***
Несколько дней и ночей они заново заплетали долину чарами сокрытия, заговаривали воздух и реки, деревья и скалы, травы и тропы, дабы не ступила на них нога ни одной темной твари. Десятки голосов — высоких и низких — на сотни раз повторяли затейливые магические вязи, складывая их в пение, и колдовство невидимой паутинной сетью оседало в воздухе. Это место все еще хранило магический след кольца Вилья и легко отзывалось на магию эльфов. Но долина Имладрис была обширной: много рек скидывало свои воды с высоких скал, много троп вело во внешний мир, и за несколько дней даже сильнейшие из магов чувствовали себя истощенными. Но стоило Трандуилу оказаться в выделенных для него покоях, как на него со всей своей тяжестью осел страх за сына. За колдовством Трандуил почти не ощущал бег времени, но теперь осознал, что минуло несколько суток. Полночи он метался по комнате и заснул лишь под утро. Впервые за долгое время он просыпался на большом ложе, утонувший в мягкой теплой перине, но пробуждение было тяжелым и апатичным. Он с тоской окинул взглядом изящное убранство и вспомнил другое утро в этих же покоях. Много сотен лет назад он гостил у Элронда вместе с маленьким принцем, и Леголас ночевал в его кровати. Сын тогда выскользнул из-под его руки и радостно завопил: — Ada, просыпайся, уже утро! Смотри, я совсем солнечный! Трандуил открыл глаза и с улыбкой наблюдал, как Леголас танцует в свете солнца, причудливо пробивающегося сквозь кружевные занавеси. — Ты всегда солнечный, радость моя, — отозвался Трандуил и удобнее устроился на мягких пуховых подушках. Леголас просиял ярче солнца и снова взобрался на кровать, уселся на него сверху и начал играть с его волосами. — А ты словно Итиль, Adar! — провозгласил он. Все верно, его королева была словно солнце — с золотыми опадающими волнистыми прядями волосами. Он же со своим холодным светлым образом был ее полной противоположностью. — Я вижу, вы уже проснулись. — Элронд с улыбкой заглянул в дверь. — Доброе утро! Келебриан уже успела набрать ведерко черешни, и все ждут только тебя, эльфёнок. Леголас с визгом подскочил с кровати и бросился к двери. Черешня была его любимым лакомством, и он никогда по собственной воле от нее не отказывался. Закрыв за ребенком дверь, Элронд приблизился к кровати. — Какое вероломство, — усмехнулся Трандуил, наблюдая за другом, присевшим на кровать рядом, — избавиться от ребенка, соблазнив его любимой ягодой. Элронд в ответ лишь улыбнулся. — Все сорванцы уже на кухне. Еще чуть-чуть, и ягод не останется. Он склонился над Трандуилом, мимолетно коснувшись его щёки и отведя от лица пряди. — Ты уже с неделю гостишь у меня, а мы все никак не можем побыть наедине. — Боюсь, это не моя вина, Элронд, — рассмеялся тот. — Вряд ли Келебриан была бы рада, если бы ее муж променял супружеское ложе на общество короля Эрин Ласгалена. — Я люблю Келебриан, — покачал головой Элронд. — Но ты — другое. Да и разве к тебе придешь ночью? Твой сын не желает покидать твою кровать. — Оба рассмеялись, вспомнив, как насупился и готов был разреветься маленький Леголас, когда выяснилось, что ему приготовлена отдельная комната. А выражение лица Элронда вновь сменилось, наполнившись трепетом и лаской. — Как давно это было, Трандуил. — Невозможно давно, Элронд. — Трандуил обвил его руками и притянул к себе. Их губы мягко и нежно соприкоснулись. Кажется, они веками были вместе и веками же не виделись. По крайней мере, им никогда не удавалось побыть вместе с тех пор, как они оба женились. — Мой сын не прибежит сейчас сюда? — Нет, — с запинкой ответил Элронд, нехотя отрываясь от его губ. — Лаэль уже увела его на кухню, и в этот момент, я уверен, он только и успевает, что выплевывать косточки. Трандуил кивнул и откинул назад голову, позволяя Элронду покрывать его шею осторожными томными