Мальчик с характером

Выйдя из ванной, Отабек прошмыгнул в свою комнату и, крикнув: – Спокойной ночи, мам! – захлопнул дверь. Чуть позже Анна Васильевна заглянула пожелать ему приятных снов, но Отабек, усердно сопя в подушку, сделал вид, что уже спит, и она, так ничего и не сказав, тихонько вышла. Закусив уголок одеяла, Отабек растёр ладонями щёки, которые до сих пор пекло от стыда, и позволил себе пять минут рефлексии. По-хорошему, нужно было, конечно, успокоиться и попытаться заснуть, но Отабека потряхивало, да вдобавок ещё накатил его обычный мандраж перед выступлением. Свернувшись калачиком под одеялом, Отабек обнял подушку, закрыл глаза и попытался считать Юрочек, прыгающих на скейтборде через заборчик. В итоге он пришёл в такое умиление, что залил слюнями наволочку. Перевернув подушку мокрой стороной вниз, Отабек решил больше никого и ничего не представлять – и так уже допредставлялся в душе! – но сон не шёл. То было чересчур жарко, то, когда Отабек откинул одеяло, стало холодно. Идеально было бы высунуть одну ногу, но неосмотрительно – сцапают же. Не то что бы у Отабека под кроватью жил монстр, но с мамы сталось бы с утра, ухватив за щиколотку, стащить его с постели и отволочь в душ. Вздохнув, Отабек сел, подумал, может, почитать, но понял, что не хочет. Он снова зашёл на Юрину страницу – тот всё ещё не закинул его в чёрный список – и бездумно принялся листать фотографии. На некоторых из них Юра улыбался – не ему, и от этого становилось совсем тоскливо. Запоздало Отабек сообразил, что нужно было бы сделать пост про завтрашнюю произвольную программу, но у него даже не было подходящего снимка. Мысленно пометив себе заняться этим с утра, Отабек хотел уже выключить смартфон, но в этот момент пришло сообщение от Юры. «Не спишь?» «Нет», – быстро набрал в ответ Отабек. «Нервничаешь?» «Немного». Ну, не признаваться же было, что Отабек просто только что крышесносно подрочил на Юрин светлый образ, и теперь его грызла совесть. «Извини. Я сегодня повёл себя, как мудак», – написал Юра. «Немного», – ответил Отабек и добавил смайлик. «Я не приду завтра». «Почему?» «А почему должен?» «Потому что я тебе нравлюсь», – выдал Отабек, и сам обалдел от своей наглости. Юра так долго не отвечал, что Отабек подумал, уже и не напишет, но в итоге от него пришло: «Обоснуй». «Ты был на произвольной, первым написал мне здесь, пришёл сегодня за билетом, извинился за своё поведение». «Ты выдаёшь желаемое за действительное». «Нет. Всем нужны друзья, и ты хочешь со мной дружить. Просто боишься ошибиться». «С чего ты взял, что мне нужны друзья?» «Потому что, я уверен, что у тебя их нет». «Так я и спросил, с чего ты взял, что они мне нужны?» «Всегда должен быть человек, на которого можно положиться». «А ты такой человек?» «Стараюсь быть таким». «Меня восхищает твоё самомнение. Надеюсь, завтра оно тебе поможет получить медаль». «Моё самомнение будет ни при чём, а вот ежедневные многочасовые тренировки – очень даже». «Как скажешь». Отабек не нашёлся, что написать в ответ, поэтому просто набрал: «Приходи. Я буду ждать». «Нет», – лаконично ответил Юра и ушёл в оффлайн. «Ну и ладно, – подумал Отабек, – у меня в запасе всё ещё остаётся план со случайной встречей у колледжа». *** Спал Отабек плохо – то проваливался в какое-то полубредовое состояние, и видел странные размытые образы, то выныривал, ворочался, сбивал под собой простыню гармошкой и снова забывался неспокойным сном, в котором Никифоров на коньках прыгал через бортик катка, а Юри, одетый в мамин халат вместо юкаты, непрерывно кланялся и извинялся. С утра Отабек встал полностью разбитым – виски ломило тупой болью, а мышцы противно тянуло, словно при высокой температуре. Не помогли ни зарядка, ни растяжка, ни контрастный душ. Когда Отабек шерудил зубной щёткой во рту, в дверь постучала мама – она проснулась ни свет ни заря и теперь бестолково металась по квартире, пакуя вещи. Отабек щёлкнул задвижкой. – Заходи. – Краше в гроб кладут, – сообщила ему Анна Васильевна. – Ты, вообще, спал? – Я бобр, – отозвался Отабек, не вынимая щётки изо рта. – Заметно, – Анна Васильевна едва не с головой залезла в корзину для грязного белья. – Вот ты где! – распрямившись, она встряхнула розовую блузку, принюхалась и