***
Тусклый полдень пришел на смену сумрачному утру. Было тепло, поэтому встреча была назначена в ротонде, издревле служившей Ривенделлу залом советов. Леголас преодолел последнюю ступень и помедлил на входе. Взгляд сам собой прикипел к высокой фигуре, стоящей на уступе. Трандуил стоял в одиночестве и молча глядел на раскинувшуюся у его ног долину. “Опять собранные”, — с грустью подумал принц про его волосы. Он думал о короле с самого утра, прокручивал каждое мгновение с первой минуты, как проснулся. Снова и снова в своих мыслях скользил пальцами по шелку волос, и в них было больше света, чем во всем их сегодняшнем мире. И видеть их туго собранными в хвост было почти тем же, что не видеть солнца. Леголас на секунду прикрыл глаза, а затем, встряхнув головой, прошел внутрь и обвёл взглядом присутствующих: старшины сидели за столом, иные стояли поодаль. Арагорн поднялся и крепко его обнял. Приветственно кивнул Гэндальф. Его взгляд — грустный и успокаивающий — проникал внутрь и, казалось, читал мысли. Леголас смотрел на других — на наместника Ривенделла, советников и людских вождей — знакомых и нет, пока Трандуил не подошел к столу и, окинув сына взглядом, не велел рассказывать. На этот раз Леголас лучше держал себя в руках, скрывая эмоции за бесстрастностью, но при упоминании леди Галадриэль голос все равно предательски дрогнул. Он опустил глаза, желая скрыть свои чувства, но его слабость и так прошла незамеченной, так как Трандуил положил на стол кольцо. — Нэнья, — задумчиво изрёк Гэндальф. Эльфам не было нужды объяснять силу и значение колец, выкованных Келебримбором, но многие из людей не знали преданий и не понимали, почему эльфы смотрели на Нэнья с озарившей лица надеждой. — Одно из трех эльфийских колец. Кольцо воды, — пояснил Хилларион. — Именно Нэнья многие годы хранило Лотлориен в мире и благоденствии. Так же как Вилья — Ривенделл. — Не нужно забывать, что это не единственное предназначение колец, — поторопился добавить Гэндальф, видя промелькнувшие на лицах людей чувства. — Они усиливают собственную магию своих обладателей и могут оказать существенное противостояние колдовству врага. Леголас выдохнул: сказанное было тем, в чём он больше всего нуждался — подтверждением, что кольцо Галадриэль станет поддержкой и подмогой в предстоящей схватке. Теперь победа в битве казалась ему почти несомненной, ведь у них было не только Нэнья, но и Нарья. — Значит ли это, что пока кольцо здесь, наше месторасположение надежно сокрыто? Леголас резко повернул голову, недоверчиво посмотрев на говорившего. Принц не помнил его имени, но знал как одного из советников Арагорна. — Это значит лишь, что место кольца — в битве. — О какой битве ты говоришь, принц Леголас? — уточнил человек, медленно переведя на него взгляд. — За Митлонд? Но ведь он в сотнях лиг от Ривенделла. — За нашу свободу. И да — эта битва начнется в Митлонде. — Но как мы туда доберемся? Сколько времени и жертв нам для этого понадобится? Да и сможем ли мы выстоять против полчищ орков под предводительством назгулов? — Леголас молчал, собираясь с ответом, однако советник не дал ему ответить, продолжив: — А, если сможем, что будем делать потом, когда Саурон вознамерится отвоевать город, а вы, эльфы, решите уплыть на Запад? Сказанное прозвучало громом среди ясного неба. На каждый выдвинутый аргумент Леголасу было, что ответить. Он мог сказать, что город не так уж хорошо защищен. Что враг не опасается нападения, и, несмотря на преимущество в количестве, орки больше заняты надзором за рабами, чем за своими границами. А среди них так много молодых, что большинство никогда не участвовало в реальной битве. Но что сказать на последний аргумент, на столь явное выражение недоверия? — Разве эльфы когда-нибудь оставляли людей в беде? — Не обижайся, принц Леголас, — поспешил пояснить свои слова советник. — Я говорю лишь о том, что для людей Средиземье — единственная родина, и Ривенделл на данный момент — самое надежное убежище. Под двойной магией кольца и эльфов наши народы смогут вновь восстановить силы. Наши дети успеют вырасти, а старики — в мире и покое провести свои последние дни. Это реальная возможность выжить и пожить хоть и в относительном, но все же в мире. — Но ведь и силы Саурона тоже вырастут, и тогда он не остановится ни перед чем, чтобы поработить все свободные народы. — Когда это еще произойдет, не известно. И неужели мы пересекли темные подземелья Мории лишь для того, чтобы тут же погибнуть в битве за Митлонд? Из огня да в полымя? На кого мы оставим наших детей и жен? В зале поднялся ропот. Многие были согласны со сказанным, и слова о том, что кольцо должно остаться в Ривенделле, звучали все увереннее. Леголасу были понятны мотивы людей, их страхи и желания, но разве мог он забыть то, что увидел в Митлонде? Разве мог продолжать жить, зная, что где-то там, в сыром холодном подземелье, леди Галадриэль каждый день вынуждена слушать, как убивают и подвергают страшным пыткам эльфов? Как издеваются над теми же детьми и женщинами? Существуют ли вообще слова, способные донести всю глубину и беспросветность увиденного? В безотчетном поиске поддержки Леголас перевел взгляд на Арагорна, но король людей не смотрел на него и не принимал участия в обсуждении. Отец же сидел, задумчиво глядя на свои пальцы, которыми он неспешно барабанил по столешнице, но при взгляде сына тут же поднял глаза. И в этот момент Леголас вдруг с ясностью осознал, что Трандуил и вовсе не собирался переубеждать людей в их решении. — Кольцо будет там, где решит хранитель, — внезапно отрезал Гэндальф, прервав пересуды. Разом замолчали люди, замолчали пытавшиеся им перечить эльфы. Все вопросительно воззрились на мага. — Кольцо было передано Владычицей королю Трандуилу, и он единственный, кому принимать решение. На зал опустилось молчание, долгое от того, что молчал тот, чье слово имело решающее значение. Тишину разрушил все тот же советник, осторожно заметивший: — Конечно же, каково бы ни было решение эльфов, люди вправе принять свое собственное. И это, казалось бы, осторожное замечание послужило той искрой, которой не хватало Леголасу, чтобы взорваться. — Это решать не тебе, советник! — вышел он из себя, вскидывая руку. — Ты отчего-то забыл, что только благодарю моему отцу и Митрандиру вы все находитесь в Ривенделле! Именно эльфы приютили вас здесь, и они же заплетали долину чарами сокрытия. Сколько бы вы протянули, не будь здесь нас? — Леголас! — воскликнул Арагорн. — Леголас. Принц обернулся, возмущенно