***
— Ре… профессор Люпин! До чего я рад вас видеть! — Ни… сэр Николас! А я как рад. Вы не меняетесь. Николас счел, разумеется, это замечание весьма нелепым, но не подал виду. В самом деле, а что Люпин мог сказать? Несмотря на сердечность встречи, собеседникам было довольно трудно найти слова для начала разговора. Не спрашивать же, в самом деле, у Люпина, что он поделывал эти годы — ясно, что мотался незнамо где, перебиваясь случайными заработками. И о близких не спросишь: трех ближайших Люпин потерял в течение суток двенадцать лет назад. Ладно, сразу к делу. — А я к вам за консультацией, профессор. — Вы? Ко мне? Я и впрямь начинаю чувствовать себя преподавателем Хогвартса. — И правильно. Я насчет дементоров — вы, я понимаю, знаток. (Идиот, ну что за бестактность, еще подумает, что намек на Блэка…) — Вообще-то, не претендую. — Но у нас только и твердят о том, как вы справились с этим… существом в поезде. (Опять ляпнул, грудному младенцу понятно, почему у Поттера был обморок). Меня к вам прислала за информацией леди Хелена — то есть, вы ее знаете как Серую Даму. — Самую малость. — Видите ли, профессор, никто из нас — я имею в виду главных привидений Хогвартса — никогда не сталкивался с дементорами при жизни. — Никто из вас не сидел в Азкабане, я полагаю, — ответил Люпин с довольно вымученной улыбкой. — (Тьфу!) Должен вам сказать, что женщина, одержимая страстью к познанию, — страшная сила. Вот увидите, у нас есть такая на третьем курсе. — Кое-что слышал. — Вообще, — Николас почувствовал себя на твердой почве и теперь не прочь был расслабиться и поболтать, — женщина, одержимая страстью — страшная сила. Даже если предмет этой одержимости — вы сами, все равно страшновато, хотя очень приятно. — Поверю вам на слово, сэр Николас. — (Нет, я все-таки болван). Зачем же на слово, все еще впереди (что же я мелю-то?). А вы мне вот что скажите: есть какие-нибудь сведения о воздействии дементоров на привидений? — Что? Насколько я могу судить, никто не слышал о том, чтобы те и другие когда-нибудь… вступали в контакт. — Так услышат, — мрачновато отозвался Николас.***
Все мужчины трусы, даже храбрейшие из них. Даже такие, как Барон и рыцарь, побывавшие в десятках сражений. Даже такие, как Монах, пошедший в изгнание и на костер за то, что считал правильным. И все они умственно ленивы и ретроградны. И при этом еще смеют воображать себя защитниками дам. Уже после того, как она объявила о своем решении, началось: «Вы не должны быть первой, миледи. Лучше я» — ох, как посмотрел при этом Барон на рыцаря! «Нет, лучше я… нет, я». Вспоминать смешно. И даже вообразить себе невозможно: как им может быть неинтересна эта захватывающая проблема, которую ни одно привидение до них не решало — и вряд ли будет решать после них. Мужчины. А хорошо полетать ночью за пределами Замка. Надо бы делать это почаще, а то она и забыла, как прекрасны окрестности… и сам Замок снаружи. Только глупо было выбирать безлунную ночь, при луне эта красота достигает предела. Безлунную? Что за вздор, нынче полнолуние, ее же умоляли другую ночь выбрать, когда можно было бы попросить Люпина подстраховать с патронусом, это его обязанность. Не нужна ей ничья страховка! Только куда же делась луна? и звезды? В такую ночь… да, в такую ночь она решилась некогда протянуть руку к запретному. Острый разум ценней алмазов. Ценней — но цену за него она заплатила чрезмерную. Хелена внезапно ловит себя на том, что больше не видит красоты Хогвартса, что она — состояние, противоестественное для привидения, — во мраке. Только силуэты, эти жуткие силуэты вокруг. Нужно постараться не замечать их, нужно сосредоточиться на собственных мыслях. О чем она думала? Ах да, о краже Диадемы. Прибавило ей разума присвоенное сокровище? Избавило ее от тщеславия? Лететь становится трудно, и Хелена останавливается в воздухе, вспоминая… Разума столь мощного, как у того юноши, она еще не встречала… Может быть, Дамблдор — но Дамблдор никогда не обращался к ней за советом. Или она не знала, что за душу скрывает это чересчур красивое лицо? Что этот подающий блистательные надежды волшебник недостоин доверия? Но она была польщена, польщена и очарована… Силуэты все ближе. Что сделал Том Риддл с ее Диадемой? Ей кажется, или ее руки, одежда становятся темнее, менее явственными… О чем она сейчас думала? Сосредоточиться так трудно… Нужно за что-то ухватиться… — Мама! Ослепительной вспышкой возникает перед глазами серебристый орел, и силуэты дементоров рассеиваются, и луна вновь освещает окрестности Хогвартса. «Спасибо, мама», — шепчет Хелена вслед улетающему орлу и возвращается в Замок, к нетерпеливо ожидающим коллегам, потрясенная, но ни о чем не жалея. Она узнала сегодня нечто новое о самой себе. Ради этого стоило рискнуть.***
