Отвернувшись от неба

- Значит, пионы? - раздался голос, который я никак не мог определить. Было похоже, как будто он шел не снаружи, хотя я не понимал, есть ли в месте, где я нахожусь, такое определение, как "снаружи". - Я как будто изнутри его слышу, - я видел взгляд Микеле, который был немного ошалелым. Странно, что я больше ничего не видел - только его взгляд, хотя не могу различить ни лица, ни глаз. Что же со мной творится? - Это нормально, просто успокойся и не думай о том, что вокруг тебя. Ты же не ученый, и ты здесь не для этого, не так ли? Тот, кто со мной разговаривал, кто бы это ни был, звучал вполне дружелюбно, хотя я все еще не мог понять, где я нахожусь. Впрочем, я все же последовал совету Бога, ведь я был уверен, что это он, к тому же, мое осязание говорило мне, что Микеле все еще цеплялся за мою руку, и это меня немного успокаивало. Я видел его взгляд, который можно узнать всегда, даже если лица не видно, я чувствовал, как он живет, существует, как он вообще есть рядом, не знаю, что подходит к этому положению, в котором мы находились, и я слышал его голос и дыхание. - Так значит, пионы? - снова повторил он. Мне показалось на секунду, что голос очень похож на голос Микеле, но потом наваждение исчезло, и я даже не мог бы с точностью утверждать, принадлежал ли он мужчине или женщине, старику или ребенку. - Пионы, - немного заторможенно проговорил я. - И еще ирисы. - Красивые цветы, - с некими задумчивыми интонациями проговорил этот невероятный голос. Мне показалось еще, что это абсолютно синхронный хор из миллионов голосов, а потом снова почудилось, что это голос Микеле. - Тебе так кажется, потому что ты его очень любишь, - проговорил Бог. Я запаниковал и оглянулся - нашего проводника нигде не было видно. - Он отправился на землю. Он уже знает мое решение. - А можно мы тоже узнаем? - спросил Микеле, и в его голосе одновременно слышался и страх, и его задиристость. - Узнаете, конечно, узнаете, - с легким смешком сказал Бог. Я бы хотел его увидеть, на самом деле, но видимо, здесь вообще нет нормального понятия о глазах и том, что глазам положено видеть... - А как же ненависть к геям и всяким противным и нечестивым? - поинтересовался Микеле. - Парень, ты хоть сам понял, что сказал-то? - кажется, манера говорить, будто подросток, ангелы перенимают у своего начальника. - Ненависть - за этим нужно обращаться не ко мне, почтеннейший. Этот диссонанс между речью с какими-то подростковыми интонациями и тем, как я представлял себе Бога, немного путал, и, тем не менее, располагал к себе. - Каждый меня слышит, как представляет, видит, как представляет, и говорю я в той манере, в которой собеседник может почувствовать себя комфортно, господа, - тут же в речи Бога прибавилось немного официоза. - Некоторые старые леди видят меня, как старого красивого священника в сутане, а окружающее пространство видят как храм или собор. Я почувствовал себя пристыженным, ведь я был убежденным атеистом. - Это нормально. Я, в конце концов, вложил вам в головы немного мозгов, чтобы вы не верили всему на слово. Иначе вы бы не выжили. Хотя я все же стараюсь, чтобы люди стали хоть немного добрее. Вот и сейчас туда же - люди не хотят своих детей, но по глупости заводят их. И я позволил людям одного пола любить друг друга, чтобы они могли взять себе ребенка, лишенного родительской ласки. Я не могу совершить насилие, что бы там ни говорила Библия, и просто заставить непутевых родителей оставить ребенка. невозможно заставить любить - кого бы то ни было. Зато в семье, которая ребенка иметь не может, он всегда будет желанным, не так ли? Но мой замысел не всегда понятен людям. Знаете, ребята, я всегда был против насилия, эти войны, вырезания и ненависть - не мой стиль. Иногда я просто за голову хватаюсь - особенно эти случаи с Инквизицией, а потом - гражданская война в США - это же кошмар, не так ли? Коммунизм в СССР, богоугодные крестовые походы и религиозные войны... - Да уж, какое там... - как бы то ни было, но его точку зрения я поддерживал. В конце концов, религия говорит в первую очередь не убивать, не причинять вред ближнему своему, а человек всю свою историю только тем и занимается... - Только я же не могу сказать сначала мужчине - не ложись с мужчиной, а потом сказать - нет, парни, все в порядке, главное ведь любовь! Люди запутаются, но ведь мир - он меняется, и постулаты должны меняться тоже. Я хочу, чтобы люди наконец повзрослели и стали мудрее. Но все так отчаянно цепляются за прошлое. - Опыт ценен, - вставил Микеле. - Конечно, ценен. Но всегда нужно находить правильный баланс между опытом и стремлением к новизне, - мне снова показалось, что