воззрившись на отца. Теперь его молчание казалось Леголасу предательством. Он чувствовал себя так, будто оказался по разные стороны баррикады с тем, с кем не мог и не должен был. И оттого желание отстаивать свою позицию стало особенно невыносимым. Однако возражать под твердым предупреждающим отцовским взглядом он не решился. Трандуил же распознал молчаливый протест и сощурил глаза, но недолго смотрел на сына, так как заговорил, обращаясь к совету. — Пока Галадриэль находится в плену, ни о каком сокрытии не может быть и речи, — сказал он. — К концу месяца мы выйдем на Митлонд. Кто желает, волен присоединиться. — На этих словах король поднялся и направился к выходу, оставив присутствующих растерянными и сбитыми с толку. Вслед за королем удалились его советники и Гэндальф. Потихоньку зал опустел, остались лишь Леголас с Арагорном. — Леголас, — Арагорн приблизился и положил на плечо руку. — Прости, что не поддержал. Принц перевел на него взгляд. Некоторое время он смотрел на него отсутствующе, вовсе не видя, снова и снова прокручивая в голове слова Трандуила. Какой смысл был в совете, если король наперед принял решение? И как он намеревался справиться без людей? Этот вопрос вернул его в реальность, к Арагорну. — Как ты мог? — с горечью в голосе спросил он. — Разве тебе нет дела до людей, которые находятся в рабстве в Митлонде? До хоббитов? Ведь кто-то из них в прошлом были нашими друзьями. До леди Галадриэль? — Леголас, — вздохнул Арагорн, — я не коронованный король. Я не могу заставить людей идти на кажущуюся им верной погибель. — Тебе ли не знать: если мы останемся здесь и позволим врагу и дальше хозяйничать в наших землях — никому из нас не выжить? — Век людей недолог. Многие из нас еще смогут закончить свою жизнь в относительном мире. — Раньше ты так не думал. Где тот Арагорн, за которым на битву шли не то что люди и эльфы, но даже гномы и хоббиты? — Леголас, ведь я не сказал, что не пойду сам. И поведу за собой тех, кто захочет пойти. Но на большее не стоит рассчитывать. — Этого мало. — Мне очень жаль. Леголас отвернулся, слушая звук удаляющихся шагов. Давно он не ощущал такой опустошенности. Казалось, в один миг пошатнулись все столпы веры, за которые он держался — любви и дружбы. И горечь от этого понимания бередила душу, заглушая взывавший к нему голос разума. Гнев и непонимание еще долго бушевали в его душе, и, когда он наконец покинул ротонду, сумерки густо окутывали долину. Леголас спустился в сады, бездумно бредя вперед и разгребая ногами прошлогоднюю листву. Деревья все еще стояли голые, несмотря на приближение последнего весеннего месяца, и только-только начинали наливаться цветом абрикосы и сливы. Он вышел к Бруинену и остановился, заприметив на берегу очертания человека. Тот сидел на коленях у ног мраморной девы. Сердце Леголаса болезненно кольнуло. Он отступил назад, под прикрытие сливового цвета. Он сразу узнал Арагорна, и перед выражением столь верной любви к женщине, чьи черты носила прекрасная, но холодная и безжизненная статуя, понимание собственной неправоты острым жалом засело в сердце. Какое право он имел на то, чтобы кого-то судить? Бессмертный, не понимающий, что значит дорожить каждым мгновением, мог ли он осуждать людей за то, что они хотели просто жить и делить эту жизнь с любимыми? Леголас не заметил, как за его спиной бесшумно остановилась и надолго замерла другая фигура, так же, как и он, глядевшая на Арагорна. Но вот ветерок донес до принца знакомый аромат, и он обернулся. — Adar. — Пойдем. — Трандуил отвернулся и заскользил между деревьями. Леголас направился за ним и, даже несмотря на то, что понятое на берегу несколько смирило принца с произошедшим на совете, увидев отца, он сразу же вспомнил, как ждал, но не получил от него поддержки. Шли они долго, поднимаясь по вьющимся лестницам и тропам, пока не оказались на уступе с большим хрустальным постаментом на самом крае. Было шумно: десятки потоков сбрасывал с себя накрывающий уступ скалистый свод. Трандуил прошел к постаменту, и Леголас только сейчас увидел небольшой плоский ларец, который был у него в руках. — Почему ты вел себя так на совете? — начал он, не в силах далее сдерживать эмоции, что бурлили внутри. Вышло резко, особенно в контрасте с безупречным спокойствием, с которым король поставил на постамент ларец. — А ты? Леголас дернул плечами, недовольный тем, что Трандуил следовал своей излюбленной манере отвечать вопросом на вопрос. — Тебе достаточно было сказать лишь несколько слов, чтобы заставить людей передумать, — продолжил он. — Ведь они обязаны тебе жизнями. — Жизнь тем ценнее, чем она короче, — все также спокойно отозвался Трандуил. Именно сейчас Леголасу стало особенно очевидно, насколько сильно изменился отец. Не так давно он ни в грош не ставил жизнь смертных. — Ты говоришь так, будто знал, что они откажут. Трандуил обернулся. Некоторое время он задумчиво созерцал сына. — Странно, что ты верил, что они к нам присоединятся. Леголас долго молчал, осмысливая сказанное. В конце концов он заставил взять себя в руки и заговорил уже более миролюбивым тоном: — Я не понимаю тебя, отец. Нам не одолеть орков лишь силами эльфов. — Нет, не одолеть. — Трандуил вновь замолчал, отвернулся и осторожно поднял крышку. Леголас мог видеть, как бережно и плавно он вел над содержимым ларца ладонями. — И именно поэтому, — продолжил отец, растягивая слова, — в то время, как ты поведешь нашу армию к Митлонду, я отправлюсь в Харлиндон. На несколько долгих секунд Леголас потерял дар речи. — Они отказались идти на переговоры, — наконец сказал он. — Они отказались идти на переговоры с тобой, разве не так ты говорил? — Да, но... Откуда ты можешь знать об их намерениях и планах? — Я не знаю. Придется рискнуть. — Ты мог бы посоветоваться со мной для начала! Трандуил обернулся и посмотрел на него, сощурив глаза. — Мой сын, кажется, забыл, что не в его положении указывать своему королю, что делать. Леголаса не обманул его обманчиво спокойный тон. Он знал, что отец всегда говорил о нем в третьем лице, когда был недоволен. Но и молчать он не мог. — Это опасно! Не говоря уж о том, что твое место — во главе нашей армии! — И что? Разве я растил тебя не как принца и наследника, который в любой момент сможет занять мое место? — Леголас вздрогнул и отвел взгляд. Что тут сказать? Отец прав. Оставалось лишь благодарить судьбу за то, что занять место Трандуила он должен был временно. При мысли о том, что все могло быть иначе, сердце болезненно сжалось. — В любом случае, обсуждать