сморщила нос: – Упакую в пакет, постираю уже дома. Каждый раз говорю себе, что не буду набирать столько вещей, но в итоге зачем-то всё равно набираю. Прополоскав рот, Отабек вытер лицо полотенцем. – Так всегда. – Ага, – Анна Васильевна задумчиво разглядывала одинокий носок в руке. – А хочешь я сделаю омлет? Любовь Ильинична вчера зелёный лук купила. Омлет с луком и помидорами. И жареной колбасой. Отабек тоскливо поглядел на неё из-за полотенца. – Колбаса – лишняя. – Колбаса не может быть лишней! – Анна Васильевна аккуратно свернула блузку и, отправив носок обратно в корзину, хлопнула крышкой. – Я ещё тёртым сыром сверху посыплю. Любовные переживания сжигают много калорий. Она вышла, а Отабек поплёлся в комнату одеваться. Когда он вошёл на кухню, Анна Васильевна как раз раскладывала омлет по тарелкам. – Выглядит божественно, – Отабек достал из ящика столовые приборы. – А то! – рядом с тарелкой Анна Васильевна поставила большую кружку кофе. – Залила кипятком по твоему рецепту. Всё как ты любишь. Давай, взбодрись уже! – Спасибо. Пока Отабек уплетал омлет за обе щёки, Анна Васильевна смотрела на него с умильным выражением лица. – Что? – наконец не выдержал Отабек. – Я в яйце, что ли, перемазался? – Ничего, – протянув руку, Анна Васильевна потёрла большим пальцем его щёку, –хотя и это, конечно, тоже. Просто хочу на тебя впрок насмотреться. Улегшись грудью на столешницу, Отабек ткнулся лбом ей в предплечье. – Ты когда снова планируешь приехать? Анна Васильевна намотала на палец завиток волос в основании его шеи. – Наверное, на вручение школьных аттестатов. Может быть, удастся вырваться раньше. Ну, или ты ко мне прилетишь на недельку, если Яков Абрамович отпустит. – Отпустит он, как же! – проворчал Отабек. – Ты тут, главное, хорошо питайся, – наставительным тоном сказала Анна Васильевна, – а то совсем иссохнешь от безответной любви. Без шапки не ходи… – И надевай трусы с начёсом, – фыркнул Отабек. Анна Васильевна пнула его ногой. Отабек хотел пнуть её в ответ, но Анна Васильевна увернулась и, сунув руку под стол, щекотно сцапала его за колено. – Ай, сдаюсь! – вскочив из-за стола, Отабек схватил кружку с кофе и отбежал на безопасное расстояние. – Попадись мне, – шутливо погрозила ему пальцем Анна Васильевна. – Что-то я волнуюсь за тебя, Кролик. Кстати, по поводу экстерната с твоей классной я договорилась. Сегодня забегу в школу отдам документы. – Круто! – обрадовался Отабек. – Спасибо. – Тревожно мне всё-таки в этот раз улетать, – вздохнула Анна Васильевна. – Ты меня, конечно, огорошил со всей этой ситуацией. – Прости, пожалуйста, что расстроил, – помрачнел Отабек. – Но всё могло сложиться ещё хуже, – покачала головой Анна Васильевна. – Ты мог стать художником. – Что? – в удивлении уставился на неё Отабек. – Сын художник – горе в семье, – собрала губы куриной гузкой Анна Васильевна. – Ты сейчас шутишь, да? – догадался Отабек. – Конечно, – отсалютовала ему кружкой Анна Васильевна. – Я люблю тебя, Кролик. Звони мне чаще, ладно? Или пиши. – Ладно. Быстро допив кофе, Отабек вымыл кружку и пошёл собираться. В коридоре, когда он шнуровал ботинки, к нему подошла мама и, стоило ему распрямиться, нахлобучила на голову шапку. – Может, доедешь на такси? – На метро быстрее, – застегнув куртку, Отабек обмотался шарфом. – И ближе к народу. – Наши люди на каток на такси не ездят? – Типа того. Анна Васильевна обняла Отабека и долго не отпускала, затем, отстранившись, опустила голову и, не глядя, повернула ключ в замке. – До вечера, Кролик. Отабек неловко схватил её за запястье, сжал: – Хорошего дня. – Иди уже, – вытолкала его из квартиры Анна Васильевна, – а то мне ещё чемоданы собирать. – Я тоже тебя люблю, – сказал Отабек. Анна Васильевна всхлипнула и захлопнула дверь. Нажав кнопку лифта, Отабек сообразил, что так и не написал пост в социальных сетях. Покосившись на дверной глазок, он быстро сдёрнул шапку с головы и сунул её в карман. Зайдя в лифт, Отабек вначале поставил рюкзак на пол, но потом подумал, что с ним на фотографии будет выглядеть внушительнее. Чтобы не напоминать террориста, он оттянул шарф с лица и попытался скопировать Юрину ухмылку – вышло не очень. Обычно на снимках Юра выглядел вызывающе, а Отабек – сурово, но уныло-безэмоционально