Бог улыбается. - Так вы нас... - я не знал, какое слово будет правильным. "Отпустите"? "Освободите"? "Вернете на землю"? Все звучит как-то смехотворно. - Да. Микеле еще не выполнил свое предназначение на земле, и если ему для этого нужен ты, я не буду вас разлучать. К тому же... - Бог снова "улыбнулся", - Флоран, ты же молодец. Я могу сделать маленькое исключение для вас. - Исключение! - вскричал Микеле, - о, спасибо! - Не стоит... Это не в первый раз, когда я такое делаю. Каждую секунду я хожу по ментальному лабиринту и пытаюсь сообразить, куда могут привести действия, совершаемые каждым человеком каждую секунду... Это не так-то просто. Будь мной, Флоран, ты бы спас какого-нибудь бедного мальчика, который тяжело заболел? Сделал бы ты для него чудо? - Эээ... Не знаю. Я не могу представить, как это все можно удержать в голове, - промямлил я. Видимо, Бог был любителем поговорить, но ведь мы же узнали все, что нам нужно, а значит, почему бы и не побеседовать? - Это зависит от многого. Допустим, я его спасу, а он станет бандитом. И убьет какую-нибудь симпатичную девушку, которой суждено было стать изобретательницей какого-нибудь хорошего лекарства, или которая могла быть чудесным учителем... Тогда, конечно, я думаю, что это того не стоит. Но с другой стороны, этот хулиган, которого я спас в детстве, мог бы стать отцом хорошего певца... Да, Микеле? - Это все странно, - пробормотал итальянец, - и очень запутано. - Все люди связаны между собой, и это действительно запутано. Ужасно трудно держать все это в голове! - немного жалобно произнес Бог, и мне снова почудились интонации Микеле в его голосе. - Я могу вам пожелать только удачи, - сказал я, - и терпения. Может, это вам как-то поможет? - На самом деле, это единственное, что мне помогает. Я ведь не получаю зарплаты, как вы - она мне не нужна, и вообще - решительно никакой мотивации! - Может, есть одна? - спросил Микеле, - иначе зачем же вы нас создали? - Да, одна есть, - послышался мелодичный смех, а потом я почувствовал прикосновение к себе, похожее на поцелуй. Будто что-то прохладное коснулось моего лба и тут же исчезло. - Не буду вас больше держать, ребятки. Идите... Габриэль сейчас вас спустит. - Эй, а как же все эти штуки? - спохватился Микеле вдруг. Я вздрогнул - о чем это он? - В смысле? - видимо, Бог задался тем же вопросом. Я иногда не совсем понимал его - то он читает мысли, то не читает. - Ну, нужно же наверняка стереть память, все такое, - пояснил Микеле. - Зачем память-то стирать? - запротестовал Бог, - это не в моих интересах! Раньше мое существование вообще не ставили под сомнение, а сейчас, когда мне немного одиноко, я бы предпочел, чтобы вы меня изредка вспоминали, причем с хорошими эмоциями. Мне бы было это приятно. - Вы совсем не такой, каким я вас представлял, - немного смущенно сказал Микеле, - это кажется мне странным, но было очень приятно с вами познакомиться. - Иди, дитя мое, - в голосе Бога появились интонации старца, каким он и должен вроде как быть, и манера говорить тоже стала такой "церковной", - идите оба с миром и живите долго и счастливо. Микеле вцепился в мою руку еще сильнее, а я почувствовал, что меня куда-то потянуло. Впереди сверкнула искра, и тут у меня закружилась голова. Я ощутил сильное влечение, будто бы нас с Микеле затянуло в водоворот. Наконец, я увидел его испуганное и счастливое лицо, и обнял его, прижав к себе. Микеле потянуло от меня, и, хотя я не хотел его отпускать, поток вырывал его из моих рук. - Микеле! - крикнул я, ощутив пустоту. Паника успела на краткий миг завладеть моим сердцем, а потом... Просто очнулся. Так бывает... Только во сне. Когда до самого момента пробуждения думаешь, что все, что происходит - реальность. Неужели... я спал? Оглянувшись, я понял, что это не морг. И не больница. Это моя собственная квартира. Я посмотрел на число - вчера... Я умер. Я умер вчера, а Микеле убил себя, сбросившись с крыши. И мне нужно немедленно проверить, все ли с ним в порядке! Мне нужно ему позвонить! Попробовав подскочить, я осознал, что это не так-то просто. Я приподнял одеяло и обнаружил, что Микеле не у себя, он со мной, целый и невредимый, сопит у меня на груди, расположившись прямо перпендикулярно моему положению в постели. Как он не задохнулся?.. Глупый вопрос. Я осторожно приподнялся, стараясь не потревожить его, а потом обнял его, и непроизвольный всхлип вырвался из моей груди. Я не мог поверить, что тягостное ожидание своей смерти закончилось для меня. Что я могу больше не считать дни. Я больше не буду смотреть на часы с тягостным ожиданием, что мои минуты скоро утекут. Я больше не буду собирать воспоминания, чтобы