— Мне? не пройти испытания, которое так доблестно выдержали вы, миледи? Да я опозорил бы свой Дом. — Мужчины, — в очередной раз подумала Хелена, мысленно передернув плечами. — Меня, признаюсь, ваш рассказ заинтересовал до чрезвычайности. Ради возможности заглянуть с такой неожиданной стороны в собственную душу стоит подвергнуться опасности. Святой Франциск и Хельга Хаффлпафф меня не оставят. — Достойная причина, брат мой. Но уж вы, милорд, надеюсь, проявите оригинальность и не пойдете? — Отчего же… — Барон высокомерно приподнял призрак брови. — Это может быть любопытно. А рассказ потом пригодится Пивза пугать — или студентов. — Вы только своего Снейпа не очень пугайте, — заметил Николас. — Он ведь чуть не угодил в Азкабан. — О необходимом почтении к главе моего Дома я помню и без ваших шуток, сэр рыцарь. — Мастера Снейпа пугать незачем, — вмешался Монах с некоторой поспешностью, — да оно и трудно, а вот некоторым его студентам подробный рассказ о дементорах не помешает — не так ли, милорд? — Нам вот о чем надо подумать, джентльмены, — вставила Хелена с еще большей поспешностью. — Уж раз вы все решились на испытание, давайте решим, когда состоится следующее. Не надо слишком баловать дементоров. Еще привыкнут… потом на территорию проникать начнут. Я думаю, второй из нас пойдет в ночь на Хэллоуин. — Леди Хелена, а Блэка к тому времени не поймают? — Милорд, вы же сами в это не верите! — Николас был возмущен и не понимал своего возмущения — разве не хотел он, чтобы этот позор Гриффиндора как можно скорее вновь оказался за решеткой? — Вы прекрасно понимаете, что к Хэллоуину его не поймают. — Да и к Рождеству тоже, — заметил Монах. — Думаю, что и к сессии, — отозвалась Хелена. — Так о дате договорились? Но договоренностям не всегда суждено соблюдаться, и уже после первого матча по квиддичу, — когда о Хэллоуине еще никто не поминал — в ненастную ночь Николас отправился навстречу дементорам, чтобы высказать им все, что он о них думает. — Явиться на стадион! И в такую погоду, когда живым и без них невесело. Как будто игрокам нужно еще меньше света — ловцам особенно. Как будто у Поттера без них проблем нет. Второй раз! Я с ними разберусь. — И, не слушая ни увещаний своих коллег, ни напоминаний о необходимых мерах безопасности, Николас вылетел из Замка сквозь стену и устремился в направлении ворот. — Мерлин, он хоть одно мое слово услышал? — Боюсь, что нет, миледи. Однако согласитесь, что причину для испытания он нашел вескую — и куда более достойную, чем ммм… предыдущая. — Поиски веских причин и Гриффиндор несовместимы, брат. Кажется, из слов Дамблдора ясно было, что дементоры никогда и никого не выслушивают. Давайте посмотрим, что там происходит, ворота видны отлично. Черные силуэты поднялись навстречу серебристому. Какое-то время они держались на расстоянии, затем расстояние начало медленно, но неуклонно сокращаться. Черных силуэтов становилось все больше — Мерлин, откуда их столько взялось? С других постов? Они смыкаются… Николаса уже не видно!.. — Слушайте!.. Позовем кого-нибудь на помощь, кого-нибудь, кто хорошо летает. — Поздно, миледи, мы это десять раз вычислили, когда на месте Николаса были вы. — Мы не должны были отпускать его, — произнес Барон с нехарактерным для него оттенком мрачности. Но уже в следующую секунду огромный серебристый лев, возникнув ниоткуда, расшвырял лапами дементоров, и вновь появившийся Николас полетел к Замку. — Уфф, до чего же я рад вас всех видеть! И вновь оказаться в стенах Хогвартса. Не думал уже… Если бы мы могли сейчас чего-нибудь выпить! — После этого зрелища я не отказался бы от анжуйского вина, — сказал Барон. — Или от доброго английского эля, — отозвался Монах. — Лучше бы верескового меда, — мечтательно произнесла Хелена. — Шотландский поэт утверждал, что вересковый мед забыт до времен Основателей, — удивился брат Фрэнсис. — Это только