поцелуями. Полуэльф всегда был с ним трепетно-нежным и, как всегда, его ласки медленно, но бесповоротно охватывали желанием все его тело. — Ada, я принес тебе черешню! Трандуил оттолкнул от себя Элронда, но было уже поздно. Сын стоял у открытой двери, глядя на них широко раскрытыми непонимающими глазами, а потом тарелка из его рук упала на пол, рассыпавшись осколками и крупными красными ягодами. Леголас бросился из комнаты, а Трандуил, схватив накидку — следом. Он нашел сына в саду, забившимся в дальний угол. Эльфенок рыдал и не желал подпускать его близко. — Хватит, Леголас, что за истерика? — Трандуил попытался обнять сына, но тот сердито оттолкнул его от себя. Заплаканный, раскрасневшийся, с сердито нахмуренными темными бровками, он выглядел так забавно, что хотелось улыбнуться, но никак не сердиться. Тот же на всякие дальнейшие уговоры ревел еще громче, пока Трандуил не сказал твердо: — Прекрати, сын! Иначе мы сейчас же поедем домой, и ты больше не поешь черешню! Леголас разревелся еще пуще, но, на удивление, закричал: — А я и хочу домой! — Хочешь? В таком случае иди ко мне или останемся еще на неделю! Слезы, кажется, хлынули из глаз сына еще сильнее, но он бросился к отцу и обвил его руками. Трандуил поднялся, прижимая его к себе, и вместе со слезами, большим мокрым пятном расползавшимися по его ночной рубахе, чувствовал, как его сердце охватывает сожаление и боль, что он стал причиной слез своего ребенка. По дороге ему встретилась леди Келебриан. — Что случилось, лорд Трандуил? Я могу помочь? — Ваше гостеприимство, миледи, заслуживает всяких похвал, — ответил Трандуил, благодарно склонив голову. — К сожалению, мы не можем пользоваться им дальше. После завтрака мы отбудем в Зеленолесье. Элронд выходил из его комнат, но Трандуил покачал головой, без слов давая понять, что сейчас не время для разговоров. А комната все еще была залита солнечным светом. Теперь не было солнца, не было яркого света. Элронд давно ушел в Валинор, покинув его и Средиземье. А теперь не было и сына, и Трандуил, в конце концов встав с кровати, мерил шагами комнату, не в силах остановить бег напуганных мыслей. Несколько раз справившись у стражника о новостях, он весь день не выходил из комнат и никого не пускал к себе. Разделить свое беспокойство и одиночество он позволил лишь Лис. — Могу я войти, Ваше Величество? Я принесла книги. Трандуил раздраженно остановился, но, увидев девушку, не стал сразу же отсылать ее прочь. — Книги? Элронд увез не всю свою библиотеку? — Нет, милорд, многое осталось. Трандуил с заминкой кивнул и позволил ей пройти вовнутрь. — Почитай мне, Лиссандра, — попросил он. Эллет села и открыла первую попавшуюся под руку книгу. Она читала отрывисто, и звучание ее голоса больше напоминало неравномерно обрушивающиеся на камни воды маленького водопада, чем умиротворяющее журчание ручья. Но Трандуил был рад этой возможности отвлечься. Она была воином, а не девой, проводящей жизнь за чтением, и это оказывало влияние на стиль ее поведения и общения. Она была порывистой и неусидчивой, эта дочь Имладриса, и очень напоминала его потерянную воспитанницу. Трандуил не мог не думать о трагических перипетиях судьбы этой девочки: будь ее родители более предусмотрительны, она могла бы пребывать сейчас в Благословенном крае и не видеть всю скверну их гниющего мира. Но ему ли судить тех, чьи сердца, как и его собственное, болели за Средиземье? И как они любили друг друга, раз смогли привести в мир дитя в такое страшное время! Лис чуть вздрогнула и сильнее закуталась в свой плащ, и Трандуил с внезапной ясностью осознал, насколько сильно выстыла комната. Он окликнул слуг, велел им растопить камин, а сам остановился у окна, снова прикипев взглядом к извилистым тропам Ривенделла. Мысли сами собой вернулись к сыну, и он сам вдруг почувствовал