оттенок.        Дин плохо разбирался в живописи, однако на ум пришла берлинская лазурь. Слышал по телику, наверное.        Все это, разумеется, безумно занимательно и все такое. И местами очень печально. Вот только в их нынешней ситуации Дина больше интересовали насущные вопросы, которых теперь только прибавилось.        — Так. Все это чудненько, само собой. Вы с графом типа Ахав и Моби Дик, и все-таки. Кас сказал, ты видишь его суть. И та корова, в смысле куй, и Сун. Ну и что это значит?        — Я сам так до конца и не понял, почему так вышло, — Леон провернул шнурок подвески между пальцев, пошатал, как маятник. От его рассеянных движений внутри камня словно бы билась искорка, неровно и ритмично. — Может, я типа постоял на волшебном корабле и все такое. Или Ди шиндарахнул меня напоследок природным благословением. Кого из чудиков… в смысле, из животных всяких там волшебных я не спрашивал, ничего толком не понял.        — И ты не меняешься, — вставил Сэм, ласково почесывая млеющую Эстер под подбородком. Живи он обычной жизнью в том самом «доме с белым забором», стопудово завел бы себе домашнее животное. Может статься, и заведет когда-нибудь, ага, и надо бы проследить, чтобы он покупал питомца не у всяких там загадочных китайцев. — Серьезно, тебе тридцать семь и ты не похож на человека со здоровым образом жизни, но я бы посчитал тебя ровесником или даже младше себя.        — Да-а, — поддержал мелкого Дин. — И ты делаешь вид чувака, знающего тайны мироздания, не меньше. Откуда нам знать, может ты тоже сущность чего-нибудь? Только потому, что Бобби за тебя поручился?        — По-вашему, я вам что-то доказывать обязан? — опешил Леон. — Парни, вы сами ко мне прицепились, и я до сих пор не понимаю, какого хрена! Вы Армагеддон начали, на минутку!        — Кстати, — Сэм даже прекратил гладить кошку. — А откуда ты знаешь, что именно мы начали Армагеддон? Конечно, сарафанное радио работает, но, как я понял, ты не особо общаешься с охотниками?        — Земля полнится слухом, — криптозоолог пожал плечами. — Так говорят на востоке. И то, что я не охочусь в вашем смысле слова, не значит, что я совсем отшельник.        — Чувак, — Дин поболтал в банке остатки своего пива. — Ты же понимаешь, насколько это все подозрительная хрень?        — Чего я реально не понимаю, так это, правда, почему вы, ребята, так ко мне пристали?        Дин и сам этого не понимал.        Он привык доводить дело до конца, не без этого, и, положа руку на сердце, они с Сэмми не знали, с чего начать. Кольт им нужен был или нет, у них не имелось особых вариантов.        Зато имелось чутье, которое, как известно, к делу не пришьешь. Чутье, точно. Сколько там времени он им уже оправдывается?        Дин не хотел думать, что за попытками объяснить самому себе свою въедливость скрывает просто-напросто растерянность. После путешествия в будущее он прикладывал огромные усилия, стараясь не забивать себе голову и игнорируя подленькое желание опустить руки. Опускать руки он считал делом недостойным и себе не свойственным.