у магглов. Волшебники его и сейчас знают. Я собственными ушами слышала, как профессор Макгонагалл говорила мастеру Флитвику, что только пара глотков этого напитка на ночь дает ей силы выносить близнецов, Лонгботтома, Поттера с друзьями и, если я правильно помню, Перси. Однако, сэр Николас, мы ждем вашего рассказа. — Казнь, — произнес рыцарь, морщась. — Во всех подробностях. Барон присвистнул, Монах сделал неопределенный жест сочувствия. — Но ведь душа, освобожденная от плоти, не может помнить телесную боль? — проговорила Хелена. — Боль я не вспоминал. Но вся нелепость моей казни… нелепая причина, нелепое… исполнение — то самое, что заставило меня смалодушничать в момент Перехода. Нелепость моего нынешнего облика — вечная нелепость. Монах подумал, что все это — весьма нелепый повод для того, чтобы потерять душу, но вслух, разумеется, не произнес. — Но что заставило появиться льва? — спросила Хелена. — Это была львица, вы не заметили, что гривы нет? Она появилась при мысли о том, что мне обещано избавление от Почти-Безголового существования. Твердое подтверждение пророчеств о том, что освободит меня женская рука. Монах обреченно вздохнул.***
— Именно не дожидаясь, — ответил Барон. — Мы же видели, как дементоры, почуяв добычу, собираются со своих постов. И во второй раз их было больше, чем в первый. Так что сейчас самое время проводить испытание: пока вся Школа празднует, Блэк наверняка не сунется в гриффиндорскую башню. Трое коллег посмотрели на Барона с явным уважением. Он прекрасно знал, каким должно оказаться его худшее воспоминание, — ведь на призраке его мантии навеки остались брызги крови. Но недаром он был одним из любимых учеников Салазара Слизерина: лорд обучил его приемам, с помощью которых можно убрать определенную мысль в самые глубины сознания. Необходимые упражнения Барон проделал еще в Замке, пока коллеги желали ему удачи, и теперь, паря над окрестностями Хогвартса, позволял остальным мыслям бродить где угодно. Что за великолепный пес! Должно быть, лесничего. Если присмотреться, вид довольно запущенный — странно, Хагрид знает толк в бессловесных тварях, неужели он только за дикими ухаживать умеет? — но порода все равно чувствуется. Вот бы с таким поохотиться!.. И Барон вспоминает далекие времена своей жизни, когда в Лесу много чего водилось, и так славно было там охотиться — и в смешанной компании, и в чисто магической. Лорд Слизерин, разумеется, любил собирать для охоты избранное общество волшебников — и только Барону доверял подготовку. Как это он говаривал… — Итак, мои цвета для тебя недостаточно хороши? Crucio! — Перед глазами Барона возник его лорд, каким он был в их последнюю встречу. Яростная речь Салазара Слизерина звучала как тогда, каждое слово лишало смысла всю прошлую жизнь Барона и отнимало смысл у будущего. Но ведь они говорили наедине… Откуда взялись свидетели, множество свидетелей… что за чудовищный у них облик! Или лорд завел себе каких-то новых слуг и с их помощью намерен покарать Барона за предательство?.. Их все больше, они смыкают кольцо… — Но, милорд, умоляю, выслушайте! Я надел не цвета Дома Равенкло, я надел цвета моей Дамы! Клянусь, я лишь искал способа почтить ее. Огромный дракон, неизвестной, но явно благородной породы, грозный змей, которому никогда не случалось извиваться на земле, одним мановением крыла разогнал неведомых свидетелей (ах да, дементоры!), и сам Салазар Слизерин отступил перед ним. Леди Хелена права, думал Барон, возвращаясь в Замок. Это испытание на многое открывает глаза. К его разочарованию, коллег на прежнем месте не оказалось. Причину этого Барон тотчас узнал из воплей Пивза. Вперед, на поиски врага! На службу Хогвартсу!***