озноб и сильнее запахнулся в мантию. — Почему ты не пошла с ним? — спросил Трандуил. Он не пытался скрыть упрек в своем голосе, и, хотя несколько дней отсутствия сына сковали сердце отца щупальцами страха, не это было главной причиной его недоумения и неодобрения. От него не укрылось, какие взгляды бросала эллет на его сына, и в чем бы ни убеждал его Леголас, в душе его до сих пор тлела надежда, что все неестественные порывы еще можно было преодолеть. Чувства у эльфов не всегда вспыхивали сразу и зачастую для них требовались годы и десятилетия, и Трандуил тешил себя надеждой, что постоянное присутствие Лис рядом могло бы пробудить в сердце Леголаса ответные чувства. Лис долго молчала, но Трандуил и не торопил ее с ответом. — Я не нужна ему, — наконец ответила она. — Я бы сказал, что говорить так преждевременно... — Я не нужна ему вообще! Трандуил окинул ее озадаченным взглядом, но простил ей эту неуместную вспышку. Разве можно злиться на младенца? Он снова отвернулся, не считая нужным продолжать разговор. Она же испугалась его молчания и неуверенно пробормотала: — Простите, мой король. — Я не твой король, — прервал ее Трандуил и прошествовал к креслу, сев и посмотрев ей в глаза. — Я не знала других королей. Она поднялась и неуверенно приблизилась. Трандуил смотрел на нее внимательным взглядом, думая о том, что она просто ребенок — недолюбленный и не знавший родительских тепла и любви. И Лис подтвердила его мысли, нерешительно опустившись на пол у его кресла и прижав голову к его колену — совсем как Леголас тогда. Трандуил вздохнул и погладил ее по волосам — темно-каштановым, мягким и густым. Сейчас она снова напомнила ему Тауриэль, и болезненная нежность и сожаление наполнили его сердце. — Кто отдал свое сердце тебе, о Король, может ли полюбить другого? — вдруг сказала Лис, заставив Трандуила удивленно вздрогнуть. Однако осмыслить сказанное он не успел, так как дверь распахнулась и в нее влетел Леголас, который, впрочем, тут же замер и стал похож на готовую разразиться громом и молниями тучу. Лис испуганно поднялась и спряталась за королевским креслом. "Почему ты врываешься без стука?" и "Что здесь происходит?!" одновременно вырвались из уст короля и его принца. Трандуил смотрел на Леголаса строго, хоть и испытывал радость и облегчение, что разом охватили сердце. — Прости, отец, я не знал, что ты настолько занят! — голос принца звенел, и Трандуил удивленно поднял брови. — Не занят, — медленно отозвался он. — Но это не значит, что следует нарушать всякие правила приличия. — Может мне выйти, постучать и зайти снова, государь? Трандуил резко встал и, отпустив Лис, сурово посмотрел на Леголаса. Отчитывать своего принца в присутствии посторонних никогда не было в его правилах. — Ты действительно считаешь, мой сын, что сейчас время демонстрировать мне свой характер? — терпеливо спросил он, стоило за эллет закрыться двери. — Я вовсе не хочу с тобой ссориться, отец. — Тогда, может быть, ты хочешь стать королем вместо меня? Леголас отшатнулся, глянув на него с ужасом. — Что ты такое говоришь, Adar?! — Тогда не стоит выказывать мне свое неуважение перед кем бы то ни было. Ты отчего-то часто пренебрегаешь этим правилом. — Прости, отец. — Что случилось? — Да почему она всегда с тобой?! — Леголас словно бросился в бой. Трандуил опешил и растерянно замер. В конце концов осознав, в чем дело, он глубоко вздохнул и успокаивающе ответил: — Как, по-твоему, я должен обращаться с теми, кто спас жизнь моему единственному и глубоко любимому сыну? Леголас судорожно вздохнул. Недоверие и подозрительность все еще лежали на его лице тенью, но злость и обида начали испаряться. — Если дело лишь в этом... — В этом, — нетерпеливо взмахнул рукой Трандуил, желая положить конец этой нелепице. — Докладывай. Почему тебя не было так долго? Леголас