Шерлок. Драбблы

С самого раннего детства в Джоне жило противление. Нет, он не красил волосы в безумные цвета, не сбривал виски и не прокалывал язык, как Гарри, и, уж конечно, не встречался с представителями собственного пола. Нет, Джон был – или старался быть – таким, как все, и, может быть, именно на фоне других людей его странности выделялись особенно ярко. Впрочем, кроме самого Джона, их, кажется, не замечал никто. Однако то самое противление жило с ним постоянно; все, что ни предпринимал Джон, делалось будто назло окружающей его действительности. Причем очень редко осознанно; чаще он или не понимал этого, или просто делал то, что ему нравилось или казалось необходимым; но и соглашаться с тем, что было ему не по душе, Джон не привык. Так он, собственно, и стал врачом – пьянство отца, слабость матери, бездумие Гарри подтолкнули его к тому, чтобы получить достойную профессию. Хирургия казалась подходящим делом – Джон хорошо относился к людям и хотел спасать жизни. После Афганистана изменилось все и не изменилось ничего. Просто исчез смысл; зато появилось осознание; в те несколько месяцев после того, как Джон вернулся с войны и до того, как повстречал Шерлока, ему упорно казалось, что реальность на удивление пуста. Сопротивляться этой пустоте хотелось до обжигающих легкие остановок дыхания, практически невыносимых судорог в левой руке и ноющей, как от похмелья, боли в висках, но пустота дышала смертоносным вакуумом и затягивала, затягивала… А потом появился Шерлок. И пустота ударилась о него и рассыпалась на множество цепляющихся за реальность тающих кусочков, которые раскатились по самым дальним и темным углам, будто и не существовали вовсе. Шерлок просто настал – как новая жизнь, как непредвиденный и забытый праздник, как что-то неизведанное и манящее; Джон упрямился до последнего, хотя это и было безумно тяжело – а потом сдался и не чувствовал себя побежденным, потому что сдался Шерлоку.