здесь нечего. Подойди ко мне. Приблизившись, Леголас наконец увидел, что было в ларце. Трандуил осторожно вынул из него тонкий митрильный венец и возложил принцу на голову. — Я хотел бы, чтобы с этого дня он всегда был у тебя на голове. — Снова защищающие чары? — Не только. А теперь будь добр — помолчи. В этот раз колдовство ощущалось по-другому. Трандуил медленно расхаживал вокруг Леголаса, не говоря ни слова, и принц не чувствовал никаких исходящих от него волн. И тем не менее, как бы не было вокруг шумно и темно, он внезапно осознал, что слышит звуки и видит вещи, которые никогда раньше не позволяли ни слух, ни зрение. Он слышал тихую поступь, которую перекрывало мягкое шуршание шлейфа королевской мантии. Тихое журчание маленького родника, пробивавшего себе путь сквозь каменную толщу. Легкий шелест ветвей внизу под горой, потревоженных легким ветром. А темное небо вдруг прорезала и растворилась темная молния хищной птицы, начавшей ночную охоту. Он будто приобрел слух и зрение зверя и чувствовал себя так, что грози ему какая-либо опасность, он бы узнал о ней загодя. Леголас даже не успел удивиться, когда отец вдруг прекратил хождение, встал сзади и, положив ладони ему на плечи, прижался губами к затылку. И этот мягкий любящий жест снова вызвал угаснувшее было раздражение. — Теперь я неуязвим? — едко спросил Леголас. Пальцы на его плечах заметно дрогнули, но, прежде чем отстраниться и ответить, король снова слегка их сжал. — Нет, — обронил он. — Нет? — От глупости и заносчивой самоуверенности не спасет никакая магия. — Кажется, принцу все же удалось вывести короля из терпения. — Но от стрелы и вражеского копья она тебя убережет. — А кто убережет тебя?! Леголас понимал, что переходит все границы, но, как и всяким влюбленным, им вел страх потери. Трандуил, видимо, понимал это, а потому, хоть принцу и показалось, что на его реплику он сею же минуту его прогонит, король сохранил свое самообладание. Лишь губы сжал в тонкую линию. — Неужели ты думаешь, что мне было менее страшно отпускать в дальний путь тебя? Или я меньше боялся, когда ты слонялся где-то по Средиземью? Просто еще есть такое понятие, как долг, и не нам об этом забывать. А теперь ступай. Твою нынешнюю заносчивость я готов отнести на долю усталости. И хотя Леголас вспыхнул от этого жесткого выговора, он сумел себя сдержать и не доводить разговор до откровенной ссоры.***
Армия выступила из Ривенделла к намеченному сроку. К вящему удивлению Леголаса людей, желающих разделить с эльфами поход на Митлонд, оказалось не так уж мало. Не только молодых и одиноких, но и людей взрослых, семейных, чьи жены молча утирали детям слезы, но сами не плакали и не стенали — видно, понимали, что все делается во имя их будущего блага. С Арагорном он так и не поговорил, но знал, что рано или поздно все равно не выдержит и подойдет к другу. Ибо нелепая ссора давила невыносимым грузом, и он был еще более тяжелым от того, что проклятая гордость не позволяла принцу переступить через себя и разрушить стену, которую он собственноручно возвел в отношениях с отцом. Стоило им оказаться поблизости с королем, он начинал вести себя сдержанно и сухо до самой откровенной холодности. Не пререкался, повеления исполнял молча и точно, слушал, но в обсуждения не вступал, хоть и показывал своим видом, что молчание не значит согласие. Трандуил иногда смотрел на него долгим вопросительным взглядом, но Леголас гордо отворачивался. Это однако не мешало ему следить за королем ревнивым взглядом, когда тот не видел. Трандуил почти всегда ехал во главе армии, чаще всего с Гэндальфом. Бессознательно, смотря на отца, Леголас копировал его осанку, движения и манеру говорить и, случись ему отдавать приказы, с удивлением ловил себя на том, как непререкаемо и зачастую резко звучал его собственный голос. И еще больше изумлялся тому, что эльфы воспринимали это как должное. Он никогда не подчеркивал своего происхождения, предпочитая строить дружеские отношения даже с теми, кто был значительно ниже его по рангу, и теперь подозревал, что Трандуил специально надел на его голову венец. Он не только подчеркивал положение, но и заставлял самого принца вести себя иначе — и не всегда так, как тому хотелось. Это было еще одной из причин, почему он вел себя так с отцом. Принц не мог открыто противостоять его воле, но всем своим видом демонстрировал ему молчаливый протест. Эту тактику он освоил давно, еще в юности, и, как и тогда, увы, она лишь увеличивала между ними пропасть непонимания. Много сотен лет назад, когда он был еще совсем юн, он случайно забрел в тренировочный зал, где в это время был отец. Трандуил всегда предпочитал тренироваться в одиночестве, рано утром, зачастую до рассвета, и немногим удавалось стать свидетелем этого действа. В то утро нечаянным свидетелем стал принц, которого бессонница спозаранку выгнала из постели. Трандуил был обнажен по пояс, и длинные острые мечи в обеих его руках ни на секунду не останавливали своего вращения, заставляя принца в страхе и восхищении задерживать дыхание. Не только от опасности острых словно бритвы клинков, но и от красоты и гибкости великолепного тела, разлетающихся веером жемчужных волос, агрессии и откровенной угрозы в обычно безмятежной лазури глаз. Гармонии в каждом своем проявлении. Леголас тогда спрятался за колонной, весь охваченный неясным юношеским томлением, хоть и вряд ли он тогда мог объяснить, что именно происходило с его душой и телом. — Леголас! — отец остановился и искоса посмотрел на колонну, за которой прятался сын. — Наблюдая, драться не научишься. Выходи. Леголас нехотя вышел из своего укрытия. С самого детства он предпочитал лук, но с того утра изучение техники боя двумя длинными мечами стало его любимым занятием. Трандуил был строгим и требовательным учителем, а потому с каждым днем движения принца становились все более отточенными и совершенными. Он делал успехи и был окрылен ими, и мчался на тренировки так, как, разве что, мчался к отцу после разлуки. Или, быть может, потому и мчался, что его тренировал отец. И каждое утро он начинал с грез о том, что однажды сможет победить Трандуила, и тогда король будет гордиться им еще больше. Счастье продлилось недолго — все решила лишь одна тренировка. У него никак не выходило одно движение, и мечи с громким звоном снова и снова соприкасались и мешали друг другу. Трандуил тогда зашел сзади и, обхватив его запястья ладонями, сказал: — Чувствуй меня. И повторяй. И Леголас почувствовал, всеми фибрами своего