отвечал сквозь зубы и подрагивающие от напряжения губы, теперь обиженный и рассерженный тем, что Трандуил уходил от темы, но король решил не обращать внимания на эту извечную ревность своего чада. "Он как будто желает остаться с тобой вдвоем во всем мире", - сказал тогда Элронд в осанве, когда они покидали Ривенделл. Леголас не отлипал от Трандуила с самого утра и был у него на руках как во время завтрака, так и во время прощания, вцепившись в его шею маленькими подрагивающими пальчиками. "Он все, что у меня есть, Элронд", — просто ответил Трандуил, предпочтя не вникать в смысл сказанного. Но и сам ощущал вес этой тяжести — вечной балансировки на грани чьей-то ревности. Теперь стало очевидным, что Элронд Мудрый был проницательнее и прозорливее его в этом вопросе и уже тогда — почти три тысячи лет назад — предвидел будущее. Трандуил понимал, знание будущего — это тяжкий крест, а не перестановка фигур на шахматной доске, и все же иногда жалел, что не обладал подобным даром и не мог предотвратить ошибок, которые привели их к тому, что они сейчас имели. Тем временем Леголас рассказал о нескольких орочьих лагерях, окружавших Ривенделл, в одном из которых было много детей и женщин. План нападения они разрабатывали уже совместно с союзниками, и было решено, что эльфы пойдут вдоль восточного тракта, в то время как люди выдвинутся на север. Вышли из Ривенделла они с сумерками: эльфы хорошо ориентировались во тьме и решили напасть с приходом ночи. До лагеря было несколько верст пути, и когда они подошли, уже стемнело, но в подступающей тьме даже на расстоянии виднелись взвивающиеся в небо огненные всполохи. Приблизившись к лагерю, они обнаружили и другое: их опередили. Неясные силуэты плясали вокруг горящего деревянного строения. Оно гудело огнем и взвивалось в небо высоким пламенем. В стороне тлела куча тел — орков, по всей видимости — от которой шел невыносимо зловонный запах. Люди не сразу признали эльфов, запаниковали и столпились в кучу, приготовившись защищаться. Но, признав, возликовали и осмелели. — Вы как раз вовремя, эльфы! — закричал вождь, выходя вперед и залихватски размахивая топором. — Нескольким оркам удалось сбежать, и скоро они приведут сюда подкрепление. Грядет знатная сеча! Трандуил молчал, скользя взглядом по разрушенному лагерю и людям у ног своей лошади. Они были заросшие, грязные, диковатые. Свирепые. Он чувствовал холод в сердце от неясного пока предчувствия. Эльфы уже осмотрели лагерь и теперь подавали ему знаки, что вокруг пусто. — Что вы жжете в этом сарае? - наконец спросил он. Предводитель пожал плечами и зло выплюнул: — Орочьи подстилки и их отродий! — и дико, свирепо рассмеялся, а за ним рассмеялись и его люди. Трандуил похолодел и резко вскинул руку, приказывая эльфам открыть сарай. Однако охваченное пламенем строение уже разрушалось на их глазах. Эльфы начали таскать воду, сыпать в огонь землю, пока не отступили, признавая свою беспомощность. Люди роптали, эльфы же плотнее окружили их в кольцо, направив на них стрелы. — Зачем препятствуете справедливому возмездию? Женщины, возлегшие с орками, не заслуживают жизни! — И дети тоже? — Трандуил окинул взглядом своих эльфов, глядевших на него с ожиданием. Он читал в их глазах вопрос: что это за мир, где мужчины судят детей и женщин за их слабость, карая смертью за их единственную возможность выжить? Такой страшной смертью. — Разоружить их! — Мы не сдадимся без боя, эльф, так и знай! — Мне это безразлично, — отозвался Трандуил, отвернувшись. — Мне не стоит никакого труда отдать приказ перестрелять вас на месте. Человек замахнулся, но бросить топор так и не успел, ибо раньше стрела пронзила его шею. Лишившись своего лидера, люди растерялись, замешкались, часть из них побросала оружие, часть начала угрожать, выкрикивать ругательства. После короткой