Ecriture de perte

- Почему именно с рубином? - Рони улыбается по мнению Роджерса уж слишком понимающе, словно знает всё-всё-всё. О нём, да и вообще обо всём городе. Хотя, что с неё взять - бармену все изливаю душу. В том числе и сам Роджерс. Капитан только и успевает, что как-то неловко руку за барную стойку спрятать, скрывая кольцо от глаз цвета горького шоколада или креплёного коньяка. Роджерс до сих пор для себя не определился чего в винтажной барменше с завитыми смоляными кудрями больше - терпкой горчинки, что неуловимо в воздухе вокруг Рони разлетается, или же алкоголя, обжигающего горло при слишком неумелых больших глотках. Роджерс пить не умеет, так ему барменша не раз заявляла, отбирая лишнюю кружку пива или же стакан виски со льдом. - Будто что-то из прошлой жизни, - полицейский привык уже за годы службы мыслить логически и здраво, но почему-то внятно объяснить причину того, зачем же он всё-таки купил это антикварное кольцо в обшарпанной лавке, предварительно выслушав странную сказку от продавца о Злой Королеве с червивым сердцем, в котором отчаянно пытался пробиться свет, и отравленным яблоком в белоснежной ручке. - Забавно, - Рони опирается на стойку прямо напротив Роджерса, неуловимо быстро смешивая себе коктейль и залпом опрокидывая его в себя. Даже не жмуриться, хоть смесь явно получилась ядрёная, и как ни чём ни бывало продолжает: Хочешь яблоко? - барменша протягивает ему на удивление алое яблоко, которое будто в кровь обмакнули. Роджерс будто против своей воли параллель с той историей проводит, отчаянно ища в памяти образ того старика, державшего ту самую лавку. Рони почему-то убийственно на Злую Королеву смахивает, которую полицейский себе статной женщиной с высокой гладкой прической, облаченной в роскошное платье, усыпанное кровавыми рубиновыми каплями чистейших рубинов. У Роджерса сил только на отрицательный кивок хватает. - Как хочешь, - барменша с хрустом отгрызает кусок спелого плода, а у мужчины одна мысль в голове - хоть бы не отравилась. Но та уже в следующую секунду вспархивает со своего места, переходя к очередному клиенту, но продолжая упорно мелькать своей кожаной курткой перед мутным взглядом Роджерса. Кажется, он слишком много выпил, ведь перед глазами - тугой чёрный корсет, увитый розами. У Роджерса тёмно-лиловые круги под глазами, всё больше и больше переходящие в чёрный. на работе приходиться отшучиваться и пить кофе литрами. Отговорки кончаются, но не объяснишь ведь коллегам, что ночью спать просто невозможно из-за женщины со смехом, похожим на звон полусотни ножей. Уж точно не звонкий серебристый перелив, который считается столь идеальным. У женщины из его полуснов-полукошмаров профиль может и достоин кисти какого-нибудь мастера эпохи ренессанса, только улыбка губами крашеными в вино больше напоминает оскал дикого зверя. Она с каждым днём приближается всё ближе и ближе, кружит вокруг, чудом не путаясь в длинном шёлковом подоле синего бархатного платья, которое Роджерс просто стопроцентно где-то уже видел этот наряд. Чувство дежавю, вообще, стало его постоянным спутником каждый день. А Злая Королева, как он окрестил её сам, хоть никогда особо в сказки не верил, манит, скользит руками по его плечам, шепча на ухо слова о том, что всё ещё ждёт его. Роджерс заваливает себя работой, проводит ночи за компьютером и за два квартала обходит бар Рони, у которой кофейные пронзительные глаза столь похожи на глаза Королевы из его полуночного бреда. Ему кажется, что он постепенно сходит с ума, а если быть точным, то вообще слетает с катушек, когда видит красавицу с мёртвой улыбкой в своём собственном кресле. А на тонком женском пальце - тот самый перстень с рубином и непонятной Роджерсу гравировкой, отдаленно напоминающей вензеля. Её вензеля. Капитан пятится спиной назад, одновременно с этим пальцами разминая виски, мечтая только о том, чтобы женщина-фантом испарилась, не оставив после себя даже запаха и какого-либо напоминания. Злая Королева смеется слишком уж правдоподобно и говорит, что он сам к ней придёт, когда, наконец, вспомнит. Роджерс даже не слушает дальше, рванувшись в сторону двери, по пути снося стопку отчетов и вырезок из газет с криминальными делами прошлых лет о пропажах детей. Он даже дверь не удосуживается закрыть, вылетая на улицу, залитую свежей дождевой водой. Так даже лучше, особенно, когда сверху на лоб Роджерса стекает целая струя проточной воды с крыши, остужая разгоряченную кожу. Ему срочно нужно в бар к Рони, именно к той, которую так старательно избегал и чьего двойника вот уже неделю видит в чёрных шелках и с рубинами в волосах. Она с барменшой, кажется, не похожи совершенно, если быть более внимательным к деталям. Например, у Рони улыбка не такая ломаная на кусочки и вновь склеенная