существа почувствовал сильное тело позади себя, горячие руки, обнимающие его собственные, щекочущий ноздри бархатистый запах сандала, которым пахли волосы короля. Трандуил на мгновение подался вперед, заведя и развернув его руки как следует, и прижался щекой к виску. А Леголас, вместо того, чтобы сосредоточиться на движении, неконтролируемо вздохнул и прикрыл глаза. Ощущение контакта тут же было утрачено. В испуге он обернулся. Трандуил стоял в нескольких шагах от него и созерцал его непонятным взглядом. — Что... что-то случилось, Adar? — выдавил из себя Леголас. Трандуил долго молчал, еще больше наводя на принца страх. — Я найду тебе другого учителя, — наконец отозвался он. — Почему? — дрожащим голосом спросил Леголас. — Мне не нужен никто другой. — Он будет лучшим тренером, чем я, — непререкаемым тоном ответил Трандуил. Так, как говорит только король, которому никто не имеет права перечить. С тех пор любовь к длинным клинкам в Леголасе значительно поуменьшилась. Ингвар — новый учитель — был одним из немногих Синдар, пришедших в Эрин Ласгален с Орофером и его сыном. И одним из немногих вообще, кто владел техникой боя Трандуила. Он был великолепным бойцом и еще более замечательным тренером, и некоторое время Леголас действительно старался. Трандуил иногда посещал его занятия, и принц каждый раз надеялся, что, глядя на его успехи, король передумает и снова возьмется тренировать самостоятельно. Скоро однако пришлось признать, что решение отца было окончательным. Тогда и родилась обида и мелочное желание отмщения. В следующий раз, когда Трандуил пришел смотреть, Леголас нарочно делал ошибки, торопился и не слушал, что велит ему тренер. Мечи задевали друг друга и резали слух истеричным визгом. — Достаточно на сегодня, Леголас, — прервал занятие Ингвар. Принц остановился и торжествующе уставился на отца. Все его тело горело непонятным желанием — как и всегда, когда король находился рядом. А тогда этот жар и вовсе усиливался злыми, бурлящими в голове мыслями. Сделанного было мало, хотелось сделать что-то еще и выплеснуть наконец скопившийся жар. Он нахально смотрел на отца и испытывал мстительное удовлетворение от того, как тот был недоволен. Это ощущалось физически. А при взгляде сына Трандуил и вовсе нахмурился. Но, как обычно, говорить ничего не стал. Когда за королем закрылись двери, принц обернулся к Ингвару. — Ты сегодня не в лучшей форме, прин... — договорить Ингвар не успел, так как Леголас, отбросив клинки, подался вперед и прижался к его губам. И на мгновение, пока тренер не отстранил его от себя, успел представить, что на месте этих губ — другие, тонкие и недовольно сжатые. — Леголас! — Ингвар смотрел на него ошеломленным взглядом, удерживая за плечи. — Какое умопомрачение заставило тебя это сделать?! Первой реакцией принца было раздражение: — Ты не подчинишься? Тренер некоторое время молчал. — Ты — сын моего короля, но это не вопрос подчинения. Дела сердечные не решаются одним лишь отданным приказом, и для того, чтобы состоялся союз душ, нужно согласие обоих. А без союза душ не бывать союзу тел. Это не нужно ни тебе, ни мне. Аргументы потихоньку возымели действие, и жар тела начал спадать. Теперь Леголас со всевозрастающим ужасом начал ощущать всю абсурдность и постыдность ситуации. Он опустил глаза и отступил назад, чувствуя, как теперь уже другой жар — жар стыда — заливает его щеки. — Прости, Ингвар, — сказал он. — Я и вправду не знаю, что на меня нашло. А спрятавшись в своих покоях, долго изводил себя мыслями о произошедшем. Было стыдно, чего уж там, невыносимо, не только за то, что сказал и сделал, но более за то, что хотел близостью с другим заглушить в себе единственно настоящие чувства. Наверное, именно тогда он окончательно сознал, кого выбрала его faer [душа]. На следующий день Леголас заявил отцу, что длинные клинки — не его оружие, и он хочет опробовать другое. — Почему? — спросил Трандуил. Принцу показалось, что его голос дрогнул, но король не стал отрываться от своего занятия, продолжая пересаживать орхидею. Любое творение Яванны было мило сердцу эльфа, будь то животное или растение, но король среди всего прочего предпочитал орхидеи. Они стояли у него в кадках, в стеклянных колбах, на столах и подставках, и цвели так долго и рясно, что Леголас частенько сомневался, что они живые. Трандуил собственноручно за ними ухаживал, поливал и пересаживал, и принцу это казалось одновременно странным и священным действом. — Эта техника мне не дается, — заговорил он королю в спину, радуясь тому, что тот на него не смотрит. — Как и любая другая, она требует лишь настойчивости и терпения. — И в лесу бой на длинных мечах не слишком удобен. — Что ж, — отозвался Трандуил после длительного молчания. Он наконец закончил и обернулся: — Тебе решать. Найди себе тренера по своему выбору. Леголас кивнул, и уже через некоторое время начал осваивать технику боя на коротких мечах. После длинных клинков было проще, он чувствовал себя легким и более подвижным. Но спустя столетия, смотря на Трандуила, не раз и не два жалел о том, что бросил занятия. А причиной была все та же глупая гордость. Сейчас Леголас испытывал чувства сродни тому, что тогда: все то же томление и то же чувство мрачного торжества. Понимая, что его холодность ранит отца, он, тем не менее, продолжал вести себя соответственно и не желал идти навстречу. Так и проходили дни и недели, пока они не достигли Башенных холмов. Отсюда по задуманному плану их дороги должны были разойтись, и уже в нескольких лигах в сторону Митлонда начиналась территория, контролируемая назгулами. Погода резко испортилась, начал моросить дождь. Тучи висели низко, то и дело окутывая долину плотным серовато-белым туманом. На какое-то время порывы ветра разрывали его в клочья, но вскоре воздух снова становился непроницаемым. Леголас думал, что, быть может, таким образом Валар помогают им приблизиться к Митлонду, и молился, чтобы, несмотря на неприятные сырость и зябкость, такая погода продолжилась. Вечером состоялся последний совет. — К Румилю в Форлиндон пойду я, — сказал Арагорн, водя рукой по карте. — И, если первоначальный план не сработает, мы найдем способ пробраться в Митлонд с севера и самостоятельно откроем ворота. Ты говорил, что подходы с гор почти не охраняются? Леголас кивнул. — Я все же надеюсь, — заговорил Трандуил, — что вкупе с неопытностью и самонадеянностью орки сами выйдут из города, рассчитывая побить количеством. Ведь, следуя докладу, их в городе значительно больше? — Да, отец. Трандуил