как-то, а сейчас ему нужна была классная фотография для устрашения врагов. Доехав до первого этажа, лифт раскрыл двери. Поглядев, что на лестничной клетке никого нет, Отабек нажал кнопку и поехал наверх. А затем снова спустился вниз. В итоге он успел сделать несколько снимков, один из которых был вроде как ничего. Двери лифта снова открылись, и на Отабека вопросительно уставилась дама. – Доброе утро, – смущённо поздоровался он, пряча за спину руку с зажатым в кулаке смартфоном. – Доброе. Неуклюже вывалившись из лифта, Отабек едва не наступил на крохотную собачку, которую дама тут же раздражённо подхватила на руки. Отабек пробормотал извинения, но дама, смерив его уничижительным взглядом, ничего не ответила и преисполненная достоинства удалилась в лифте. Плюхнувшись на банкетку в холле, Отабек рассмеялся. Быстро опубликовав снимок, он натянул шапку, перчатки и решительно поднялся – десять минут рысцой до метро по морозу бодрили лучше любой утренней зарядки. *** Никифоров вручал Отабеку плакат с таким видом, будто Отабек смертельно оскорбил весь его род до седьмого колена. Отабек хотел было уже извиниться за вчерашнее, но в этот момент Никифоров подмигнул ему и расплылся в похабной улыбке: – Охмуряешь старушек, Алтын? Нет, с одной стороны, это стратегически верно – у них заниженные требования к немногочисленным потенциальным кавалерам, да и в постели опытные к тому же. А если вынут вставную челюсть… – Никифоров с пошлым видом подвигал бровями. – Поверю на слово твоему богатому опыту, – огрызнулся Отабек. Никифоров нисколько не обиделся. – Передавай привет, Марии Семёновне, – мягко улыбнулся он и щёлкнул свёрнутым в трубочку плакатом Отабека по лбу. *** Юра не пришёл. Это было ожидаемо после его вчерашних слов, однако, как оказалось, Отабек подсознательно всё-таки надеялся, что тот передумает, и теперь расстроился. Он в какой-то прострации стоял и смотрел на Юри, который, в свою очередь, наблюдал за выступлением Никифорова, и думал, какая у того подвижная мимика лица. Юри то кусал губы в волнении, то сжимал в узкую полоску; то хмурил брови, то вдруг вздёргивал их над восхищённо распахнутыми глазами; то цеплялся пальцами за бортик, то начинал нервно отбивать ритм музыки. Иногда Юри весь подавался вперёд, словно пытался дотянуться до Никифорова, но потом одёргивал себя и, слегка краснея, на секунду отводил взгляд от арены. Отабеку вдруг отчего-то стало стыдно, будто он увидел нечто не предназначенное для его глаз, и он развернулся в сторону Якова Абрамовича. Тот стоял с непроницаемым выражением лица – они с Никифоровым долго спорили из-за внесённых им изменений в произвольную – но, судя по лысине, которая была нормального цвета и глянцево поблёскивала в свете софитов, катал Никифоров отлично. Когда Никифоров сошёл со льда, Яков Абрамович сдержанно кивнул ему, видимо, ещё злился, но было заметно, что он доволен; Юри смотрел на Никифорова влюблёнными глазами. Они никогда не обнимались на камеры, но Отабек уловил боковым зрением, как Никифоров быстрым, еле заметным жестом провёл двумя пальцами Юри по ладони и шепнул: – Спасибо. И, пожалуй, это было даже интимнее, чем случайно подсмотренные поцелуи. Отабек стиснул зубы и внезапно загадал, если возьмёт серебро, то напишет Юре и позовёт его гулять. Никифоров ослепительно улыбался камерам и рассылал направо и налево яростно бесновавшимся зрительницам воздушные поцелуи – в том, что он займёт первое место не сомневался никто. *** На лёд Яков Абрамович провожал Отабека с таким видом, будто единственного горячо любимого сына – на войну. Отабек улыбнулся ему, выехал на арену и вдруг понял, что абсолютно спокоен. Его тело словно начало действовать само по себе – отработанные, доведённые до автоматизма движения. Отабеку показалось, что на четыре минуты он выпал из жизни, и даже как будто видел себя со стороны – скольжение, дорожки шагов, идеальные прыжки и чистые приземления. Когда музыка стихла, и он, задыхаясь, остановился посреди арены, Отабек знал, это его лучшее выступление за всю жизнь, это заслуженное серебро. Он взглянул на судей, которые взволнованно о чём-то совещались, и поехал к Якову Абрамовичу. Тот, обеспокоенно хмурясь, тоже поглядывал в сторону судейской