— Сделайте милость, сэр Николас, перестаньте летать из угла в угол, — раздраженно сказал Барон, наблюдая за удаляющимся силуэтом брата Фрэнсиса и прислушиваясь к затихающим звуком рождественского гимна, которым Монах подбадривал себя в испытании. — Это невыносимо. В конце концов, ваш друг рискует меньше других. Он при жизни заботился о своей душе больше, чем мы — то есть, мы с вами, сэр рыцарь. — Чем мы трое, — уточнила Хелена. — К чему пустая вежливость? — Но не забывайте, — возразил Николас, — что ему пришлось пережить ужас, который нам троим не снился. Некоторое время три привидения наблюдали за происходящим у ворот в молчании. На этот раз для испытания был выбран предутренний час, когда — по зимнему времени — еще темно, но злоумышленникам уже поздно затевать что-нибудь рискованное. — А долго он удерживает их на расстоянии, — с живым интересом заметила Хелена. –Сколько их набралось… Окружают… Нет, отступают назад! Снова смыкаются… Ох, коллеги!.. — Есть! Вот уж не думал, что барсук может быть таким красивым. Как он их!.. — Миледи, душа, освобожденная от плоти, не помнит телесной боли. Но страх перед болью она помнит прекрасно. — Таковы были первые слова Монаха по возвращении. — Аутодафе?.. — прошептала Хелена. — Да… Эта площадь в Мадриде, солнце, толпа, навязанный духовник, который не мог понять, почему я признаюсь в волшебстве, но не признаюсь в службе Врагу… — Вы остались верны себе, — сказал Николас с почтением. — Это, должно быть, и разогнало дементоров. — Мысль об этом заставила их отступить на пару секунд. А потом я как будто заново передумал свои мысли — тогда, перед костром — мысли о том, что на эту площадь меня привело предательство человека, с которым мы работали долгие годы, которому я доверял. Мы в Хаффлпаффе тяжело переносим предательство. — Когда дементоры сомкнулись вторично, я, признаюсь, испугалась всерьез. Как вы справились с воспоминанием о предательстве? — Я справился благодаря воспоминанию о причинах предательства. Вы ведь знаете мою историю. Я был предан из-за моей любви к давно покинутой Англии, к Хогвартсу. Одна мысль об этом — и Хельга послала мне защитника. — Миледи, — сказал Николас торжественно, — я думаю, мы должны поблагодарить вас за идею этого испытания. Мы все выдержали его с честью, и это был замечательный опыт. Четверо привидений посмотрели друг на друга с неким новым уважением и вместе полетели вглубь Замка. Они еще не разлетелись каждый в свою излюбленную часть Школы, когда навстречу им попался Биннс. — С Рождеством вас, сударыня, джентльмены! — С Рождеством, профессор! А вам не хотелось бы померяться силами с дементорами? — Благодарю, сэр Николас, нет. Я при жизни чуть не попал в Азкабан, и… — Что?! — воскликнула призрачная четверка одновременно и с необычно одинаковым выражением изумления. — Дело было… дайте вспомнить… плохо у меня с датами новейшей истории… в двенадцатом году. — Тысяча восемьсот двенадцатом? — уточнила Хелена. — Ну да, разумеется. Я тогда уже несколько лет как жил во Франции, работал в парижском магическом архиве с материалами по гоблинским войнам. И вот оказалось, что мне совершенно необходимо посмотреть кое-какую скульптуру, находящуюся в церкви, известной под названием Собор Парижской Богоматери. У меня был совершенно приличный магглский костюм, и магглские манеры и обычаи мне не безызвестны. Но, поскольку современный французский язык я знал очень плохо, то при каком-то возникшем у меня мелком затруднении я заговорил по-английски и назвался английским туристом. — Вы. Назвались. Английским. Туристом. В Париже. В тысяча восемьсот двенадцатом году? — осведомилась Хелена. — Да, и я совершенно не понял абсолютно неадекватной реакции парижан на мой язык и мои слова. Равно как и появления французских стражей порядка. Равно как и того, что, после вмешательства магических дипломатических каналов мне пришлось покинуть Францию, не закончив работы — хорошо хоть, мои бумаги мне доставили. В Англии я имел пренеприятнейшую беседу в Министерстве. Мне объясняли, какую огромную работу я задал французским обливиаторам, специалистам по конфундусу и прочим. Они отказывались понять, что мне было решительно ничего не известно о существовавших в тот момент недоразумениях между магглскими правительствами Англии и Франции, — вы не помните, что это такое было? Тут Хелена тяжело вздохнула, Монах рассмеялся, Николас фыркнул, а Барон пробормотал, что даже он знает, кто такой Бонапарт. — Не помню такого. Мое дело должно было быть передано в Визенгамот, мне грозил срок до полугода, но в Хогвартсе в это время никак не могли найти преподавателя истории магии. Директор знал, что я собирался искать этой должности после окончания работы над диссертацией — лет через десять-пятнадцать. Он использовал имевшееся у него в Министерстве влияние, и мне предложили закрыть дело при условии, что я подпишу контракт с Хогвартсом. Вечный. — А ваша диссертация? — Я закончил ее. Через тридцать лет.