в подобие страстного завораживающего оскала, как у Злой Королевы, по идее олицетворяющей истинное зло. На часах - три часа ночи, и Роджерс знает, что бар по идее уже должен быть закрыт, но он там на особом счету, как любит говорить Рони, не спуская с губ извечную ухмылку уголком вишневых губ. Почему-то мужчина уверен, что губы у неё пахнут именно вишней или же малиной. Но никак не вином - это прерогатива Злой Королевы с хмельной зависимостью под клейменной яростью кожей. - Какие гости, - Рони даже не отрывается от натирания бокалов замусоленной тряпкой. Лишь тонко очерченную бровь изгибает, демонстрируя удивление. - Не каждый день увидишь такого запыхавшегося полицейского. От кого убегали, капитан Роджерс? - мужчина лишь устало скидывает привычную кожаную куртку с плеч и буквально падает на диван, нарочно игнорируя вопрос. Не ответишь же, что только что из собственной квартиры сбежал, испугавшись своего собственного кошмара, имеющего её лицо. Бред. - Поняла. Значит коньяк, - Рони кивает своим собственным мыслям и скрывается за барной стойкой, привычно гремя бокалами и бутылками. Роджерс трёт виски, пока она не видит, ведь тогда точно расспрашивать начнёт, а потом перстень с руки сдёргивает. Первый порыв - просто на стол его бросить, желательно оставив на драгоценном камне пару царапин, чтобы сходств с тем кольцом на руке Королевы меньше стало. Только потом Роджерс остывает, просто аккуратно на столешницу его откладывая. - Готово, - Рони рядом с ним на подлокотник присаживается, откидывая край длинного кардигана в сторону и подавая бокал с коньяком. Роджерс благодарно принимает алкоголь из его рук, с чего-то ловя себя на мысли о том, насколько холодны у неё пальцы, словно у мертвой. Она весь свой алкоголь одним залпом выпивает, даже не зажмурившись, хоть по горлу в этот момент должно было ножом резануть. Роджерс следует её примеру, только у него в отличие от барменши всё тут же перед глазами в одну чокнутую дикую карусель сливается. Раньше подобной реакции на столь маленькие дозы спиртного у него не было. Сказывается бессонная неделя, прожитая на одном кофеине, и постоянное бегство от собственного извращенного сознания, постепенно перерастающего в откровенную шизофрению. Это, чёрт подери, уже страшно. Роджерс всегда считал, что самое страшное - это потерять рассудок, а теперь сам сходит с ума медленно и постепенно. Съезжает по скользкому обрыву вниз, туда, где темно, а в этой тьме ждёт женщина, в чьи волосы смерть свои прядки вплетает и дарит парфюм, словно близкой подруге. А Рони то ли обратно его втянуть пытается на твёрдую почву, то ли ещё дальше в неизвестность толкает. В неизвестность, которую он когда-то знал. - Хей! Я же вижу, что с тобой что-то не так, - Рони смеётся глухо, а её смех где-то под рёбрами глухой болью отзывается. У Роджерса в голове - каша, граничащая с жалкой пустотой, словно вырвали оттуда что-то очень важное. Он уверен, что раньше там было ещё что-то чрезвычайно важное. - От меня глупо утаивать правду. Ну-ка, - барменша его за подбородок пальцами обхватывает, несильно надавливает, заставляя в свою сторону развернуться. Свет от одинокого фонаря за окном неровно освещает тонкое лицо, будто выточенное из ровного белого мрамора. В этот момент создаётся впечатление, что в ней нет и капли хоть какой-то жизни. - Вспомнить никак не можешь? - Роджерс застывает на месте, не в силах с места сдвинуться. Её пугающая проницательность, которой просто быть не может по ряду логичных и вполне реальных причин, будит в голове невольные сравнения с Злой Королевой из ожившей в его сознании сказки. Или уже наяву? - Что происходит? - он сейчас вырубится прямо здесь от дикой накатившей усталости, но тут же током прошибает насквозь. Рони целует грубо, а губы у неё пахнут не вишней, а горьким шоколадом и недавно выпитым коньяком. Она не отпускает его от себя, запуская свой яд в каждую клеточку тела. В голове проносится цветной вихрь, а Роджерс едва успевает выхватить из него отдельные фрагменты воспоминаний. Его воспоминаний. - Реджина? - она отстраняется от него так же неожиданно, как и целует. А в глазах среди матовых чёрных вод плещется слабо мигающий огонёк чего-то светлого. Королева осторожно тянется за свои перстнем, когда ладони Роджерса останавливаются на её талии, а во взгляде звенит боевая сталь, что ни разу не сломалась во время поединков. Киллиан целует яростно, как изголодавшийся за спячку зверь, грубо валит на диван. Для него понятия субординация не существует. Только Реджина не особо против, свои возмущения и приказы она выскажет ему позже, а пока... она просто рада где-то на глубине своей прогнившей души.

Мы встретимся в следующей жизни, - гласит надпись на кольце, стёртая пальцами и носящая царапины от столь многих боёв.