схватки эльфы разоружили и их. — Что — светлые эльфы осмелятся замарать руки людской кровью? — Светлые эльфы, — отозвался Трандуил, всматриваясь в темную даль к западу от лагеря, — оставят эту грязную работу оркам. Заковать их в оковы! Оружие после вернуть. С долины уже слышался подступающий топот, и Трандуил велел своим воинам скрыться за пределами лагеря. Люди были правы: сбежавшие привели подмогу. Черная волна орков хлынула в лагерь и началась бойня, ибо с какой бы яростью не защищались люди возвращенным им оружием, кандалы сковывали их движения и мало времени понадобилось, чтобы свершился суд, определенный Трандуилом. Он замороженным взглядом смотрел на эту мерзость, размышляя о мере собственной искаженности, и, когда не осталось ни одного выжившего, дал знак эльфам выпустить стрелы. Лагерь был зачищен от орков, как и второй, находящийся в нескольких верстах от первого, и в Ривенделле эльфы были уже к рассвету. Трандуил, не говоря ни слова, прошел в свои покои, захлопнул двери перед носом следующего за ним по пятам сына и упал на кровать, укутавшись с головой в шкуры. Кажется, он потом все же встал, снял с себя доспехи, умылся и распустил волосы, но воспоминания об этом размылись в его памяти. Зато он помнил, как горел в своем сне вместе с людьми в том сарае. Кожа шла волдырями, горели и отвратительно воняли на голове волосы, легкие отказывались принимать в себя въедливый смрадный, лишенный живительного кислорода дым. Он горел и задыхался, в ужасе и отчаянии пытаясь вырваться, но его держали за ноги и за руки, а заросший людской вождь смеялся ему в лицо, обнажив гнилые зубы и окатывая его смердящим дыханием. Он проснулся от ощущения прохлады и влаги на своем горящем лице — кто-то протирал его смоченным в холодной воде полотенцем. Трандуил не мог различить в темноте лицо, но знал: это Леголас. И, чувствуя себя полностью обессиленным, просто сдался его действиям — бережным и так сильно сейчас необходимым. Он чувствовал, что из глаз его бегут слезы и он находится в самой настоящей истерике. Леголас же мягко обнимал его, поначалу тепло и успокаивающе, но потом его руки вдруг стали властными, и он прижал короля к кровати, вдавливая в матрас внезапно тяжелым телом. Руки сжали над головой запястья, подавляя и без того слабое сопротивление. "Как ты смеешь?" — попытался возмутиться Трандуил, но Леголас подавил его сердитый шепот поцелуем — настойчивым и почти яростным. И Трандуил вдруг с ужасом почувствовал, как его предаёт собственное тело, как оно становится неподвластным его разуму, ибо под грубоватыми быстрыми движениями своего сына он почему-то стал безэмоциональным и неподвижным и без боя отдал свое тело запретным ласкам. Леголас принял это за согласие, хотя Трандуил чувствовал: оно ему и не было нужно — он просто брал то, что считал своим, и, как ни странно, добился ответа — после горячих ласк тело проснулось, ожило, реагировало на каждый поцелуй, укус, толчок, и он раскрылся навстречу, поддавая чреслами и сжимая свои ноги вокруг крепких бедер. Леголас грубо перевернул его на живот, схватил за волосы и, дернув на себя так, что хрустнуло в пояснице, вошел сзади. Король не мог идентифицировать свои ощущения, рыдал и стенал — от боли или удовольствия — и все шептал срывающимся от отчаяния голосом: искаженные. Оба. В этот момент он был как никогда себе омерзителен. Ведь собственная плоть трепетала и изливалась в ладонь его сына под захлебывающийся торжеством и сумасшествием смех людского предводителя, все также оглушительно звучащий в его ушах. Утром Трандуил проснулся на судорожном вздохе и, разом все вспомнив, подскочил на кровати. Он лихорадочно выпутался из одеяла и с омерзением скинул все белье на пол: ему казалось, оно хранило отвратительные следы их падения и искажения. Ощупав ночную рубаху, он лишь мельком