кивнул. — В это время мы захватим город, а затем придем тебе на подмогу. В противном случае, будем действовать по плану Арагорна. — Что будет, если тебе не удастся прийти к Митлонду? Трандуил бросил на него раздраженный взгляд. — Мы обсуждали это уже не раз. Действуй согласно условленному. Знаком должен был стать сокол, один из двух: для него и для Арагорна. Их прилёт будет свидетельствовать об успешности миссии и полной готовности. Но если в успешности задуманного Арагорном принц не сомневался, то на счет Харлиндона Леголас испытывал не только неуверенность, но и самый настоящий, снова сжавший его сердце в тиски страх. — Через семь дней армия должна быть у врат Митлонда, — продолжил Трандуил. — Иди ночью, днем даже в тумане велика возможность обнаружения. С рассветом мы должны напасть. Леголас коротко кивнул, сжав губы, и по окончании совета быстро направился вон, даже не подняв на короля взгляд. На выходе из шатра его приостановил Арагорн, и они вместе окунулись в зябкий белый туман. — Все будет хорошо, — сказал Арагорн. Леголас вздрогнул и перевел на него взгляд. — Ты веришь, что мы сможем победить? — Я верю, что наше дело правое. Принц кивнул. — Прости, что наговорил тебе тогда. — Я не держал на тебя обиды, — отозвался Арагорн. Они направились к одному из разведенных костров и устроились в круге отбрасываемого им тепла. Поначалу они говорили мало, погруженные каждый в свои думы, но молчать с Арагорном было уютно — от того ли, что они слишком давно друг друга знали, или некоронованный король был просто таким человеком, но и на душе в присутствии с ним рядом становилось спокойнее. Они все же разговорились потом: вспомнили прошедшие битвы, залихватскую самоуверенность Гимли, красоту и смелость белой девы Рохана. Принцу хотелось спросить также про Арвен, но он промолчал — не хотел бередить рану. Расходились они уже далеко за полночь. Леголас кинул тоскливый взгляд в сторону, где стоял шатер Трандуила, но не пошёл туда, отправившись сразу спать. Но сон долго не шёл, и он несколько часов безрезультатно и мучительно ворочался в кровати. Сейчас он жалел, что, желая выразить свой протест против авторитарности Трандуила, позволил разрастись между ними такой большой пропасти. Да и что могло оправдать его сейчас, когда, стоя на пороге расставания, он так и не нашел в себе смелости сказать самому любимому и дорогому эльфу в его жизни хотя бы несколько слов? Будет ли судьба столь милостива, чтобы они встретились снова? Пришедшая мысль заставила Леголаса распахнуть глаза и вскочить с кровати. Он накинул на себя плащ и быстро устремился к шатру Трандуила. Внутри горел мягкий свет, но стылый воздух свидетельствовал о том, что шатер давно пуст. — Мой принц? — в шатер вслед за ним прошел Ферен. — Где король? — обмерев от пришедшей мысли, спросил Леголас. — Владыка ушел. — Когда? — Несколько часов назад. Леголас судорожно выдохнул и, отпустив Ферена, бессильно опустился на ложе. Оно еще хранило запах короля, и принц зарылся носом в подушку, захлебнувшись опалившим горло раскаянием. “Трандуил”, — тихо и отчаянно позвал он. “Сын?” Леголас распахнул глаза. Радость от того, что он все еще мог дозваться до короля в осанве, заглушило даже мысль о том, с каким удивлением Трандуил отозвался на его призыв. Оттого ли, что не ожидал, что сын наконец захочет поговорить с ним, или же — что назвал по имени? “Ты мог бы попрощаться перед уходом”. “Ты невыносим”. — Действительно, время ли было для выяснения отношений? Принц вздохнул. “Будь осторожен, Meleth”. Надолго воцарившееся молчание заставило Леголаса усомниться в том, что отец слышал его последнюю фразу. Но тот а конце концов отозвался: “Я буду, Леголас”. *** Как и было оговорено, армию он вывел на следующий день, в ночь. Люди и эльфы давно привыкли к темноте и двигались легко и бесшумно, без надобности не переговариваясь. Днем скрывались в холмах и рощах, кутаясь в эльфийские плащи. Впрочем, погода все также играла им на руку, и если и слышался визг пролетающего над их головами назгула, был он приглушенным и будто подавленным. Силуэт же дракона из туманной мглы так ни разу и не показался. — Валар благоволят нам, — однажды сказал Гэндальф, вглядываясь в туманное небо. — Ты так думаешь? — Конечно. Не стоит думать, что Высшие о нас забыли. — Признаюсь, после увиденного в Митлонде эта мысль посещала меня нередко. — Увиденное в Митлонде заставило тебя действовать. — Гэндальф помолчал. — А Валар всегда готовы помочь тем, кто сам себе помогает. Леголас какое-то время недоверчиво на него смотрел. — Ты говоришь любопытные вещи. Я подумаю над этим. — Подумай, принц, — улыбнулся Гэндальф, и от глаз его разбежались десятки мелких морщинок, сделав его взгляд невероятно мягким и добрым. — И доверяй своему отцу. Он не зря был королем на протяжении трех тысяч лет. Леголас покосился на волшебника, в который раз заподозрив его в том, что он умеет читать мысли. Ночами было легче — ночами он вел армию к Митлонду, и все его чувства были сосредоточены лишь на том, как не попасться врагу на глаза. Но днями его мысли снова возвращались к Трандуилу, и он часами расхаживал из стороны в сторону, сжимая в замок трясущиеся и мерзнувшие ладони. Он пытался дозваться до Трандуила, но наперед знал, что тот уже вне досягаемости мысли. А однажды, ложась отдыхать, словно наяву увидел, как король стоял в глубокой расщелине, в которую едва проникал слабый дневной свет. Окруженный десятками настороженных, подозрительных, давно не верящих никому людей и эльфов, скрывающихся в горах Харлиндона. Под прицелом стрел и наведенных на него мечей. Прямо и гордо, сдерживая своих эльфов, готовых стоять за него до конца. Но что они могли сделать против тех, кто в десятки раз превосходил их в количестве? Прислушаются ли те к сказанному или король вернется ни с чем? И вернется ли? Леголас боялся и нет, верил и не верил, и каждое утро молил Валар о том, чтобы этот переход наконец-то закончился.***