трибуны. Отабек не стал смотреть на табло с оценками, он так и не отвёл взгляд от Якова Абрамовича, который вдруг резко отвернулся, словно ему стало стыдно. – Ты молодец, – Юри положил руку Отабеку на плечо. – Объективно ты должен был взять серебро. Никифоров нахмурился, а затем ободряюще похлопал Отабека по спине: – Знаешь, иногда мы делаем всё возможное, но это не имеет никакого значения, если результат зависит от кого-то другого. – Он пихнул Отабека кулаком в бок: – Зато теперь я спокойно могу уйти на покой, потому что вижу, будущее российского фигурного катания в надёжных руках. – Подумал и добавил: – Но не уйду. Ведь год за годом всё становится лишь интереснее. *** Во время награждения Отабеку показалось, что Фернандес чувствует себя неловко, но потом он решил, что в очередной раз, по словам Юры, выдаёт желаемое за действительное. Глаза пекло, будто в них песка насыпали, и Отабек убрал руки за спину – ещё только не хватало начать тереть глаза на камеру. Под звуки гимна он стоял, гордо вскинув голову, и думал, что Никифоров был прав, ведь, действительно, существуют вещи нам не подвластные. Если Юра не хочет общаться, то тут хоть наизнанку вывернись – не поможет. Когда Отабек сошёл с пьедестала, его за локоть поймал Яков Абрамович. – Не забудь, сейчас будет пресс-конференция, – напомнил он. – Конечно. Я только маму провожу, – кивнул Отабек. Анна Васильевна ждала его в стороне и улыбалась той нежной солнечной улыбкой, которую Отабек помнил из детства. Его тогда, совсем маленького, отправляли летом жить к бабушке с дедушкой на дачу, мама приезжала по выходным, и Отабек ходил встречать её на автобусную остановку. Он замечал маму издалека и нёсся к ней со всех босых ног, а Анна Васильевна, опустив на пыльную грунтовую дорогу тяжёлые баулы с провизией, раскидывала руки в стороны, чтобы потом, смеясь, заключить Отабека в крепкие объятия. – Идём. Юри любезно приютил у себя в кабинете мой багаж, – сказала Анна Васильевна. Отабек помог ей довести чемодан до служебного выхода, и они остановились. – Поздравляю с бронзовой медалью, – отчеканила Анна Васильевна. – Да брось! – закатил глаза Отабек. – Мне занизили оценки. – Конечно, – согласилась Анна Васильевна. – Но ты ведь заранее знал – все знали! – что тебе просто не дадут занять второе место. Это большой спорт, и он не бывает честным. Пойми, не страшно получить бронзовую медаль, страшно – заранее опустить руки и не попытаться исправить сложившуюся ситуацию. Решение судий останется на их совести, но главное, что твоя – чиста. Поэтому я горжусь тобой, Кролик. Не останавливайся, продолжай двигаться вперёд и однажды всё получится. И не забывай надевать на ночь шерстяные носочки. Отабек взглянул на неё, а потом порывисто обнял, вцепляясь пальцами в скользкую ткань болоньевой куртки. – Ну, что ты, что ты? – приговаривала Анна Васильевна, поглаживая его. – Господи, мой бедный недолюбленный ребёнок. Я надеюсь, ты встретишь человека, который будет любить тебя и за себя, и за тебя. Всё, Кролик, прости, меня ждёт такси, – мягко отстранив его, Анна Васильевна сжала в ладонях щёки Отабека и поглядела ему в глаза, улыбнулась, а затем, подхватив чемодан за ручку, поспешила к выходу. Отабек молча смотрел ей вслед, и только тогда, когда Анна Васильевна толкнула тяжёлую входную дверь, вдруг спохватился и, приподнявшись на мысочки, крикнул: – Удачно долететь! – но мама уже не слышала. Отабек ещё постоял некоторое время, а затем развернулся и увидел Юру. – Привет, – сказал тот. – Привет, – ответил Отабек, не веря глазам. Привалившись спиной к стене, Юра потеребил в руках новые перчатки. – Я видел твоё выступление. Это было офигенно! Гораздо круче, чем унылая херня того престарелого пидораса. А второй! Он же, вообще, упал! Почему тебе дали третье место, а не ему? Ну, что ты молчишь? – В спорте так бывает, – пробормотал Отабек. Вдруг разом навалилось всё: облегчение, обида на судей, тоска по маме – и Отабек сполз по стене к Юриным ногам. Всхлипывая, он уткнулся лбом в колени и заплакал. Вообще-то, плакать он как раз и не собирался – тем более при Юре! – но слёзы, как бы Отабек ни жмурился, предательски вытекали из-под ресниц и градом катились по щекам. – Ну ты… пиздец! – ёмко сказал Юра и плюхнулся рядом.