перебирать их, как фотокарточки, там, в своем раю высшей категории. У меня больше нет никакой миссии, и я могу просто жить, наконец-то, когда я и не думал, что это может произойти. Я наконец смогу жить, не обращая своего взгляда к небу, не задавая вопросов - почему, зачем, и желая про себя никогда не увидеть ненавистный свод без солнца. Я поцеловал все еще спящего Микеле в лоб. Он мой спаситель. Как же он смог просто так для меня сброситься с крыши? Я провел по его руке, по груди - ни одного признака падения. Как будто ничего не было... Будто после концерта я не умер, а мы просто разошлись по домам. Микеле, не просыпаясь, погладил меня по щеке, пробормотав что-то, и уютно прижался к моему плечу. Я не мог себе представить ничего более драгоценного, что когда-либо было в моих руках - да и вообще на свете. Внутри себя я без конца кричал спасибо, которое выливалось слезами благодарности и облегчения. Сад в моей душе, если он и существовал, а не был бредом моего воспаленного мозга, наверное, сейчас процветал. Я чувствовал счастье. Я уложил спящего Микеле на подушку, поправив его положение, и лег рядом, прижав к губам его ладонь. Пусть спит, мне так не хотелось его тревожить, но я не мог к нему не прикоснуться и не сказать спасибо за то, что он у меня есть. Я еще раз поцеловал его в лоб и прижался к его плечу. Я буду идиотом, если когда-нибудь позволю ему от меня уйти. Даже через несколько десятков лет. Даже после смерти. Пусть нам выделят рай на двоих. Как же я рад, что я жив. И что Микеле тоже жив. С облегчением, которое может быть понятно только человеку, который не спал пару лет, я закрыл глаза и снова заснул. И мне приснился сон, в котором был всякий бред. И это тоже было счастье. Я спал, и мне снилось, будто я летаю, что облака бывают зелеными, мне снились танки, которые превращаются в игрушки, мне снилось всякая чушь, которой не может быть места в нормальной жизни, но эта чушь была просто потрясающей, ведь я подобного бреда не видел уже три года. Я проснулся и чувствовал, будто заново родился. Можно сказать, это было действительно так, но ощущение, что мой разум наконец успокоился, отдохнул от мыслей, от переживаний, усвоил наконец всю информацию, которая вместилась в мою голову за три года... Так вот, это ощущение было бесценным. - С добрым утром, Флоран, - сказал Микеле. Я повернул голову - он так же лежал рядом, никуда не уходил. - С добрым утром, - выдохнул я. Микеле приподнялся и поцеловал меня так нежно и сладко, как еще никогда не целовал. - Я не знаю, опечалит тебя эта новость или обрадует, - ухмыльнулся он, - но кажется, у тебя утренний стояк. С этими словами он положил руку на мой пах. Я распахнул глаза. - Да ладно! Микеле издал мурлыкающий звук и опять меня поцеловал. И почему мне кажется, что он рад даже больше, чем я? - Я теперь могу спать, заниматься сексом, быть голодным, замерзать и прочее! - сказал я, обращаясь скорее к потолку. - Микеле, представляешь? - Я хочу воспользоваться твоим положением, - Микеле облизнулся, - причем немедленно. Флоран, немедленно. - Я умоляю тебя, - прошептал я, взъерошивая его волосы, - делай со мной все, что тебе вздумается! - Имей в виду, я отплачу тебе за все страдания, которые ты мне причинил, не давая касаться себя, Флоран. - Ангел мой, я буду разочарован, если ты этого не сделаешь... Ах! - О нет, не смей хватать меня за руки, любовь моя... - Не вздумай остановиться... Аа! А... Нет, я передумал, стой! Что ты делаешь? - Я собираюсь... - он прошептал мне на ухо нечто такое, отчего у меня перехватило дух и я ощутил странную слабость, которая отозвалась еще большим возбуждением, после чего сил на сопротивление не было, и желания сопротивляться - тоже... - Микеле, какой же ты нетерпеливый... - Не говори, что после трех лет вынужденного воздержания ты не хочешь меня - я обижусь, - он лизнул меня в щеку, и я засмеялся, обхватив его лицо ладонями и привлекая для поцелуя. Не отпущу, не отпущу, не отпущу. - Лишь бы это был не сон, - сказал я и прижал его к себе. - Нет, это же я рядом с тобой, - шепнул Микеле, касаясь меня. Я проследовал своей рукой вслед за его ладонью и дотронулся до себя - это было странное ощущение, ведь я уже так привык жить неполноценным. Микеле накрыл мои пальцы своими и спустился вниз. Я не стал возражать - ведь мы оба этого хотели. Мы наслаждались своими ощущениями. За три года я начал новую жизнь, и мне нравится вкус этой жизни. Несомненно, удачное начало. Очень приятное. Я мог спать, я мог любить и быть любимым, я мог есть, мог чувствовать все, что должен чувствовать человек - холод и жар, голод и жажду, усталость и боль. Я мог жить. Это самое главное.