На седьмые сутки в ночь они подошли к Митлонду, и теперь уже каждая минута ожидания казалась Леголасу невыносимой пыткой. Он нетерпеливо метался из стороны в сторону и с надеждой вглядывался во тьму, ожидая условленного знака. Но вот небо посеребрил рассвет, и его прорезала тень, столь быстрая и неуловимая, что только острый клекот оповестил о ее прибытии. Птица с размаху опустилась на его вытянутую руку и многозначительно глянула в глаза. А затем появился и второй сокол, и Леголас с трудом мог вспомнить хоть один похожий момент, когда его сердце наполнялось таким невозможным непередаваемым облегчением, а вместе с тем — воодушевлением. Он вскочил на коня, приказал армии выстраиваться и дал знак трубить в рог, чтобы предупредить союзников о выступлении. Утреннюю тишину прорезал тревожный клич, и лежащий в дыму и тумане бывший эльфийский город очнулся и начал быстро полниться суматохой и шумом. Леголас пустил коня вскачь и приблизился к воротам на расстояние чуть больше выпущенной стрелы. — Выходите на честный бой, силы темного властелина! — закричал он. — Этот город вы заняли незаконно, и его стены не могут быть для вас защитой! Долгое мгновение ничего не происходило, но затем небо над головой разверзлось отвратительным визгом, и из дымки, зависшей над городом, материализовалась и начала быстро увеличиваться темная точка. Гэндальф, приблизившись сбоку к Леголасу, поднял посох, однако назгул не стал опускаться и лишь пролетел вокруг над всей армией. — Разведывает ситуацию, — прокомментировал волшебник. — Надеюсь, они не решат, что нас слишком много для открытого боя. Назгул облетел всю долину и снова вернулся в город, и, когда ворота стали наконец открываться, Леголас во второй раз за это утро ощутил непередаваемое облегчение: план выманить орков из города сработал. Наружу хлынули неорганизованные и казавшиеся бесчисленными ряды орков. Расхлябанная, улюлюкающая, отпускающая пошлые шутки армия разделилась надвое и быстро сжала в тиски немногочисленного противника. Орков было много, но они были трусливы и никогда не выходили на бой, если значительно не превосходили противника в количестве. На это и был расчет их главного плана. Леголас оглянулся, окинув взглядом своих воинов, и почувствовал гордость за спокойствие и уверенность, написанную на их лицах. Он знал, что в горячке боя они с теми же спокойствием и решимостью начнут рубить направо и налево и никогда не будут жалеть своих жизней. Орки бросились в бой первыми, и, пока могли, эльфы отстреливались луками. Потом все смешалось в едином кровавом хаосе: надломлено падали тела, пронзенные клинками и стрелами, летели головы, и кровь — красная и черная — разбрызгивалась во все стороны. Леголас вертелся на коне, отбиваясь мечами и, как только представлялась возможность, посылал в противника стрелы. Гэндальф бился мечом и посохом и отводил слепящим светом летающего над армией назгула. Шум, царящий вокруг, был хаотичным и оглушительным. — Стреляйте в дракона! — кричали вокруг. Жужжали выпущенные стрелы, сталкивались между собой мечи, крики смешивались с визгом и хрипами боли, и среди всего этого единого гудящего звука Леголас наконец услышал звонкое пение эльфийского рога, разносившееся из города — значит, Арагорн или отец уже были в Митлонде. Услышали его и орки и, призываемые своими командирами, бросились обратно к воротам. Леголас пришпорил коня и, топча на своем пути врага, понесся к городу. — Не дайте им закрыть врата! — призывал он эльфов, оглядываясь назад, и чуть было не слетел с седла, когда его конь, скакнув в сторону, увернулся от крыла падающего со стены дракона. Леголас с трудом удержал равновесие и, ошалело затормозив коня, развернул назад. Дракон порядком проредил ряды бьющихся и опустился в самой гуще, но никто, на удивление, в него не стрелял, и даже Гэндальф застыл недвижной статуей с посохом в поднятой руке. Леголас не сразу осознал, что происходит, а, осознав, замер, не зная, что делать: назгул сжимал в руках тонкое, в грязных рваных одеждах, тело. Леди Галадриэль. — Убирайтесь восвояси, — зашипел назгул, вызывая дрожь в телах людей и эльфов одним только своим голосом, — если не хотите увидеть свою владычицу мертвой! На миг бой остановился, и даже орки опустили оружие и молча взирали на происходящее. Леголас сжимал в руке лук и не знал, как действовать. Разве они шли в Митлонд не за Галадриэль? Мог ли он подвергать ее жизнь опасности? А потом произошло нечто, что вдохнуло новые силы в людей и эльфов. Владычица вдруг ожила, извернулась и, выхватив откуда-то стилет, вонзила его в грудь назгулу. — Не раньше, чем ты сам подохнешь! Назгул закричал, мучительно скорчившись на спине дракона, и, в последний раз дернув поводья, рассыпался прахом подобно смятому и сгоревшему клочку бумаги. Дракон вскинулся, подпрыгнул, и, больше не поддерживаемая ничем, владычица слетела наземь, где ее подхватил Гэндальф. Это послужило толчком. Леголас вскинул лук и послал две стрелы в глаза змея. Ослепленный дракон метался над землей, топча всех, кто не успел от него отдалиться. Снова полетели стрелы — они впивались в мягкую морщинистую кожу и, ревя от боли, дракон предпринял отчаянную попытку подняться. Леголас сдавил бока коня и направил его прямо к взлетающему монстру. В последний миг, вскочив на круп, Леголас успел прыгнуть и зацепиться. Он извлек из сапога кинжал и, протыкая им упругие сопротивляющиеся ткани, взобрался к пытающемуся его скинуть дракону на спину, а затем и на шею. Сжав ее ногами, он посылал в голову зверя стрелы. Это была не шкура Смауга, драконы назгулов были уязвимы перед стрелами и жалами, и монстр скоро начал терять не только координацию, но и сознание. Леголас взобрался еще выше и добил его ударом кинжала. Дракон ухнул вниз, а вместе с ним и принц. Уже у самой земли он сумел оттолкнуться и прыгнуть, перекувырнувшись несколько раз. Ему потребовалось некоторое время, чтобы обрести контроль над своим телом и сознанием. Пошатываясь, Леголас поднялся и потерянно осмотрелся. Однако ошарашенные и напуганные взгляды, с которыми на него смотрели эльфы и замершие вокруг орки, быстро заставили его взять себя в руки. — В бой! — рявкнул он. И с воинов спало оцепенение. Но немногие из орков имели смелость и желание продолжать сражаться после смерти своего предводителя. Окончание битвы Леголасу запомнилось по панике, с которой разбегались в стороны орки; по хлюпающей под ногами кровавой грязи, на которой они то и дело поскальзывались; по неудержимой ненависти в глазах одного из орочьих старшин, которому он проткнул брюхо, а затем снес голову. Когда он наконец вступил в Митлонд, ноги едва держали его, чтобы не рухнуть от усталости. Его взгляд цеплялся за отдельные фрагменты: он видел Румиля, обнимавшегося с кем-то из лориенских эльфов, Арагорна, которого радостно и с облегчением встречали его люди. Из-за угла одного из домов с визгом вылетел оставшийся в одиночестве орк, и кто-то из воинов добил его одним быстрым и точным движением. Через некоторое время его нашел Ферен. — Мой принц, мы победили, — устало, но с