Ecriture de perte

Барбара Кин шикарна всегда, каждую секунду и каждый свой вздох. Локонами обманчиво светлыми встряхивает, будто не к ней вся готэмская грязь прилипла в одночастье, картинку достойную фильма ужасов обрисовав. Безумный смех маньячки со стажем и театральная наигранность в движениях шли комплектом в придачу к упоительной свободе где-то в районе груди, где у нормальных людей вообще то сердце. Барбара же лично готова пристрелить, зарезать, поджечь, нужное подчеркнуть, того, кто ей осмелиться адекватной оступившейся сентиментальной дурочкой назвать. Пока, первым на очереди является вездесущий Джим Гордон, до которого, кажется, всё ещё не допёрло, что Кин не семейный очаг и спокойная жизнь в богатой квартирке нужна была, а свобода, кровавыми росчерками весь Готэм усеявшая. Барбара за собой одни разрушения оставляет, растеряв весь свой талант к созиданию. Она чокнутая на всю голову, по крайней мере так людишки на улицах говорят, проходя мимо и даже в упор не узнавая ту, что глотку им мечтает перерезать. Просто серой толпе никак не понять ощущения от наркотика по кличке "свобода", что давно отравил кровь Барбаре Кин и существам, которых маньяками и психопатами за глаза величают. Ей думается, что неплохо бы фокус Джерома с кровавой мертвой надписью повторить, только она бы лично точно бы "свобода" написала. Ещё и подчеркнула бы. Барбаре на долю секунды жаль становится перспективного юнца с через чур рыжими волосами и оттенком кожи, будто у вампира. Он для многих примером, диллером смертельно-упоительного наркотика стал, подачу наркотика этого уже не остановить, как бы Гордон со своей вечной людской верой не носился. Бес-по-лез-но. А Барбаре танцевать и орать в тупой ярости одновременно хочется.

У неё диллер совершенно другой. С косыми шрамами на белесой коже живого мертвеца.

Барбаре голос отвратительно похожий на голос одно серийного убийцы тире киллера говорит, что ей сейчас разве что короны на голове не достает. А она совершенно не удивлена ещё одному воображаемому знакомому, лишь губы сладкие накрашенные кривит в широкой-широкой улыбке, ещё чуть чуть и уголки губ просто треснут, не выдержав, обнажив сочно-мясные мышцы. Барбара реальность с собственной шизофренией мешает мастерски, допустив огромную ошибку в этот раз. Виктор Зсасз стоит за спинкой её кресла-трона. Кин вскакивает, наигранно испуганно глазами кукольными хлопает, ручки дрожащие к груди прижимая, а потом вновь хохочет так, что едва ли на пол не падает, не удержавшись на собственных каблуках. Она, словно вывеска неоновая огромная, над всем Готэмом светится, ослепляя тех, кто не готов власть её принять. Подойди - если в сумасшествии своём уверен, обожгись, захлебнись, ощути. В Барбаре целый коктейль штормовых эмоций смешался, в пору объявление давать. Виктору нравится. Ему вообще нравится опасность, адреналин, превышающий все допустимые нормы в циркулирущей по организму крови, свист пули над головой и всегда смерть очередного пустого мертвеца с определённым заезженно-тупым алгоритмом жизни на коже. Виктор идёт против системы, вычищая её рабов. Барбара же просто ураганом в неё ввинчивается, снося всех, кто не успел вовремя спрятаться. Помнится, Виктор жалел, что не окрасил её кровью стены, а теперь даже несколько рад, что все-таки не сделал этого.

Мир рыдает кровавыми слезами, корчась в болезненной судороге, когда эти двое всё-таки пересекаются. Судьба-злодейка хохочет мерзко и товарку по плечу хлопает.

Барбара ножом острым в руке поигрывает, ждёт, пока Виктор рукав вечно чёрной рубашки закатает. Она лично у него на руке очередной зарубок вырезает, заботливо счёт ведет, а затем выступившую кровь языком слизывает, откровенно забивая на ревнивую Табиту. Кин предпочитает счёт свои жертвам не вести - говорит, что у неё память достаточно хорошая и жаловаться не приходится. Зсасз отчего-то верит. Говорят, только психопат может понять психопата. Так оно и есть, - смело подтвердит Барбара, даже не удосужившись кровь отмыть от дорого платья и постепенно обретая фетиш на различного рода пистолеты. Виктор её пристрастия только поощряет, раз за разом пуская по венам очередную порцию наркотика под названием "свобода". Кин платит за него с лихвой, отчего у киллера кровавые полосы не только на руках появляются, но ещё и на спине. А после жарких ночей они вдвоём списки составляют - первую позицию неизменно Гордон важно занимает. Зсасз не прощает тех, кто ушёл от его разящей без промаха руки истинного чистильщика Готэма, а Барбара клетки адекватности, отпечатавшейся на рёбрах, никак простить не может.

Виктор Зсасз стихию себе подчинил, идти заставил в компаньонах, а Барбара, вроде, и против ничего не имеет. Благодарна за треснувшие когда-то под дулом пистолета оковы.

Тьма вокруг чернильными мазками расползается, укрывая Готэм отвратительной многоножкой, к каждой уродливой лапке которой привязана оболочка с определенным алгоритмом, отвечающим за ход мыслей. Они все такие, большинство чёртово, которое гордо себя обществом именует, развиваясь постоянно, а на деле просто заживо гния, в живую пустоту превращаясь постепенно. Для них такие, как Барбара и Виктор, освободившиеся от неизменно программы - не такие, как все, психи, которым вечно оправдание вроде несчастной любви, промывки мозгов от маньяка или прескорбной смерти родителей, находят. Кин нисколечко не жалко, когда она в который раз курок спускает, искренне Джима не понимая, который после первого убийства себя едва ли не в могилу свёл душевными терзаниями. Может у Барбары просто душа в огне безумия уже сгорела просто?

Общество ужасается, по углам прячется, взывая к "очистившейся" полиции. Общество всё понять никак не может, что безумию причина не нужна, что безумие - это ген, опредленная клетка днк. И живёт оно в избранных Готэмом.