подумал, что, вроде, слышал треск разрываемой ткани, прежде чем тоже снять и швырнуть на пол. Трандуил замедленным взглядом оглядел комнату и вдруг успокоился, взял себя в руки и заставил делать то, что приличествовало королю эльфов, а не падшей истеричной женщине. Велел нагреть себе воды, долго пребывал в купели, наблюдая за тем, как прислужница заботливо и тщательно омывала его тело мягкой щеткой, и когда выходил из покоев, был тем же королем эльфов — уверенным в себе и непроницаемым. Только раз его самообладание чуть было не подвело его самым непотребным образом: увидев Леголаса, он почувствовал неумолимо подступающую к горлу рвоту. — С тобой все хорошо, отец? — обеспокоенно спросил тот. Трандуил коротко кивнул и, задержав дыхание, быстро прошествовал прочь. А на следующую ночь все повторилось вновь. И на следующую. Трандуил больше не пытался что-то сделать, зная, что тело и разум полностью предадут его в очередной раз, и лишь отворачивался, заставляя себя не глядеть и ничего не чувствовать.***
Он закрылся у себя в покоях, поставив на двери стражников, и пытался занять себя чтением. Однако его тело, разум и чувства достигли такой степени напряжения, что все буквально выпадало из рук, никакая информация не оставалась в памяти и тяжелые изматывающие мысли вновь овладевали сознанием. Он впервые чувствовал себя настолько неспособным взять себя в руки, что вздрагивал каждый раз, стоило стражам открыть двери. — Белый маг, Ваше Величество, — доложили в очередной раз, и Трандуил подавил настойчивое желание отослать волшебника прочь. Ему по горло хватало беспрестанно требующего с ним встречи сына, но Трандуил не то чтобы смотреть на него не мог, но в конце концов все же закрыл разум, чтобы не слышать даже его голос. С Митрандиром такие фокусы не прошли бы. Гэндальф степенно прошел вовнутрь и остановился напротив его кресла. Трандуил терпеливо выдержал его долгий вопросительный взгляд. — Что произошло на восточном тракте? — потребовал волшебник. — Зачем спрашиваешь, — устало отозвался Трандуил, — если и так знаешь? — Твой сын беспокоится о тебе, — продолжил Митрандир. Трандуил вздрогнул и сильнее запахнулся в мантию, поздно сообразив, что это не могло укрыться от проницательного взгляда белого мага. — Решение казнить людей было тяжелым, но оправданным — никто не думает винить тебя за это. — Если бы я винил себя за казнь ублюдков, сжегших заживо детей и женщин, я бы засомневался в моей способности править, — раздраженно отозвался Трандуил. — Значит, дело не в этом. Трандуил нахмурился, а Гэндальф некоторое время внимательно на него смотрел. Потом шагнул ближе и обхватил его лицо руками. — Сиди на месте, — велел он, предварив попытку Трандуила оттолкнуть его от себя. При желании Гэндальф мог звучать весьма внушительно, и даже король не всегда мог ему противиться, начиная ощущать себя ребенком рядом со взрослым всесильным родителем. Так, должно быть, чувствовала себя с ним Лиссандра. От собственного сравнения он замер, с ужасом ожидая, что может увидеть Гэндальф. — Тебя мучают кошмары, — наконец заключил тот, покачав головой и опустив руки. — Никому из нас Мория не прошла даром: люди делают то, что им несвойственно, эльфы видят сны, которые не должно. Не верь всему, что видишь и чувствуешь, ибо даже глаза и ощущения иногда нас обманывают. Трандуил молчал, растерянно наблюдая за магом. Тот вытащил из своего кармана какой-то пузырек и вылил его содержимое в кубок с водой. — Пей, — велел он, — снадобье Радагаста для успокоения нервов. — И, когда Трандуил послушно выпил, добавил: — Теперь постарайся отдохнуть. А потом успокой, наконец, своего сына, у него есть свои покои — пусть в них и ночует. Дайте старику хоть одну ночь отдыха. Трандуил удивленно замер в кресле, пытаясь осмыслить сказанное. Как не удивительно, снадобье