тихой радостью выдохнул он. Леголас медленно кивнул и осмотрел цену их победы. Если бы он не был таким уставшим — в той степени, когда уже почти ничего не чувствуешь — он бы пришел в ужас и отчаяние от того количества мертвых тел, что усыпали улицы города. Орков было больше, но были и эльфы, люди. Кое-где встречались трупы хоббитов и детей — видимо, попавших под горячую руку. Слышались крики: пленников, которые не верили, что пришел конец их рабству, орков, которых добивали эльфы. Все это Леголас видел через призму усталости, граничащей с равнодушием. — Владыка не объявился? — спросил он единственное, что еще могло его волновать. — Нет, мой принц. Леголас снова кивнул и начал подниматься по ступеням лестницы, ведущей к главной площади. Снова начался дождь. Он тушил пламя, и бордовая от гари и пролитой крови вода собиралась в желоба и устремлялась вниз по улицам. Рваные порывы ветра разрывали дым в клочья и то и дело открывали вид на серую башенку часовни, куда Леголас держал путь. На самом верху он остановился, отер с лица холодные струи и обвел взглядом площадь. Трудно было представить кого-либо, кто мог бы постоять за себя лучше короля эльфов, но по мере того, как взгляд принца скользил по выступающим из знобящей серости силуэтам и не находил один нужный, его сердце все больше наполнялось глухим страхом. Но вот сердце Леголаса пропустило удар, ибо король показался из-за ратуши. Трандуил шел быстро, оглядываясь по сторонам, постоянно останавливая эльфов, попадавшихся на его пути. Кто-то указал в его сторону, и принц перестал дышать, поняв, что король ищет его. Он вообще замер, не в силах шелохнуться, глядя в дорогие глаза, и в то же время чувствовал, что в любую секунду готов сорваться с места, чтобы снова почувствовать его рядом. Его тело. Его тепло. Его — единственного и необходимого. Принц, однако, знал и с горечью осознавал, что не имеет права на подобные изъявления чувств, а потому двинулся навстречу неторопливым размеренным шагом, лишь краем сознания отметив, что Трандуил, в отличии от него, устремился к нему чуть ли не запинаясь. Остановившись напротив, Леголас молча глядел на своего короля. Дождь стекал по его лицу, каплями зависая на длинных черных ресницах, и Леголас думал, что он, наверное, никогда не был таким красивым. Таким бесконечно нужным, любимым. — Леголас. — Трандуил сам шагнул вперед и горячо привлек к себе, прижав к плечу голову. — Мы победили, Aran nin, — принц с облегчением обнял его в ответ. — Да, пока мы победили... — Трандуил прижал его к себе крепче. — Я так горжусь тобой, мой сын. — Некоторое время они так и стояли, пока король не отстранился. Он пытливо оглядел его лицо и провел пальцем по небольшому порезу на щеке. — Ты не ранен? Леголас отрицательно потряс головой и начал кратко пересказывать отцу все произошедшее. — Галадриэль? — Она в безопасности. Трандуил кивнул и перевел взгляд за его спину, и Леголас осознал, что они уже не были одни. Он отошел в сторону и позволил военачальникам отчитаться перед своим государем. Теперь, когда Трандуил снова был здесь, Леголас чувствовал облегчение от снятой с его плеч ответственности, но это все же не было поводом забывать о других обязанностях. Поэтому он пересек площадь, раздал приказания убрать тела и позаботиться о пленниках. Все были уставшие, всем не мешало поспать хотя бы несколько часов, но и добавлять к и так уже бесчисленным источникам страданий инфекции было высшей степени неразумностью. У ратуши он на несколько секунд остановился и сильнее запахнулся в плащ, глядя на выводимых изнутри эльфов. Покалеченных, с выжженными глазами, изуродованными так, что смотреть было больно, некоторых из них выносили наружу на носилках. У одного из них вместо ушных раковин были лишь ужасающие отверстия. И именно он вдруг поднял глаза, посмотрел на принца и сказал: — Спасибо. И Леголас почувствовал, что его мутит, ведь не иронией ли судьбы была благодарность именно от того, чьей жизнью он когда-то пренебрёг ради общей победы? Принц коротко кивнул и, отвернувшись, пошатываясь направился к воде. Орки не любили море, а потому широкая мощеная набережная оставалась практически не тронутой. Здесь почти не нужно было ничего убирать, и Леголас решил, что на набережной они и разместятся.***
Спустя несколько дней наконец удалось разгрести кучи мусора. Они сожгли тела орков, проводили в последний путь тех, кто погиб в битве, и других — несчастных пленных, так и не увидевших зарю свободы. И наконец вздохнули с облегчением. Неумолимый ветер продолжал дуть с запада, разгоняя тучи, и люди и эльфы могли часами наблюдать за висящей на небосклоне Анар. Удивление и восхищение читал Леголас на людских лицах. Почти все из них родились уже после того, как дымы Мордора затянули небо, и принцу было странно осознавать, что дневное светило они видели впервые. Эльфы же смотрели на Анар все больше с тоской и чаще в часы заката, когда солнце освещало своим светом запад. Тогда принц отводил взгляд, отгоняя от себя щемящую мысль о том, что однажды эльфы покинут Средиземье и спустя всего лишь несколько людских поколений никто уже не поверит, что они действительно когда-то существовали и жили рядом. Сейчас он искал отца и, когда стража указала ему на берег, спускался вниз с предчувствием чего-то тяжелого и неизбежного. Трандуил стоял по щиколотку в воде, и неторопливые волны ласково омывали его ноги. Взгляд его, как и взгляды других эльфов, был обращен на запад. Сердце Леголаса мучительно сжалось. Он остановился и, не в силах вымолвить ни слова, долго смотрел на стройный прямой силуэт на фоне озаренного заходящим солнцем моря. — Ты хочешь уйти в Валинор, — наконец сказал он. А сказав, почувствовал, как устал, от всего: от своих чувств, от эмоций, которые эти чувства рождали, от постоянного страха потерять любовь. И главное, от отсутствия веры, что когда-нибудь все изменится. Он вдруг с внезапной ясностью осознал, что никогда на самом деле не верил, что его чувства однажды станут взаимны. Трандуил медленно обернулся и, будто подтверждая его мысли, посмотрел на него абсолютно отсутствующим взглядом. Он смотрел на него так, будто видел совсем иное. — Значит, в этом и была цель? — снова заговорил принц. — Все ради того, чтобы оказаться в Гаванях? Трандуил молчал. — И люди были правы, когда говорили, что на эльфов нет надежды? Теперь ты будешь строить корабли, чтобы уйти в Валинор? Ему больше нечего было сказать. Он словно выдохся и теперь смотрел на своего короля с сожалением и обидой. А Трандуил