Радагаста почти сразу возымело на него свое действие. Разум расслабился. Мысли снова стали плавными и текучими и выстраивались друг за другом в одну последовательную цепочку, а не нагромождались одна на другую. Он вдруг вспомнил то, что, отчего-то, совсем стерлось из его памяти: на ночь он затворял дверь и, не имея возможности закрыть окно, не имеющее запора, поставил на подоконник хрустальную вазу. Она стояла на прежнем месте, и, если Леголас действительно приходил в его покои, он мог сделать это разве что... сквозь стены?! Трандуил облегченно рассмеялся: оказывается, даже его разум может сыграть с ним злую шутку. И все же он знал и понимал, что подобные мысли и видения не рождаются на пустом месте, и, если тьма настолько уже овладела его естеством, может, ему больше нет места среди своего народа? Не привыкший однако делать преждевременные выводы, король еще долго сидел в кресле, глядя в пламя в камине, и обдумывал свои дальнейшие действия. Ему нужно было наверняка знать, что для них все еще есть надежда...***
Найти Леголаса труда не составило: как и последние несколько суток он бродил по галерее, ведущие в отцовские покои. Трандуил на секунду замер, собираясь с силами. Он коротко вздохнул, прикрыв глаза, и вышел из завесы тени, обозначая свое присутствие. — Идем со мной, — тихо велел он, как только сын обернулся. Пропустив Леголаса в комнату, он осторожно прикрыл дверь. — Ты как будто злишься на меня, отец? — сходу начал Леголас, не дав ему сказать ни слова. — За сказанное? За сделанное? Прости, если я был неправ, но... что ты делаешь, Adar?! Тяжелый бархат мантии сложился складками у ног короля, и прохладный воздух комнаты обжег обнаженную кожу. — Ты говорил, что любишь меня, сын, — медленно подбирая слова, проговорил Трандуил. — Сегодня я дозволяю любить меня так, как тебе захочется. Леголас неверяще выдохнул, а Трандуил отвел глаза, не в силах смотреть на эмоции, сменяющиеся на лице сына. Восхищение, недоверие, желание — все это было настолько очевидным, невыносимым и.. желанным, что королю потребовалось собрать все свои силы, чтобы довести начатое до конца. Несколько шагов, которые отделяли от него Леголаса, стали для Трандуила длиннее жизни. От действий сына сейчас зависело их будущее. Трандуил уже решил для себя: что бы Леголас ни попытался сделать, он позволит ему все. Но завтра он изгонит его из королевства, сложит корону и покинет Ривенделл, ибо рыба гниет с головы, и искаженным нечего делать среди тех, кто еще находит в себе силы бороться против тьмы. Он боялся увидеть в глазах Леголаса эту тьму и отказывался смотреть на него до тех пор, пока не почувствовал, как теплый бархат вновь лег на его плечи, а сын осторожно запахнул полы его накидки и отступил назад. — Почему? — осторожно спросил Трандуил, все еще не до конца веря, что сын не собирается воспользоваться предложенным. — Потому что ты считаешь это искажением, meleth. — А ты — нет? — А я — благословением. Трандуил недоверчиво потряс головой и опустился на кровать. Он чувствовал себя умершим и вновь рожденным, и все страхи и ужасы, сковывавшие его сознание в последние несколько суток, отступали назад. От желания банально разрыдаться он зарылся лицом в подушку и почувствовал, что матрас рядом слегка продавился. Ладонь Леголаса мягко и успокаивающе скользнула по его волосам. Трандуил подумал о том, каким жалким и ничтожным он, должно быть, сейчас казался своему сыну, но тот, будто услышав его мысли, сказал: — И мне все равно. Я буду любить тебя, будь ты королем или бродягой, искаженным ли, жестоким и беспощадным. Ты — мой мир и мое сердце. И никто, никогда, не заставит меня предать тебя или покинуть. Или коснуться тебя так, как тебе неприятно. Никогда, Adar! Трандуил вымученно вздохнул и позволил себе поверить: да, для них обоих еще не все потеряно.