наконец выплыл из своих грёз и побрел к нему. Приблизившись к сыну, он обхватил его лицо руками и притянул к себе. — Не будем загадывать, — прошептал он, поцеловал в лоб и, отпустив, направился в лагерь. А Леголас еще долго стоял на месте, глядя на солнце и абсолютно его не замечая. Он чувствовал, как медленно и неодолимо все его существо охватывается неким безразличным оцепенением, радовался и одновременно боялся этого ощущения. Радовался, потому как так было легче, и страшился — потому что даже неразделенная любовь дарила счастье и потерять ее было как никогда страшно. А безразличие в какой-то степени было сродни потере. И этот страх наконец подтолкнул его к действию. Пусть так: пусть король хочет уйти на Запад, — тогда ему терять вовсе нечего. Дождавшись захода солнца, Леголас прошел к шатру Трандуила. Отец как раз отпустил Ферена, когда принц без спросу прошел внутрь. — Леголас? — удивился Трандуил, но, увидев выражение его лица, медленно выпрямился и завел руки за спину. — Вижу, назревает серьезный разговор. — Он давно назрел, ты сам это знаешь! — Резким жестом руки Леголас прервал готовое было сорваться с губ Трандуила предупреждение. — Нет, не говори ничего! Король сжал губы и, к облегчению принца, молча повёл головой, показывая, что слушает. — Я так долго молчал, — начал Леголас, — так долго скрывал свои чувства, что не могу делать этого дальше! — Ты не слишком старался... — Трандуил! — Отец изумленно хмыкнул, но повел рукой, предлагая продолжить. — Не могу так больше! Не могу украдкой признаваться тебе в чувствах в осанвэ. Не могу нести этот груз в одиночестве. Я люблю тебя! Люблю с самой юности — в день своего совершеннолетия я осознал это с предельной ясностью. Не как отца. И я должен был сказать это наконец вслух, потому как... — его голос дрогнул. — Если бы ты знал, что значит каждый день, час, мгновение ждать, что жизнь твоя рухнет, что завтра может вовсе не наступить, и не потому, что Анар внезапно перестанет всходить, а... Он не договорил, так как Трандуил прервал его, в два шага преодолев между ними расстояние. — ...потому что единственный, кто дороже тебе всего в мире, может пасть в любой момент, и тогда сердце твое перестанет биться в этот же миг, — продолжил он, встряхнув сына за плечи. — Это ты хотел сказать, Леголас, я прав? Думаешь, я не знаю? Я не испытываю этот страх каждую минуту? — Испытываешь? — Если бы ты хоть единожды в своей жизни перестал концентрироваться на собственных страстях, ты бы понял, что глубина чувств и переживаний тех, кто тебя окружает, нисколько не меньше твоих собственных. — Ты просто не хочешь меня понять! Трандуил отпустил его, отступил и, отвернувшись, потер переносицу. “Не понял”, — устало подумал он. — Дело вовсе не в страстях, — продолжил Леголас, подтверждая его мысль. — Пойми, даже привычное и родное для меня слово “Adar” сейчас звучит, как предательство по отношению к моим истинным чувствам. Нельзя называть отцом того, кого хочется называть возлюбленным! Когда все мысли лишь о том, чтобы любить тебя, защищать и никогда, никогда не расставаться... И я хотел сказать тебе еще одно, Трандуил, — уже увереннее добавил он, — я не поплыву в Валинор. Лучше проститься с тобой уже здесь, чем быть рядом в благословенном крае и знать, что ты никогда не разделишь мои чувства. Закончив на этой исполненной горечи ноте, Леголас отступил и бессильно оперся на стол, с обреченностью ожидая, что скажет Трандуил. Он чувствовал себя усталым и опустошенным, и лишь краем сознания отметил, что король начал нервно расхаживать из стороны в сторону. — Иногда мне кажется, ты не осознаешь последствий, — наконец заговорил Трандуил. Леголас закрыл глаза и покачал головой. — Что может быть хуже, чем знать, что любовь твоя будет вечной, но никогда не станет взаимной? Трандуил остановился и долго смотрел на него непонятным взглядом. — Она взаимна, — неожиданно сказал он. — Видимо, ты настолько разуверился в чувствах, что не видишь очевидного. Леголас пораженно молчал. Несколько раз он открыл рот, чтобы что-то сказать, но в конце концов спросил лишь одно: — Почему тогда? Трандуил мотнул головой и невесело, горько, рассмеялся. — Неужели я должен объяснять тебе законы мироздания, Листик? — Я много думал об этом, meleth, — помолчав, откликнулся Леголас. — Но не сам ли Эру Илуватор сказал Мелькору, что все, им созданное, лишь часть одного великого замысла? Его замысла! Да и будь мои чувства противны Создателю, разве родились бы они в годы мира и процветания, Трандуил? Разве были бы они взаимны?! Трандуилу нечего было на это сказать. — Мы оба знаем, что мне не удастся тебя переубедить, верно? — Даже если удастся, Aran nin, что делать с faer, для которой ты — единственная отрада? Теперь они оба молчали, глядя друг другу в глаза, и когда спустя некоторое время снаружи донесся вопрос о разрешении войти, они с трудом отвели друг от друга взгляды. Слуга молча прошел внутрь, налил в серебряную чашу исходящую паром воду, расстелил застланную шкурами постель. Затем подбросил поленьев в жаровню. — Может, вам все-таки подать ужин, Ваше Величество? — спросил он перед уходом. На вопросительный взгляд короля Леголас отрицательно покачал головой. — Нет, — отозвался Трандуил. Он прошел к выходу следом за слугой и на какое-то время скрылся за пологом. Леголас сжал в кулаки ладони, чтобы подавить дрожь нетерпения и страха. Вся его последующая жизнь зависела лишь от одного единственного решения, и он боялся — так, как никогда в жизни. Но ощущал облегчение уже хотя бы от того, что в конце концов набрался смелости и излил душу. Наконец король вернулся, плотно прикрыл за собой полог и окинул взглядом его пребывающую в той же напряженной позе фигуру. — Уже поздно, Леголас. — Мне уйти? — Нет. Останься со мной. — Трандуил неспешно проследовал к чаше, омыл лицо и руки, вытер их полотенцем, затем, сбросив верхнее платье, опустился на ложе. — Так и будешь стоять? Леголас будто вынырнул, судорожно вдохнул, не в силах поверить, что все происходящее — правда. Помедлил еще, глядя на короля и ища подвох. Но Трандуил лежал на кровати, и взгляд его был спокойным и серьезным. Тогда, словно во сне, Леголас умылся, обошел с другой стороны ложе и разделся. Лег и повернулся к Трандуилу. — Не верю, что это происходит. — Я тоже не верю. — Трандуил перевернулся на бок, потянулся и отвел прядь с лица принца, коснувшись щеки. Леголас повернул голову и поцеловал его пальцы. А потом и сам протянул к королю руку — чтобы наконец распустить его волосы.